2 – Суббота
Утро субботы, к большому сожалению нашей героини и, вероятно, остальных членов семьи, было не для отдыха и долгого и неспешного завтрака с тремя-четырьмя чашками кофе как Юля любит, а для быстрых сборов, поскольку у Алисы этот день был учебным. («Ты что, надо обязательно в гимназию водить, думать о будущем детей», несмотря на то, что до гимназии три остановки на троллейбусе, а прямо во дворе имеется обычная школа с пятидневкой, но «всем же известно, что там особо ничему не учат».)
Несмотря на то, что Антон вчера вернулся очень поздно, когда все остальные члены семьи уже давно спали, с утра он встал пораньше, чтобы отвезти Алису, как он это делал обычно. И Юлю наполнило чувство благодарности, она очень ценила такое отношение мужа к семейным обязанностям, его умение говорить с детьми, уделять им время и вообще не делать их заложниками отношений между взрослыми.
Девушка старалась бережно относиться к взаимоотношениям Антона и дочерей, и для нее это все было особенно ценно возможно еще и потому, что ее собственный отец никогда в ее детстве никуда ее не провожал, да и вообще она не помнила, чтобы они о чем-то хоть раз обстоятельно разговаривали один на один когда-либо в жизни, или как-то совместно проводили досуг помимо поездки на дачу, да еще один раз на машине на море. Когда он приходил с работы, то сообщалось, что он устал и все вопросы к маме, хотя мама тоже работала. Кроме того, он, как много позже поняла Юля, был всецело поглощен своими личными переживаниями – ему всегда казалось, что мама его недостаточно любит, а, стало быть, может полюбить кого-то другого. Возможно, так все и обстояло, но Юля и Оля здесь выступали для отца скорее в роли манипуляционных аргументов, чем живых существ со своими потребностями. Считалось, что если удовлетворены потребности в жилье, пище, одежде (на приличном для конца 80-х, начала 90-х годов уровне, а то есть на уровне базы), то какие еще могут быть вопросы к родителям. Поэтому в ответ на робкие заявления о своих желаниях отцом сообщалось, что «Я – последняя буква алфавита», «Много хочешь – мало получишь», а в ответ на озвучивание своего мнения: «Ты еще молчи» или «Тебя забыли спросить».
В целом, наша героиня считала, что ей с отцом повезло, поскольку у ее подруг и одноклассниц нередко таковой отсутствовал вовсе, или часто (чаще ее собственного) пил, или вообще бил (уж такого с ней точно не случалось). Как позднее сформулировала (а может прочитала где-то) принцип отцовско-детских отношений того периода одна из подруг: «В России две беды: батек ушел из семьи, и батек остался в семье».
Сама Юля пошла в первый класс в 90-м году и успела почерпнуть сведения о том, что Ленин, когда был маленьким кудрявым школьником, всегда не просто выполнял домашнюю работу, а перевыполнял, а также успела стать «октябренком» и получить мотивационный значок в виде красной звезды с профилем маленького Ленина. Наверное, она узнала бы еще много чего о марксистско-ленинском подходе, если бы в декабре 1991 года СССР, довольно неожиданно для простых людей, не прекратил свое существование. И хотя остаток учебного года шел еще по старой программе, и все взрослые где-то витали мыслями, к сентябрю были готовы модернизированные программы, несмотря на недовольство и некоторое сопротивление со стороны престарелого партийного директора школы.
Вообще все 90-е – школьные – годы Юли прошли во всеобщем смятении, переменах, не до конца понятных и болезненных, у многих родители теряли работы в связи с закрытием крупных государственных предприятий, искали – зачастую долго и безуспешно – новые, кто-то переквалифицировался, кто-то пробовал заняться предпринимательством, например, шел в «челноки» – то есть возил одежду и другие товары из Турции и продавал на местном палаточном рынке. Так и школьные учителя, особенно лучшие из них, не долго думая, частично разъехались и разбрелись кто куда. Правда, очень толковая учительница математики, перед тем как уйти работать в коммерческий банк, успела влепить Юле четверку (единственную не отличную оценку в ее аттестате за 9-й класс), поскольку разозлилась из-за того, что та наотрез отказалась идти на математическую олимпиаду от школы. (Кстати, одно время в России такой аттестат о среднем образовании носил название аттестата зрелости – видимо, подразумевая, что связь между более или менее успешным освоением алгебраических приемов, правил русского языка и основ физики и химии и способностью человека принимать самостоятельные ответственные решения о своей жизни – прямая и сама собой возникающая.)
