Из ада с любовью

Глава 5

в которой Кейтлин Кинг рожает ребенка, а Тони Аллен расспрашивает прислугу Лейберов

Распрощавшись с мистером Си и немного поползав по автоматонам Скотланд-Ярда (от имени своей аналитической малышки), Тони поехал к Кейт – ему совсем не понравилось настроение, в котором они с Кирой ее оставили. Не успел: когда он останавливал байк, над домом, отчаливая, уже размахивала крыльями авиетка скорой помощи. Признаться, Тони на миг подумал о Кейт плохо, но собравшиеся соседки сообщили ему, что у нее попросту начались преждевременные роды. И, конечно, это не очень хорошо, но до срока оставалось не много времени, а потому ребеночек должен родиться здоровым. Они же отговаривали Тони немедленно ехать в больницу – вряд ли он чем-нибудь ей поможет.

Кейт – умная девочка, она все сделает правильно. И незачем волноваться: чему быть, того не миновать. Однако Тони имел самые мрачные представления о процессе рождения детей: для него с самых ранних лет роды означали ужасные и нескончаемые крики за стеной, которые далеко не каждый раз вели к торжествующему плачу младенца. И весь его последующий опыт не противоречил детским воспоминаниям.

Он все равно поехал в больницу – не помогать Кейт, конечно, а потому что счет ей выставил Лондонский госпиталь и именно там, в отделении акушерства, работал доктор Джефферс.

Тони долго плутал по обширной территории госпиталя, прежде чем отыскал родильное отделение – в глубине больничного парка, в стоящем на отлете трехэтажном здании, на крыше которого толпились авиетки скорой помощи.

Лондонский госпиталь никогда не считался фешенебельной больницей и рассчитан был на жителей Ист-Энда со скромными доходами, а потому и порядки там установились довольно либеральные: никто не препятствовал посетителям, навещавшим пациентов, и никто особенно не присматривался, что надето у них на ногах, хотя в вестибюле и висело объявление о часах для посещения и необходимости иметь сменную обувь.

Тони прошел к стойке справочного бюро мимо троих или четверых кандидатов в отцы, где без труда выяснил, что Кейтлин Кинг поступила в госпиталь совсем недавно, роды уже начались, протекают без осложнений, но сколько времени они продлятся, знает только Господь Бог. На вопросы отвечала милая молоденькая девушка, и Тони не сомневался, что сидеть целый день молча ей довольно скучно. Он осведомился, какой врач принимает роды, а потом невзначай заметил:

– Я слышал, что доктор Джефферс – один из лучших врачей…

– Как, сэр? Вы не знаете? Об этом писали все газеты! – Девушка за стойкой драматически закатила глаза. – Его же убили позапрошлой ночью! Джон Паяльная Лампа!

Она вкратце поведала историю убийства на Уайтчепел-роуд и добавила к ней некоторые ужасные подробности (о которых в газетах ни слова не говорилось) – по всей видимости, от себя.

Ее рассказ несколько раз прерывался телеграфными запросами, на которые она отвечала быстро и без запинки: или сообщала рост, вес и пол родившегося ребенка, или передавала, как протекают роды.

– Доктор Джефферс брался только за трудные случаи, обычные его не интересовали. А Алиса Лейбер была его знакомой, потому он за нее и взялся. Она ужасно боялась рожать и все твердила, что во время родов непременно умрет. Ну такое бывает с богатыми леди, они, знаете, очень мнительные. Хотя я думаю, ей просто хотелось, чтобы вокруг нее побегали. Так представьте себе, она собиралась бросить ребенка! Якобы он причинил ей столько страданий, а потому она не желает его знать! Ну, такое тоже случается, называется… как же это называется… нет, не помню, но все равно, – в общем, у Алисы Лейбер было это самое расстройство. Ее муж, конечно, не позволил отдать ребеночка в приют, забрал домой и его, и супругу.

Снова заработал телеграф, и пока девушка отвечала, Тони заметил возле лестницы немолодого доктора с механистической левой рукой, который, как показалось, присматривался к Тони и прислушивался. Однако не этот факт обращал на себя внимание, и никто из окружавших доктора людей, скорей всего, не догадывался об этом – в больницах Лондона практикует немало бывших военных врачей, – но Тони сразу, безошибочно узнал в нем одного из тех, первых, не граждан еще, но… людей с альтернативным способом жизнедеятельности: универсальный солдат, супероружие Великой Британии. Ветеран.

Его лицо было смутно знакомым, но Тони совершенно точно не встречался с ним раньше. Доктор не имел волос, бровей и ресниц, но обладал пышными рыжими усами, наверняка приклеенными (и этот факт роднил его с агентом Маклином). Но в отличие от Маклина, у доктора отсутствовала мимика – признак, по которому Тони и определил, кто перед ним.

Пожалуй, трудно было вообразить более разительное противоречие: идеальный убийца – и вдруг врач, человек, спасающий жизни, да еще и в родильном отделении… И этот идеальный убийца, ветеран, явно интересовался Тони. Хотя Тони посмотрел на него мельком, сквозь ресницы, от доктора это не ускользнуло: он потихоньку, бочком скрылся из дверного проема.

Девушка тем временем отстучала ответ и продолжила:

– Нет, ну одно дело когда какая-нибудь школьница залетает, простите, от своего непутевого дружка, а потом родители гонят ее из дому, – тогда еще можно понять. Или когда бедняжке надо самой зарабатывать и прокормить дитя она просто не в состоянии. Но тут-то, подумайте, какая придурь! У нее и муж, и собственный дом, и денег куры не клюют, а она туда же – бросить ребенка! Ой… – Девушка осеклась. – Что это я… О мертвых так, наверное, говорить нехорошо… Но мы тогда все сильно возмущались, переживали за ребеночка! Бедняжка родился таким здоровеньким, таким хорошеньким – махонькие детки, знаете, редко бывают хорошенькие. А у него были даже два зубика передних, это тоже редко случается, даже очень. Так вот, представьте себе, каково малышечке без материнской любви и ласки? Ой… Ой, мамочка моя, ведь Паяльная Лампа, он же и ребеночка… ребеночка тоже убил…

Девушка прикрыла рот рукой, и на глазах ее выступили непритворные слезы. Неисповедимы пути женской мысли – и в одном доктор Фрейд был, пожалуй, прав: мысль более плод желания, нежели логического размышления. Только человеческие желания Фрейд представлял как-то уж слишком плотски. Куда, например, он отнес бы нехитрое счастье от обладания сенсацией, сплетней или новым анекдотом?

А ведь Тони не задал девушке ни единого вопроса… И чтобы его внимание не показалось никому слишком странным, Тони расспросил, выдержав положенную паузу, что позволено положить в передачу роженице и что женщинам наиболее в это время полезно. Ответ был пространным, и пока девушка разъясняла сложнейшие подробности рациона кормящих матерей, к справочному подошла пожилая санитарка, чтобы передать записанные на листке сведения о роженицах.

Девушка пробежала по листку взглядом.

– Мистер Перкс! Кто тут мистер Уильям Перкс? У вас мальчик, семь фунтов двенадцать унций.

С места вскочил приземистый строитель, давно мявший кепку в руках.

– О, Молли, наконец-то! Парень, вы слыхали? Парень! – Он скрутил кепку в руках еще круче.

– Я вас поздравляю, мистер Перкс. – Девушка радостно улыбнулась. – Вот увидите, он станет богатым и знаменитым.

– Вы так думаете? В самом деле? – Строитель почесал в затылке.

Тони показалось, что он размышляет, не выпить ли по этому поводу.

– Конечно. – Девушка улыбнулась еще шире.

– Виданное ли дело, чтобы сын каменщика стал богатым и знаменитым… – задумчиво пробормотал Перкс, направляясь к выходу, – все же решил выпить.

А девушка, сделав пометки у себя в журнале, вновь повернулась к Тони и продолжила посвящать его в таинства питания молодых матерей. Тогда-то он и увидел двоих «в штатском», скорыми шагами прошедших через вестибюль. Он встречал обоих в Темз-хаус, у него была отличная память на лица, но серые галстуки с красными ромбиками выдавали их место работы гораздо верней. Один из них скользнул взглядом по лицу Тони, но и только, – а ведь наверняка узнал. Впрочем, они всего лишь раз или два случайно сталкивались в коридорах МИ5, не более…

Мало было доктора-ветерана… Ничего, Кейт – умная девочка, она все сделает как надо… От воспоминаний о нескончаемых криках за стеной по спине прошла дрожь.

