АGONY

С каждым шагом мне становилось все тяжелее идти. С каждым вдохом становилось тяжелее дышать. С каждым днем мне становилось тяжелее жить. И то, что сейчас я могла целовать Томми – было моим самым огромным благословением.

Он аккуратно уложил мое слабое тело на кровать, не спуская с меня взгляда и не смея разорвать наш горький поцелуй. Том выглядел таким потерянным и печальным сейчас. Мой зеленоглазый ангел. У меня разрывалось сердце от любви к нему, и я снова плакала. Плакала от того, каким прекрасным был этот мальчик, с его огромным сердцем и душой, с его стремлением помочь мне. Он думал, что не может спасти меня. Но он спас. Спас тогда, когда ворвался в мой, такой чертовски неправильный, мир. Томми подарил мне жизнь, научил ценить каждое прожитое мгновение, позволил мне быть собой и показал, что никогда не поздно начать все заново. Он не только подарил мне счастье. Он сам стал моим подарком судьбы.

Я помогла ему снять с себя футболку, и увидела, как болезненно он прикрыл глаза. Мое тело больше не было телом прежней Бэб. Стали сильно выпирать бедра, а кожа приобрела бледно-мертвый вид. Но Том не колебался ни секунды, когда стал покрывать мою часто вздымающуюся грудь нежными, еле весомыми поцелуями.

– Я ужасна…

Он прервался и посмотрел в мои глаза.

– Не говори так, – от его серьезного взгляда у меня защипало кожу. Я сглотнула, закусив губу.

– Бэбби, ты самая красивая девушка на свете. Ничего не изменилось с того раза, когда я впервые увидел тебя. Слышишь? Ничего.

И я вдруг ясно осознала, что имел в виду Томми. Он не считал меня ужасной, потому что полюбил не за внешность. Томми полюбил мою душу, и не имело значения, насколько болезненно исхудавшей я была сейчас. Он был прав, ничего не изменилось, потому что я осталась для него прежней Бэб. Ему просто было нестерпимо больно видеть то, как я умирала.

Мне хотелось целовать его без остановки, без единой одышки. Но у меня совсем не было сил. И я снова позволила Тому все взять в свои руки, когда полностью отдалась ему.

Он нежно заправил прядки моих волос за ухо, целуя оголившийся участок кожи на шее и заставляя меня прикрыть глаза в наслаждении.

Томми скинул свою рубашку и джинсы на пол и снова потянулся за поцелуем. Его губы стали все требовательнее, а поцелуи жестче. Теперь он терзал мои губы, кусая их в кровь. Отчаянно. Грубо. Резко. Как необходимость в воздухе. Как желание почувствовать меня полностью. Как желание остановить время.

Мне хотелось плакать от счастья, потому что Том все еще хотел меня. Потому что он действительно любил меня, и потому что я тоже любила его. Я не оттолкнула его тогда, и не собиралась отталкивать сейчас. Мы были нужны друг другу, больше, чем когда-либо.

Нежность, с которой мы начинали, переросла в страсть. Будто бы то, что Томми делал мне больно, заставляло его поверить в то, что я еще жива. Будто бы то, как сильно он сжимал руками мои бедра, когда входил в меня, помогало ему понять, что я настоящая, я все еще с ним и для него. Теперь все было по-другому. Не было романтики и лихорадочного бессвязного шепота с признаниями в любви. Злость. Раздражение. Боль. Это было тем, в чем мы утопали прямо сейчас. Это было тем, что с каждым новым соприкасанием возрастало в нас.

Смешанные чувства усиливались внутри меня. Я понимала, что медленно сгораю, угасаю, и тяну за собой Тома. И сейчас, когда его движения были такими грубыми, я не знала, кому из нас было хуже. Казалось, Томми делал это для того, чтобы показать, как сильно больно ему было терять меня. Не иметь возможности зацепиться и удержать, а не быть утянутым вслед.

Я задыхалась, извиваясь под ним в сладких муках; впивалась руками в спину Тома в попытке чувствовать его максимально близко. Мне нужно было это не меньше его, потому что только так я понимала, что все еще живу.

Наши голоса слились в унисон, когда мы оба достигли пика, и через несколько секунд Томми обессилено упал на кровать рядом, сразу же обнимая меня и крепко прижимая к себе. И это было душераздирающе. Он чувствовал. Он прощался. Он цеплялся за воздух.

– Тшш. Все в порядке. Я здесь, – пытаясь отдышаться, успокаивающе шептала я.

