Звездный волк. Истории отдела А

Мы неторопливо шли около получаса. Я пыталась развлечь подругу разными историями, но она позитивно не реагировала.

– Не хотелось бы тут застрять, – бубнила недовольно. – Я ж не могу без вечерней ванны! Тут ещё и, небось, комары! А то и змеи!

– Точно, – кивнула я. – Горынычи. Со слона, не меньше.

– Тебе смешно… Ой! Каблук сломала, – пискнула Милка.

– Оторви и второй! – посоветовала ей. – Ты куда собиралась в таких туфлях? На бал во дворец?!

– В бадминтон играть, – буркнула она. – Слушай, а мы не заблудились? Ты дорогу назад помнишь? Где дорога-то? И ребят не слышно. Ау! Дрошнев!! Эдмундович!!

А в ответ тишина – совсем как в старой песне. И дорога действительно пропала. Когда мы только успели сойти с неё? Похоже, что давно, потому что вокруг шумел густой ельник, а не пронизанный светом редкий пролесочек, сквозь который всё хорошо просматривалось на километр, не меньше.

Милка уселась на пень, вытряхнула песок из одной туфли и вдруг заплакала. Мне стало её жалко.

– Ты чего?! Ну, перестань, дорогая, всё образуется! Посмотри, как красиво вокруг, как здорово! Воздух какой!… У тебя тушь потечёт! – вот это было беспроигрышно. Она тут же перестала всхлипывать, достала платочек, аккуратно промокнула глаза.

– Нормально? Не размазала?

– Всё хорошо, – заверила я.

– И вон за деревьями крыша какого-то дома видна.

– Где?!

– Метров пятьсот. Дойдёшь?

– Пошли! – Милка решительно встала.

Честно говоря, я не была уверена, что дом мне не показался. Когда порыв ветра чуть наклонил дальние берёзы, действительно в просвете между густыми ветвями мелькнуло что-то, напоминающее крышу, но кто его знает, что там на самом деле?

Неожиданно сзади раздался треск, и словно кто-то со стоном выдохнул. Из-за деревьев появился рослый парень в длинной, до колен, рубахе необычного фасона – скорее уж то был балахон с глухим воротом и застиранный до полного отсутствия цвета. Перехваченный на поясе лохматой верёвкой, балахон оказался единственной одеждой незнакомца. Голые, испачканные землёй жилистые ноги смотрелись как-то… неприлично. Кроме того, парень стоял, чуть наклонив вперёд корпус и вроде как на носках – странная и неудобная поза, но он, похоже, чувствовал себя вполне комфортно и устойчиво, словно изображать пародию на динозавра ему с рождения – одно удовольствие. Сходство с древней рептилией подчёркивали ещё и согнутые в локтях руки. Только у ящеров явно не было спутанных волос, длинными сальными прядями разбросанных по плечам.

– Э-э-э… здравствуйте, – первой отреагировала Милка. – Не подскажете, тут жильё есть поблизости? Нам бы воды. И… что это за местность? Мы немножко заблудились… Как называется? Чтоб по карте сориентироваться…

Парень вперил в меня взгляд, молча смотрел с улыбкой, похожей на оскал, потому что глаза совсем не улыбались. И улыбка – не улыбка, а скорее просто чёрная щель меж приоткрытыми губами.

– Алё! – Милка пару раз щёлкнула пальцами, привлекая внимание странного незнакомца. – Тут цивилизация есть? Посёлок?

Парень мельком глянул на неё.

– Зэмла Злато Ярэ, – медленно произнёс низким надтреснутым голосом и опять уставился на меня.

– Чего? – переспросила подруга.

– Думаю, он говорит Золотой Яр, – перевела я. Не по себе было под пристальным непроницаемым взглядом. Да ещё этот оскал! Фу! – Помнишь, деда ты лечила на днях? Он обмолвился, что живёт где-то здесь.

– А-а! Ну, как же! Михалыч! Или нет. Михеич! Да, Михеич.

– Матвеич.

– Точно. Михей Матвеич. Не подскажете, любезный, – в Милкином голосе зазвучали королевские нотки, – тут где-то живёт наш знакомый…

– Дэ сахарна, тай булка, – парень улыбнулся шире, и я заметила в его рту желтоватые клыки. – Х-ха-а! – выдохнул он.

Милка брезгливо поморщилась.

– Ты что ел-то сегодня?! Конский навоз?!… Тонь, пойдём отсюда, а?

Парень неуловимо быстро переместился в пространстве, снова оказавшись перед нами. Расставил руки, преграждая путь. Я заметила вдруг, что он стоит совсем не на носочках! То, что приняла вначале за пятку, оказалось просто суставом небольшой, торчащей назад кости, которая заканчивалась укороченной ступнёй с тремя когтистыми пальцами.

– Тай оглобля прочь, тай булка останэ.

Ну и голос! Не то хрип предсмертный, не то треск ломающегося ствола!

– Это кто – оглобля??! – рассвирепела Милка. На сей раз переводить не пришлось; она прекрасно поняла, что её утончённость (во всех смыслах!) не поразила мужское воображение. Пусть даже мужчина и не мужчина вовсе, а урод несусветный.

– Ах ты, хам! Ну, я тебе покажу оглоблю! – она огляделась вокруг в поисках подходящего орудия наказания.

Парень наклонился ещё сильнее и вдруг начал меняться. Лицо удлинилось, обросло жёсткой чёрной шерстью, глаза сузились, полыхнули красным огнём, уши вытянулись, заострились, – одно оказалось надорванным.

Однако в волка он не превратился, оставшись двуногим существом с гривой на взгорбившейся холке, выпирающими из пасти клыками и волосатыми когтистыми конечностями, в кои трансформировались руки.

Пасть монстра разверзлась, изрыгнув короткий рык.

– Бежим!! – крикнула я, подхватив Милку под локоть.

В небе громыхнуло, потемнело и сразу, стеной, хлынул ливень. Погода – прощай, причёска, как сказала бы царица наша от медицины. Не сказала, конечно, но подумала наверняка!

Мы припустили через лес, не выбирая дороги, разбрызгивая воду и чувствуя совсем рядом зловонное дыхание чудовища, оборотня из страшной сказки. Разум отказывался верить, что такое бывает на самом деле, но вон же оно, совсем рядом всхрапывает и в отличие от нас, кажется, мчаться может сколько угодно.

С такой скоростью, да ещё по пересечённой – очень пересечённой ёлками, ветками, кочками и ещё бог знает, чем! – местности я никогда не бегала. И вскоре почувствовала, что задыхаюсь. Сердце колотилось где-то в горле, и даже страх больше не подгонял, а я ведь и без того совсем не спортивна.

Вдруг возле лица что-то свистнуло, пронеслась мгновенная чёрная тень. Ни разглядеть не успела, что это, ни сообразить, ни испугаться, – хотя куда уж больше?! Но от неожиданности споткнулась и кубарем полетела на размокшую землю. Раздался короткий злой вой, перешедший в визг и тут же резко оборвавшийся. Опять громыхнуло.

Я ожидала, что вот сейчас сзади набросится волосатая когтистая туша, начнёт рвать в клочки, а потом родное заведение примет меня в качестве законного клиента. Если останется, что принимать… Сжалась, приготовившись к концу.

Мучительные секунды тянулись и тянулись. Ничего не происходило.

Ливень перестал, иссяк так же быстро, как и начался, лишь слегка шелестел в листве мелкой моросью.

Я рискнула поднять голову, оглянулась. Тихо вокруг, спокойно. Пожалуй, можно и встать… Грязь чавкнула, выпуская из объятий. Неподалёку зашевелилась Милка, всхлипывая, на четвереньках подползла ко мне.

– Что это было, а? Ты что-нибудь понимаешь?

А вот преследователь наш бесформенной кучей лежал в паре метров позади и не подавал признаков жизни. Более того – из его горла торчала длинная чёрная стрела, из полуоткрытой пасти текла струйка бурой крови, остекленевшие глаза тупо уставились в небо. А чуть в стороне стоял стрелок в необычном костюме – высоких сапогах, старинном каком-то камзоле и охотничьей шляпе, напоминающей тирольскую. Для нас с Милкой время растянулось едва ли не в часы, а он даже ещё лук не успел опустить – настолько быстро всё произошло.

Охотник подошёл к трупу монстра, пнул его, хмыкнул довольно. Потом развязал кожаный мешочек на поясе, зачерпнул горсть серого порошка и, что-то ритмично бормоча, равномерно посыпал тело. Зашипело, взвился едкий дымок, и оборотень – о, продолжение кошмара!! – начал, потрескивая, тлеть и превращаться сначала в скелет, а после – в горку золы. Всё ещё бормоча, охотник перемешал сапогом пыль с грязью, удовлетворённо хмыкнул. Потом глянул, наконец, на нас.

– Ну, здравствуйте, девицы! Вот и свиделись!

Стоило ли удивляться ещё чему-то сегодня? После пережитого? Вот я и не удивилась, узнав в средневековом лучнике жалкого дедушку Матвеича, явившегося к нам с раненой рукой.

* * *

– А что это… Что произошло?? – Милка, бледная как мел (участками тела, оставшимися не замазанными грязью), переводила взгляд с кучки пепла на деда. Впрочем, дедом его можно было назвать с натяжкой. Крепкий, подтянутый мужчина лет шестидесяти с задорно поблёскивающими глазами, аккуратно постриженной седой бородкой. И совсем не дремучий, как мне показалось при первой встрече. Да ещё лук в руке, почти в его рост, даже по виду тяжёлый и внушительный, покрытый тонкой резьбой. Вобщем, Робин Гуд на заслуженном отдыхе. А то и не на отдыхе, учитывая недавние события.

– Что произошло, то уж кончилось, – хитро сощурился помолодевший дед. – А вы здесь по делу? Или в гости?

– Мы тут… – Милка приосанилась – до чего быстро она умеет реагировать на ситуацию! Меня так до сих пор трясло. Её, впрочем, тоже трясло. И голос дрожал. Слегка. – Мы… воду искали.

Королевским жестом отбросила со лба мокрую прядь.

–А-а, – улыбнулся широко. – Понятно. По делу, значит. Но, если не очень торопитесь, может, зайдёте? Не смею настаивать, но у меня банька с утра истоплена, а вы слегка замёрзли.

– Зайдём? – подруга оглянулась. Умыться и привести себя в порядок, было бы совсем нелишним. Я молча кивнула – чувствовала, что голос ещё не повинуется. Страх тоже пока не отпустил, но дед вызывал, скорее, ощущение покоя. И тепла. Да! От него явственно струилось тепло, ощущаемое даже на расстоянии.

– Прошу за мной, барышни.

Шёл он легко, спортивно, а мы увязали по щиколотку, с трудом вытаскивая ноги из липкой грязи. Милка сняла туфли, опасаясь потерять их – итальянские! Как они не слетели с ног, когда бежала от оборотня, уму не постижимо!

На большой поляне, окружённой вековыми елями, высился двухэтажный не дом, – терем! Сложенный из толстенных брёвен, украшенный искусной резьбой, крытый черепицей, он смотрелся совершенно сказочно, нереально красиво, отливая янтарём в закатных лучах. Чуть в стороне стояла избушка поменьше, поскромнее, в один этаж – или поверх, как правильно-то? – с открытой дверью.

– Это баня? – спросила Милка. Меня? А я откуда знаю? Может, домик для гостей? В княжеские-то палаты, чай, не всех пускают?

Из домика, гремя цепью толщиной в руку, выметнулся лохматый пёс, ростом с молодого льва. С радостным визгом кинулся к охотнику, привстал, бросив передние лапы тому на плечи, причём голова пса возвысилась над дедовой.

– Отадэ, Рык, – Матвеич потрепал его по холке. – Отадэ.

Гулливер собачьего племени неохотно оставил хозяина в покое и переключился на нас. Уставился оценивающе. Милка вцепилась мне в руку.

– Я боюсь собак, – процедила сквозь зубы.

Домашнее чудовище зевнуло, продемонстрировав полную острейших зубов акулью пасть, и лениво ушло в свои апартаменты. Десять метров цепи медленно втянулись вслед за ним внутрь.

– Будка! Так это будка!.. И глянь, Оно даже тявкнуть не удосужилось! Мы для него – тьфу! Ничтожества!

– Ну, что ты кипятишься, – постаралась успокоить подругу, хотя и понимала, что её возмущение – просто выброс нервной энергии, разрядка, и на самом деле ей глубоко безразлично, что о нас подумал хозяйский пёс. – Он же видит – две промокшие девушки; опасности нет. Вот если б ты пошла на него в атаку с каким-нибудь дрыном, думаю, он слегка бы удивился.

