– Я не обязан давать вам отчет, – насмешливо ответил Гартман, – и вообще не позволю разговаривать с собой таким повелительным тоном. Повторяю вам, выпустите арестованных! Все рабочие требуют этого, а то…
И его взгляд дополнил угрозу.
– Они останутся под арестом! – твердо заявил Артур. – А вы, Гартман, вообще не имеете права говорить от имени всех рабочих; уже больше половины покинуло вас. Мне не о чем больше разговаривать с вами.
– А мне есть о чем! – вскричал Ульрих вне себя. – К нашим товарищам! – призвал он, обращаясь к бушующей толпе. – Крушите все, что попадется на пути! Вперед!
Он хотел броситься на Беркова и тем подать сигнал к нападению, но, прежде чем он успел это сделать, прежде чем можно было решить, послушает его толпа или откажется повиноваться, раздался необычный гул, от которого задрожала вся окрестность, и Ульрих в ужасе остановился, а все остальные прислушивались, затаив дыхание. Гул этот походил на далекий глухой подземный удар и сопровождался раскатом, длившимся несколько секунд; затем наступила могильная тишина, и сотни помертвевших от страха лиц обратились к заводу.
– Господи! Ведь это что-то случилось в шахтах! – вскричал Лоренц.
– Это взрыв! – раздался голос главного инженера, который в течение последних минут стоял у самой двери вместе со всеми остальными служащими, готовый броситься на помощь хозяину. – В шахтах случилось несчастье, господин Берков! Надо спешить туда!
На минуту все словно окаменели от ужаса: никто не трогался с места, положение было действительно ужасное. Именно тогда, когда одна группа людей готова была броситься на другую, чтобы погубить ее, гибель постигла их братьев в глубине земли и повелительно воззвала к спасению несчастных.
Артур опомнился первым.
– К шахтам! – крикнул он служащим, которые, выбежав из дома, окружили его, и бросился к заводам, показывая пример остальным.
– К шахтам! – скомандовал и Ульрих рудокопам, но это распоряжение было лишним: вся толпа уже стремглав ринулась по тому же направлению. Ульрих и Берков бежали впереди всех и почти одновременно достигли шахт.
Снаружи трудно было судить о силе взрыва; только густой столб дыма, вырывавшийся из шахт, возвещал о случившемся, но и он говорил достаточно. Менее чем за десять минут вся окрестность оказалась запружена людьми, их немой испуг сменился теперь громкими криками ужаса и отчаяния. Всегда есть что-то пугающее и вместе с тем возвышенное в таком большом несчастье, происходящем не от человеческой руки. Переворот в общем настроении совершился так неожиданно, так мгновенно, что, казалось, это была не та самая толпа, которая совсем недавно бушевала около дома, грозя разрушением и даже смертью. Споры, вражда, ненависть – все забылось, всеми владела только одна мысль – спасти погибающих. Рудокопы и служащие, друзья и недруги – все стремились оказать помощь, и самые ярые бунтовщики оказались впереди всех. Час тому назад они угрожали этим людям, намеревались напасть на них и, наверное, перебили бы их, не будь с ними отца их вожака, а теперь, когда те очутились в опасности, каждый не боялся рисковать собственной жизнью ради их спасения.
– Назад! – повелительно крикнул Артур толпе, стремительно и беспорядочно бежавшей к шахтам. – Вы ничем не можете помочь и только помешаете служащим. Прежде всего надо выяснить, каким образом можно попасть вниз. Пропустите инженеров!
– Пропустите инженеров! – повторили в передних рядах, и этот возглас, переходя из ряда в ряд, заставил плотную толпу людей расступиться и очистить путь главному инженеру с помощниками, которые быстро направлялись сюда с противоположного конца шахты.
– С той стороны нет ни малейшей возможности спуститься в шахту! – сказал главный инженер Артуру, показывая на нижнюю штольню, сообщающуюся с верхней, откуда валил густой дым. – Мы даже не пытались проникнуть туда, потому что в таком адском дыму человек не может дышать. Гартман не сделал и шести шагов, как начал задыхаться и вынужден был вернуться, вытащив Лоренца, который последовал было за ним, но у самого входа упал без чувств. Единственная надежда на то, что они успели добраться до шахты, где находится подъемная машина. Пустите ее в ход! Надо спуститься туда!
Машинист, к которому были обращены последние слова, стоял бледный и расстроенный и не двигался с места.
– Машина не действует уже более часа! – робко сообщил он. – Я хотел доложить об этом, но человек, которого я послал, не мог пробиться через толпу в дом, и я подумал, что в случае необходимости рабочие могут выйти через нижнюю штольню. Мы уже целый час напрасно бьемся над машиной: она ни с места.
– Милостивый Боже! Только этого недоставало! – вскричал главный инженер, бросаясь к машине.
– А нельзя ли спуститься через верхнюю штольню? – торопливо обратился Артур к директору, который отрицательно покачал головой.
– Вход туда закрыт с самого утра. Ведь вы знаете, господин Берков, что Гартман велел сломать все верхние лестницы, чтобы воспрепятствовать спуску в шахты. Ему не удалось это, потому что рабочие спустились с помощью подъемной машины, и сейчас это единственный способ попасть в шахты.
В это время появился Ульрих в сопровождении Вильмса и других своих обычных спутников.
– Там, внизу, ничего нельзя сделать! – закричал он товарищам, пробираясь через их ряды. – Там мы будем только напрасно рисковать жизнью, которая теперь нужна для спасения товарищей. Что, если спуститься здесь? Отчего машина не запущена?
Он порывисто бросился к машине и столкнулся с молодым хозяином, решительно выступившим ему навстречу.
– Машина не действует уже более часа, – резко и громко сказал он, – а несчастье случилось только десять минут тому назад, так что это никак не связано одно с другим, однако как раз час тому назад мы арестовали троих ваших товарищей. Что они сделали с машиной, Гартман?
Ульрих отшатнулся, словно от удара.
– Я отменил свой приказ тотчас после того, как мой отец и другие спустились в шахту! – воскликнул он. – Я шел, чтобы их остановить… но уже было поздно. Я не хотел этого! Клянусь Богом, не хотел!
Артур отвернулся от него и обратился к инженеру, выходившему из машинного отделения.
– Ну, что, как дела?
Инженер пожал плечами.
– Машина не слушается. Мы никак не можем понять, в чем дело, во всяком случае причина не во взрыве, который произошел часом позже, да и машинное отделение в целости. Поломка произведена чьими-то руками, а мы ее проглядели сегодня утром. Если не удастся запустить машину, то в шахты так быстро не проникнешь… и несчастные там, внизу, погибнут, в том числе и шихтмейстер Гартман.
При последних словах он возвысил голос и взглянул на бледного как смерть Ульриха, который стоял не двигаясь с места. Услыхав слова инженера, он вздрогнул и рванулся вперед, но Артур загородил ему дорогу.
– Куда?
– Я должен пробраться туда и помочь им! – крикнул он. – Пропустите меня, господин Берков! Я должен помочь, говорю вам!
– Вы не в состоянии помочь! – с горечью прервал его Артур. – Руками тут ничего не поделаешь. Вы могли только сломать машину и этим удесятерить опасность. Ремонт предоставьте служащим. Только одни могут помочь нам спасти погибающих, а чтобы никто не мешал им, велите запереть машинное отделение, господин директор, а вы, господин Вильберг, приведите сюда арестованных. Они должны сказать, что сделали с машиной; возможно, они дадут какое-нибудь указание инженерам. Поспешите!
Вильберг повиновался; директор тоже поторопился исполнить распоряжение хозяина; толпа не оказала ни малейшего сопротивления, люди знали, что теперь все зависит от инженеров, и беспрекословно подчинялась приказаниям. Все чувствовали, как справедливы были слова Артура, брошенные им в ответ на настойчивые требования их вожака убрать служащих с рудников: «Попробуйте обойтись без ненавистных вам служащих, которые направляют ваши руки, управляют машинами и являются мозгом всего дела!»
Сейчас тут были сотни рук, сотни людей, готовых помочь, но они оказались бессильны. Шанс на спасение их товарищей находился в руках немногих, которые только и могли еще что-то сделать, в то время как вся толпа вместе со своим вожаком способна была лишь на то, чтобы бессмысленно рисковать жизнью. Взгляды всех с надеждой устремились теперь на этих ненавистных, нередко подвергавшихся оскорблениям служащих.
Минута проходила за минутой в мучительном, тревожном ожидании. Вильберг давно уже вернулся с тремя арестованными, которые были заперты в одном из подвалов. Узнав о случившемся, они что было сил побежали к шахтам, чтобы, подобно другим, метаться во все стороны в беспомощном отчаянии. Они уже были не нужны – неисправность в машине нашли еще до их прихода; она оказалась незначительной и легко исправимой. Пока инженеры трудились над ремонтом подъемника, предпринимались все новые попытки проникнуть в шахту с какой-нибудь другой стороны, но они оказались тщетными. В обстановке опасности сразу восстановилась нарушенная дисциплина. Все беспрекословно повиновались приказам и работали лучше и быстрее, чем прежде.
Энергичнее всех действовал сам хозяин. Он все видел и всем распоряжался, ободряя и воодушевляя остальных. Хотя Артур почти совсем не обладал знаниями и опытом, столь необходимыми в подобной ситуации, он владел тем, что не дается никакой наукой: умением направлять людей и повелевать ими, что, главным образом, и требовалось теперь, когда единственный энергичный человек среди служащих – главный инженер был занят машиной, а директор и остальные, подавленные случившимся, несмотря на свой опыт и способности, совершенно растерялись. Артур вернул им присутствие духа, он тотчас же нашел каждому его настоящее место и, воодушевляя своим примером, помог им обрести уверенность. Характер молодого человека, остававшийся так долго непонятным для окружающих, блестяще проявился в минуту опасности.
Наконец раздался шум заработавшей машины; заскрипев, подъемник двинулся сначала с остановками, толчками, потом начал опускаться и подниматься с правильными промежутками. Главный инженер, все еще мрачный, подошел к Беркову.
– Машина пошла, – облегченно сказал он, – боюсь, однако, что спускаться либо уже слишком поздно, либо еще слишком рано. Дым прорывается теперь и здесь – должно быть, газы проникли и в эту шахту. Надо подождать.
Артур сделал нетерпеливое движение.
– Подождать? Мы и так уже ждали целый час! Подождать, когда дорога каждая минута, от которой, возможно, зависит жизнь несчастных! Как вы считаете, нельзя ли уже пройти через верхнюю штольню?
– Вероятно, и можно, оттуда идет только пар, но кто захочет спуститься туда сейчас, рискуя жизнью? Я бы не решился на это.
– А я решаюсь! – раздался голос Ульриха. Как только машина начала действовать, он протиснулся вперед и теперь стоял у самого подъемника.
– Я спускаюсь! – повторил он решительно. – Но одному там трудно что-то сделать, мне нужны помощники. Кто пойдет со мной?
Никто не вызвался; каждый боялся спуститься в наполненную парами и газами пропасть. Все видели, как падали, лишаясь сознания, храбрецы, пытавшиеся проникнуть туда другими ходами.
Лоренца до сих пор еще не могли привести в чувство после его смелой попытки. Ни у кого не хватало мужества последовать примеру Ульриха и спуститься туда, откуда скорее всего не вернешься.
– Никто? – спросил Ульрих после короткой паузы. – Хорошо, так я спущусь один. Давайте сигнал!
Он прыгнул в ларь подъемника; вдруг за его почерневший край схватилась чья-то тонкая белая рука, и звучный голос отчетливо сказал:
– Подождите, Гартман! Я спущусь с вами!
Крик ужаса вырвался из груди служащих, со всех сторон послышались решительные протесты.
– Ради Бога, господин Берков, не жертвуйте напрасно своей жизнью. Помочь им вы все равно не можете! – раздавались тревожные возгласы.
Артур выпрямился.
– Я делаю это не для помощи, а для примера, – произнес он с гордым сознанием своей правоты. – Если я спущусь туда, за мной последуют остальные. Обеспечьте нам безопасность, господин инженер, а господин директор пусть позаботится о порядке около шахт. В настоящую минуту я ничего не могу сделать, кроме как воодушевить людей, и думаю, что сделаю это.
– Но не один и не с Гартманом! – вскричал главный инженер, почти оттаскивая его от ларя. – Берегитесь, господин Берков! Эта машина и этот спутник оказались роковыми для вашего отца… и вам может угрожать там, в глубине, нечто другое, чем взбунтовавшаяся стихия!
Впервые недвусмысленное обвинение было высказано вслух при стольких свидетелях, и, хотя никто не осмелился поддержать его, по лицам многих можно было понять, что они вполне разделяют его. Ульрих стоял на своем месте, не шевелясь и не произнося ни слова; он не возражал и не защищался, только взгляд его был пристально устремлен на молодого хозяина, словно от него одного он ждал себе оправдания или осуждения.
Только на один миг глаза Артура встретились с его глазами, затем молодой человек вырвался из удерживавших его сильных рук.
– Там, в глубине, погибнет более сотни людей, если мы не окажем им помощи, и я уверен, что ничья рука не поднимется там для худого! Давайте сигнал! Вашу руку, Гартман, помогите мне!
Ульрих быстро протянул руку, и через минуту Артур уже стоял рядом с ним.
– Как только мы благополучно спустимся вниз, пусть все, кто может и хочет, следуют за нами. В добрый час!
– В добрый час! – повторил Ульрих глухим, но твердым голосом. Страшно и даже как-то мистически прозвучал привет, который эти два человека посылали в поглощавшую их бездну. Машину пустили, и подъемник начал медленно опускаться; стоявшие наверху успели заметить, как пошатнулся молодой хозяин, у которого от непривычного движения закружилась голова и захватило дыхание от пара, к счастью, выходившего довольно слабо, и как Гартман быстро поддержал его своей сильной рукой; затем оба исчезли в дымящейся мгле.
Артур оказался прав; его пример вдохновил всех, тогда как примеру Ульриха никто не последовал. Все привыкли к тому, что штейгер Гартман отчаянно рисковал жизнью, часто из-за пустяков, и всегда оставался цел и невредим, так что у его товарищей рудокопов создалось суеверное убеждение, что его не берет никакая опасность. Он закрыл доступ в верхние штольни, повредив машины, помощь запоздала на целый час, а там, внизу, находился его отец, который, может быть, уже погиб из-за него… Что же удивительного, что он, рискуя жизнью, без колебания бросился туда, куда не решились пойти другие? Но когда это сделал хозяин, избалованный, важный господин, никогда не ступавший в шахты, когда они еще были сравнительно безопасны, и спускавшийся туда теперь, все последовали за ним. Первыми под руководством одного из инженеров спустились три рудокопа, арестованные утром, за ними последовали и другие, никого не приходилось уговаривать. Вскоре главный инженер стал даже отказывать желающим – спасателей собралось уже достаточно.
Проходил час за часом; день уже клонился к вечеру, а там, в недрах земли, ум и воля человека все еще боролись с мятежными силами природы, стараясь вырвать у них их жертвы. Это была длительная борьба: приходилось отвоевывать каждый шаг, каждый фут земли с опасностью для жизни, но люди все-таки упорно продвигались вперед, и, казалось, героические усилия должны были получить и беспримерную награду. Уже напали на след несчастных, судя по всему, они были живы, если не все, то по крайней мере большинство. Счастливая случайность – находка двух фонарей, потерянных или брошенных при поспешном бегстве, – навела на настоящий след. Взрыв, судя по всему, только отчасти коснулся верхней шахты, и рудокопы вовремя успели укрыться в одну из безопасных боковых штолен, куда не проникали пары. Однако штольню завалило обломками и они оказались отрезаны от выхода. Главное теперь состояло в том, чтобы добраться до них таким путем, где спасающим можно было бы дышать.