Насчет Перкса Тони немного ошибся – тот, постояв немного у выхода в парк, вернулся в вестибюль, походил немного возле справочного бюро и, собравшись с мыслями, спросил:

– А… А вот вы сказали: богатым и знаменитым. А вот он мог бы стать банкиром, например?

– Ну почему же обязательно банкиром? – Девушка улыбнулась ему без тени иронии. – Может быть, он станет знаменитым дагеррографом. Или музыкантом.

– Музыкантом?.. – помрачнел Перкс. – Много ли проку в том, чтобы быть музыкантом…

– Тогда он непременно станет банкиром, – тут же поправилась она. – Вы уже придумали мальчику имя?

– Молли хочет Уильяма. А я думал назвать парня Джорджем. Ведь это хорошее имя для парня, правда? Но, сдается мне, Молли не согласится…

– Пусть «Джордж» будет его вторым именем. – Девушка пожала плечами, столь просто с ее точки зрения разрешалась проблема. – Уильям Джордж Перкс³.

– Для банкира звучит неплохо, – мурлыкнул каменщик, прищелкнул пальцами и решительно направился к выходу.

Тони решил, что она просто чудо.

– Ох, простите, сэр. – Девушка снова повернулась к нему. – Вот там на стенке висит список продуктов, что можно и что нельзя. Запишите потом, чтобы не забыть.

– Да-да, я запишу, – пробормотал Тони и задал вопрос, который волновал его гораздо сильней: – Скажите, а ей дадут закись азота?

– Это по обстоятельствам и по желанию. – Девушка с готовностью подхватила новую тему. – Многие отказываются, знаете, считают, что это повредит ребеночку, или по религиозным соображениям, или из-за денег. Вы не переживайте, ваша жена молодая и здоровая женщина, ребеночек лежит правильно, все должно пройти хорошо.

– Нет-нет, миссис Кинг не моя жена… – пробормотал Тони – ему никого не хотелось вводить в заблуждение. И, наверное, Кейт испугается, если до нее дойдет слух о муже, который ждет окончания родов в вестибюле. – Она жена моего друга, он погиб…

Девушка оказалась сообразительней, чем он думал.

– Пресвятая Богородица… – выдохнула она и сунулась в газету. – Миссис Эрнст Кинг! Не может быть… Как тесен, оказывается, мир!

– Ну, не мир, а, скорей, Ист-Энд… – пробормотал Тони, который только что делал вид, будто ничего не знает о смерти доктора Джефферса. – Скажите, а от закиси азота не случается помрачений ума или еще чего-нибудь такого?

– О, сэр, простите, но ум в этом деле совершенно не требуется.

Тони оставил ей денег и номер своего домашнего телеграфа, чтобы она сообщила, чем закончатся роды. И когда выходил из вестибюля, слышал, как бойко она кому-то отстукивает: «Бэт, представь себе, у нас сейчас тут рожает жена того самого Эрни Кинга, который…» Эту маленькую слабость он ей простил.

Из прислуги супруги Лейбер держали только кухарку, горничная приходила три раза в неделю. Это, а также адреса, по которым можно найти обеих, Тони благополучно вытащил из полицейских автоматонов. Горничная жила неподалеку, а вот кухарка, потерявшая не только место, но и комнату, на время перебралась к сестре в Аскот.

По-видимому, Алиса Лейбер не доверяла своему мужу: горничной у нее была девушка из квартала моро, юная, неопытная и трудолюбивая Флаффи-Кун из барсучьей породы. По четвергам в первой половине дня она убирала в одном доме, после ленча – в другом, и Тони поймал ее в перерыве. Вообще-то его опыт общения с моро был весьма небогат, он просто остановился перед ней на улице и сказал:

– Здравствуйте, мисс Флаффи.

– Здравствуйте, сэр! – Она расплылась в широкой глупой улыбке, обрадовавшись встрече. Моро должны были неизменно улыбаться людям, и это «должны» они обычно понимали бесхитростно: раз улыбаться, значит радоваться. Собака не умеет вилять хвостом неискренне…

– Мисс Флаффи, вы любите мороженое?