Плотная тёмная туча медленно ползла над елями в сторону севера. Подсвеченная снизу жёлтым, выглядела угрожающе, даже лишившись уже части своей силы. Холодный ветер унёс остатки тепла. Я так замёрзла и устала, что выпрыгни из кустов ещё какой-нибудь монстр, уже не поразилась бы и не испугалась. Но никто не выпрыгнул, к счастью, а хозяин главного терема препроводил нас в терем поменьше, третий, оказавшийся на сей раз действительно баней, настоящей, с печью-каменкой, со жбаном кваса, который полагалось плескать на раскалённые камни расписным ковшиком-уточкой!

Я никогда до этого не была в… подобном заведении. Думаю, и Милка – тоже. Не знаю, по правилам мы парились или что-то делали не классическим способом, только выползли оттуда чуть живые, разгорячённые, с ощущением свалившегося с плеч тяжеленного груза. Не зря ж говорят, что все страхи и прочие переживания разом смываются в бане!

И сколько времени прошло? Вроде, совсем немного, а на улице густая тень скрыла лес, собачью будку, и видно было только то, что попадало в свет, льющийся из окон терема. (Светились изящные фонари на стенах, наглухо забранные плафонами. Что там внутри горело, я так и не поняла)

В предбанничке на лавке лежали две простыни, у окошка на столе красовался исходящий паром самовар, пара литровых чашек с блюдцами, расписанных маками, печенье-варенье в вазочках, свежий хлеб, яблоки, лоснящиеся тугими красными боками. Только взглянув на это изобилие, я поняла, насколько проголодалась. Милку тоже дважды звать не пришлось, и мы принялись за трапезу.

– Что делать-то будем? – вопросила подруга, прожевав очередной кусок огромного бутерброда с вареньем. Ей хорошо – калории не откладываются на боках лишним жиром, а вот мне…! Но сегодня решила изменить правилам строгой диеты. Экстремальный день требовал экстремального восполнения энергии.

– В смысле?

– Дрошнев, наверное, уже с конной милицией и собаками округу прочёсывает.

– Думаешь? – Я посмотрела в окно на лес, затянутый непроницаемой мглой. – Как-то быстро стемнело, не находишь?

– И как-то легко мы заблудились! На двадцать метров отошли, и дорога пропала.

– А где были защитнички, когда за нами тот урод гнался? Не слышали? Как мы вопили на весь лес, не слышали? Дед ведь услышал!

– Но Серёга всё равно нас убьёт, – покачала головой Милка. – И будет прав.

– Разберёмся, – буркнула я. – Завтра утром.

– А хозяин не попросит нас отчалить?

– Куда?? В ночной лес, где чудовища бегают?! И одежда у нас мокрая… Нетушки! Я тут останусь, если что. Прикорну на лавочке.

В дверь постучали. Вошёл хозяин в льняной рубахе, вышитой красными стилизованными петухами, таких же изукрашенных штанах.

– С лёгким паром, барышни! – улыбнулся широко, открыто. – Извольте в горницу пройти. Не откажитесь отужинать со мной.

– Как отужинать? – удивилась Милка. – А это что было?

Кивнула на стол с остатками трапезы.

– Это всего лишь чай. После баньки полагается.

Положил на лавку небольшую стопку белья.

– Уж не обессудьте, ничего более подходящего для девиц у меня нет. Но рубахи длинные, вам удобно будет. А к утру и ваше просохнет.

Белоснежные, из натурального льна, вышитые теми же петухами рубахи пахли почему-то мёдом и хвоей. Великоваты оказались. Даже мне, а уж Милка в своей и вовсе выглядела цыплёнком с тонкой шейкой.

Из бани крытая галерея вела сразу в дом. По массивной лестнице с перилами, украшенными резьбой, поднялись на второй – жилой – этаж. (Первый – это склад и погреб, как я поняла). В просторной комнате с большими окнами, с камином, стоял массивный стол, три стула с высокими ажурными спинками, на полу – домотканые половики. И всё, собственно, вся мебель.

В камине горел огонь – для уюта, как пояснил хозяин, стол ломился от яств. Наличествовали блины с икрой, блюдо с жареными тушками каких-то мелких птиц, огромная щука в мозаике овощей, фрукты, соленья, – не скажу рота, но взвод голодных парней накормился бы сполна. А тут мы, всего лишь втроём!..

– А где же ваша хозяюшка? – поинтересовалась я. – Или всё это, – обвела рукой стол, – вы сами?!

– Не сам. Есть у меня помощники. А вот женой не обзавёлся, не довелось. Да и работа такова, что сегодня здесь, завтра – там. Неделями дома не бываю. Какая жена это потерпит?