– Ох, Бэб, прости меня… – Том запаниковал. Алкоголь потихоньку выветрился из его головы, и теперь он сожалел о том, что мог своим поведением причинить мне боль. Но ему было не за что извиняться, потому что, на самом деле, это не было болью. Это было криком о помощи.

Я зарылась пальцами в его кудри, прочесывая их, и почему-то подумала про таймер на светофоре. Вот ты останавливаешься перед ним, и тут внезапно в твою машину врезается какой-нибудь пьяный идиот. Всего секунда и тебя уже нет, вот ты был, а вот тебя уже нет. А таймер все так же продолжает отсчитывать время до переключения цвета. Жизнь все та же, она продолжается, только без тебя. И я впервые поняла, что время – это не просто тикающие часы, которые были придуманы людьми. Время – это всего лишь выдумка, у времени, как бы странно это не звучало, нет времени. Как вам такой каламбур? У времени нет определенных рамок. Это что-то невидимое, неосязаемое, вневременное. Без начала и конца, оно было, есть и будет. Было до тебя, есть, пока ты живешь, и будет после твоей смерти. И это так тяжело принимать, потому что хочешь, уйдя, забрать его с собой, это время.

– Все хорошо.

Мой голос дрогнул, потому что я знала, что все совсем не хорошо. Потому что я знала, что это было концом.

Но я не знала того, что через пару дней у меня случится очередной приступ, и тогда я забуду маму, папу и Дейрлл. Забуду Лотти, Армина и Нолана.

Я не знала, что через пару дней случится приступ, и я забуду всех, включая Томми.

***

ТОМ

Бэб умерла в начале апреля, так и не дожив до своего 19 Дня Рождения. Это случилось ночью, но я был с ней и держал ее за руку. Я не оставил ее, как и обещал. Последние две недели она не помнила, кто я такой, и это окончательно разрывало мое сердце. Заставляло чувствовать себя так, будто умирал я, а не она. Это причиняло такую огромную боль, что она никогда не смогла бы уместиться в жалкую десятку. Уходя, Бэб забрала с собой мое сердце, оставив в груди огромную черную дыру.

Отрывки того дня, 3 апреля, потом еще долго мучили меня в кошмарных снах, когда я просыпался в слезах, обычно на полу.

Я помнил стеклянный, пустой взгляд ее матери, когда Бэб отключали от дыхательного аппарата. Помнил, как ее отец крепко сжимал руку своей жены, а из его глаз градом скатывались жгучие слезы. Помнил, как горько заплакала Шарлотта, зарываясь в объятиях Кеннета, и как громко кричала Дейрлл, когда ее, бьющуюся в каких-то нечеловеческих конвульсиях, уводил из палаты Тим. Помнил, как Грэг тихо утирал свои покрасневшие мокрые глаза, будто прощался с собственной дочерью, отчего казалось, будто он постарел сразу на 10 лет. Я помнил, как отрешенный и полностью убитый Армин выходил курить, и потом долго не мог зайти обратно в палату.

Но я не помнил, как добирался домой под утро. Не помнил, как мама и Венди через пару дней помогали мне собраться на ее похороны, потому что я сам почти не мог шевелиться. Не помнил, как стоял на кладбище возле ее могилы дольше всех. Я очнулся, когда стемнело, и только тогда понял, что теперь я остался совсем один.

Я долго ездил по ночному городу на своем разваливающемся Форде, салон которого все еще был пропитан ее запахом. Музыка тихо заполняла собой пространство, но теперь она была такой бессмысленной и чужой, не такой, как когда Бэб была еще жива.

Я вспомнил, как однажды пробрался к ней в дом через окно, и мы всю ночь ели пиццу и смотрели разные дурацкие комедии по кабельному; как танцевали под летним дождем и звонко смеялись, промокнув до ниточки; как однажды напились и валялись на асфальте, смотря на звездное небо, и наперебой кричали «загадывай желание», когда видели падающую звезду. И я загадал тогда всегда быть рядом с ней, потому что этого желал больше всего на свете.

Слезы снова застилали мои глаза, хотя мне казалось, что я уже выплакал все.

Когда Бэб ушла, все в мире потеряло значение. Когда Бэб ушла, она оставила пустоту в моей душе, которую ничем невозможно было заполнить.

