Как Петербург научился себя изучать

В этой книге я намерена исследовать те аспекты истории краеведения, которые способствовали, несмотря на кажущуюся этимологическую несообразность, появлению Санкт-Петербурга как теоретического центра и основного места происхождения данной дисциплины. Я подробно рассмотрю три культурных движения, которые в той или иной степени базировались в Санкт-Петербурге и способствовали формированию современного краеведения. Во второй и третьей главах будет обсуждаться движение за сохранение культурных памятников, возникшее в самом начале XX века и первоначально связанное с художественным объединением «Мир искусства». В четвертой и пятой главах я сосредоточусь на педагогическом экскурсионном движении, делая акцент на работе петербургского теоретика экскурсий И. М. Гревса и его ученика Н. П. Анциферова. В шестой главе будет рассмотрена сеть краеведческих организаций, которая была связана с Центральным бюро краеведения (ЦБК) Академии наук в 1920-х годах. В седьмой главе я попытаюсь показать, как значение термина «краеведение» менялось и расширялось с течением времени, исследуя одну сферу деятельности – литературное краеведение. В случае каждого из трех движений, которые обсуждаются в этой книге, я представлю довольно подробные отчеты об истории определенных культурных учреждений и прокомментирую жизнь и работу отдельных ученых. Эта информация представляет собой важную часть предыстории и мифологии современного краеведения и имеет большое значение для понимания нынешней самооценки данной дисциплины. Как я уже заметила, современные российские краеведы склонны определять себя через сравнение с людьми и учреждениями начала XX века: как последователи Бенуа, Гревса и Анциферова, наследники традиций Общества изучения и сохранения Старого Петербурга, Петроградского экскурсионного института и Центрального бюро краеведения. Чрезвычайно саморефлексивное как дисциплина, краеведение сегодня занимается изучением своего возникновения и эволюции. Практически каждый сборник научных эссе по краеведению содержит значительный раздел, посвященный карьере и судьбе представителей предыдущих поколений региональных исследователей, на конференциях часто делаются доклады на аналогичные темы. Петербургские защитники памятников культуры, экскурсоводы и ученые, связанные с Центральным бюро краеведения, занимают видное место в рассказах о прошлом краеведения.

Помимо интереса к научным исследованиям отдельных географических районов и опыта гонений, что общего имели движение за сохранение культурных памятников начала XX века, движение педагогических экскурсий и организованные краеведческие работы, поддерживаемые Академией наук в 1920-х годах? Что в конечном счете позволило им восприниматься, по крайней мере постфактум, как часть единой дисциплинарной традиции, как краеугольные камни современного краеведения? У каждого движения были свои задачи и предубеждения, уникальный подход к изучению географического пространства и особая идентичность. Защитники культурных памятников и экскурсоводы начала XX века, как правило, не считали себя краеведами: до 1930-х годов многие россияне понимали термин «краеведение» довольно узко – как относящийся исключительно к виду местных исследований, продвигаемых Центральным бюро краеведения. Я утверждаю, что одной из основных нитей, которая помогла соединить изучаемые мною движения вместе, в конечном счете позволив отнести их к одной дисциплинарной категории, была литература. Защитники культурных памятников, экскурсоводы и исследователи, связанные с организациями Центрального бюро краеведения, – все разделяли интерес к типу описательных текстов, обычно известных как путеводители⁹. Ученые, связанные с этими движениями, читали данные тексты, извлекали из них фактическую информацию, собирали их, писали о них и способствовали их распространению. Подражая людям, которых они почитают как родоначальников, современные краеведы продолжили эту традицию. Они считают старые путеводители столь важными текстами, что за последние пятнадцать лет предприняли шаги по переизданию многих классических произведений. Более того, они усердно работают над тем, чтобы способствовать дальнейшему развитию этой литературной формы сегодня, каждый год составляя множество новых путеводителей. Хотя краеведы, как и другие ученые, пишут и традиционные исследования в виде академических монографий и статей, большая часть их наиболее важных и характерных работ выходит в печать в форме путеводителя.

Что же представляет собой этот жанр, который так тесно связан с краеведением сегодня? Разбитое на составные части, слово «путеводитель» буквально означает «инструмент, который ведет или направляет вас по пути или маршруту» и, следовательно, с точки зрения этимологии, как я уже заметила, эквивалентно англоязычным терминам «guidebook» и «guide» в смысле письменного документа. Однако, когда это слово используется у современных российских читателей, библиографов и издателей, оно часто имеет несколько более широкое значение, чем можно было бы предположить, судя по наиболее распространенным переводам на английский язык. Применительно к описаниям географических районов оно может относиться не только к стандартным обзорам достопримечательностей и мест отдыха туристов или деловых путешественников, но и к другим, более сложным текстовым формам: каталогам с подробными описаниями чудес, содержащихся в том или ином русском дворце или городе, многотомным сборникам исторических анекдотов, статистических данных и фактов о той или иной области, популярным обзорам истории архитектуры, книгам, в которых представлены маршруты и образцы групповых экскурсий¹⁰. Публикации, которые в своих названиях содержат слова «описание» (в данном случае географического района), «экскурсия», «прогулка», а иногда даже «очерк» – каждое из которых может обозначать отдельный жанр, – сегодня часто называют путеводителями, при условии что они описывают географическую область и ее основные достопримечательности или образ жизни ее жителей. В случае по крайней мере географических описаний и руководств по экскурсиям, эта тенденция настолько распространена, что было бы справедливо сказать, что и то и другое, как правило, рассматривается российскими читателями как подкатегории в более широкой категории путеводителей. Географическое описание вполне может быть определено как путеводитель, который в некоторых отношениях напоминает опись или каталог; руководство по экскурсиям как путеводитель, который предоставляет тем, кто планирует провести экскурсию по определенному месту, необходимую справочную информацию и образцовый маршрут.

Некоторые из книг, которые современные россияне классифицируют как путеводители, очевидно, отвечают на потребности туристов, деловых путешественников или новых жителей города или поселения. Они предоставляют основную фактическую информацию о том или ином регионе, крае, его достопримечательностях и дают полезные советы для посетителей: заметки о том, где и как получить услуги, списки отелей, ресторанов и клубов, примеры маршрутов, приблизительные расходы. Однако значительная часть этих изданий больше ориентирована на интересы местных жителей, давно проживающих в регионе. Такие путеводители предполагают высокий уровень знакомства с данной областью и содержат мало практической информации. Более того, хотя они могут содержать основные исторические факты (даты постройки зданий, имена и происхождение ведущих архитекторов, значение различных памятников), они зачастую не организованы так, чтобы читатели могли быстро найти ответы на конкретные вопросы. Во многих работах, называемых сегодня путеводителями, идея о том, что непосредственно сама книга представляет собой полезный портативный инструмент, своего рода словесный компас, который может вести читателя через физическое пространство, оказывается справедлива только на уровне метафоры. Авторы, как я объясню более подробно в следующей главе, неизменно подразумевают, что пейзаж, который они исследуют, заслуживает нашего внимания, они часто прилагают немалые усилия, чтобы указать на его самые яркие и интересные особенности. Они могут расположить часть своего материала географически или использовать инклюзивные формы речи, помещая рассказчика и читателя в череду различных мест для создания иллюзии, что, читая, мы также продвигаемся в физическом пространстве. Однако путеводители часто оказываются слишком тяжелы для прогулок и не подходят на роль карманных справочников.