– Да, сэр! – Она улыбнулась еще шире, ее маленькие, близко посаженные глазки превратились в милые щелочки.

– Пойдемте, я угощу вас мороженым, а вы мне за это кое-что расскажете.

– Хорошо, сэр!

Что бы там ни было, а моро сохраняли некоторое сходство с животными: фигура Флаффи расширялась книзу, она немного косолапила и при ходьбе переваливалась с боку на бок. Ну точно барсучиха, вставшая на задние лапы.

Тони собирался посидеть в маленькой кофейне, где частенько бывал с Кирой, но Флаффи остановилась на пороге:

– Мне сюда нельзя, сэр… – В глазах ее застыло неразрешимое противоречие: с одной стороны, гомогосподин велел идти с ним, а с другой – эта кофейня не предназначалась для таких, как она.

Искать местечко, где «гомогосподин» может поговорить с моро, не хотелось. Тем более что в кофейне было пусто.

– Со мной можно, – кивнул ей Тони.

Хозяин кофейни выкатился им навстречу.

– Нет-нет-нет! Никаких моро! Это приличное заведение, мистер Аллен!

Тони попытался сунуть ему шиллинг, но хозяин еще отчаянней замотал головой.

– Нет, нет и нет! Вы хотите, чтобы тут потом воняло барсуками?

– Не говорите глупости, – проворчал Тони и заменил шиллинг на полкроны. – Девушка прелестно пахнет моющими средствами, а вовсе не барсуками.

Полкроны хозяин взял, но все равно продолжал ворчать:

– Мистер Аллен, никто еще полгода не сядет на стул, где сидела моро… Вы хотите меня разорить…

– А вы не рассказывайте никому, что здесь сидела моро, и не будет никаких проблем.

Тони провел ее в дальний угол, где было поменьше света, и галантно отодвинул стул.

– Садитесь, мисс Флаффи, – кивнул он, а потом устроился напротив нее, так, чтобы видеть входную дверь. – Что бы вы хотели кроме мороженого?

Она растерянно захлопала глазками и облизнулась.

– Я не знаю, сэр… Может быть, морковную похлебку?..

– Сомневаюсь, что здесь подают морковную похлебку, – пробормотал Тони, припоминая, что вроде бы моро нельзя есть мяса. – Хотите омлет?

Она захлопала глазами еще быстрей и закивала часто и неуверенно. До чего же беззащитное и доверчивое существо… «Гомогосподин» позвал – и она пошла, ни о чем не спрашивая и ничего не опасаясь!

Хозяин был уже тут как тут, однако подозрительно принюхивался.

– Омлет с луком и сыром, тосты с джемом, ванильное мороженое и чай с молоком. Девушке. А мне двойной и очень крепкий кофе. Без сахара и без молока.

За столиком Тони быстро потянуло в сон, и он закурил, чтобы не клевать носом, – хозяин немедленно поставил перед ним пепельницу.

– Мисс Флаффи, вы приходили убирать в доме Лейберов, правильно?

– Да, сэр! – с готовностью ответила она.

– Расскажите мне, что вы о них думаете.

Наверное, вопросы стоило формулировать четче – на лице Флаффи появилась растерянность и напряженная работа мысли.

– Они были добры ко мне, сэр… – робко сказала она.

– А ничего странного вы не замечали?

– Нет, сэр.

Да, в госпитале получалось лучше и само собой…

– Они держали какое-нибудь домашнее животное? Собаку или кошку?

– Нет, сэр. Пока не появился маленький мастер, они держали канарейку, но потом ее отдали.

– А вообще, они любили животных? – спросил Тони и прикусил язык, – наверное, вопрос был бестактным по отношению к Флаффи-Кун.

– Я не знаю, сэр. У них не было животных, кроме канарейки, но маленький мастер был им все-таки важней, ведь она мешала ему спать.

Если они избавились от безобидной птички, то вряд ли оставили бы при младенце огромную крысу…

Следующий вопрос Тони задал, чтобы загладить бестактность. Ну и по итогам беседы с девушкой в родильном отделении.

– Скажите, а миссис Лейбер любила своего ребенка?

– Нет, сэр, – просто ответила Флаффи, будто это само собой разумелось.

