А с появлением в замке прекрасной молодой герцогини, Алессандро просто превзошел себя в красноречии! К тому же он замечательно рисовал и с непритворным удовольствием придумывал для дам всевозможные узоры для вышивок, и таких они с матерью никогда прежде не видели. А сколько он знал чудесных романтических баллад! И обладая приятным голосом, теплыми вечерами на террасе услаждал их слух, сопровождая свое пение мелодичной игрой на лютне и вкратце пересказывая содержание. Словом, не было, кажется, такой способности, в коей не преуспел бы Алессандро, разве что во владении тяжелым двуручным мечом – навыке, присущем лишь благородному рыцарскому сословию, и к охоте он был совсем равнодушен. А еще радовало Агнес, что брат стал с ним почти неразлучен, взялся учить италийский язык, интересовался зодчеством, много времени проводя на башне, и даже неумело пытался рисовать, чем неизменно вызывал усмешки отца. И как знать, не родись Артур рыцарем, вынужденным подчиняться строгим законам чести и сыновнему долгу, возможно, он отправился бы потом вместе с новым другом в далекую, прекрасную Италию.
Через неделю Агнес с матерью в сопровождении небольшой свиты отправилась на богомолье в монастырь Св. Анны. Много было переговорено между ними в дороге, и не без слёз… Да еще неожиданное волнение от встречи с Алессандро мешало Агнес погрузиться в состояние молитвенной сосредоточенности. Но когда они подъехали к монастырю, вид его суровых башен и древнего собора тотчас устыдил ее мирские суетные мысли, и трепетное смирение тихо наполнило душу. Какими ничтожными показались ей здесь, под устремленными ввысь сводами собора, свои приземленные чувства и недостойные грешные мысли!.. От самого сердца исторглись в раскаянии светлые слезы, и с прежней детской верою преклонив колени перед резным старинным Распятием, кротко умоляла она милосердного Господа простить ее и ниспослать в утешение долгожданное дитя.
***
И по возвращении из монастыря Агнес старалась подольше сохранить это благодатное умиротворение, отогнать невольные свои мечтания, в которых ощущался несомненный и непростительный грех. Теперь она все чаще оставалась у себя или уходила в покои к матери, и они вместе вышивали по чудесным узорам Алессандро. А он, встревоженный стремлением к уединению и необъяснимым молчанием Агнес, в те редкие минуты, когда они встречались за столом, украдкой ловил ее взгляд, но тщетно…
Однажды в послеполуденный час Агнес сидела в саду на скамье под кустом отцветающего жасмина, и провожая изредка взглядом облетающие лепестки, с тихой грустью смотрела на строящуюся башню – ведь он был где-то там… Близкие шаги по гравию вывели ее из задумчивости – Алессандро неожиданно предстал перед ней и ожег темными, как ночь, глазами. Без слов опустившись на колени, он горячими бесчисленными поцелуями стал покрывать ее руки, уроненные в складки платья. Агнес вся затрепетала, едва дыша от восторга и ужаса, в висках бились волны… А он, умоляюще взглянув на нее, вдруг страстно заговорил на своем языке, и она, не зная почти ни слова, всем существом, всей истосковавшейся душою поняла его отчаянное признание в любви и поверила мгновенно, без рассуждений! Алессандро прижался пылающим лбом к ее дрожащим коленям, и не выпуская нежных рук, уже существовавших отдельно от Агнес и всецело теперь принадлежащих ему, вздохнул с такой несказанной мукой, что сердце ее сжалось до боли. "О, не просите у меня ответа, Сандро! Если в глубине души я могла бы дать волю чувствам, то в словах я не вольна." Но взгляд ее дивных глаз все сказал за Агнес, такая бесконечная любовь и нежность сияла в них, заслоняя тревогу и смятение.
Что отвечал своей кроткой возлюбленной Алессандро, долго ли не разнимали они сплетенных рук, и не коснулась ли губами Агнес его чуть вьющихся волос – об этом и луна никогда не рассказывала. Возможно, из сочувствия к двум, не ко времени нашедшим друг друга, сердцам. А может быть, в жизни существуют тайны, непроницаемые даже для всевидящей луны? Когда судьбой даруются несколько волшебных мгновений – и душа, как по воде, может пройти над всеми жизненными препятствиями, условностями и невозможностями! И потом долгие годы те драгоценные воспоминания, ласковыми и сильными крыльями, поддерживают человека, изнуренного тяжелой бессмысленной участью, без радости и надежды.
***
А на другой день, зловещим вестником выбив дробь по брусчатке двора, примчался гонец от герцога с требованием, чтобы Агнес, не замешкав, возвратилась домой. Словно узник, приговоренный наутро к казни, она стала собираться в дорогу. Жизнь – единственная ее жизнь! – вчера проскользнула мимо, едва коснувшись… А чужая, такая грубая и безжалостная, навеки придавила сердце, как могильной плитой. В спальню вошла мать и положила на постель несколько рисунков Алессандро. Увидев их, Агнес не могла сдержать слез и молча уткнулась в родное плечо, вздрагивая хрупким телом. Обняв дочь, мать ласково гладила и целовала ее светло-каштановые волосы и тихо шептала бесполезные слова утешения, чтобы передать Агнес свою любовь и тепло. А про себя думала горько: "Бедная моя девочка! Если б я могла хоть чем-нибудь помочь тебе! Под несчастливой звездой ты у меня родилась. И даже имя дали тебе пророческое – агнец жертвенный…"
Утром следующего дня проплакавшая всю ночь Агнес простилась с родителями. Артур сопровождал сестру до половины пути, где ее ожидала небольшая свита герцога. Перекрестив напоследок брата, Агнес с глазами, полными слез, поцеловала и нежно прижала его ладонь к своей лихорадочно горевшей щеке. Она знала наверняка – первое, к чему прикоснется Алессандро, будет рука брата, хранящая и отдающая частицу ее вечной любви.