Как и некоторые формы биографии на Западе, путеводитель в России сегодня привлекает широкую читательскую аудиторию с разнообразными интересами и требованиями, хотя, как я уже заметила, авторы могут создавать и создают тексты с учетом конкретной аудитории. Одна хорошо написанная книга может привлечь различные категории читателей: посетителей описываемой местности; новых жителей, желающих узнать о городе или регионе, в который они только что переехали; старожилов, интересующихся историей, географией или культурой; восторженных «путешественников в креслах»; а также специалистов по краеведению. В результате такие книги часто хорошо продаются. Произведения, описывающие две современные столицы России, Москву и Санкт-Петербург, пользуются особой популярностью по вполне очевидным причинам: в обоих городах большое население, сильные традиции местного патриотизма и развитая мифология, каждый из них сыграл исключительно важную роль в российской истории, послужил местом действия для важных произведений русской литературы и представляет собой средоточие желаний и чаяний большей части населения России. Как американцы мечтают о жизни в Нью-Йорке и Голливуде, русские фантазируют о Москве и Санкт-Петербурге. Путеводители по небольшим региональным центрам и провинциальным районам, хотя и могут продаваться достаточно хорошо, чтобы оправдать публикацию, неизбежно привлекают меньшую аудиторию: за редкими исключениями, они в первую очередь привлекают жителей (или бывших жителей) и гостей данного населенного пункта.

Вопросы идентичности играют в путеводителе важную роль. В этих работах авторы не просто описывают города, регионы и страны; они также в целом стремятся охарактеризовать их жителей. Работая с точки зрения как инсайдера, так и аутсайдера, в зависимости от своих личных предпочтений и целевой аудитории, авторы рассматривают, что значит быть петербуржцем, москвичом, сибиряком или жителем какого-либо другого региона. Они пытаются определить черты личности, модели поведения и отношения, в целом представляющие собой проявления русского мировоззрения. В этом смысле путеводитель хорошо сочетается как с современным краеведением, так и со многими из его наиболее очевидных предшественников. Как жанр путеводитель подспудно стремится определить личность (и в некоторых случаях ее визави – другого) географически. Защитники памятников культуры начала XX века, экскурсоводы и исследователи, связанные с Центральным бюро краеведения, несомненно, были заинтересованы в путеводителе отчасти потому, что естественные тенденции этой формы отражали их собственные склонности. Эти географические описания предоставили родоначальникам современного краеведения возможность изучить два вопроса, которые их особенно занимали: пространство и идентичность. Относящиеся к научно-популярной литературе, эти книги могли использоваться для общения как с другими специалистами, так и с общественностью в целом, что соответствовало активистскому духу всех трех движений.

Поскольку путеводитель сыграл такую важную роль в формировании современного краеведения и поскольку я рассматриваю эту текстовую форму как ключевой элемент, помогающий собрать воедино дисциплину, о которой я пишу, я посвящу значительное место в этом томе обсуждению таких текстов. Я объясню, почему защитники памятников культуры начала XX века, экскурсоводы и ученые, связанные с Центральным бюро краеведения, рассматривали путеводитель как важный жанр, покажу, как они использовали старые географические описания в качестве источников, как вводили инновации и опирались на ранее существовавшие описательные традиции в создаваемых ими руководствах. В первой главе я предоставляю читателям некоторую базовую информацию о видах географических описаний, которые появились в России в XVIII и XIX веках, сфокусировав внимание, как и в основной части своей книги, на материалах, относящихся к Санкт-Петербургу и окрестностям.

Прежде чем приступить к этому обсуждению, стоит отметить, что, несмотря на сравнительную молодость, Санкт-Петербург обладает давней по российским меркам традицией путеводителей. Топографические описания города начали появляться в печати вскоре после его основания в 1703 году и быстро развивались, приобретя в течение одного столетия многие атрибуты современных путеводителей. К началу XIX века в Санкт-Петербурге сложилась самая развитая описательная традиция во всей России. Книги, посвященные столице, повлияли на книги о других российских городах и регионах. Иными словами, как в составлении путеводителей, так и в краеведении в целом Санкт-Петербург представлял собой важный центр инноваций. Направления, возникавшие там, часто распространялись по стране, вызывая аналогичные течения в других городах несколько лет спустя. Поэтому, хотя в этой книге основное внимание уделено появлению и эволюции путеводителя в Петербурге, более общие замечания справедливы также в отношении изучения истории путеводителя как национальной литературной формы.