– Ну, не скажите! – возразила Милка. – Наверное, вы просто не встретили девушку своей мечты.

– Может, и так, – охотно согласился Матвеич.

– А что у вас за работа? – рискнула поинтересоваться я.

Он улыбнулся, глянул лукаво.

– Брожу по лесу, слежу за порядком. Чтобы зверьё не баловало. Сверх установленных рамок.

– А то – что?

– Наказываю.

– Как сегодня? – Милка оставила ложку, положила руки на колени. Охотно верю, что воспоминания о пережитом отбили у неё желание есть.

– И как сегодня – тоже. Я ведь дурака того дважды предупреждал, чтоб вёл себя прилично, а ему, вишь, кровушки восхотелось… Только давайте не будем дурное вспоминать! На ночь глядя.

– Так вы – охотник? Или лесничий?

– Егерь, – пояснил Матвеич, откупорил бутыль и разлил по чаркам – ух, ты, какие я слова вспомнила! – пряно пахнущее малинового цвета вино.

– Мы не пьём. Алкоголь, – с ударением на «а» сказала Милка, но как-то не очень уверенно.

– Это не Алкоголь, – улыбнулся хозяин. – Наливочка. Домашняя. Совсем не крепкая. Пейте смело. Ну? За встречу? – поднял свой бокал.

Наливочка оказалась сладкой, с еле заметной горчинкой, очень приятным букетом и… возбуждающей аппетит. Я думала, что после вполне сытного «чая» не смогу больше ничего съесть… Ага! Сейчас! Всё оказалось настолько вкусным, изысканно вкусным при внешней простоте, что глас разума, постоянно бубнивший об ограничениях, показанных при моей комплекции (как меня тот урод назвал? Сахарная булка? Вот гад!), умер, захлебнувшись голодной слюной.

– Больше не могу! – осоловевшая от еды Милка откинулась на спинку стула. – Спасибо огромное, Михей Михалыч.

От наливочки и обильно поглощённых яств потянуло в сон. В голове приятно шумело, веки слипались. Я изо всех сил старалась не заснуть тут же, в удобном деревянном кресле. Лицом в салате, например.

– Это вам спасибо, девицы. Коли б не вы, некому было бы гостей потчевать ни сегодня, ни завтра. Ни вообще никогда, – Он наполнил свою чару. – Так что за вас, гостьюшки дорогие!

Осушил одним глотком. Закусил виноградиной.

– А теперь к делу. Долг, как известно, платежом красен. Золотых гор и молочных рек не обещаю, но кое в чём подсобить могу. А потому подумайте и изложите, милые, чего бы вам более всего желалось.

– Чего-чего? – захмелевшая Милка непонимающе глядела на Матвеича. – Это вы о чём? Я только спать хочу и ничего больше.

Златоярский Робин Гуд добродушно усмехнулся в усы.

– Ладно, пожалуй. Не время сейчас. Провожу-ка вас в светёлочку, а с утреца сами решите.

– Что решим? – нахмурилась Милка, силясь понять, чего же он хочет?

* * *

Светёлка – маленькая комнатка под самой крышей, куда нас определили на ночлег, оказалась очень уютной. Домотканые половички на полу, белоснежное кружевное бельё на паре кушеток. И опять медовый запах сена.

На узкий подоконник над забранным фигурной решёткой оконцем Матвеич поставил два небольших бокала на ножке, таких, как в рыцарских романах – покрытых узорами чернёного серебра и с круглой крышечкой.

– Задумаете, отопьёте, оно и исполнится, – поклонился с обычной лёгкой усмешкой. – Да буде вам ночь спокойной.

И вышел.

– Исполнится, – Милка сидела, неподвижно глядя в пространство. – Что исполнится?

– А что пожелаешь, то и исполнится, – я чувствовала, что сейчас засну, не успев коснуться головой подушки.

Милка взяла бокал, откинула крышечку, задумалась на секунду и сделала глоток. Потом поставила на место.

– Травой пахнет.

* * *

Спала я в ту ночь без снов и так крепко, что казалось, лишь на миг прикрыла глаза, а в оконце уже сияет солнышко, наполняя воздух розовым сиянием.