– Даже если бы на них обвалился весь земной шар, мы должны добраться до них! – вскричал Ульрих, когда напали на первый след, и это стало девизом, который каждый повторял про себя. Никто не отступил, никто не уклонился от выполнения долга, но у многих рвение превосходило их физические возможности, и приходилось то одного, то другого, измученного и почти лишенного сознания, отсылать назад и заменять новыми. И только двоих ничто не могло сломить: Ульриха Гартмана с его железной силой и Артура Беркова с его непреклонной волей, которая помогала ему, изнеженному человеку хрупкого телосложения, стойко выдерживать нагрузки, непосильные и более крепкому муж чине. Бок о бок пробивались эти двое вперед, и всюду оказывались первыми. Где богатырская сила Ульриха творила чудеса, преодолевая казавшиеся невероятными для человеческих возможностей препятствия, там от «хозяина» требовалось только, чтобы он стоял во главе дела и руководил им. И хотя он не мог делать ничего, кроме как вдохновлять рабочих, он оказывал этим гораздо больше пользы, чем если бы работал руками. Уже трижды более опытный спутник отталкивал его назад, когда он слишком неосторожно заходил вперед; уже несколько раз инженеры упрашивали его вернуться, так как там хватало и людей для работы, и служащих для руководства ими – Артур решительно отказывался. Он понимал значение своего присутствия среди рабочих, в самый разгар бунта бросившихся спасать товарищей. Они теперь с уважением смотрели на молодого хозяина, который с первого дня своего управления заводами выступал против них, а сегодня, в беде, действовал заодно с ними, так же, как и они, он подвергался риску и оставил дома в смертельном страхе молодую жену. Своим поведением в часы опасности он завоевал их доверие, в котором так долго и упорно отказывали сыну и наследнику Беркова. Там, в глубине шахт, были погребены ненависть и раздоры, там кончилась борьба. Артур сознавал, что на карту было поставлено его будущее, понимал, что если выдержит до конца, то выйдет победителем и обеспечит дальнейшее процветание своих заводов, – ради этого он и оставлял Евгению одну в таком отчаянии, ради этого он и не покидал шахты.
С энергией и настойчивостью, медленно, но упорно, шаг за шагом спасатели продвигались вперед, и наконец коварные подземные силы уступили человеку. Когда солнце уже садилось за горизонт, начали поднимать на свет Божий спасенных – хотя и раненых, полузадохнувшихся, оцепеневших от ужаса, но все-таки живых; за ними последовали смертельно уставшие спасатели. Спустившиеся первыми, хозяин и Гартман не хотели уходить, пока все не будут в безопасности.
– Что это значит, почему господин Берков и Гартман все еще медлят там, внизу? – с беспокойством сказал главный инженер служащим. – Ведь они уже были у выхода, когда поднимали последних пострадавших. Гартман, кажется, достаточно опытен, чтобы оставаться там хоть одной минутой дольше, чем того требуют обстоятельства. Но они не подают сигнала и не отвечают ни на один из наших… Что все это значит?
– Только бы в последнюю минуту не случилось еще какой-нибудь беды! – со страхом сказал Вильберг. – Мне послышалось что-то странное в шахте, когда поднимали последних людей. Слишком большое расстояние и шум машины помешали мне расслышать хорошенько, но, кажется, там что-то грохнуло. Не произошел ли обвал?
– Боже мой! Весьма возможно, что вы и правы! – вскричал инженер. – Подайте еще сигнал! Если на него не ответят, придется спуститься и посмотреть, что там произошло.
Но прежде чем успели выполнить его приказание, снизу быстро и сильно подали сигнал к подъему. Стоявшие наверху вздохнули свободно и придвинулись к выходу, где вскоре показался подъемный ларь, в котором стоял Ульрих с грязным, искаженным болью лицом; одежда его была изорвана и выпачкана землей, а со лба струилась кровь. Как и при спуске, он поддерживал своего бледного как мел хозяина, голова которого лежала на его плече, а обмякшее тело безжизненно висело на руках Ульриха, изо всех сил старавшегося удержать его.
Со всех сторон раздались крики ужаса. Насилу дождались, пока остановилась машина. Более десяти человек бросилось к бесчувственному телу молодого человека, чтобы отнести его к жене, которая, как и все, ни на минуту не покидала места несчастья. Все суетились вокруг него, взывали о помощи, послали за доктором, и никто не обратил внимания на Ульриха, который с каким-то странным спокойствием выпустил из рук свою ношу. Он не выпрыгнул, как обычно, быстро и энергично из ларя, а вышел из него с трудом и очень медленно, причем два раза хватался за цепи, чтобы не упасть. Он и теперь не издал ни одного звука, но зубы его были крепко стиснуты, как от мучительной боли, кровь текла все сильнее, и под густым слоем грязи было незаметно, что лицо его выглядело не менее бледным, чем лицо хозяина. Шатаясь, он сделал несколько шагов к группе людей, обступивших Артура, потом остановился, судорожно ухватившись за столбы, чтобы не упасть.
– Успокойтесь, это только обморок, – утешал между тем Евгению подоспевший доктор, который до этого оказывал помощь пострадавшим в шахте. – Я не нахожу у него никаких ранений, он скоро придет в себя.
Евгения не слушала его утешений, она видела лишь бледное лицо с закрытыми глазами и распростертое тело, не подававшее никаких признаков жизни. Давно ли она после венчания, когда посторонняя рука спасла ее от смерти и она не знала еще о судьбе своего мужа, спокойно и безучастно бросила своему спасителю: «Посмотрите, пожалуйста, что с господином Берковым!» Всю тогдашнюю холодность и равнодушие она искупила терзаниями этих последних часов, когда узнала, что значит дрожать за любимого человека, не будучи в состоянии помочь ему, не имея возможности быть рядом. Теперь она не посылала других узнать, что с ним, а бросившись на колени, как и любая другая женщина, вскричала в смертельном страхе:
– Артур!
Это был вопль страстной любви и бесконечного отчаяния. Лицо молодого рудокопа, стоявшего у столба, судорожно передернулось, и он вздрогнул, услышав этот крик. Его мрачные голубые глаза еще раз обратились на молодых супругов, но в них уже не ощущалось прежней ненависти, а было одно глубокое, безмолвное страдание; потом они померкли, рука его поднялась, но не к окровавленному лбу, а к груди, где не было ран, и прижалась к ней так крепко, словно там-то и жила самая сильная боль, и в ту минуту, когда Артур открыл глаза в объятиях своей жены, Ульрих упал на землю…
Хотя теперь все уже благополучно выбрались из шахты, в толпе царили необыкновенная тишина и уныние. Не слышалось криков радости и дружеских приветствий – состояние спасенных не допускало этого. Еще неизвестно было, останутся ли все они живы, и не призовет ли смерть к себе с таким трудом вырванных у нее жертв. Молодой хозяин оправился от обморока скорее, чем думали. Действительно, в непредсказуемом в своем поведении подземном царстве произошел новый обвал, в самую последнюю минуту чуть было не накрывший Артура и его спутника, но каким-то чудом им удалось спастись. Теперь он, еще слабый и бледный, уже стоял на ногах, опираясь на руку жены и стараясь припомнить все случившееся, чтобы ответить на тревожные расспросы Евгении.