Три месяца я провел, вырывая волосы клочьями и раздирая ноги в кровь. Я не помнил, как есть или спать. Моя жизнь превратилась в вечный автопилот. Все стало безразличным. Я просто приобрел эту черту. Я думал, что после смерти отца будет легче переносить еще чью-то смерть, но я ошибался. Мне было так же сильно больно, как и тогда. Я знал, что это пройдет со временем и оставит на сердце только лишь шрамы. Но шрамы иногда тоже болят, не так ли?

Армина я видел несколько раз после за сделкой с клиентами в барах, или за отдыхом с друзьями, пытавшимися хоть как-то расшевелить его. Он старался дружелюбно улыбаться им в ответ на их глупые шутки, но боль в его сердце невозможно было залечить никому. Мы все переживали огромную потерю, и все были сломлены этой утратой.

В один из теплых летних дней, я все-таки собрался с духом и уговорил себя сходить к родителям Бэб. Мне было так странно и страшно приходить в ее дом, зная, что ее самой там никогда больше не будет, но мне необходимо было взять что-то из вещей Бэб на память о ней. Я так жутко скучал по ней. Тоска пожирала меня с каждым прожитым днем все сильнее и только усилилась, когда я позвонил в дверной замок. Но вдруг дверь отворилась, и на пороге вместо Грэга показалась миссис Хетфилд.

– Томми? – она заметно удивилась. Я не мог понять ее чувств, но по глазам видел, что она была рада моему приходу.

Я не смог ответить. Окаменевший, я продолжал стоять там порядка пяти минут, пока не смог вернуться к реальности, в итоге. И тогда, прочистив горло, я все же попытался заговорить.

– Да. Здравствуйте.

– Здравствуй, милый, – улыбка тронула ее губы. Было так непривычно видеть ее такой тихой и смиренной. Я совсем не ожидал услышать от нее такую теплоту, и это попросту сбило меня с толку. Я больше не сдерживался. Я всхлипывал и задыхался в попытках найти, подобрать нужные слова. Мне казалось, что мир сейчас низвергнет на части и я, оглушаемый этим внеземным грохотом, провалюсь в бездонную пропасть. Грудь зажгло от попыток сдержать ком рыданий, вырывающийся из нее наружу.

– Ох, мой мальчик, – она успокаивающе положила руку на мое плечо. Совсем как Бэб. – Давай, проходи.

Я закивал, подчиняясь, и последовал за ней внутрь.

– Может быть, ты хочешь чаю? – миссис Хетфилд поинтересовалась.

Она не знала, что я уже давно ничего не хотел, и не знала, чем успокоить меня. В конце концов, нам обоим было плохо. И я был благодарен ей даже за ее тщетные попытки облегчить мою боль.

Я отрицательно покачал головой, вытирая с лица слезы.

– Нет. Спасибо, – я прервался и тяжело выдохнул, оглядываясь вокруг себя и с удивлением замечая, что мы в доме одни.

– Я дала Грэгу отпуск. Нам всем нужно немного отойти от потрясения, – пояснила она.

Я понимающе кивнул.

– Оливер снова погрузился в работу, а Дейрлл теперь старается как можно больше времени проводить с друзьями, чтобы не сойти с ума от одиночества в этом доме, – миссис Хетфилд вздохнула, прервавшись. – Мы планируем переехать в скором времени.

Я вновь кивнул.

– А вы? – я поинтересовался. – Как вы справляетесь?

– Потихоньку, – грустная улыбка снова отразилась на ее лице. – Мне все кажется, что сейчас она войдет в комнату и все снова станет как прежде. Я часто вижу ее в своих снах.

– Я тоже.

Ни дня еще не прошло, чтобы она мне не снилась.

– И только так понимаю, что ей действительно лучше там, в другом мире.

Я снова кивнул, потому что чувствовал так же, как и она.

– Я хотел попросить что-то из ее вещей, если можно. На память.

– Ох, да, конечно. Можешь зайти в ее комнату и поискать, что нужно. Там все, как прежде.

Я еще раз благодарно кивнул и неуверенно зашагал к ее двери. Я долго не решался зайти внутрь, потому что не хотел видеть ее комнату такой пустой и неживой. Там действительно все было, как прежде. Как в тот день, когда она попала в больницу и больше уже не вышла из нее. Постель осталась незаправленной, а рядом с ней, на стуле, лежал открытый ноутбук. На столе стояли рамки с нашими фотографиями, и я чудом не разрыдался, когда коснулся их пальцами. Все было как раньше. Даже тонкий аромат ее сладких духов был едва уловим в помещении. Я не хотел долго мучить себя, поэтому как можно быстрее постарался найти то, что хотел сохранить в память о ней. И когда я уставший и вконец растерявшийся думал уйти ни с чем, меня вдруг осенило, что, как раз, все, кроме ее духов, было обычными пустышками, вещами, которые не имели почти никакого значения без нее. Потому что обоняние – лучшая память, и потому что так пахла только она.