На лавочке, аккуратно сложенные, лежали наши пожитки, выстиранные, высушенные, идеально отглаженные. Милкины туфли (с обоими каблуками!) сияли так, словно только сняты с полки бутика. Мои кроссовки, которые больше и не надеялась отмыть от жирной чёрной грязи, стали не просто белыми как изначально, а даже в лёгкую голубизну – таким цветом отливает иней в солнечный день. Но самое интересное, что дверь в светёлку была по-прежнему закрыта, как я помнила, с вечера на засов. Изнутри. А решётка на окошке и вовсе наглухо вделана в стену.

Я пошевелила массивную железяку, потом потянула на себя. Засов противно заскрипел, завизжал.

– Ты чего делаешь?! – поморщилась сквозь дрёму Милка.

– Ничего. Так, проверяю кое-что.

Впрочем, спала я так крепко, что вполне могла не услышать, даже если засов каким-то ухищрением открывается снаружи. Или побывали таинственные дедовы помощники, которых мы так и не увидели?

– Боже, где это мы? – Милка поднялась со стоном, потянулась, села, свесив ноги.

Пока я раздумывала, неспешно приводила себя в божеский вид, она цапнула свои пожитки и выскользнула из комнаты. Через несколько секунд вернулась. Одетая. Хм!

– Иди, что покажу!

В конце галереи, узким коридорчиком, опоясывающем терем над вторым этажом, массивная дверь вела в небольшую комнату. Мебели тут не было, но зато все стены увешаны оружием, об иных видах которого я читала только в рыцарских романах, а кое-что и не смогла определить вовсе. Например, для чего служит тяжеленный шар с тремя цепями и толстенными кольцами на концах оных?

Тут же красовался и лук Робина Гуда. Да не один, а числом три – разных по высоте и массивности. Несколько колчанов со стрелами, длинными, тяжёлыми, с гранёными, острыми, как бритвы наконечниками из серебра. Ну и доспехи для полной комплектации – кожаные, потёртые от частого использования нагрудники, наколенники, несколько пар сапог – высоких, тяжёлых, облегчённых, тёплых и тонких.

– А не простой человек, наш Михалыч! Егерь! И такой арсенал! Подумать страшно, на кого можно с ЭТИМ охотиться! Какие зверушки балуют, что их надо подобными штуками усмирять?!

– Ты зачем сюда полезла?! Кем бы он ни был, это же неприлично – шарить по чужим шкафам.

– Я туалет искала, – обиделась подруга. – А дверь была открыта.

Залаял пёс во дворе, загремел цепью. Хлопнула входная дверь. Кто-то прошёл в дом сильными, тяжёлыми шагами, сопровождаемыми звоном шпор. Мы с Милкой спрятались за резную массивную колонну и осторожно выглянули, краем глаза стараясь разглядеть гостей.

Высокий, широкоплечий, мужчина в меховом плаще, покрытом тающим инеем, прошёл в горницу, кинул на стол перчатки, в каждую из которых свободно поместились бы обе мои руки, а то и Милкины в придачу. Вчерашняя просторная комната сразу стала как-то меньше, высоченные потолки ниже.

– Просежэ, государэ, – Матвеич подвинул ему стул. Мужчина сел, уперев одну руку в колено, вторую положив на стол. Огляделся.

– Тай сарэ дело у лесов? Оборотник скорэ просмертэ? – голос властный, звучный, очень красивый баритон.

– Оборотник тай дэ конец, – ответил Матвеич. – Кануне вэчеру. Та свободнэ дорогу.

– Проходу закрай?

– Эстено, государэ.

– Добре-добре, – кивнул незнакомец.

– Глянь, – шепнула Милка, толкнув меня локтем и указывая на окно. Оттуда виднелась часть двора, где несколько чуть попроще одетых, но таких же рослых, как предводитель, парней удерживали в поводьях лошадей… Лошадей?? Эти звери поначалу только показались похожими на привычных для нас четвероногих, непарнокопытных. Пышные гривы, вытянутые морды, удлиненные спины, – вот и всё сходство. Дополняли облик львиные лапы, змеящиеся драконьи хвосты, а главное – дым из ноздрей! Чудовища выглядели сильными и угрожающе-красивыми, хотя я не рискнула бы не то что покататься на таком, но подойти ближе пятидесяти метров! Коров-то боюсь, а уж этих змеев-Горынычей!..

Один из зверей, самый крупный, всхрапывал недовольно, тряс снежно-белой гривой и, ясное дело, принадлежал господину.

– Странные дела тут творятся. Тонь, а давай выбираться отсюда? И поскорее.

– Ничего не имею против.

Мы осторожно, стараясь, чтобы вдруг не заскрипели ступеньки, спустились по узкой боковой лестнице. Но проскользнуть к выходу из терема незаметно не удалось. Дорогу преградила массивная фигура. Не просто высокая, а… Вобщем, я поднимала взгляд: ноги-ноги-ноги… пряжка ремня, торс, плечи в меховом плаще… – больше двух метров, точно! Против моих полутора. Впечатление незабываемое.

Слегка подняв бровь, великан вопрошающе глядел на нас. Выразительное лицо со светло-карими умными глазами, ниспадающие на плечи тугими кольцами русые волосы. И прядь благородной седины над правым виском.

Милка сориентировалась первой.

– Здрассте! – улыбнулась. – А мы тут… у Михей Михеича в гостях.

– Угу, – поддакнула я. – Плюшками балуемся.

Великан оглядел Милку с ног до головы с явным удовольствием. Вот дикарь невоспитанный! А ещё государь! Или лучше так – «а ещё корону надел!» Ну, короны-то у него нет, только тонкий обруч, коим кудри перехвачены. Но, вроде, золотой по виду. Значит, про корону – можно.

Однако Милка не смутилась и не возмутилась. И не сводила глаз с мужчины. Непохоже на неё! В растерянности? Или испугалась?

– Тай кторэ номэ? – вопросил невоспитанный князь.

– Чего?

– Вроде, имя спрашивает, – подсказала я.

– А! Людмила, – Милка чарующе улыбнулась.

Ну и ну! Флиртует! С иностранным дикарём! Пусть и венценосным.

– Зарна! Ай, зарна купавна! – промурлыкал великан. Милка смущённо потупилась.

Опомнись, дорогая! Что с тобой? Я-то не против, но обстоятельства странноватые для знакомства!

– А можно вас спросить?.. Вы правитель какой страны? Э-э… государэ.

Великан с интересом смотрел на неё, а потом расхохотался, сверкнув жемчужно-белыми зубами.

– Тай зарна! – повторил он с восторгом и одобрением. Подруга зарделась. Похвалу красоте восприняла с достоинством и удовольствием.

С улицы донеслись голоса и протяжный призывный рык. Великан глянул в окно, потом наклонился и крепко поцеловал обомлевшую Милку в губы. Сказал что-то прощально-ободряющее, подхватил перчатки со стола и вышел.

– Вот не понимаю, чего он во мне нашёл? Я ж ненакрашенная похожа на обезьяну, – она попробовала пригладить волосы, кое-где стоявшие дыбом (а нечего с мокрой головой спать ложиться!).

– Ненакрашенная, – возразила я, – ты похожа на саму себя, нормальную, симпатичную девчонку, а не на Шемаханскую Царицу.

– И на каком языке он говорил?..

– На ундарском, – Матвеич, улыбаясь слегка иронично, стоял у лесенки на второй этаж.

– На тарабарском, – буркнула Милка.

– Про подарки-то вы забыли, – Он вручил нам вчерашние серебряные чарки с крышечками. И, предваряя протест:

– Берите-берите! – кивнул. – У меня ещё есть.

Мы вышли во двор. Последнее чудовище с лихим наездником на спине в два прыжка исчезло в туманном лесу. Оттуда донёсся низкий протяжный вой. Ему вторил другой, третий… Потом всё затихло.

Смачно зевнув, Рык уволок свою цепь в будку.

– Это что за монстры были? – я оглянулась на Матвеича.

– Греймы, – пояснил тот. – Очень умные, смелые и благородные звери. Да вы не бойтесь, барышни. Вот вас провожу, проход закрою, и никакое чудовище более не потревожит покой мирных селян. На то егерь и нужен, – улыбнулся широко.

Он вывел нас к еле заметной тропинке, исчезающей где-то в глубинах ельника. Помахал на прощание.

– Доброго пути!

* * *

Некоторое время мы шли молча.

– Вот ты как хочешь, – покачала головой Милка, – а я даже понимать ничего не собираюсь. Какие-то оборотни, лошади-драконы, дед-колдун…

– А ты вчера чего пожелала? – вспомнила о волшебной воде, которую подруга отведала на ночь.

– Помню я что ли? – буркнула та. – Любви, наверное.

– Любви… – кивнула я.