– И это не показалось вам странным?

– Я не знаю, сэр. Мистрис боялась маленького мастера.

– Боялась? – удивился Тони. – Она говорила, что боится ребенка?

– Нет, сэр. Но страх всегда видно и слышно. А еще страх пахнет.

Ну да. Звериное чутье – та же интуиция, да еще и не ослепленная логикой. И наверное, надо использовать именно это чутье. Знать бы еще, о чем спросить! Чем черт не шутит, может, Алиса Лейбер искала способ избавиться от ребенка и нашла – в Звереныше?

– А почему она его боялась, мисс Флаффи?

– Маленький мастер чуть не убил ее, сэр.

Ну да, конечно… Трудные роды… Но трудные роды – явление вовсе не редкое. Тони опять подумал о Кейт и тряхнул головой, чтобы не отвлекаться.

Подозрение, которое вдруг закралось ему в голову, никак нельзя было считать логичным.

– Скажите, а вы сами как считаете, ей стоило бояться ребенка? – спросил он неуверенно.

– Я не знаю, сэр. Ведь она была его матерью…

Наверное, у моро материнский инстинкт выражен ярче, чем у людей. Или нет? Люди считают, что мать должна любить свое дитя, и не допускают отклонений. А вот кошка запросто съест своих котят, если сочтет нужным…

Тони подумал и переформулировал вопрос:

– А вы не боялись ее ребенка?

– Нет, сэр. Я даже гуляла с ним однажды, меня попросил мастер Дэвид.

– А это было рискованно?

Что-то в ее ответах настораживало. Или Тони пытался найти в них подтверждение своей нелогичной догадке?

– Вовсе нет, сэр. Маленький мастер любил, когда ему поют песенки, он так смешно открывал ротик и глазки, будто от изумления. И слушал так внимательно! А потом засыпал, конечно.

– А вы умеете петь песенки, мисс Флаффи? – удивился Тони.

– Да, сэр! – радостно воскликнула она (видимо, эта способность для нее много значила). – Меня научила миссис Литтл. Еще я пела маленькому мастеру, когда убирала в детской.

Миссис Мортимер Литтл, урожденная Уотсон, бездетная вдова, как следовало из материалов Скотланд-Ярда, была кухаркой семьи Лейбер.

– Мистрис никогда не пела маленькому мастеру, – продолжила Флаффи. – Она его не любила. И, мне так кажется, сэр, маленький мастер тоже ее не любил. Не подумайте, сэр, она не жаловалась, мистрис не была капризной или злой. Однажды маленький мастер укусил ее грудь до крови, так она даже не закричала, не бросила его кормить, только заплакала и потом попросила миссис Литтл принести карболку. Она была очень несчастна, сэр, все время плакала и часто болела. По-настоящему болела, а вовсе не притворялась, как капризные леди.

– А мистер Дэвид? Он не боялся ребенка?

– Нет, сэр. Мастер Дэвид очень любил маленького мастера, играл с ним, когда не видит мистрис. Но я встречалась с ним редко, он же ходил на службу. А еще он часто уезжал.

По данным Скотланд-Ярда, Дэвид Лейбер недавно получил место в американской юридической компании – в лондонском ее офисе, разумеется.

Хозяин поставил перед Флаффи горячий омлет, от его чу́дного запаха захотелось есть, однако с ленчем стоило повременить – после еды будет не справиться со сном.

Флаффи не умела пользоваться ножом и вилкой, ее немыслимые ухищрения избавили Тони от аппетита, и он велел дать ей десертную ложку – дело сразу пошло на лад. Она ела торопливо, оглядываясь по сторонам, – ни дать ни взять зверушка, у которой в любую секунду могут отобрать лакомство.

– А миссис Литтл? У нее не было домашних животных? Кошки или собачки? – спросил Тони, когда с омлетом было покончено и Флаффи принялась намазывать тосты джемом – это у нее получалось неплохо.

Именно в эту минуту дверь в кофейню широко распахнулась и внутрь уверенно протопали трое ребят в черном, с молниями на рукавах. Скорей всего, уверенными они только прикидывались, им было лет по семнадцать-восемнадцать – щенки, вообразившие себя псами. Тони осекся на этой мысли: ему едва исполнилось четырнадцать, когда он перестал чувствовать себя щенком. И, надо сказать, не без оснований – улица учила не столько жить, сколько выживать, и у щенка шансов выжить было меньше.

Вошедшие не производили впечатления опытных бойцов, гонор их подкреплялся лишь политическими убеждениями и, как следствие, ощущением высшей правоты. Они огляделись по сторонам и, конечно, заметили Флаффи – имели наметанный глаз.

Один нарочито принюхался и повернулся к товарищу:

– Тебе не кажется, что здесь воняет барсуками?

– Не уверен. Может, барсуками, а может, и свиньями.

Флаффи не обиделась, лишь испугалась: втянула голову в плечи, ссутулилась, сжалась, будто в самом деле надеялась стать маленькой и незаметной.

Глаза хозяина забегали по сторонам – Тони был его постоянным (и выгодным) клиентом, а вошедшие при желании могли нанести его кофейне серьезный урон, который ну никак не покрывался одним, пусть и очень выгодным, посетителем. Да и симпатии к Флаффи хозяин, похоже, вовсе не испытывал. А вызови он полицию – и молодчики вернутся в другое, более подходящее, время, и не одни, а с единомышленниками.

– Я говорил мистеру Аллену… – пробормотал хозяин заискивающе.

– Да-да, ребята, – кивнул Тони со своего места (не хотелось платить за будущий разгром кофейни). – Все претензии ко мне. Я их внимательно выслушаю.

Молодые фашисты переглянулись, и лидер троицы широким решительным шагом направился к столику со словами:

– Так это ты притащил сюда вонючую барсучиху?

Тони на всякий случай поднялся – все же Флаффи сидела ближе к двери, а молодчики не были джентльменами.

– Я привел сюда не вонючую барсучиху, а юную морогражданку. И, насколько мне известно, закон о сегрегации морограждан в общественных местах был отклонен парламентом. Вы что-нибудь об этом слышали?

Как назло, ушиб на ноге болел сильней всего, если резко подняться, и хромота Тони в таких случаях бросалась в глаза.

– Плевать я хотел на парламент, – ответил молодчик, подходя к Тони вплотную. – Мы сами наводим порядок на улицах.

За лидером пристроились и двое других.

– Так может, тебе пора на улицу? Наводить порядок? – осклабился Тони.

Молодчик нагнулся и повел носом.

– Ба, ребята, да от него тоже воняет барсуком. Он, наверное, сношается с этой барсучихой.

– Потому что ему больше никто не дает! – загоготал один из его однопартийцев.

Лидер троицы не стал смеяться, наоборот, насупил брови и покачал головой.

– Это же нарушение расовой гигиены. Это мерзость и грязь. Неужели мы должны смотреть на эту мерзость и мириться с нею?

Он, наверное, думал, что трое на одного – вполне выигрышная позиция.

– А вас кто-то приглашал посмотреть на эту мерзость? – поинтересовался Тони. – Когда я сношаюсь с барсучихами, мне ни помощники, ни советчики не требуются, я и сам отлично справляюсь. Так что расслабьтесь: вам не придется ни смотреть на эту мерзость, ни мириться с ней.

– Ты грязный недоносок! – взвился молодой фашист, обиженный тем, что его не испугались. – Ты сам, небось, мертвяк или ирландец!

– А может, я еврей? – вкрадчиво спросил Тони – вообще-то его «нордической» внешности могли позавидовать как лидеры кайзеровского рейха, ею в большинстве не отличавшиеся, так и сам сэр Освальд.

– Или коммунист! – сквозь зубы процедил молодчик, сузив глаза. – Ты знаешь, что мы делаем с коммунистами?

– Наверное, за неимением собственного Бухенвальда, сжигаете их в Пекле. Или просто морду бьете?

– Мы их ставим на ножи! – гордо и устрашающе выдал юноша.

Тони постарался не рассмеяться, но, видимо, попытка была неудачной, потому что молодой фашист решил наконец достать свой главный козырь – большой охотничий нож, наверняка тайком взятый у отца. Держать его в руках бедолага не умел, но попробовал изобразить им какие-то грозные движения, и Тони решил, что играть с острыми предметами пареньку пока рановато.