Я взял духи и сразу же, без оглядки, спустился вниз, попрощался с ее матерью и вышел на улицу, вдыхая вечерний воздух и стараясь унять возрастающую дрожь в теле.

– Томми! – миссис Хетфилд вдруг окликнула меня.

Я обернулся и выжидающе посмотрел на нее, пока она сбегала по ступенькам вслед за мной.

– Возьми, – она протянула мне маленький клочок бумаги. – Это новый адрес Армина. Зайди к нему. У него кое-что есть для тебя.

Я не до конца понимал, что у Армина там могло для меня быть, но все равно согласно кивнул, пообещав обязательно наведаться к нему позже. И на следующий же день, после работы, сгораемый от любопытства, я все-таки поехал домой к Аддерли.

– Привет, – я сказал, как только дверь отворилась. Я не был уверен, что был готов видеть Армина, так же, как и он не был готов увидеть меня. Но надежда на то, что у него могла быть для меня хотя бы единая весточка от Бэб, заставила меня находиться сейчас в этом месте.

– Заходи, – он кивнул головой, приглашая меня внутрь. – Можешь не разуваться, здесь все равно грязно. Ремонт.

– У тебя ничего, – оглядываясь по сторонам, похвалил я.

– Спасибо, – Аддерли улыбнулся как-то так, будто это причиняло ему физическую боль. Будто воспоминания делали ему больно. – Я подарил этот дом ей на день рождения. Ну, когда мы еще встречались.

– Оу… – все, что я смог сказать в ответ.

Армин закурил.

– Будешь? – сделав затяжку, он предложил.

– Не курю. Спасибо.

– Как хочешь, – он пожал плечами.

– Я…

– Я знаю, зачем ты здесь.

Что ж, это заметно облегчило ситуацию.

– Отлично, потому что я этого, как раз, не знаю.

– Бэб передала письмо для меня, – он сказал, посмотрев на меня. – Миссис Хетфилд отдала мне его после ее смерти. Это было одним из ее последних желаний. И в этом письме она просила меня передать кое-что и для тебя тоже.

Аддерли достал из ящика комода конверт и протянул его мне.

– Тоже письмо?

– Я не знаю что там, не открывал, – Армин развел руками в стороны.

– Спасибо, – я не знал, что должен был еще сказать ему. В конце концов, это было единственное, что я мог сказать, не причиняя боли ни себе, ни ему. Он все еще глубоко переживал случившееся, и я не хотел затрагивать эту тему, потому что сам боялся не сдержаться.

– Выпьешь чего-нибудь? – предложил он.

– Я за рулем.

– Я могу попросить своего водителя отвезти тебя домой после.

Я задумался и решил, что это было довольно неплохой идеей. Я очень давно не расслаблялся.

– Хорошо, – согласился я. – Виски есть?

– Полный бар.

– Хорошо.

Мы вышли на террасу и сели в плетеные кресла, в полнейшей тишине делая глотки обжигающего напитка. На секунду я подумал, что можно было бы поговорить с ним о нашем общем горе, излить друг другу душу; что от этого могло стать немного лучше нам обоим. Но почему-то не решился заговорить об этом, в итоге. Ничего не смогло бы заполнить пустоту в наших сердцах.

– Она любила тебя, – Армин сказал, выдыхая сигаретный дым.

– Тебя тоже, – я посмотрел на него.

– Я знаю.

«Я знаю», – все, что я услышал от него, и мы снова замолчали, переводя взгляд на ярко-розовый закат. Почти год прошел с того момента, как Бэб узнала о своей болезни. И вот ее уже нет.

Нестерпимое желание прочитать письмо поглощало меня. Но я не мог сделать это при Армине. Мне нужно было побыть одному, без посторонних глаз.

– Я, наверное, пойду, – я сказал, поднимаясь.

– Да, хорошо, – Армин поднялся следом, провожая меня. – Заходи, если что.

Я кивнул, прекрасно понимая, что, скорее всего, больше никогда не появлюсь здесь.

– Спасибо, – поблагодарил я и, скорее из вежливости, чем из реального желания, возвратил ему его слова. – Ты тоже.

