– Собачка показала дорогу. Дикси.
Он поморщился, этот вариант его не устроил.
– О чем он с тобой разговаривал? – словно с Тапочкой и поговорить не о чем.
– О том, что кругом одно ворье. Сперли у него диван.
Следователь пробурчал, что это его родственнички сокровища искали. Всюду перерыли, диван сломали, пришлось выбросить.
– Отыскали сокровища? – поинтересовалась Тапочка.
– Нет.
Она усмехнулась: чего найдешь в такой-то дыре. И хотя следователю она более-менее доверяла, в сказку про колшевского буратино ей верилось с трудом. Денег у дяди Лёни было не больше, чем у нее. Одежда новая и загар средиземноморский он себе навел – это да. Но если он околачивался у кинофабрики, то вполне мог позаимствовать одежду в гардеробной, да и загримироваться там тоже можно. Безработный – вот, кто он был. Жил на кинофабрике, раз все знал про хозяев и про собак. А в Москву выбрался по делу. Чего-то такое он там узнал, вот и решил проверить. А ее взял с собой для подстраховки. Только не очень-то она ему помогла.
От следователя не укрылось, что Тапочка размышляет. Он не терял надежды, что она поделится с ним своими выводами, только шиш ему.
В кабинете вовсю жарили обогреватели, отчего Тапочке стало не по себе. Она привыкла к холоду, а духоту не выносила, у нее резко понижалось давление. Вегетососудистая дистония, так это называется.
– Что-то печёт у вас. Нельзя открыть окно? – спросила она.
От Андрея Георгиевича не укрылась её внезапная бледность.
Окна в кабинете были заклеены, и он вышел из комнаты узнать, что можно сделать. На самом деле, он отправился искать сотрудницу полиции, чтобы обыскать подозреваемую, очень его интересовал вопрос, обокрала ли эта девица труп. Тапочка хотела рассказать про пятерку, которую ей обещали, но потом не стала лезть, не её эта забота. Оказавшись одна, она схватилась за раму и рывком потянула ее на себя. Гнилая деревяшка треснула, и штырь выскочил из гнезда. Рама зашуршала по подоконнику. Вот она и вырвалась на свободу.
Разумеется, у нее хватило ума прихлопнуть за собой фрамугу.
Вернулся следователь, с ним еще один кадр, оба еще те профессионалы.
– Она только что была здесь, в коридор не выходила, – сказал следователь.
Они вдвоем высунулись из окна и посмотрели вниз. Пожарная лестница проходила рядом с окном и заканчивалась, не доходя трех метров до земли. Под ней был установлен контейнер со строительным мусором: куски цемента и арматура – хуже не придумать.
Наконец, один из них догадался задрать голову. Тапочка стояла на самом верхнем пролете.
– Слезай! – крикнули ей.
– Я гуляю. У вас там душно.
Следователь схватился за лестницу, решил лезть вверх, но второй его отговорил. Сооружение проржавело, и тот со своими восьмьюдесятью килограммами мог его обрушить.
– Надо поговорить! – закричал Семирядский.
– Говорите. Мне и отсюда слышно, – отозвалась Тапочка.
– Вообще, ты чем занимаешься? Учишься или работаешь? – он пытался ее разговорить.
Тапочка сказала, что приехала поступать в институт. Он покачал головой, не поверил ей. Выглядела она как бродяжка. Он так недоверчиво качал головой, что она решила, что ее заберут в тюрьму.
– Тут есть для тебя работа. – Не спрашивая ее мнения, Семирядский набрал номер. – Мами́на, тебе нужны курьеры?
Та женщина отказалась брать, но он настоял, а потом подбросил её в Москву до диспетчерской «Редбокса», где работала Мами́на.
На заднем сидении лежал футляр с аккордеоном.
– Твой?
– Мой. Я думала, что украли. Хотите сыграю «Одинокого пастуха»? Я умею.
Тапочка стремилась выставить себя в выгодном свете, но следователя интересовали не девочки в черном, а вполне конкретное лицо – Леонид Ильич Голиков.
– Сыграй. Я тоже хотел научиться на флейте. Но не сложилось.
– Еще все впереди.
Всю дорогу Андрей Георгиевич трещал, не переставая, рассказывал про Голикова, какой он тип. Из его рассказа Тапочка поняла, что не подарок. В Колшево он родился и вырос, тут жили его родственники – вот он сюда и направился. Лучше бы поискал другое место. Все хотели его убить, и он никому не доверял.