– Тонь, ну… Ну, что ты, в самом деле!

– А Он ведь тебе понравился! И как раз такой, которого ты описывала вчера – умный, благородный. Прынц. Даже не прынц, а король! Или царь? На белом коне, сиречь, грейме. Но грейм – это бонус. А все остальное – в точности. Даже седая прядь.

Милка не ответила, пребывая в угрюмом настроении, шагнула в просвет между деревьями.

Под открытым капотом «ниссана» всё так же возился Дрошнев, на бревне, покусывая хвоинку, сидел Феликс, по светло-голубому небу плыли облачка…

– А! Девчонки! – Серёга вынырнул из недр машины. – Вы уже?.. Феликс, ну-ка давай зажигание.

Здоровяк втиснулся на водительское сиденье, повернул ключ. Мотор довольно заурчал. Мы переглянулись.

– А ты говорила, конная милиция…

– О! – Довольный Дрошнев опустил капот. – Дело мастера боится. Можно ехать.

– Серёжа, – медленно произнесла Милка, – а как долго мы гуляли?

Парень вытер руки тряпочкой. Пожал плечами.

– Минут двадцать от силы. А что?.. О! Магазин нашли? Можно глоток? – я не успела возразить, как он забрал у меня из руки… не серебряную чару, а всего-навсего литровую пластиковую бутылку с этикеткой «минеральная вода «Архыз». И Милка держала точно такую же.

– А мне? – Феликс подскочил было, но она спрятала бутылку за спину.

– Там уже нет ничего.

Дрошнев внимательно нас оглядел. И что-то ему не понравилось. Наш вид, слегка ошарашенный?

– Девочки, а с вами всё в порядке? Может, лучше домой вернёмся?

– Лучше, – кивнула я. – Поехали домой, Серёж.

– Ну, во-о-от! – протянул недовольный Феликс, но Дрошнев цыкнул на приятеля, и тот послушно замолчал.

Почти всю дорогу назад в салоне машины царило молчание. Я пыталась как-то осмыслить происшедшее, найти объяснение. Милка, думаю, тоже. Хотя, кто знает? Может, она думала совсем о другом? Спросила только, не слышал ли кто-нибудь, что есть такой язык – ундарский. Как ни странно, отозвался Феликс. Насчёт языка он не знал, но логично предположил, что именно на нём говорили в Ундарском царстве, некогда – а точнее, какую-то тысячу лет назад! – процветавшем как раз в этих местах. Откуда знает про царство? Так ведь он исторический недавно закончил. Краевед, некоторым образом.

Милка даже чуть смягчилась и глянула на здоровяка с уважением.

А спустя пару дней после неудачного выезда на природу, когда работа и привычный распорядок жизни вновь вернули в русло, успокоив смятение в душах, я пригласила подругу в свой кабинет попить кофейку и на кое-что посмотреть. Милка пришла с коробкой пирожных и лабораторным бланком анализа воды из бутылки. ТОЙ самой.

– Вот, – положила передо мной лист. – Минеральная вода. И ничего более. Никакого волшебства.

Я кивнула.

– А почему ж тогда ты не дала Феликсу напиться?

– Ну… лучше перестраховаться, – пожала она плечами. – А вдруг? А его желания недвусмысленные все на лбу отпечатаны. Зачем их дополнительно провоцировать? И потом, он же для анализа ничего не оставил бы, а как объяснить, для чего анализ?

Она разлила кофе по чашкам, распаковала пирожные.

– А ты успела что-нибудь пожелать?

Я пожала плечами.

– Может, тоже любви? Невольно. А Дрошнев взял и выдул колдовской напиток. И ничего не произошло.

– Дрошнев и без напитка с тебя глаз не сводит. Что тут совершенствовать? Только вот, что я думаю, подруга. Мы живём не в глухом суеверном средневековье. Всему есть или должно найтись научное объяснение. Если оный случившийся факт всё же имеет место случиться.

– Здравая мысль, – согласилась я. – И выражена складно! Как собираешься её применить?

– Единственное наукообразное объяснение, которое приходит мне в голову – это галлюцинация, – она отпила кофе, поморщилась. – Сахар забыла.

– Галлюцинация тебе каблук прибила на место, вручила нам бутылки с «Архызом», влюбила тебя в тысячелетнего царя, мотала нас где-то двенадцать часов и вернула в исходную точку. Пространства и времени.