Некоторые предпочитают покороче – 2

Вдруг из-за плеча донеслось шипение. Обернулся: над кратером турки вздулся зловещий пузырь, из которого вытекала и ползла по медному боку конопатая кофейными крошками коричневая жижа. Я рванулся к плите, и – нет, только не это! – смахнул со стола телефон. Тот звякнул о кафель предсмертным жалобным звоном, по стеклу разбежались трещины, экран погас. Вместе с ним разбилась надежда: секреты незнакомца так и остались внутри уже бесполезной плоской коробки. Я снял с плиты перекипевший кофе и тяжело плюхнулся на табуретку.

Пока я скорбел над трупом гаджета, в коридоре затопали стремительные босые пятки. Топот приближался. Я досадливо поморщился, предвкушая скорое – сейчас, сейчас! – разоблачение. Кухонная дверь распахнулась наотмашь, и с порога ко мне кинулась та самая девочка с семейного портрета – тоненькая, нескладно ногастая, как новорождённый жеребёнок.

– Па-а-ап! Знаешь, что мне приснилось?

Я оцепенел: «пап»? Она называла меня отцом? Девочка с разбега подлетела ко мне, закинула тонкие руки на шею. Я с трудом перефокусировал взгляд на вплотную приблизившееся лицо – глаза, круглые от возбуждения, распахнутый щербатый рот. На розовой тугой щеке отпечатался след тканевых складок наволочки.

– Что? – машинально спросил я. Девочка, цепляясь проворными обезьяними лапками за футболку, вскарабкалась мне на колени и требовательно заявила:

– Покачай!

И затараторила, сумбурно пересказывая сон про гаррипоттеровский полёт, где вместо метлы фигурировал велосипед. Я перебил её вопросом: «Как покачать?»

– Ну, пап, не притворяйся. Как я люблю – по ровненькой дорожке, а потом по кочкам, по кочкам, – и она снова залепетала про летучий велосипед.

Девочка егозила на моих коленях, вызывая странные чувства: смесь нежности, умиления и табуированного желания. Я не заметил, когда на пороге кухни появилась женщина – голубой шёлк ночной рубашки, поверх – такой же халат, перехваченный в талии поясом. Я жадно ощупал взглядом её фигуру. Талия была ещё тонкой, и ноги объясняли, от кого девочке достались такие длинные. Крашеные рыжеватые волосы она заколола на макушке, и от этого стала казаться нежнее, моложе.

– Опять секретничаете? – спросила женщина, подавив зевок.

Девочка спрыгнула с колен, подбежала к матери и обняла за талию. Та рассеянно потрепала макушку дочери и с тревогой взглянула на меня – давай, узнавай: я не тот, с кем ты ложилась в постель! Но женщина тоже не распознала во мне самозванца.

– Как ты себя чувствуешь, Слава?

Значит, я – Слава? Вячеслав? Святослав? Владислав? Не важно, потом выяснится. Имя не отзывалось в памяти. Может, у меня амнезия? Откуда?

– Я вчера так испугалась за тебя. Подумала… Бог знает что подумала.

– Я ничего не помню, – честно признался я. – Память как стёрло. Что было вчера?

Женщина – жена – посмотрела на меня с недоверием?

– Совсем не помнишь? Ты побледнел, схватился за сердце.

– В самом деле?

– Я хотела вызвать скорую, но ты запретил. Выпил таблетку, лёг. Я сидела рядом. В какой-то момент показалось, что ты перестал дышать. Это длилось минуту или чуть дольше. Я думала, всё. А потом вдруг дёрнулся, всхлипнул. И задышал так ровно, как будто ничего и не было. – Женщина подошла ближе, погладила меня по плечу, поцеловала в висок. – Я посидела ещё минут двадцать. А потом легла.

От этого поцелуя в мозгу вспыхнула ослепительная искра. И я сразу всё вспомнил! Полёт сквозь обжигающе-холодную космическую пустоту и падение в вялое, остывающее тепло трупа. Меня послали сюда – в чужое тело. Возражать, отказываться в нашей небесной конторе не принято: приказали – живи. И так три года после Ковида дали отдохнуть – подумать, переосмыслить ценности. И надышаться впрок отрезвляющим эфиром вечности.

Тот, кого забрали, был слабаком – скукожился от первого порыва холодного ветра исторических перемен. Наверху решили, что ему не место в новой – ожесточившейся – реальности. А его женщина – другая, сильная. Такая выдержит, вывезет, не сломается. И коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, если будет нужно. Теперь мы с ней – пара равных. И мне из чужого надо превращаться в своего – прирастать к новой семье-.

Я потянулся, приноравливаясь к телесной одёжке с чужого плеча. И озорно подмигнул своим девочкам:

– А завтракать мы сегодня будем?