Я попросил водителя Армина отвести меня за город, где высадился и направился в «наше» с Бэб место. Глупо, наверное, но я надеялся, что вдруг она забыла что-нибудь из вещей, когда была там в последний раз. Так это помогло бы создать небольшую видимость ее присутствия там. Помогло бы создать видимость того, что я не один.

Я миновал лесополосу и вышел к обрыву. Усевшись под дерево я, дрожащими руками, долго вскрывал конверт. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, когда я увидел до боли знакомый почерк и, прикрывая глаза, рукой провел по листку бумаги.

Бэб была здесь сейчас.      

Я глубоко вдохнул воздух и принялся читать.

«В мире сто девяносто пять стран и семь миллиардов человек. У каждого человека своя жизнь, своя судьба и, конечно же, своя история. История может быть плохой и грустной, но в итоге все может обернуться счастливым концом. А может быть так, что история будет яркой и счастливой, но конец ее будет неожиданно печальным. Это просто. Так же, как и то, что дважды два будет равняться четырем. А еще жизнь может быть нейтральной и даже в чем-то банальной, но в этом будет своя прелесть такой истории: размеренная, плывущая по течению времени и бесконечного пространства, она захватит тебя в удивительное путешествие с неожиданными, но от того не менее важными, поворотами судьбы.

Моя жизнь была слишком предсказуемой и скучной до встречи с тобой, Томми. Ты полностью перевернул ее, заставив ее никогда уже не стать прежней.

Если ты это читаешь, значит меня уже нет в живых. Я постараюсь писать не очень много, так как боюсь, что расплачусь. Ох, черт, все равно я знаю, что это произойдет, как бы я не старалась сдерживать эти дурацкие и ненужные слезы. Это, должно быть, глупо, да?

Что ж, Томми, это будет нелегко для меня, но я все же скажу тебе все то, о чем я постоянно думаю. В последнее время даже слишком часто. Но это то, что стало твоей заслугой.

Моя жизнь до тебя была абсолютно раздражающей и однообразной: вечная ложь и сплетни за спиной, окружение из избалованных сынков и дочек богатеньких родителей. А занудные, лицемерные и показушные вечера в пафосных особняках будто пытались перекричать друг друга и выиграть в спорах о том, кто из хозяев богаче.

Но потом появился ты и просто перевернул все вокруг меня. Ты внес свою историю в мою жизнь, ты внес в нее самые яркие краски, которые только могут существовать. Она преобразилась благодаря тебе. Ты буквально вытянул меня из всего этого дерьма, в котором я существовала, и за это я бесконечно благодарна тебе.

Ты показал мне, что жизнь может быть именно жизнью, настоящей жизнью, а не способом существования, что время – не просто тикающие часы, а целая бесконечность в другой бесконечности.

Именно ты, мой милый Томми, научил меня ценить жизнь. Показал, что в ней важно, а что совсем не имеет значения.

Мы не знаем, сколько нам осталось жить, но мы знаем то, что жизнь была до нас, она есть сейчас и будет после. И потому нужно просто жить, проживать каждое мгновение, словно оно последнее.

Ты помог мне разглядеть себя настоящую, помог стать сильной и побороть все свои ненужные внутренние страхи. Ты сделал меня борцом. И я хочу, чтобы ты знал, что я боролась до последнего. Даже в моменты, когда все мое тело было в огне, и казалось, что я сейчас умру, я не сдавалась. Я заставляла себя жить, повторяла себе, что еще не время. Я была не готова умирать, потому что мне было ради кого жить. До последнего вздоха.

Прости меня за мой реализм, но мы с тобой прекрасно знаем мою судьбу и то, что у меня осталось совсем мало времени. Я всего лишь хочу сказать тебе то, что обычно говорил мне ты. Живи, Том, и радуйся жизни; радуйся каждому дню, неважно, какому: солнечному или дождливому. Просыпайся с мыслью о том, что ты живешь, и будь благодарен судьбе за это. Чувствуй жизнь, будь самым счастливым человеком, несмотря ни на что, потому что ничто в мире не стоит драгоценных моментов твоей жизни! А в моменты, когда тебе будет казаться, что все рушится и катится по наклонной, что все вокруг безнадежно, что все что ни делается – ни черта не к лучшему, знай, что все хорошее впереди, что жизнь начинается именно в эти моменты. Ни за что не сдавайся и твердо иди к своей цели. Знай, что я буду рядом, даже когда меня не станет. Я буду рядом, чтобы взять тебя за руку в случае твоего падения. Жизнь состоит из взлетов и падений, но в этом и есть ее смысл, поэтому всегда ищи путь лишь наверх.