Могла ли наша героиня в том своем возрасте как-то внятно объяснить учительнице свой отказ? Вряд ли это было возможно. Ведь нельзя же признаться хоть кому-либо, как жизненно важно тебе сейчас ничем-ничем не выделяться, быть в кружке «нормальных теток» класса, которые в случае ее единоличного похода на олимпиаду обвинили бы ее в том, что она «заучка» и отвергли. Учитывая, что Юля и так довольно часто подвергалась буллингу со стороны одноклассниц – лидеров мнений («Конечно, у нее хорошие оценки – она же все свободное время дома сидит, учится. А что еще можно делать дома, гулять то она не ходит в нашу тусу, с пацанами», «Шмотки подбирать не умеет, краситься не умеет, выглядит как лошара» и т.п.), давать им дополнительный повод для этого не было никакого желания. Чтобы сойти за свою, Юля даже решилась вместе с одной из одноклассниц пойти тусоваться с местными пацанами в «теплаках» – подвалах многоквартирных домов у школы, где располагались трубы отопления, и где распивали все что удавалось добыть и много курили. И только после того как в какой-то из дней девочке чудом удалось сбежать от пытавшегося ее изнасиловать старшего брата (вернувшегося с зоны) одного из пацанов она осознала, что все это плохо для нее кончится и перестала там бывать. Мда, это теперь Юля знает, как мало в сущности о ней кто-то что-то думал из одноклассниц и одноклассников, да и вообще с большим трудом может вспомнить их имена и лица. А тогда это было до жути важно.
Вообще из своего детства она хорошо помнила только какое-то чувство постоянного смятения, когда ты не уверена как правильно поступать в той или иной ситуации, часто чувствовала себя лишней, занимающей чужое место, постоянно виноватой в чем-то и стыд за то, что она какая-то не такая как надо. Ей казалось, что все взрослые знают какое-то одно как все надо, но почему-то не делятся этими важнейшими знаниями в понятной форме (например, в виде списка правил и рекомендаций, эдакой инструкции к жизни). Да что взрослые, вообще все остальные, даже и младше Юли, все понимают про жизнь, и лишь одна она должна выбивать это знание путем проб и ошибок. Причем ошибаться наказуемо, следовательно, лучше просто меньше всего пробовать, а побольше уточнять сначала как кому и что надо. С другой стороны, лишний раз у кого-то что-то спрашивать или просить – тоже затруднительно, ведь скорее всего, откажут, либо может возникнуть конфликт и на нее «наедут» – уж лучше сразу провалиться сквозь землю.
Поэтому единственный путь это с потаенным ужасом стараться как можно точнее угадать, чего от нее хотят, что и как надо сделать. Было ощущение, что ни при каких обстоятельствах нельзя чтобы кто-то увидел какая она на самом деле, иначе все пропало и все увидят какая она плохая. «Просто будь такой как мы хотим, хоть мы и не скажем тебе какой – сама угадывай, и вот тогда мы будем тебя любить. Это же так просто, глупенькая», – как бы транслировало все вокруг. (Тот же посыл в дальнейшем, что неудивительно, обнаружился и в других сферах жизни. На работе: «Делайте все сами, но если сделаете неправильно, то вы козлы». В роддоме: «Кто так рожает? А ну рожай правильно!»)
«У тебя большой нос, тебе медведь на ухо наступил и ты совсем не похожа на свою красивую маму», «Когда ты плачешь, у тебя такое некрасивое лицо. Рева-корова», «Как? Ты что не можешь назвать фамилии ни одного художника в шесть лет?!» – отложились в памяти Юли выражения другой бабушки, со стороны мамы, с которой они встречались не очень часто, но эти встречи порой оставляли сильное и не особо приятное впечатление. Впрочем, приблизительно зная истории детств своих бабушек, да и родителей тоже, девушка испытывала по отношению к ним в основном благодарность за то, что они вообще выжили и, таким образом, в итоге дали жизнь ей. Например, отца этой бабушки расстреляли в 37-м году в Сибири, где он жил с семьей, и она осталась старшей из четверых детей и в свои десять лет была вынуждена принять на себя заботу обо всех младших, пока ее мать «вкалывала» день и ночь на чудом доставшемся месте счетовода шахты (ведь вдов «врагов народа» никуда не брали), чтобы как-то сводить концы с концами. Однако важность личных историй других членов рода (и порой чудовищность обстоятельств, которые возникали в их жизнях) не отменяют важности для самой Юли анализа условий, сформировавших уже именно ее.
Так вот, уже в школьном возрасте, ей казалось, что когда с ней знакомится какой-то новый человек, то он ни за что ее с первого раза не запомнит. Разве можно ее с такой заурядной внешностью и не менее заурядным именем сразу запомнить? В какой-то период в классе из примерно тридцати девочек и мальчиков было целых шесть Юль. Да и вообще девочек всегда было больше, чем мальчиков, и в классе, и похоже, вообще в их городе, следовательно, они меньше ценились. Этот баланс иногда представлялся ей в виде такой картинки: на одной чаше весов лежит младенец-мальчик, а на другой – целый тазик младенцев-девочек, и в довесок ведро котят. Но уж если кто запоминал ее с первого раза, то признательности ее не было границ, и чтобы не потерять такого человека, Юля старалась максимально «отплатить», в том числе в прямом смысле, вызываясь оплатить покупаемое на всю компанию угощение или что-то в таком роде.
По большому счету, что она чужая на этом празднике жизни, девочка ясно ощутила еще в полтора года, когда сквозь прутья своей кроватки зачарованно смотрела на волшебные перламутровые пятна, переливающиеся и шуршащие ливни и мерцающую россыпь чего-то невообразимо прекрасного и притягательного (это родители и старшая сестра наряжали елку), тянула туда руки и, как могла, просила дать ей тоже поучаствовать, хоть как-то… Но было нельзя. Педагогика в детстве Юли считала этот пункт самодостаточным и окончательным. Это нельзя и точка. Более того, пока Иркин муж Саша им с Антоном случайно не продемонстрировал на подвернувшихся детях прием переключения внимания, они тоже на подобный запрос еще совсем маленькой Алисы говорили: «Нельзя! Разобьешь / сломаешь / упадешь (нужное подчеркнуть)». Да, кое-что стеклянное, огнеопасное и тому подобное действительно нельзя, но ведь так просто выйти из подобной ситуации не слишком обидно для ребенка: вот это не даю, а вот это (похожее) возьми. Почти наверняка (ну хотя бы в 80% случаев) ребенок этим вполне удовлетворится.
– Спасибо, что вовремя идете, как обычно, – на каком-то совершенно естественном и легком выдохе сказала Юля Антону. – И еще… извини за вчерашнее.
– Принято. Ложись поспи еще с Майкой, – ответил он с доброй усмешкой.
Девушка подумала: «Вот иногда, вот в такие моменты я вроде бы ясно понимаю, а скорее чувствую, как следует жить, как к чему относиться и реагировать, какие слова говорить. Но почему же я могу так только изредка? А в остальное время меня будто затягивает какая-то шаблонная модель, как гигантский магнит. Почему и зачем я почти все время подключаюсь к этой темной и тягучей массе представлений большинства, тяготеющей к сползанию в архаику, от которой становится невозможно – а главное даже отбивает желание – дышать?»
И еще вспомнила, что вспышки подобных ощущений у нее бывают при просмотре хорошего спектакля или чтении хорошей книги, или даже просто при разговорах на интересные темы, когда как бы немного приоткрывается какая-то завеса, и Юля видит за ней очертания чего-то большого и спокойного, а это большое и спокойное в свою очередь тактично и по-доброму поглядывает на Юлю…
…
После то ли легкого раннего обеда, то ли второго завтрака (ведь обычно у них в семье, как и в большинстве знакомых Юле семей, на этот счет нет никакого четкого распорядка и плана), когда Антон сел за комп ковырять свой очередной проект, а Юля удачно (а то есть быстро и без сопротивления, а ведь бывает и по-другому) уложила Майю на дневной сон и собиралась теперь насладиться тишиной – с чашкой травяного чая и книгой (где-то целый час до того как ей надо будет ехать забирать Алису – роскошь и возможно единственное время за день лично на себя) неожиданно раздался звонок в домофон.