Глава 1
Традиция XVIII и XIX веков

Первое подробное топографическое описание Санкт-Петербурга появилось в печати через десять лет после основания города, в 1713 году. Оно было написано на немецком языке и опубликовано в Лейпциге¹¹. Историки долго размышляли о происхождении и авторстве этого документа, выдвигая различные теории о том, кто его составил и как анонимный автор приехал в Санкт-Петербург. Некоторые исследователи предполагали, что он является переводом или переработкой русского текста, оригинал которого был утерян. Однако нам представляется более вероятным, что, как и большинство аналогичных книг начала XVIII века, он был написан иностранцем: либо путешественником, либо, как предположил Ю. Н. Беспятых, придворным немецкого происхождения, возможно, по заказу самого Петра I. Целью описания было создать у западноевропейского читателя хорошее впечатление о новой русской столице [Беспятых 1991: 10]. С точки зрения царя, Санкт-Петербург отражал в себе суть проводимых им реформ, материальное воплощение огромного богатства и военной мощи империи, которой он правил. Продуманный архитектурный облик города соотносил Россию с Европой, давая понять, что Россия намерена играть все более значительную роль в этой части света. Распространение свидетельств о быстром развитии города было политическим императивом; описания Санкт-Петербурга служили для освещения новых амбиций России, а поскольку в них в подробностях говорилось о росте оборонительных укреплений, также имеет смысл предположить, что они должны были сдерживать вторжения из-за рубежа [Столпянский 1995: 116–117]. Возможно, по этой причине и Петр I, и его ближайшие преемники поощряли интерес Запада к этому региону и, желая добиться того, чтобы большинство отзывов о городе были положительными, иногда даже поручали служителям двора их писать¹².

В первые десятилетия XVIII века светская письменная культура оставалась в России сравнительно малоразвитой. Типографии и газеты, не принадлежавшие церкви, только начали появляться, было мало опытных русских писателей и, особенно за пределами Москвы и Санкт-Петербурга, мало читателей; литературный русский язык оставался в значительной степени неоформленным. Учитывая эти факты, неудивительно, что большинство топографических описаний Санкт-Петербурга, относившихся к этому периоду, были написаны иностранцами, состоявшими на службе у российской короны, или европейскими гостями и предназначались для аудитории за рубежом. Шведские военнопленные, оказавшиеся в России во время долгой Северной войны (1700–1721), польские дипломаты, английские гувернантки, шотландские врачи и армейские офицеры писали подробные отчеты о времени, проведенном в новой северной столице России. Во многих случаях им удавалось опубликовать свои работы в Западной Европе, и их впечатления от города привлекали внимание читателей¹³. В этот период русскими авторами было создано лишь небольшое количество географических описаний Санкт-Петербурга. Эти труды были относительно кратки, и, поскольку они либо томились в архивах в течение многих лет, либо появлялись в малоизвестных публикациях, они имели лишь ограниченное хождение. Самая ранняя и, вероятно, самая важная русская работа в этом отношении весьма типична. Она была написана анонимным автором около 1725 года, состоит из пяти страниц и содержит краткий отчет о том, как был основан Санкт-Петербург. В ней также перечислено несколько важных событий, включая наводнения, которые произошли в течение первых двух десятилетий истории города. Впервые этот текст появился в печати в журнале «Русский архив» в 1863 году¹⁴.

Большинство других топографических описаний Санкт-Петербурга, составленных русскими авторами начала XVIII века, представляют собой фрагменты более крупных текстов. Феофан Прокопович, например, в своей «Истории императора Петра Великого» несколько страниц посвящает основанию Петербурга¹⁵. Аналогичным образом поэт Антиох Кантемир кратко описывает новую столицу в большом произведении, которое он опубликовал во Франкфурте и Лейпциге на немецком языке в 1738 году [Moscowitische Brieffe 1738]¹⁶. В то время Кантемир служил дипломатом в Западной Европе. Он узнал, что недавно в нескольких европейских столицах появилось издание под названием «Московитские письма», в котором Россия была представлена в крайне негативном свете. Обеспокоенный тем, что книга может нанести ущерб имиджу России за рубежом, Кантемир после обмена перепиской с императрицей Анной Иоанновной решил опубликовать серьезное опровержение, предназначенное для западных читателей. Хотя в оригинальном оскорбительном тексте Санкт-Петербург почти не упоминался, Кантемир включил его краткое описание в свой трактат, явно предполагая, что портрет города, который многие его посетители называли «восьмым чудом света», окажется полезен в пропагандистской войне.

Какими бы интересными они ни казались историкам сегодня, подобные описания Санкт-Петербурга не особо повлияли на более поздние работы о столице. Они были слишком фрагментарны и, по большому счету, недоступны, – они публиковались на немецком языке или вообще не публиковались, – чтобы служить эффективными моделями для русских писателей. Эти краткие отчеты, однако, предвосхищают более поздние русские топографические описания Санкт-Петербурга в двух важных аспектах. Во-первых, все они полны преувеличенного восхищения и изображают новую столицу как чудесное творение могущественного царя. Вплоть до XIX века воспевание Петра I и его преемников было одной из главных целей большинства географических описаний столицы¹⁷. Для любого, кто принимал официальную идеологию, Петербург представлял собой одно из самых великолепных достижений династии Романовых. Восхваление его, как и восхваление величия царской персоны, – это стандартный способ выразить лояльность режиму.

Во-вторых, хотя в этих ранних описаниях Санкт-Петербург часто сравнивается с западными или античными городами и, возможно, в них отмечается вклад иностранных архитекторов в строительство новой столицы, эти труды, как правило, изображают создание города как важнейший этап в исполнении божественно предопределенной исторической судьбы России, о которой так много говорилось. Подробно описывая провидческие знамения, происходившие при строительстве столицы, и во многих случаях обобщая старые пророчества, относившиеся, по-видимому, к событиям начала XVIII века, первые летописцы Петербурга предсказывают будущее влияние и славу столицы [Беспятых 1991: 261]. Подобно тому как Москва после падения Византии в XV веке постулировалась в официальных российских заявлениях как Третий Рим – новый и самый ярый защитник христианства, Петербург, таким образом, в топографических описаниях начала XVIII века предстает как новый центр, благодаря которому Россия, несомненно, внесет свой вклад в мировую цивилизацию. В этих текстах едва ли можно увидеть намеки на тенденцию рассматривать европейское и русское мировоззрение как взаимоисключающие противоположности, которая обретет популярность в высокой русской культуре в результате дебатов славянофилов и западников 1830-х годов. В них европейский облик Санкт-Петербурга не вызывает нареканий, и он никоим образом не подрывает способность города служить центром русского мессианизма. Как отмечает Кристофер Эли в своем исследовании эволюции русской пейзажной живописи, концепции национальной идентичности оставались в России относительно расплывчатыми на протяжении всего XVIII века. Дискурс, уделяющий первостепенное внимание международному значению государства, а не «природным» характеристикам его территории или народа, и, как следствие, убеждение в том, что европеизация представляет собой естественный процесс, реализацию судьбы России, а не отклонение от нее, оставались преобладающими – по крайней мере в письменных документах, подготовленных немногочисленной образованной российской элитой [Ely 2002: 36–37]¹⁸.

Первое объемное топографическое описание Санкт-Петербурга русского автора выполнено в русле обеих этих традиций. Оно было составлено между 1749 и 1751 годами А. И. Богдановым, помощником библиотекаря Академии наук. Очевидно, Богданова попросили подготовить краткую легенду к новой карте столицы, которую должны были официально представить императрице Елизавете [Петров 1884: 6]. Однако, как только он начал собирать данные для этого проекта, Богданов, похоже, увлекся. Текст, поданный в Академию наук в июне 1752 года, был объемом в 341 лист, с отдельной картой, указателем, портретами Петра I и Елизаветы и большим количеством рисунков старого города [Слуховский 1973: 208]. Несмотря на то что Богданов явно отклонился от данного ему задания, он, по-видимому, продолжал надеяться, что его работа будет показана императрице. Он начал свой труд пространным посвящением ей, сравнивая ее нынешние строительные кампании с огромными проектами, осуществленными при ее отце:

Известно есть, Всемилостивейшая Государыня, сколь пространен и великолепен был с начала своего построения Царствующий Град сей, Санктпетербург, который Приснопамятныя и Вечнодостойныя Славы Родитель Вашего Императорского Величества, Государь Император Петр Великий, между тяжчайшими неусыпными своими военными трудами в славу имени своего возградить соизволил. Но есть ли прежнее его состояние сравнить с нынешним, то такая в том будет разность, какова бывает между первым его основанием и совершенством. Ибо усердным Вашего Императорскаго Величества тщанием ныне столь Град сей раз-пространен и новыми преславными зданиями украшен и возвеличен, так что пред многими славнейшими европейскими городами, которые древностию своею славятся, имеет в том преимущество к неописанной славе самаго Основателя, а особливо Вашего Императорскаго Величества [Богданов 1997: 99].

На протяжении большей части своего описания Богданов сохраняет этот панегирический тон. Он сравнивает восшествие Петра I на российский престол с внезапным появлением солнца на небе, которое ранее было затянуто тучами. Он неоднократно напоминает своему читателю, что основание Санкт-Петербурга было результатом как неустанных усилий Петра, так и воли Божьей. Нам говорят, что Петр был мудр, как Соломон, так же сведущ в военных делах, как Кир Великий, и построил столько же прекрасных зданий, сколько французский король Людовик XIV. Его прямо называют «вторым Константином», основавшим для себя Царствующий Град, в котором он «так любимо, так весело, так ненасладимо царствовал, что несравненно сказать, якобы в Небесном Сионе царствовал». Его преемники, особенно дочь Елизавета, достойны похвалы за то, что продолжают проводить его политику и с каждым днем делают Санкт-Петербург все более славным. Сам город, хотя и был создан совсем недавно, уже превосходит величественные города Европы по многим показателям и прибавляет в красоте и международном значении с каждым годом [Богданов 1997: 106, 123, 138, 340, 370–371].

Несмотря на все эти прекрасные чувства, рукопись Богданова – возможно, из-за ее объема – не была опубликована в качестве дополнения к официальной карте, для которой она была заказана. Ее место занял текст меньшего размера, написанный анонимным автором, и Богданов в конечном итоге сдал свою рукопись в библиотеку Академии наук. Она оставалась там в течение нескольких десятилетий, периодически привлекая внимание посетителей. Было сделано несколько копий, и одна из них, по-видимому, попалась на глаза поэту В. Г. Рубану. В 1776 году он напечатал заметку в ежемесячном журнале «Собрание разных сочинений и новостей» и заявил, что в ближайшем будущем намерен опубликовать описание города Санкт-Петербурга Андрея Богданова [Слуховский 1973: 208]. Три года спустя Рубан выполнил обещание, данное им общественности. Он издал рукопись Богданова 1749–1751 годов, но с рядом существенных изменений [Богданов 1779]¹⁹. Он добавил туда новые данные, а также внес ряд «исправлений» в первоначальный текст, изменив даты и факты, которые, по его мнению, были неточными. В целом современные историки относятся к этим изменениям критически [Кобленц 1958: 58–60]. Однако они признают, что издание рукописи Богданова Рубаном, независимо от того, насколько она была искажена, сыграло огромную роль в повышении интереса российской читающей публики к истории Санкт-Петербурга. Это побудило многих других потенциальных издателей искать похожие тексты – необработанные рассказы очевидцев о недавнем прошлом России, которые можно было бы или напечатать как есть, или использовать в качестве материала для более современных описаний города.

Данная публикация принесла Богданову некоторую долю посмертной славы. Низкооплачиваемый и мало ценимый на протяжении десятилетий работы в Академии наук, Богданов был быстро забыт после своей смерти в 1766 году. Почти никто не помнил, что когда-то он играл важнейшую роль в руководстве повседневной деятельностью библиотеки Академии наук, помог реформировать школу изучения японского языка и участвовал в различных научных публикациях.