Я очень хочу, чтобы ты пообещал мне еще одну вещь: найди свою любовь и будь счастлив с ней. Пожалуйста, не закрывайся в себе после моей смерти, не отталкивай от себя никого! Наоборот, ищи опору и поддержку, ту, которая будет с тобой в любое время года и в любых жизненных ситуациях. Ту, которая будет с тобой при любых обстоятельствах. Ты точно найдешь ее, я знаю это.

Спасибо тебе за все, Томми. Чтобы ты не говорил, ты спас меня. По-настоящему спас. И я никогда бы не смогла в полной мере отблагодарить тебя, но все же есть кое-что, что я могла бы для тебя сделать. Не из чувства обязанности, а потому что я просто хочу сделать это для тебя. Потому что хотела бы спасти и тебя тоже. И для этого тебе нужно будет открыть второй конверт, который я вложила в конверт с письмом».

Я весьма удивился последним прочитанным словам, потому что не видел никакого второго конверта ранее, когда вскрывал письмо, но все же решил проверить еще раз. И действительно, внимательно присмотревшись, я заметил его торчащий корешок и тут же поспешил вскрыть его. Внутри находилось еще одно письмо, но уже не от Бэб. Я быстренько пробежался по нему постепенно расширяющимися глазами, и, вконец сбитый с толку, поспешил найти объяснение этому в письме Бэб.

«Не сердись, но я уже говорила, что такой умный парень, как ты, не может всю жизнь провести в Уэймуте, работая за гроши. Поэтому я договорилась с одним папиным знакомым, по удивительному стечению обстоятельств оказавшимся ректором Университетского колледжа Лондона, и они готовы принять тебя к себе уже этой осенью.

Я знаю, как сильно ты хочешь иметь возможность спасть людей, а у них лучшая программа обучения в сфере медицинских наук, так что из тебя там сделают настоящего специалиста. Я в этом уверена. И тебе больше не придется жертвовать собой, ради мамы и Венди. Твое обучение и проживание там уже оплачены, так что отказаться ты не имеешь права. Просто, сделай это ради меня, хорошо?».

Я не сразу понял, что плачу, пока не увидел размывающиеся из-за воды чернильные строчки. Я не мог поверить. В какой-то степени, я теперь был свободен. Впервые за много лет, я мог подумать о себе, и о том, чего хотел я сам. Я постоянно учил этому Бэб, и теперь у меня тоже была такая возможность. Я плакал, потому что и в правду, не только я хотел спасти Бэб Хетфилд, потому что в этот момент Бэб Хетфилд совершенно точно спасала меня.

Кое-как переведя дух, я принялся дочитывать ее письмо.

«Я бесконечно сильно тебя люблю, и прошу тебя никогда не отчаиваться. Мое сердце навеки принадлежит тебе, с самой первой нашей встречи. Оно перестанет биться, и умрет вместе с телом. Но останется душа, которая будет жива до тех пор, пока будут живы твои воспоминания обо мне.

Ненавижу прощаться, поэтому скажу тебе просто: «До встречи». Я буду с нетерпением ждать этой встречи в другом мире. Мы обязательно встретимся, но сначала ты проживешь долгую и счастливую жизнь, прежде чем станешь столетним дряхлым старичком на своем стареньком Форде, который уже с нетерпением будет желать поскорее отвести душу вместе со своей машиной».

Я вдруг рассмеялся сквозь слезы. В этом была вся Бэб.

«Шучу. Но только по поводу машины. Я действительно буду ждать тебя.

Я люблю тебя, Томми, ты – моя самая большая и настоящая любовь.

Искренне и навсегда, твоя Бэб Хетфилд».

Я поднял мокрые глаза к сгущающимся сумеркам в небе, и впервые за несколько месяцев так ясно ощутил присутствие Бэб рядом со мной; ее теплое дыхание на своей коже и заразительный звонкий смех в ушах. Она была здесь, моя Бэбби. И теперь я знал, что в весьма эгоистичных попытках уберечь и спасти ее я не заметил главное. В какой-то степени, не только я спасал ее, она также спасала меня. И спасла.

Я облегченно выдохнул и улыбнулся, когда, наконец, за последний год почувствовал себя живым.

– Мы обязательно встретимся, Бэбби. По-другому не может и быть.