Но что он мог знать? Он не был телепатом, экстрасенсом или ясновидящим. Он был обычным врачом психиатром и, кажется, ещё наркологом по совместительству. Однако для меня стал страшнее дьявола…
При мысли о неотвратимости разговора с Лазаревским по коже пробежали мурашки. Пришлось сделать вид, что я задрожала от холода, и потереть себя по предплечьям, хотя в больнице было достаточно тепло.
Затем мы поднялись на второй этаж, где нас встретил дежуривший санитар. Сегодня им оказался высокий, светловолосый и очень худой мужчина с потрёпанным жизнью лицом и уставшим взглядом. Он почти без интереса осмотрел наши вещи и содержимое передачки, чтобы мы не пронесли ничего запрещённого, проводил до палаты и открыл дверь, пропуская внутрь. Я зашла одна, а Ваня остался в коридоре, чтобы не мешать нам и не смущать пациентку своим присутствием.
Мама стояла возле окна и задумчиво разглядывала разорённый внутренний двор сквозь старую железную решётку. В своём цветастом халатике, мягких розовых тапочках, с абсолютным отсутствием косметики на лице и нечёсаными волосами, выбившимися из-под перетягивавшей их бархатной резинки, она казалась хрупкой, одинокой и немного сонной. Если бы не бледность, я бы подумала, что эта женщина вовсе не больна, а недавно проснулась и ещё не успела привести себя в порядок. Захотелось подбежать к ней, обнять и пожалеть. Но я почему-то осталась стоять на пороге, не решаясь сделать даже шаг, словно дверь за спиной могла закрыться, оставив меня в крошечной палате навсегда.
Сначала мама не заметила моего появления.
– Мам?.. – тихо позвала я, прочищая пересохшее от волнения горло.
Она медленно повернулась. Перевела на меня мутный, неосознанный взгляд, но потом узнала и вяло улыбнулась – и это было самое большое проявление эмоций за последнее время. Теперь я разглядела, что её щёки впали, нарисовав под скулами тёмные пятна, похожие на синяки, кожа прилипла к шее и рукам, обтянув их до невозможности, а под потускневшими глазами появились болезненные круги, развеявшие случайную иллюзию, что мама только проснулась.
– Лизонька! – слабым голосом произнесла она, неуверенно подошла ко мне и слегка обняла.
Мы постояли так несколько секунд, а затем она опустилась на кушетку и обессилено положила руки на узловатые коленки.
Я неловко присела рядом.
Обстановка меня нервировала: голые стены, обшарпанные двери, окна с решётками и едкий запах хлорки от больничного белья, который раздражал нос – всё это не давало расслабиться. Хотелось забрать маму домой, в нормальные человеческие условия, но я прекрасно понимала, что от этого ей станет только хуже. В клинике за ней присматривали врачи, ухаживали медсёстры, санитары давали лекарства и водили на процедуры. А дома она снова впадёт в безумие, и что нам тогда делать?..
– Как ты себя чувствуешь? Ты так похудела… – я засуетилась, передавая ей пакет. – Я тут вкусненького принесла и одежду, которую ты просила. Помнишь?.. Мам, мы так по тебе соскучились! Лазаревский сказал, что тебя скоро выпишут! Здорово, правда?..
Я говорила, чтобы разбавить неловкое молчание, а самой не верилось ни в одно сказанное слово. Почему-то мне казалось, что врала я не только ей, но и самой себе.
– Не отпустят, дочка… – печально покачала она головой, ставя пакет рядом с кроватью и совершенно им не интересуясь. – Сама знаешь, что не отпустят. А ты знаааешь… Как дела у вас с Иваном? – быстро сменила она тему, заметив, что я вздрогнула.
– Всё хорошо… Он стоит за дверью. Подумал, что ты не захочешь его видеть, и не стал заходить…
– И правильно… У Паши всё нормально?
– Да. Только он не смог приехать, его срочно вызвали на работу. Папа просил передать, что обязательно потом заедет. И что любит тебя и всё такое, – я хихикнула, стараясь придать голосу шутливый тон, однако получилось неестественно.
– Хорошо… А ты как? – спросив это, мама нежно коснулась моей щеки.
Я не выдержала и отвела глаза в сторону.
– У меня каникулы, так что я отдыхаю… Сессию сдала неплохо. Правда, хуже, чем в прошлый раз, но я обязательно исправлюсь в следующем году.
– А что же сейчас?
– Не получилось как-то… – я замялась, а потом сказала первое, что пришло в голову: – Наверное, была невнимательна и плохо учила.
– Почему? – не унималась мама.