Издание Рубаном давно забытой рукописи Богданова превратило автора в первого великого летописца Санкт-Петербурга и вызвало интерес к его жизни и творчеству. В начале XIX века исследователи обнаружили второй текст Богданова о Санкт-Петербурге. После передачи своей первой рукописи в Академию наук в 1751 году он, по-видимому, продолжал собирать информацию о городе и составил приложение к своей первоначальной работе, охватывавшее период с 1751 по 1762 год. Отрывок из этого текста появился в журнале «Сын Отечества» в 1839 году²⁰. Вся рукопись была наконец опубликована к двухсотлетию Санкт-Петербурга в 1903 году [Титов 1903].

Помимо работы Богданова, важнейшим топографическим описанием Санкт-Петербурга XVIII века объемом в целую книгу, опубликованным на русском языке, несомненно, является сочинение Иоганна Готлиба Георги «Описание российско-императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопамятностей в окрестностях оного, с планом». Родившийся в Померании и получивший образование в Швеции, Георги был приглашен в Россию в 1770-х годах для участия в научной экспедиции в Сибирь, которую возглавлял немецкий натуралист Петер Симон Паллас. В итоге после возвращения из экспедиции он остался в Санкт-Петербурге. Он получил должность заведующего химической лабораторией в Академии наук и занимался медицинской практикой. Очарованный своим новым домом, Георги также вскоре начал собирать информацию о Санкт-Петербурге и в 1791 году опубликовал в одном из петербургских издательств объемное топографическое описание города на немецком языке. В 1793 году в Риге появилось второе издание этой книги на немецком языке, а в Санкт-Петербурге был выпущен французский перевод. В следующем году книга была переведена на русский язык и издана в значительно измененном виде. Для русскоязычного издания Георги внес коррективы в свой первоначальный текст, как он объясняет в предисловии – потому что понял, что внезапно у него появилась новая целевая аудитория. Его первое издание было ориентировано в первую очередь на аудиторию, состоящую из иностранцев, живущих как в России, так и в других государствах. Изданием же 1794 года было нацелено, напротив, удовлетворить скорее российскую общественность [Георги 1996: 24]. Следовательно, он опустил много информации о местных традициях и условиях жизни, которые коренные жители не сочли бы интересными или полезными. Он также воспользовался возможностью исправить обнаруженные в предыдущих изданиях своей работы ошибки и значительно обновить ее.

Хотя описание Георги было создано иностранцем и первоначально опубликовано на немецком языке, оно заслуживает упоминания, потому что оно повлияло на многие позднейшие русские работы о столице. По сей день его труд остается важным энциклопедическим путеводителем по Петербургу XVIII века. Помимо описания каждого из пяти основных районов города (Петербургская сторона, Васильевский остров, Адмиралтейская сторона, Выборгская сторона и Литейная часть), он также включает в себя целый ряд других полезных данных: рассказ об Эрмитаже и список содержащихся в нем сокровищ, информацию о школах, больницах, церквях и благотворительных учреждениях, списки правительственных ведомств и лиц, занимающих видные посты при дворе, отчеты о государственных и народных праздниках. Богданов также привел в своем труде много фактического материала такого рода, но портрет города, представленный Георги, был бесконечно более полным. В отличие от Богданова, которому, как истинному первопроходцу, в значительной степени приходилось продвигаться вперед самостоятельно, собирая информацию доступными способами, у Георги были четкие модели для работы. Во введении он упоминает, что создал свою книгу по образцу немецкого путеводителя по Берлину, а также что в качестве источников использовал как работу Богданова, так и различные путевые заметки иностранцев. Кроме того, он благодарит множество высокопоставленных чиновников за помощь в получении доступа к архивам и за то, что они позволили ему посетить учреждения, обычно недоступные для публики. Самой императрице Екатерине II выражается особая благодарность за то, что она позволила ему осмотреть Эрмитаж и написать о нем [Георги 1996: 20–21, 22].