– Мы находились уже у самого выхода из шахты. Гартман шел на несколько шагов впереди и, следовательно, был в полной безопасности; вдруг он, очевидно, заметив какой-то зловещий признак, бросился ко мне и схватил за руку, но поздно – все колебалось вокруг нас и над нами. Я только почувствовал, что он повалил меня на землю и сам бросился на меня, прикрыв собственным телом от падавших камней, потом я потерял сознание…
Евгения молчала; ее охватил панический страх, когда она узнала, что Артур спустился в шахту с Гартманом, а между тем она обязана ему тем, что Артур вернулся к ней живым и невредимым.
К ним подошел встревоженный главный инженер.
– Доктор думает, что все оправятся, кроме одного, – сказал он серьезно. – Только одному Гартману нельзя помочь… То, что он сделал сегодня в шахтах, оказалось непосильным даже для его богатырской натуры, остальное довершила рана. Непонятно даже, как он мог с таким тяжелым ранением выкарабкаться из-под развалин да еще вытащить вас, поднять в ларь и поддерживать до тех пор, пока вы очутились в полной безопасности. Такое под силу только ему, но и он должен поплатиться за это жизнью.
Артур посмотрел на жену; их взгляды встретились, и они поняли друг друга. Несмотря на слабость, он схватил руку Евгении и повел ее туда, где оказывали первую помощь пострадавшим. Гартман лежал в стороне от остальных, распростертый на земле; его отец еще не пришел в чувство и ничего не знал о судьбе сына, но Ульрих был не один, его окружали не чужие люди – рядом с ним стояла на коленях молодая девушка, она поддерживала его голову и с бесконечным горем смотрела ему в глаза, не обращая внимания на своего жениха, находившегося тут же, по другую сторону от умирающего друга. Ульрих не видел их и, вероятно, не сознавал даже, что они находятся здесь, – глаза его были широко открыты и устремлены на вечернее небо и заходящее солнце, точно ему хотелось задержать у себя хоть один луч вечного света и взять его с собой в долгую темную ночь.
Артур вполголоса спросил у доктора о состоянии больного, на что тот ответил пожатием плеч; для Артура этого было достаточно. Выпустив руку жены, он шепнул ей несколько слов и отошел прочь, а Евгения наклонилась к Ульриху и назвала его по имени.
Ее голос пробудил в нем последнюю искру жизни, и взгляд его еще раз вспыхнул на минуту.
– Гартман, вы очень тяжело ранены? – тихо и робко спросила она.
На лице его выразилось сильное страдание, и голос звучал глухо, но ровно:
– Что вам беспокоиться обо мне! Ведь он вернулся к вам? Зачем же мне жить? Я вам и раньше говорил: он или я! Конечно, я думал, что все будет иначе, но когда стала рушиться стена, все мои мысли перевернулись. Я подумал о вас и о вашем горе и вспомнил, что там, наверху, он один протянул мне руку, когда никто не хотел этого сделать и… я бросился к нему и закрыл его собой!
Силы оставили его; вспыхнувшая было искра жизни угасла от усилий, которые ему пришлось приложить, чтобы произнести эти слова, но эта кипучая, клокочущая жизнь покидала тело спокойно, без мучений. Этот человек, жизнь которого была беспрерывной борьбой с теми, кого судьба поставила выше его, умирал, став жертвой своего великодушия, спасая жизнь своему самому ненавистному врагу.
С большой дороги послышался мерный звук шагов, раздались команда и бряцание оружия – приближался отряд солдат, вызванных из города для усмирения бунта. Еще при вступлении на территорию рудников начальник отряда уже знал, что тут произошло. Оставив отряд на дороге, в сопровождении нескольких человек он отправился к месту катастрофы, чтобы переговорить с хозяином. Артур вышел к нему навстречу.
– Благодарю вас, милостивый государь, – сказал он спокойно и твердо. – Но вы пришли слишком поздно, мне не нужна больше ваша помощь. Во время десятичасового сражения за жизнь их товарищей мы заключили мир и, надеюсь… навсегда!