Глава 2. Повитуха
Каким же мрачным, бездушным и холодным показался по возвращении от родителей герцогский замок… Разве величие или богатство мужа, ничего не говорящие ее лишенному тщеславия сердцу, могли заменить прелесть недавних вечеров рядом с милым Сандро? Как нарочитое оскорбление, звучали для нее ежевечерние громкие возгласы и развязный хохот подвыпивших придворных герцога, гулко раздавшиеся под сводами парадного зала. Лишь одно в этом было хорошо – муж, скоро утолив после разлуки свой пыл, все реже докучал Агнес, бражничая внизу до глубокой ночи. И днем никто не нарушал ее покоя – она вышивала в тихом уединении, без утайки проливая слезы и покрывая нежными поцелуями рисунки Сандро. И подолгу молилась потом перед Распятием…
И однажды она поняла, что кажется, недостойная прощена… Что грешные мольбы ее услышаны – Господь посылает ей долгожданное дитя! Еще не вполне доверяя своим ощущениям, ведь ей не с кем было поделиться и посоветоваться, она робко сказала о чудесной новости мужу. И на радостях герцог кутил со всем двором целую неделю. Правда, Агнес было уже не до веселья – так замучили ее обморочная слабость и непроходящая дурнота. Герцог срочно велел призвать давешнюю повитуху. Она тут же приготовила мудреный отвар из принесенных с собою трав, и Агнес стало гораздо лучше. И до того ей понравилась эта расторопная и умелая повитуха, так чудесно успокаивали душу ее ласковые затейливые разговоры, что Агнес решилась попросить мужа взять эту женщину в замок. Герцог позволил и, памятуя мудрый совет о богомолье, определил повитуху на службу, вроде пажа, назначив ей щедрое содержание.
С ее появлением грустная жизнь Агнес, как по волшебству, переменилась. Она уже не плакала часами над вышивками, не молилась о своих грехах, и не мучилась тревожными опасениями. Повитуха умела несколькими словами развеять все ее недобрые предчувствия, ободряюще уверить, что несомненно все будет хорошо и у герцогини родится прелестный ребеночек – всем людям на радость! Бывая в городе в разных домах, она видела и слышала множество любопытных и поучительных житейских историй и так увлекательно их рассказывала, что слушая ее, Агнес непрестанно удивлялась, и смеялась, и плакала. Вдруг оказалось, что к своим семнадцати годам, она почти не знала жизни. Но зато теперь ей некогда было предаваться тоскливым мыслям и скучать. Хлопотунья-повитуха окружила ее всевозможными заботами, и для Агнес, отвыкшей в замке герцога от нежности и теплого отношения, это было необычайно трогательно. Да и повитуха всей душой привязалась к юной госпоже, и глядя на Агнес, нередко вспоминала свою давно умершую дочурку, ведь ей сейчас было бы столько же лет.
С первого дня она убрала подальше пяльца с вышивками и все иголки. "В таком положении, Ваша светлость, шить никак нельзя! Уж давно известно, что это плохая примета." Она принесла от птицелова замечательного щегла, и он радовал теперь Агнес своими веселыми песенками. А главное, повитуха присмотрела в городе сразу двух очень хороших кормилиц для ребенка – на выбор. Кроме того, они во всех мельчайших подробностях обсуждали приданое для малыша и его будущее имя. "Знаешь, Паулина, если родится девочка, мне бы очень хотелось назвать ее Розалиндой, Рози. А если мальчик, то… Впрочем, мальчику имя, конечно, выберет герцог – это ведь, как титул." По совету мудрой повитухи Агнес покинула супружескую опочивальню и обосновалась на пустующей "женской половине" замка, где когда-то появился на свет и сам герцог. Он даже на это новшество, криво усмехнувшись, согласился: "Ладно, делайте – как знаете." Тут было гораздо уютней и теплее, чем в сумеречных покоях герцога. А Паулина устроилась рядом с постелью Агнес, в глубокой нише, отделенной от спальни тяжелым ковровым гобеленом – чтобы неотлучно быть от нее поблизости.
Так в неизбежных, но приятных хлопотах на новом месте и нескончаемых женских разговорах прошла осень. Потом долгая, вьюжная зима… И вот на исходе весенней ночи, промучившись не больше, чем ожидала повитуха, Агнес благополучно родила дочку. Паулина возблагодарила Господа и вместе со служанкой принялась хлопотать над младенцем.
***
А вечером у Агнес внезапно начался сильный жар. Повитуха так и ахнула – горячка! Но все же было хорошо! И она почти сразу догадалась, в чем дело – это Агнес украдкой велела служанке поменять ей сорочку, когда за Паулиной прислали пажа от герцога, и ей пришлось ненадолго отлучиться. А уж как она предостерегала герцогиню, что ей ни в коем случае нельзя раскрываться! Ведь у рожениц смерть еще долго за плечами стоит… На ее памяти, да и мать ей рассказывала, были случаи, что женщины поплатились жизнью за перемену белья. Но бедняжка Агнес, верно, подумала, что герцог захочет увидеть ребенка и придет, а она такая неприбранная. Повитуха-то знала, что новорожденные девочки редко интересуют отцов, вот и герцог выслушал ее весьма мрачно и смотреть на дочь не собирался, ведь он так надеялся на сына. А теперь и вовсе жди беды! В сердцах она отхлестала по щекам молоденькую служанку за дурь ее и ослушание, но битьем дела не поправишь. Паулина засуетилась в своем уголке, быстро смешивая лечебные травы. Чайник уже закипал на каминной решетке.