– Лариса Петровна?… – Юля внутренне напряглась. – Ну… заходите…
Девушка, конечно, огорчилась, что ее план нарушился и вместо него нужно теперь пить чай со свекровью, потому что «она была тут рядом по своим делам, у зубного», и тщательно выбирать что говорить и что не говорить, поскольку всегда было трудно угадать какие именно слова могут спровоцировать неприятные замечания и обвинения в неподобающем отношении, недостаточном уважении к годам и опыту, неправильном воспитании детей и т.п. Это хорошо еще, что теперь у них нет собаки, которая залаяла бы на звонок домофона и разбудила Майю, как это довольно часто происходило ранее при подобных внезапных визитах свекрови, когда у них еще была только Алиса и еще не пошла в садик (а в садик она пошла только ближе к четырем годам, потому что не было мест).
Несмотря на то, что переубедить Ларису Петровну в чем бы то ни было, было никому не посильной задачей, Антон все же продолжал с ней последовательную разъяснительную работу насчет незапланированных визитов:
– Мама, привет. Вынужден напомнить, что все-таки в гости ходят по приглашению, или, если ты была тут рядом, то надо было хотя бы сначала мне позвонить.
– Да-да, я помню эти ваши странные требования, но я купила детям мороженое и не хотела чтобы оно растаяло.
– Ну ладно, в общем, вы тут пока пейте чай, а я поеду уже за Алисой, еще по дороге в магазин зайти надо, – прибегнула Юля к привычной стратегии избегания и, быстро собравшись и прихватив пакет с мусором, вышла. Отношения со свекровью не задались с самого начала, ибо от большинства ее комментариев и формулировок (начиная практически с первого: «Юля, у нас что – свадьба?») девушка испытывала какие-то неприятные чувства, хотя почему они возникают и что именно она чувствует – объяснить бы не смогла. Несколько раз в жизни (после особенно странных выволочек от свекрови, например, когда Антон уехал в командировку, а Юля была с трехмесячной Алисой одна и ходила как в коматозе от недосыпа, свекровь ей позвонила со следующим обвинением: «Я тут болею, и болею я от твоего невнимания!») ее посещали мысли, что чтобы избавиться от необходимости незапланированных встреч со свекровью, она была бы, пожалуй, готова даже развестись с Антоном. Хотя и это вряд ли бы сильно помогло, так как наверняка свекровь посчитала бы себя вправе видеть внучек когда ей вздумается, и тогда уже Юле самой пришлось бы вести трудные переговоры о том, что это ей не подходит. А настаивать на своем она до сих пор не умела, вот и в школьные годы когда ей (в классе или во дворовой компании) попадалась особенно досаждающая девочка, Юля не могла ей дать словесный отпор и только втайне мечтала, чтобы ее родители куда-нибудь переехали вместе со своей дочерью.
Выбрасывая пакет смешанного мусора на помойку, девушка как всегда ощутила смесь из чувства вины, досады и усталости. (Хватало ее только на то, чтобы отдельно собирать макулатуру, чтобы в приемный день раз в месяц сдавать ее в школу до дворе их дома, а также стеклянные бутылки, пригодные для сдачи, относить через дорогу к пункту приема стеклотары еще советского образца и оставлять там, где их радостно подхватывали местные маргиналы и сдавали хоть за какую-то копеечку, а также периодически относить пакеты с еще пригодными, но уже не нужными вещами в благотворительные контейнеры «Спасибо» в торговый центр неподалеку.) Так неэкологично, ведь пластик, фольгу, металл можно было бы вторично использовать, не будь это все щедро перемешано с конечными пахучими биоотходами, – но для этого требуется хорошо организованная придомовая сортировка в различные баки; а чтобы сортировать и копить это все дома, и далее от случая к случаю развозить самостоятельно в малочисленные и удаленные пункты приема, нужно иметь поистине жгучий энтузиазм и повышенную ответственность.
Решив зайти в продуктовый магазин «по-быстрому», чтобы осталось время просто посидеть одной на лавочке у гимназии (если, конечно, не пойдет дождь; на почти постоянный для этого сезона ветер то вообще здесь никто особого внимания не обращает; впрочем неважно какая будет погода, – важно, чтобы осталось время побыть немного совсем одной), Юля как всегда испытала муки выбора что же нужно купить в магазине: ей всегда очень трудно давался какой-либо выбор, включая даже такие базовые области как что приготовить на ужин.