Больше я ничего не смогла придумать. После бессонной ночи мысли путались и текли слишком медленно.
– Не знаю даже… Уставала и не высыпалась… Я же подработку нашла, а она отнимает много времени. Вот я и нахватала «Хвостов»…
– Не высыпалась? – настороженно переспросила мама, и её голос слегка дрогнул.
– Ну, да, – поспешила я оправдаться, чтобы не пугать её ещё больше. – Говорю же, нашла подработку, поэтому приходилось учить ночами…
К сожалению, я со стопроцентной уверенностью знала, о чём она сейчас подумала.
Я подняла глаза и уловила момент, когда мама опасливо оглянулась, словно нас могли подслушивать. Я тоже оглянулась. Голова санитара маячила в окошке, врезанном в дверь и затянутом сеткой из проволоки. Но вряд ли он интересовался нашим разговором.
– Дочка, ты думаешь, я сумасшедшая, да?.. – слегка понизив голос, спросила мама.
– Мам, ну что ты?!
– Думаешь-думаешь, знаю… Но послушай… – и она осторожно взяла мои руки в свои.
Я ощутила, какой сухой и шершавой стала её кожа, как у старухи. И всё же мне было приятно чувствовать мамины прикосновения, ведь я так по ним соскучилась… Но в следующий раз я обязательно принесу ей крем для рук.
Если разрешат.
– Дочка, я не сошла с ума, – произнесла мама почти шёпотом. – Я очень тебя люблю и хочу, чтобы у тебя была спокойная и счастливая жизнь. Не такая, как у меня. Я ведь не зря сюда попала, а за дело!
– Что за глупости, мам? – попыталась я возразить.
Но она меня не услышала и продолжила шептать:
– Близится время, дочка, и ты должна знать. Я провинилась! Очень сильно провинилась, но всё это ради тебя!
– Я не понимаю…
– Скоро всё изменится! Для всех нас! Знаю, что ты его любишь, но я говорила – с Иваном тебе нужно расстаться!
– Мам, пожалуйста, не надо снова! – отпрянула я, в который раз услышав неприятные слова.
– Послушай! – резко и властно оборвала она мой несмелый протест, схватив за плечо.
Но тут же снова оглянулась на санитара – не услышал ли чего.
Теперь она не выглядела измотанной и обессиленной. Мама горела от возбуждения, наполняясь изнутри неизвестно откуда взявшейся энергией, словно подключившись к неведомому источнику. На её щеках проступил румянец, болезненными пятнами переползая на тонкую шею, а зрачки расширились, от чего глаза стали непроницаемо-чёрными и заблестели.
Ненормально ярко заблестели.
Мне стало жутко. Я уже видела подобное перед тем, как маму увезли в больницу, и не знала, что лучше сейчас сделать: позвать санитара или попытаться самой её успокоить. Приступ только начинался, а лишняя доза успокоительного её организму была ни к чему. В него и так слишком много всего вкалывали и вливали. Однако в результате я осталась сидеть, окаменев, словно статуя, и слушая взбудораженную мать.
– Тебя другая Судьба ждёт! – продолжила она, фанатично сжимая моё плечо. – Ты из колена нашего, а он другой! Имя ему – Прощёный! Его простит Бог! И счастье ему будет, но не с тобой!
– Мам…
– Лиза, послушай! – она встряхнула меня так неожиданно и с такой силой, что голова чуть не оторвалась от шеи.
Шёпот закончился. Теперь мама почти кричала, больше ни на кого не обращая внимания и ничего не боясь. Я оцепенела, не смея пошевелиться или возразить ей, и ощутила, как по телу удушливой волной пополз страх.
За неё…
Успокаивать её было поздно. Звать санитара – тоже. Он и так через секунду прибежит и сделает маме очередной укол. К сожалению, своим появлением я всё испортила…
– Придёт Змий! Уже три знамения было! – не унималась мама, дрожащей рукой тряся меня всю. – После пятого Змий явится!
– Мама, мне больно! – жалобно пропищала я.
– Ты из колена нашего!
– Мам, пожалуйста… Тебя услышат…
– Елизар скажет!
Я уже рыдала, когда поздно среагировавший на шум санитар ворвался в палату и вытащил из кармана шприц. Второй мужчина, прибежавший на помощь, стал спешно выталкивать меня в коридор, бормоча что-то невнятное.
– Поправляйся, мам… – пролепетала я, и дверь перед моим носом захлопнулась.
Глотая слёзы, я наблюдала сквозь крошечное окошко, как её скрутили по рукам и ногам, чтобы уложить на кровать. Как светловолосый мужчина прижал её всем своим весом, пытаясь обездвижить, а другой сделал укол в руку. Сердце разрывалось на части, но я прильнула к стеклу, боясь пропустить даже секунду страшного действа, словно именно в этот момент её могли забрать у меня навсегда…
– Успокойся, малыш, всё хорошо, – Ваня обнял меня и попытался увести от двери.
– Нет, не хорошо! – я ревела с широко распахнутыми глазами, в перерывах между всхлипами стараясь глотнуть немного воздуха. – Ты же видел! Как это может быть хорошо?! Это ужасно, просто ужасно!..
– Ну, успокойся. Присядь, а я поговорю с доктором, – произнёс он, настойчиво подталкивая меня к диванам в холле.
В ответ я смогла лишь нервно кивнуть.
Пока он общался с Лазаревским в его кабинете, я просто сидела и плакала, закрыв лицо руками и не обращая внимания на вопросительные взгляды находившихся в коридоре людей.
Зачем я только приехала?..
В прошлый раз мама разнервничалась, пытаясь мне что-то сказать, а сейчас вообще потеряла контроль. Может, мне не стоило навещать её, чтобы не провоцировать новые срывы? По крайней мере, тогда она вернётся домой, а не проведёт остаток жизни в дурдоме!
Почему она сорвалась? Зачем так рьяно пыталась сообщить мне этот бред про какого-то змея?.. Я бы ещё поняла – про зверя, дьявола или антихриста, всё-таки мама являлась глубоко верующей христианкой. Но при чём тут змей?! Какие ещё знамения? Неужели она превратилась в очередную ненормальную, возвещавшую о конце света?..
Да, в мире сейчас было неспокойно: снова воевали, горели леса, разбивались самолёты, затонули какие-то танкеры… Но ведь всё это происходило и раньше! Это были не первые и не последние катастрофы за время существования человечества! И точно не конец света! Его уже столько раз предсказывали и в наш век, и в прошлые столетия, но он что-то никак не наступал!
И какое отношение ко всему этому имела я?!
На этот вопрос я могла дать лишь один вразумительный ответ – просто моя мать являлась сумасшедшей, как бы мне не хотелось верить в обратное. Просто ей действительно было плохо, и она находилась там, где и должна…
– Лиза, – тихо окликнул меня Ваня.
Я подняла на него заплаканное лицо и снова принялась корить себя, на чём свет стоял. Он выглядел таким бледным, что почти сливался с блёклой больничной стеной. Не стоило втягивать его в наши семейные разборки, но уже было поздно – Ваня увяз в них по самую макушку. И прекратить его мучения могла только я…
– Ты меня бросишь? – скорее это был не вопрос, а утверждение.
– Перестань ерундить, малыш, – он присел рядом, прижал к себе и свободной рукой попытался вытереть мне слёзы. – Всё нормально. Я не собираюсь с тобой расставаться. Я тебя люблю, и на это ничто не повлияет.
– У меня сумасшедшая мать…
– И что? Ты же не виновата.
– А если её болезнь передалась по наследству?..
– Значит, я буду сходить с ума вместе с тобой! – усмехнулся Ваня.
Но в ответ я смогла лишь скривиться.
– Что сказал Лазаревский?..
– Ну… Я же не родственник, мне не раскрывают врачебные тайны… Но в общих чертах он сказал, что подержит Варвару Михайловну ещё немного.
– Он будет держать её ещё долго… Ты же видел этот приступ… – я тяжело вздохнула. – Я хочу к ней.
– В смысле? – Ваня уставился на меня так, словно я уже содержалась в этом заведении.
– Я хочу увидеть её ещё раз, – пояснила я.
– Э… Не думаю, что это хорошая идея. Наверное, Варвара Михайловна уже спит. Да и ты расстроилась…
– Мне теперь вообще к ней не приезжать?! – разозлившись, я попыталась вырваться из его рук, хотя ещё недавно сама обдумывала такой вариант.
Но Ваня только сильнее прижал меня к себе, и я расслабилась, позволив остаткам слёз стекать по щекам.
– Я не это имел в виду! Просто, может, лучше в другой раз?..
– Я не могу так уехать. Я должна… Не знаю… Пошли к Лазаревскому.
– А если он не разрешит?
– Ну, я хотя бы попробую…
Одной рукой я потянула Ваню за собой, а второй попыталась привести лицо в порядок. Вряд ли у меня что-то получилось, но зеркала в коридорах отсутствовали, поэтому оценить свой внешний вид я не могла. Ваня уже не сопротивлялся и шёл вровень со мной, что-то тихо бормоча себе под нос с явным недовольством. Мы дошли до резиденции Лазаревского, и я на секунду остановилась, чтобы перевести дух, а затем осторожно заглянула в кабинет.
