Мои мысли с тобой,
Мое сердце – твое
И молитвы мои за тебя.
Ты – единственный мой,
Ты – несчастье мое.
Я прощаюсь с тобою любя.
Мы не встретимся вновь -
Разомкнулось кольцо.
Наше счастье уж нас не найдет.
Где царила любовь
Средь весенних цветов,
Там разлука навек зацветет.
Затем вложила лист в конверт. Этот конверт со стихами внутри она отдаст ему перед тем, как они расстанутся… уже навсегда.
В назначенный час она была на площади, его снова не было. Но буквально через пару секунд он появился, подошел и, улыбаясь своей фирменной улыбкой с прищуром, тихо произнес: «Привет».
На этот раз он повел ее не в бар, а в самый настоящий отель для свиданий. Видно было, что в этом месте он бывал не раз. Когда они зашли в номер, она подумала: что же она делает, зачем она здесь, чего ищет, на что надеется? Ответов не было. Она знала, что продолжать эту связь не сможет, понимала, что все это должно закончиться, что все это должно было закончиться еще в прошлый раз, но разум на этот раз уступил чувству.
Комната была маленькой и ничем не примечательной, дверь слева вела в душевую. Он сразу стал раздеваться, стянул с себя рубашку, затем брюки. Она задумчиво смотрела на него, когда он с издевкой произнес:
– Что не можешь наглядеться?
– А что разве есть на что смотреть? – в тон ему ответила она.
– Вот зараза! – разыгрывая негодование, воскликнул он и замахнулся на нее брюками, а она, смеясь, попыталась увернуться от этого внезапного нападения, но безуспешно.
С этого момента в их диалоги вновь вернулся прежний иронично-колкий пинг-понг, на какое-то время, после первого свидания, уступивший место неловкости и драме.
Он зашел в душ и крикнул ей оттуда:
– Раздевайся и иди сюда.
Она разделась, затем вошла в душевую. Он стоял под душем спиной к ней. Она прислонилась к стене напротив, обхватила себя руками, немного стесняясь своей наготы. Он обернулся, подошел к ней, повернул ее лицом к стене, потом обнял ее и прижал к себе, затем на секунду выпустил из объятий и вновь прижал всем телом к влажной и чуть шершавой стене. Было так сладко находиться в его объятиях, не хотелось ни думать, ни сожалеть о чем-то…
Он, однако, не церемонился, все делал уверенно и по-деловому, и никаких больше поцелуев и ласк. Уложил ее на кровать, овладел ею, а затем лег и закурил.
Она лежала рядом, положив голову ему на плечо, и водила пальцем по его телу. На левом боку, чуть повыше бедра, у него были шрамы, похожие на маленькие кратеры, она нежно коснулась одного из них пальцем и спросила:
– Что это?
– Он не ответил, лишь прищурился.
Но она знала, что это шрамы от осколков разорвавшегося снаряда. Ей рассказывала об этом ее подруга, мать которой близко дружила с его матерью. Она знала, что он когда-то, будучи еще 18-летним юнцом, был призван в армию и оказался на разгоревшейся как раз тогда настоящей войне, где и был ранен. Несколько таких же маленьких шрамиков у него остались и на лице. История с ранением на войне еще больше подогрела ее чувства к нему, создав вокруг него некий ореол героизма.
– А у тебя неплохая фигура, – спустя какое-то время сказал он и привлек ее к себе…
Когда они уже были одеты, он спросил, не хочет ли она чего-нибудь поесть или выпить. Она попросила лишь воду. Он распорядился, и воду принесли – в маленькой пластиковой бутылке. Они сидели в креслах, между которыми стоял низкий столик, она пила воду, а он курил. Вдруг он спросил, нет ли у нее подруги, которая захотела бы встречаться с его другом. Он стал рассказывать, что ему самому никогда не приходилось прибегать к помощи профессиональных жриц любви, так как он, слава Богу, пользуется у девушек популярностью, а вот его другу не везет, у него нет подружки. Она молча слушала его, уже ничему не удивляясь, а когда он наконец замолчал, просто ответила, что подходящей подруги у нее нет. Говорить что-то еще не имело смысла.
Они вышли из отеля. Он спросил, дойдет ли она сама или ему проводить ее до маршрутки. Ее это больно ранило… и уже не в первый раз.
– Как хочешь, – как можно равнодушнее произнесла она, а про себя с горечью подумала, что другие парни, ухаживавшие за ней и не добивавшиеся от нее даже поцелуев, провожали ее до самого дома, а он даже до остановки проводить не хочет.
Он словно почувствовал, что творится у нее на душе, и торопливо прибавил: