Мила даже упёрла руки в бока, намереваясь таким образом показать, что будет отстаивать свою точку зрения до последнего. Вот только лицо профессора Аллиэра если и изменило своё выражение, так только в сторону презрения. Свысока поглядев сперва на девушек, а затем на неё, тёмный эльф сообщил:
– Студентки, на которых вы мне указали, носят шали, да. Но это шали соответствующего их факультету цвета.
– Что значит «соответствующего»?
– На днях была внесена поправка в правила. Поэтому либо чёрная шаль, лер Свон, либо никакая. И я бы на вашем месте прямо сейчас снял с себя эту тряпку. Рискуете тем, что я вместо замечания впишу в ваше личное дело строгий выговор. Накопите дюжину и до свидания.
– Вы уж тогда для этого своего строгого выговора причину получше найдите, – смело фыркнула Мила. – Это на занятиях мне шаль не положена, а по коридору хожу как хочу!
Судя по тому, что от профессора Аллиэра никаких возражений не последовало, этот момент действительно оказался лазейкой. Однако, ядовитая улыбка эльфа намекала на то, что сказанное им являлось далеко не последним для Милы сюрпризом.
– Что? Вы ещё что-то сообщить мне хотите?
– Разумеется. Хочу поздравить вас с тем, сколь успешно вы сдаёте сессию.
– Вы? – невольно приподняла она брови. – Вы и хотите меня поздравить?
– Отчего же нет? Так у вас есть шанс дойти до курса, на котором преподавать у вас буду уже я. Право слово, очень жду нашей встречи на экзамене.
Профессор Аллиэр хищно улыбнулся, давая понять, что для Милы это будет то ещё испытание. Однако, она в силу своей природы нисколько не испугалась. Страх и понимание, что именно она творит, к этой молодой женщине как-то завсегда приходили задним числом. Сперва она лезла на рожон, а потому и нынче ответила крайне необдуманно.
– Да у вас уже была возможность завалить меня на защите курсовой. Вот только вы, профессор Аллиэр, что-то с этим нисколечко не справились.
В алых глазах тёмного эльфа промелькнуло что-то похожее на жажду крови, и Мила немного опомнилась. Молодая женщина поняла, что лучше всего ей ретироваться, и этим она незамедлительно занялась. Сделав положенный этикетом поклон, она поспешила скрыться от жуткого взгляда дроу. Сердечко её при этом отчаянно билось.
«Дура!» – раз за разом громом звучало у неё в голове.
***
– Вы говорили мне, что она не сдаст зимнюю сессию, но это не так – она уже за третий экзамен получила положительную оценку, – с ярко выраженной претензией в голосе обратился к декану факультета Чёрной Магии Антуан Грумберг. Ради этого он лично прибыл на кафедру и тем своевольно нарушил покой профессора.
И да, многие сочли бы это чрезвычайно рискованным шагом.
– Я покорно ждал долгие недели. Как вы и наставляли, я отпустил ситуацию. Но где итог? – продолжил выговаривать недовольство Антуан. – Мне что, давать отбой нанятым мною людям? Потому что на убийство слушателя академии ни я, ни они не согласны. В Вирграде только новорождённый не знает, что к расследованию будет подключён представитель Ковена, а эти мерзавцы в большинстве своём неподкупны.
– Поддерживаю ваше недовольство, лер Грумберг, – грозно хмурясь, ответил профессор Аллиэр так, что молодой лорд наконец-то осознал, насколько несдержанно он себя ведёт. – Однако, в данном случае вмешались сторонние обстоятельства.
– Какие? Ковен? Неужели из-за того, что эта мразь немного особенная…
– Прекратите разговаривать в моём обществе в таком тоне! – сурово потребовал профессор Аллиэр.
– Прошу прощение. Лер Свон выводит меня из себя.
– Конкретно сейчас из себя меня выводите вы, а не она, – ещё больше осадил его гонор тёмный эльф. – И что касается вашего вопроса, то лер Свон получила и дальше будет получать только те оценки, что она заслуживает. Решение господина фон Дали.
– В таком случае я переговорю с ним.
– Попробуйте, – холодно улыбнулся профессор Аллиэр. – Но лично у меня его переубедить не получилось. И я более чем уверен, подобное даже через отца у вас не получится.
Антуан не был дураком, чтобы не понять – его отнюдь не дразнят, а предупреждают. Поэтому хмурая складочка пролегла по его лбу, когда он выразительно посмотрел на декана факультета Чёрной Магии.
– Вы позволите осведомиться о причине?
– Позволю. Вам следует «благодарить» лера Морриэнтэ. У него неприятно сильно развито чувство справедливости, и ещё более неприятно, что от его оценки Первой Королевской Академии может зависеть будущий пакт Верлонии с Лиадоллом… Для вас же не секрет стремления Его величества, я прав?
– Нет, не секрет, – глубоко задумываясь, ответил Антуан, но вскоре он встрепенулся и уточнил. – Хм, насколько же глубока эта протекция лер Свон?
– Очень поверхностна, – казалось, смакуя, ответил профессор Аллиэр. – Ведь лер Морриэнтэ оценивает не расу людей, у эльфов о ней давно своё мнение сложилось. Скажу прямо, он бы без раздумий укорил людей в их бесчестии и уехал восвояси, но обстоятельства требуют от него сперва предъявить своему королю факты. Из-за этого он всячески проверяет – сдержим ли мы данное Лиадоллу обещание или же будем руководствоваться собственным удобством. И раз уж именно лер Свон оказалась для лера Морриэнтэ эдаким пунктиком, мы всего лишь позволим ему поставить галочку.
– Благодарю вас за пояснение, – поклонился Антуан.
– Не стоит, я действовал с разрешения господина фон Дали. Он тоже считает, что раз вы намерены на каникулы уехать в родные края, то вам не стоит тревожить отца в том, в чём для него невыгодно принимать участие. От себя же я хочу добавить следующее – для лер Свон невозможно закончить обучение без получения по моему предмету положительных оценок, поэтому продолжайте держать своих людей наготове.
– Да. Само собой, я буду держать их наготове, – горячо согласился виконт и при этом в его взгляде промелькнул некий зловещий огонёк.
«Что-то молодой Грумберг предпримет в скором времени», – мигом понял профессор Аллиэр, но не стал удовлетворять своё любопытство. Ему не верилось, что идея этого юнца окажется получше той, что задумал он сам.
Глава 22. Собак, в отличие от людей, редко обижают просто так…
Двадцать первое декабря. Вечер. Время, когда Антуан Грумберг сидел в гостиной Джейкоба Виндога и наслаждался обществом одногруппников-аристократов. Камин ярко пылал, даря тепло. За окном, напротив, беспрерывно падал снег и завывал ветер. Из-за этого полумрак, в который была погружена гостиная, наводил лёгкую сонливость.
– Раз уж больше никто играть в карты не желает, то я, пожалуй, откланяюсь, – сказал Вильям Далберг и отставил свой опустевший бокал вина на столик.
Его никто не стал задерживать несмотря на непогоду, и причиной тому были очень простые обстоятельства. Во-первых, коттеджи студентов стояли так близко к друг к другу, что идти до собственного дома маркизу предстояло недолго. Во-вторых, предоставить ему комнату не являлось возможным, планировка коттеджей гостевых спален не предполагала.
– Пожалуй, я тоже пойду, – подумав, определился Антуан, и два его закадычных друга решили составить ему компанию.
Они поблагодарили Джейкоба Виндога за организацию вечера и особенно за отличное вино, а затем попрощались со всеми и ушли. Вот только шли в молчании они крайне недолго. Вскоре Самюэль Лёгьер начал похрюкивать, пока вдруг не рассмеялся в голос.
– Ты чего? – не понял его внезапного смеха Антуан.
– Да уж, отличный вечер, – с язвительностью сказал друг. – Упаси меня небо ещё раз на такую игру в карты попасть. У меня создалось впечатление, будто мне под восемьдесят, потому что только в таком возрасте можно развлекаться подобным образом.
Сам Антуан такого не мог сказать. Да, всё было скучновато, но действительно достойно. Однако, он не успел выразить своё мнение.
– Ты слишком строго судишь, – с осуждением прокомментировал Филипп Оуэн. – Игра шла оживлённо, вино ты сам пробовал – оно отличное. Элементарно не хватало лёгкости, что неизменно возникает в обществе женщин. Не было атмосферы флирта и небольшого распутства. Всего-то.
– Вот тут ты прав, – согласился Антуан. – Думаю, в будущем надо приглашать кого‑либо из девушек.
– Нет-нет, кого-либо не надо. Нужны девушки пораскованней.
– Пораскованней? А ничего, что тут любые девушки нарасхват? Общаться с особами с не нашего курса уже чревато проблемами, – с недовольством напомнил Самюэлю Филипп, прежде чем недовольно фыркнул. – Пф-ф, нас здесь заставляют жить, как евнухов.
– Ну-ну, в Вирград никто не запрещает ходить, чтобы время от времени напоминать себе как далеко это не так, – с улыбкой опроверг Самюэль. – Кроме того, какой смысл в здешних девицах? Те, к которым мои родители рекомендовали бы присмотреться, скучны и страшны. А красотки из простолюдинок не столь веселы и распутны, как обычные горожанки. Приглашать строптивых особ, чтобы они окончательно нам вечер испортили?
– Ха-ха-ха! – вдруг громко засмеялся Филипп. – Тогда нам определённо стоит пригласить Тварь.
– Что?
– Да-да, распутства от неё не дождёшься, но зато она прекрасно сгодится на мишень для игры в ножи!
Друзьям Антуана сделалось очень весело. Было видно, что им хочется продолжить шутить насчёт Милы Свон, однако они ждали едких комментариев Антуана. А молодой Грумберг отчего‑то углубился в себя, замолчал.
– Что с тобой, Антуан? – наконец, забеспокоился Филипп. – Тебе вдруг стало скучно с нами?
– Нет. Тут другое, друзья мои. Совсем другое.
– И что же заставило тебя так помрачнеть?
– Знаете, пожалуй, поделюсь с вами очень любопытным фактом, – подумав, решился на объяснение Антуан и причиной тому, не иначе, было выпитое им вино, так бы он остерёгся болтать лишнее. – Но вы оба должны клятвенно заверить меня, что никому и ни по какой причине не расскажете то, что я вам сейчас сообщу.
– Как это таинственно звучит, – восхитился Самюэль. – Конечно же я обещаю!
– Я тоже. Обожаю секреты!
Антуан остановился и осмотрелся по сторонам. Он находился посреди улочки, совсем недалеко от фонаря с магическим светильником. Из-за этого вокруг было достаточно светло для тёмного времени суток и зимы, а хлопья снега смотрелись особенно красиво. Ещё вокруг было очень тихо. Даже в ближайшем к мужчинам доме вдруг погас свет.
– Этот секрет касается Твари, – приглушая голос, наконец сказал Антуан. – Не один я заинтересован в том, чтобы ей жилось здесь несладко, поэтому кое-кто поделился со мной интереснейшим фактом.
– Погоди, – вмиг нахмурился Филипп. – Да какие могут быть строжайшие секреты, если они связаны с этой бродяжкой? Её грязные тайны надо раскрыть всем.
– Да-да, Антуан.
– Ох, я так бы и сделал, – с искренним сожалением ответил Антуан. – Увы, из-за этого может пострадать как академия в целом, так и раскрывший мне тайну человек. По этой причине я вынужденно пообещал, что из-за меня слухов об этом обстоятельстве никогда не возникнет. А я, как истинный Грумберг, своё слово держу крепко, – тут молодой лорд обвёл друзей требовательным взглядом. – Надеюсь, вы понимаете, что ваша возможная несдержанность может нанести урон моей репутации?
– Ты можешь не сомневаться во мне, – горячо заверил Филипп, и Самюэль повторил его слова со всей серьёзностью.
– Во мне ты тоже можешь нисколько не сомневаться.
– Хорошо, тогда слушайте. Мила Свон на самом деле на такая строптивая девка, какой хочет выглядеть. Она шлюха, друзья мои, и в её документах есть даже красная метка, свидетельствующая об этом.
– Быть не может, – округлил свои по-собачьи круглые карие глаза Самюэль, но Антуан уверенно подтвердил:
– Да-да. Я сам никак не мог поверить в это, пока не получил возможность увидеть её личное дело.
– Как же будет сложно об этом молчать, да ещё молчать так, чтобы ничем не выдать своей осведомлённости, – с неподдельным недовольством произнёс Филипп, прежде чем встрепенулся. – Антуан, я должен знать. Ты уже нашёл способ воспользоваться этим обстоятельством?
– Разумеется. Я всего-то жду подходящего момента, всё остальное давно наготове.
Антуан хищно улыбнулся, предвкушая как однажды выдуманная им месть свершится. И видно так ему хотелось, чтобы это произошло как можно скорее, что удача повернулась к нему лицом. Стоило ему и его друзьям продолжить путь, как к ним подоспел один из стражников академии – запыхавшийся от спешки мужчина.
– Лер Грумберг, – тяжело дыша, сказал он, – вы просили незамедлительно доложить кое о чём. Так вот, оно случилось.
***
Двадцать первое декабря. Вечер. Время, когда Мила впервые за долгие месяцы собралась посетить Вирград. До этого у неё не было желания, не имея денег, гулять по городу, где её по‑прежнему могли поджидать неприятности из-за распрей с некой шайкой. Те лихие парни могли оказаться местными, и уж обиду ей они вряд ли простили. Однако, молодая женщина прочитала достаточно глав из стащенной из библиотеки книги, чтобы осуществить некую задумку любой ценой. Причина такой настойчивости была одна – провал в попытке реализации этой самой задумки мог стоить Миле жизни.
Всё дело в том, что приобрести себе зимнюю одежду в счёт долга у неё не вышло. Подобный товар академия элементарно перестала предоставлять. И хотя кое-кто умудрялся договариваться с кладовщиками, чтобы некими левыми путями заполучить тулуп или доху в счёт долга, Милу ждал категоричный отказ. А день ото дня становилось всё холоднее. И пусть пока Милу спасало обстоятельство, что организм ей достался крепкий, молодая женщина прекрасно понимала – настанет тот день, когда двадцатиминутная пробежка от кафедры некромантии до главного корпуса станет её последней дорогой в жизни. Ведь что, если шаль у неё вообще отберут?
Нет. Чтобы жить Миле кровь из носу требовалась тёплая одежда. А денег у неё на неё не было. Нисколько. Вот такая дилемма. И потому Мила решилась на жуткое для себя дело. Одолжив у Саймона его тулуп, она вознамерилась отправиться в Вирград, чтобы освежевать нескольких бродячих собак. От собственного решения девушку коробило. Она с трудом представляла, что всё же воспользуется припрятанным в рукаве мясницким ножом, но…
«Либо они, либо я», – в очередной раз пронеслась в её голове жестокая мысль и, словно чтобы помочь молодой женщине в нелёгком решении, тут же свирепо завыл ветер. Колючие снежинки безжалостно зацарапали лицо, и Мила решительно подошла к воротам академии.
– Кто?
– Лер Свон, первый курс. Я с факультета Чёрной Магии, у нас по средам выходной, а потому уже во вторник вечером разрешено…
– Показывайте документы, сейчас запишу вас, – не стал дослушивать её сбивчивую речь привратник.
Он всего-то косо посмотрел на молодую женщину, решившую прогуляться по Вирграду в такую темень и непогоду. Снег падал, не переставая. Задувало со всех сторон, да ещё вокруг стояли густые сумерки. Темнело зимой всегда быстро. А там, поёжившись скорее от страха нежели от холода, Мила двинулась на улицы города не разбирая дороги. Ей было всё равно куда идти, главное наткнуться на какую‑нибудь бродячую живность и заполнить заплечный мешок шкурами.
«Выжить. Выдержать. Выжить», – беспрерывно твердила она про себя, шагая через сугробы, но судьба оказалась к ней не очень-то милостива. Первые две псины, что ей попались, просто‑напросто зло оскалились и убежали. Третья, напротив, так начала ластиться, что у Милы рука убить её не поднялась.
– Хорошая, хорошая девочка, – с лаской проводила она по узкой морде тощей собаки, но, увы, ничем не могла её угостить. Ей самой есть ужасно хотелось. А там собака, тихо заскулив, поджала короткий хвост и убежала. Её вспугнули люди, так тихо вставшие по обе стороны улицы, что, если бы кто-то из них не расчихался, то они не привлекли бы к себе внимание до последнего.
– Ум-м, наша Тварь всё же сунула свой нос в Вирград, – донёсся до неё знакомый голос Антуана Грумберга – насмешливый и самодовольный.
Мила резко выпрямилась и осмотрелась, чтобы оценить обстановку. Помимо лорда Грумберга и двух его закадычных друзей её окружали ещё четверо мужчин. Они не были одеты в академическую форму, и лица у них были самые, что ни на есть, разбойничьи.
«Нет, случайно наткнуться на меня такая компания никак не могла» – с лёгкостью поняла молодая женщина. Она верно предположила, что леру Грумбергу донесли про её вылазку за стены академии, и он тут же поднял свои связи. Её специально нашли и его сюда к ней намеренно привели… зачем-то.
От такого неприятного осознания Миле сделалось не просто не по себе, а по‑настоящему страшно. Но она всё равно гордо подняла подбородок. Трусить тогда, когда ничего изменить не можешь, казалось ей наихудшей разновидностью позора.
– А вам что с того, господин хороший? Всё глаз от меня отвести не можете, раз подкарауливаете?
– Да, не могу, – с крайне неприятной усмешкой согласился Антуан Грумберг. – Уж очень хочется увидеть, как ты подыхаешь. Как ты кровью захлёбываешься.
– Ха, мою смерть будут расследовать, так просто ты меня не убьёшь! – смело пригрозила Мила, хотя нисколько не была уверена, что какие-то бумажки с законами действительно способны уберечь её от беды.
– Да-да, знаю, – отмахнулся Антуан Грумберг и даже рукой, словно муху от себя отгонял, взмахнул. – И смерть, и нанесение побоев – всё это чревато последствиями. Но кто накажет простых ребят за то, что они всего-то поразвлеклись с готовой на то шлюхой?
Мила побледнела. Она вмиг поняла, что навряд ли докажет какому-либо следователю, что её подловили и изнасиловали. Красная метка. Проклятая красная метка, клеймо на всю жизнь! Да её скорее обвинят в блуде, в том, что она порочит честь магического сообщества! Её отчислят, и она не сумеет добиться справедливости. Уж если к ней начали придираться из-за какой-то шали…
Молодая женщина сглотнула возникший в горле неприятный комок. Чтобы не позорить учреждение, профессор Аллиэр в самый первый день учёбы провёл с ней обстоятельную беседу о том, что академия готова сдержать сплетни о прошлом Милы Свон, если она сама, конечно, повода вспомнить обо всём этом не даст. Даже отлучение от столовой произошло по-тихому. Это Миле истинную причину озвучили, чтобы она не смела никуда выше руководства академии жаловаться. И вот теперь её снова на том же самом подловили. Стоит хоть слово супротив вякнуть, как тут же всплывёт это мерзкое чужое решение ввязаться во всю эту грязь.
«Они ему рассказали, – угнетала Милу мысль. – Без ректора, профессора Аллиэра или мэтра Ориона тут не обошлось. Сам Грумберг не мог заглянуть в моё личное дело. Никак».
Пока Милу переполняла ненависть к осудившим её на такое издевательство людям, Антуан Грумберг продолжал глумиться. Он хотел вывести молодую женщину из себя, но Мила молчала. Мила молчала даже когда её вытряхнули из тулупчика Саймона и поставили на четвереньки прямо на снег. Молчала, когда ей задрали платье. Из-за царящей тишины жители близлежащих домов не выглянули, непривычного для них шума не было. Да и чем бы могли помочь горожане? Деньги умело затыкают любые рты.
Сам молодой лорд к Миле не прикоснулся. Его друзья: Филипп Оуэн и Самюэль Лёгьер, тоже. Они предпочли смотреть и издевательски комментировали происходящее. Иногда они требовали у своих наёмных мерзавцев поступить с ней так или иначе. Мила ощущала себя вещью. Какой-то грязной, затёртой половой тряпкой, которой последний раз возголят по полу, прежде чем выкинуть в выгребную яму. Однако, она стоически молчала и не плакала даже тогда, когда Антуан Грумберг в качестве последнего издевательства швырнул на её замёрзшее обнажённое тело монеты. Это были медяки. Не иначе паданок в карманах лорда отродясь не водилось.
– Заработала, Тварь, – довольно усмехнулся он и, наклоняясь к ней совсем низко, приподнял голову Милы за волосы. – Мне понравилось, что ты молчала. Ты ведь как‑никак умница, всё уже поняла? Поняла, что и дальше надо молчать?
Мила знала, что обязана хоть что-то ответить, знала, что надо сказать: «Да». Но она не смогла. Это было слишком противно.
– Поняла, по глазам вижу, – остался всё равно доволен Антуан Грумберг. – А потому цени мою щедрость – сегодня я тебя отпускаю. Но вздумаешь хотя бы косо на меня посмотреть, и мы с тобой снова свидимся как-то вот так.
Он отпустил её волосы и, больше не говоря ни слова, ушёл. Вместе с ним ушли и все остальные. Мила осталась на занесённой снегом ночной улице совсем одна. По близости поскрипывал шатающийся от ветра старый масляный фонарь.
… А ещё к ней подошла тощая бродячая собака и лизнула её лицо горячим языком.
Мила не выдержала и разревелась. Она горько, очень горько рыдала так, что тело её трясло, как в приступе лихорадки. Ей казалось, что она даже не чувствует холода внешнего, настолько холодно стало внутри неё. Что-то в душе сжалось до состояния камня и покрылось острыми ежиными колючками. Но мороз пробирал до костей. В какой-то момент скованными замёрзшими пальцами Мила начала одеваться. Собака стояла рядом и часто дышала, свесив язык. Из её пасти вырывались облачка пара.
– Ты такая же тварь, как я, – шепнула Мила едва слышно и, продолжая поглаживать то и дело ластящуюся к ней собаку, посмотрела на валяющиеся на снегу деньги.
Эти деньги были нужны ей. Если собрать монеты, то можно было бы пойти в кабак, где так приятно заказать миску горячего тушёного мяса и крепкого пива. Наесться бы вволю и напиться… напиться, чтобы забыться! Тут, на снегу, валяется много, можно хорошо попировать.
Невольно Мила облизала сухие потрескавшиеся губы. Казалось, она уже чувствует вкус представленных ею сочных блюд. Вот только гордость в ней всё ещё была на порядок сильнее голода. Молодая женщина отвела взгляд от монет и, оставив деньги лежать там, куда они упали, побрела куда глаза глядят. Или, точнее, куда ноги несут. А там как-то само собой случилось, что из‑за испытываемой ею злости она со звериным рычанием ухватилась за бортик не убранной на зиму бочки для сбора дождевой воды. Миле вдруг захотелось швырнуть эту бочку так, чтобы та с грохотом покатилась по улице и даже развалилась! Но у неё не получилось осуществить своё намерение.
«Примёрзла она, что ли?» – подумала Мила и, заглянув внутрь бочки, поняла, что есть другое объяснение. Там было много снега, скорее всего он слежался до состояния льда. Бочка могла быть просто слишком тяжёлой.
«Надо же как намело», – с сожалением пронеслось в голове молодой женщины, прежде чем она замерла. По-хорошему Миле стоило уйти, но испытываемая ею злоба и природное упрямство никак не давали сделать этого. Желание хоть что-то испортить оказалось столь острым, что молодая женщина, прилагая немалые силы, всё же опрокинула бочку.
– Ха! – воскликнула она тогда и звонко рассмеялась так, словно победа над бочкой являлась победой над всеми её жизненными невзгодами. Милу даже переполнило некое чувство самодовольства, когда бочка громыхнула и покатилась быстро-быстро, благо улица как раз шла под уклоном.
– Давай, лети! – хохотнула молодая женщина и под довольный лай прибившейся к ней бродячей собаки со смехом побежала вслед за бочкой. А бочка налетела на какую-то кочку, подпрыгнула и, звонко ударившись о лёд, закружилась на месте. При этом из неё вывалился не только слежавшийся снег, но и кое-что ещё – человеческие рука и голова. Как выяснилось, внутри снега хранилось расчленённое человеческое тело, и перепугавшаяся Мила уж было рванула прочь без оглядки, но… она узнала жертву.
Голова определённо принадлежала Питрину Пипе.
04/04/2022