– Можно войти?
Пожилой мужчина с бывшими некогда тёмными волосами, теперь покрытыми серым налетом седины, сидел за столом и что-то писал, демонстрируя начинавшую лысеть макушку. Однако, услышав голос, оторвал взгляд от бумаг и сфокусировал его на мне. Несмотря на разделявшие нас толстые стёкла очков, от его невозможно-чёрных глаз по спине пробежали мурашки. Мне захотелось захлопнуть дверь и никогда больше не возвращаться в эту больницу. Убежать – неважно куда, лишь бы подальше от него.
Я не знала, откуда брался этот животный страх, просыпавшийся в глубине души, стоило мне посмотреть в его глаза. Может, я боялась, что Лазаревский запрячет меня в клинику, как и маму. Или опасалась, что он догадается о моём не очень хорошем к нему отношении. Но, вероятнее всего, мне просто было что скрывать и потому я подсознательно старалась его избегать.
Однако иногда с ним всё же приходилось общаться.
– А? Да, входи, Лиза, – врач отложил в сторону карточку какого-то пациента, возможно, даже моей мамы, и сцепил перед собой руки, слегка потерев большим пальцем основание кисти.
Меня передёрнуло от этого жеста.
Обычно Лазаревский ставил «Замок», когда собирался копаться в чьих-то мозгах. В данном случае – в моих. Я набрала в грудь побольше воздуха и осторожно закрыла за собой дверь, прошептав Ване, чтобы тот подождал в коридоре.
– Здравствуйте, – я опустилась в кресло напротив Лазаревского.
– Здравствуй, Лиза, – он слегка сощурил левый глаз, и мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание. – Неважно выглядишь. Плохое самочувствие?
– Нет-нет, – поспешно ответила я, наверное, даже слишком поспешно, поскольку его глаз сощурился ещё сильнее. – Со мной всё в порядке!
Неловкими движениями я снова попыталась навести порядок на лице и в волосах. Красоткой я, конечно же, не стала, зато свою нервозность продемонстрировала ему в полной мере. Поэтому тут же обхватила руками колени и твёрдо решила больше не шевелиться.
– Кошмары ещё мучают? – спросил он, всверлившись взглядом в мою черепную коробку.
– Нет, после экзаменов сплю нормально. Вы оказались правы, это был просто стресс. А сейчас я очень расстроилась из-за мамы…
– Понимаю… Неожиданная реакция. Состояние Варвары Михайловны в последнее время было вполне стабильным, поэтому я отменил некоторые лекарства. Наверное, слишком рано.
– Я тут подумала, – решила я поделиться грустными мыслями, – может, мне пока не стоит к ней приезжать, чтобы не вызывать лишних волнений?..
– В этом нет необходимости, – ответил Анатолий Сергеевич. – Даже наоборот, Варваре нужно знать, что её семья рядом и что она может рассчитывать на вашу поддержку. Положительные эмоции только способствуют выздоровлению депрессивных больных.
– Но сегодня… Мне показалось, что это случилось из-за меня.
– Вполне возможно, что Варвара немного разволновалась и её реакция стала неконтролируемой… Я снова назначу отмененные препараты, и мы понаблюдаем за ней несколько дней. Ну, и сама понимаешь, придётся твоей маме ещё какое-то время побыть у нас…
– Да, Ваня сказал мне… А как долго?
– Пока не могу ответить. Нужно провести мониторинг после нового курса.
– Понятно, – пробормотала я, опустив глаза в пол. – А можно ещё раз к ней зайти? Я хочу нормально попрощаться.
– Твоей маме дали сильное снотворное. Скорее всего, Варвара уснула, так что…
– Я только загляну. Если мама спит, не буду её тревожить. А если нет, то попрощаюсь и сразу уйду.
– Хорошо, – согласился Лазаревский. – Только я пойду с тобой, не возражаешь?
– Нет. Конечно, нет.
– Тогда пойдём.
Он поднялся из-за стола и направился к выходу из кабинета, пропустив меня вперёд. Не проронив ни слова, Ваня тенью последовал за нами, а потом, когда мы снова оказались возле палаты с двести пятым номером, остался стоять в коридоре. Лазаревский бегло заглянул в окошко, тут же распахнул дверь и сделал приглашающий жест рукой. Непроизвольно кинув на него настороженный взгляд, я шагнула внутрь…
Мама не спала. Она лежала с открытыми глазами и невидящим взглядом рассматривала потолок. А когда я подошла ближе – слегка повернула голову в мою сторону и попыталась натянуть улыбку. Уголки её губ едва дёрнулись, но лицо осталось таким же спокойным и умиротворённым.
– Мам, я пришла попрощаться, – тихо произнесла я, поглаживая её шершавую руку. – Ты поправляйся, ладно? А я ещё приеду. Может, мы даже вместе с папой приедем, когда у него появится свободное время…
– Не говори ему…
– А?
Я не сразу поняла, что она что-то сказала, поскольку её голос прозвучал очень тихо, а губы едва шевельнулись.
– Не говори отцу… – мама медленно моргнула.
– Но доктор ему расскажет. Он же не может…
– Не говори… Что я сказала тебе…
– Ладно, мам, не скажу. Ты только не волнуйся.
Ну вот, я снова почти плакала.
Или мне стоило порадоваться? Возможно, мама осознала все глупости, которые наговорила, и теперь хотела, чтобы о них никто не узнал?
– Хорошо, – выдохнула она.
Её глаза закрылись, и она тут же перестала казаться напряжённой и измученной. Морщинки на лбу разгладились, вернув пару лет молодости, а и без того тихое дыхание стало совсем незаметным, словно она провалилась в глубокий сон без сновидений. Готова была поклясться, что мама даже улыбнулась расслабленной, блаженной улыбкой.
– Отдыхай, мам…
Я наклонилась и поцеловала её в лоб.
Доктор Лазаревский слегка кашлянул за моей спиной, специально или нет напомнив о своём присутствии и о том, что я обещала уйти, как только попрощаюсь.
Уходить не хотелось. Хотелось сесть рядом и наблюдать за её сном. Гадать, что ей снилось, какие видения посещали измученную голову, когда мама была спокойна и не терзалась навязчивыми идеями. Сейчас она выглядела абсолютно нормальной. Казалось, она вот-вот проснётся, узнает меня, и мы уйдём вместе, забыв больницу как страшный сон.
Но уходить пришлось мне одной.
Я вздохнула и повернулась к Лазаревскому.
– Спасибо… – прошептала я и вылетела из палаты, стараясь не смотреть на него.
Врач что-то ответил, но что именно – я не уловила, поспешив к Ване в поисках поддержки и защиты. Тот ободряюще потрепал меня по плечу и попрощался с Лазаревским. Я тоже пробубнила прощальные слова и направилась к выходу – теперь мне хотелось как можно быстрее покинуть давящие стены.
– Ты как? – спросил запыхавшийся Ваня, наконец, поравнявшись со мной, поскольку я почти бежала.
– Сойдёт, – угрюмо пробубнила я, сбавив шаг.
В конце концов, от себя не сбежишь.
– Знаю, что не вовремя… Но, если ты не хочешь, можем сегодня всё отменить, – виновато пропыхтел он.
– Нет, не надо.
– Правда, нам необязательно идти в клуб. Ребята сходят и без нас…
Я резко остановилась. Ваня чуть не налетел на мою спину, затормозив в последнюю секунду и удивлённо на меня уставившись. А я, воспользовавшись паузой, попыталась придать лицу более мягкое выражение.
– Я в порядке, – уверенно и чётко произнесла я. – Давай забудем то, что сейчас произошло, и сходим в клуб. Нам обоим нужно отдохнуть…
– Но я беспокоюсь…
– Не беспокойся, – отрезала я. – С настроением у меня всё будет нормально. Я тебе обещаю.
– Ну, хорошо… – смирившись, пожал он плечами. – До вечера ещё много времени. Чем займёмся? Готовить ты явно уже не будешь – я просто не пущу тебя к плите.
«Тогда будем сидеть дома, киснуть и заниматься самобичеванием…» – зло подумала я.
– Я бы хотела поспать, – произнесла уже вслух.
Было не самым приятным в жизни, когда твоя девушка постоянно ходила сонная, но всё же лучше, чем когда она пребывала в беспросветной депрессии. Хотя моё враньё находилось не так далеко от правды – мне действительно нужно было вздремнуть, поскольку сейчас я чувствовала себя, словно выжатый лимон. Приду домой, выпью ударную дозу снотворного и… Буду молиться, чтобы мне не приснились очередные ужасы, иначе никакая гулянка не состоится, по крайней мере, для меня.
– Мне нужно охранять твой сон? – Ваня улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку.
– Нет, сама справлюсь. А вечером ты просто за мной заедешь, хорошо? Только позвони за пару часов, чтобы я успела проснуться и собраться.
– Договорились, – подмигнул он и щёлкнул пальцами, изобразив волшебника.