– Ну что? – с кривой улыбкой гангстера спросил молодой фашист. – Припух?

Конечно, можно было развлечься еще немного, но Тони боялся, что дурачок в самом деле кого-нибудь порежет – самого себя в первую очередь, – а расхлебывать кашу придется хозяину заведения.

– Ах ты сявка… – вздохнул Тони и коротким ударом выбил нож из рук молодчика: нож несколько раз перевернулся в воздухе и красиво воткнулся в мишень для игры в дартс, парень завыл и согнулся, зажимая запястье между коленей.

Тони глянул на мишень, на которую с открытыми ртами уставились двое безоружных фашистов. Вообще-то с мишенью получилось случайно, но весьма удачно…

– Тридцать очков. По-моему, неплохо. Как вы считаете, ребята?

Надо отдать им должное, они не испугались. Они восхитились. Молодых и пылких всегда восхищает сила, и, собственно, им почти без разницы, какую идею отстаивать при помощи силы. Молодые коммунисты любили наподдать молодым фашистам, молодые фашисты – молодым коммунистам… Главное – наподдать, а кому и за что – это просто оправдания.

Пострадавшему хватило ума не лезть в бутылку, несмотря на существенный урон, нанесенный его позиции лидера. Тони спокойно вернулся за столик, а трое идейных борцов за дело сэра Освальда убрались восвояси (двое из них, уходя, бросали на Тони восторженные взгляды). Хозяин тоже остался доволен.

Трое щенков – это не отряд из тридцати человек… Или как это у них называется? Взвод?

– Простите, мисс Флаффи, – сказал Тони, усаживаясь на место, – я не хотел вас оскорбить, я просто шутил.

– Нет-нет, сэр! Я на вас не оскорбляюсь. Я даже наоборот… – забормотала она, продолжая сутулиться и прятать голову в плечи.

– Ешьте спокойно, вас никто не обидит.

– Да, сэр. Спасибо, сэр.

Миссис Литтл не имела собственных домашних питомцев и не боялась младенца, она пела ему песенки. Ни о каких бродячих животных в доме не говорили, Лейберы не подкармливали ни кошек, ни голубей; хозяйка дома не опасалась ни мышей, ни крыс, и в доме они не водились.

Больше ничего существенного Тони выяснить не сумел – просто не знал, о чем и как правильно спросить мисс Флаффи. А потому, прощаясь, поинтересовался, нельзя ли будет встретиться с ней еще раз. И, разумеется, получил самое искреннее согласие.

– Мисс Флаффи, – вздохнул Тони напоследок. – Вы понимаете, что далеко не каждого человека на улице нужно слушаться?

– Да, сэр! – широко улыбнулась она.

– Тогда скажите, почему вы послушались меня? Ведь так любой может заманить вас в ловушку, обидеть, опозорить, даже убить…

– Нет, сэр. Вы же добрый человек, сразу понятно. А злой человек – это тоже понятно. От него… иначе пахнет.

– Я надеюсь, ваше чутье никогда вас не обманет… – пробормотал Тони, вовсе не уверенный в том, что это так.

Конечно, жаль было уезжать с Уайтчепела, не повидавшись с Кирой, и пришлось напомнить себе, что Кира – это блажь. Не брать же ее на встречу с миссис Литтл – женщина средних лет и строгих правил не оценит ни брюк, ни шарфика из медных колечек, ни гогглов, ни распущенных волос.

Катиться в Аскот пришлось долго, и Тони в который раз подумал, что прямая дорога не всегда самая короткая, особенно для парня без тормозов. Он редко ездил по центру Лондона, тем более днем, и снова убедился, что ни сапвей, ни скоростные авиетки, ни аэропилы не спасают от избытка паромобилей на узких улицах, а семафоры на оживленных перекрестках делают широкие улицы непреодолимыми для байка: Тони дважды сумел остановиться на запрещающий семафорный сигнал, но в большинстве случаев проскакивал перекрестки под заливистые трели регулировщиков, и не без риска для жизни. Это, конечно, бодрило – по меньшей мере неплохо разогнало сон, – но, выбравшись в пригород, Тони заметил, что у него трясутся руки и колени, а рубаха между лопаток намокла и прилипла к спине.

Приближаясь к маленькому домику с крошечным палисадником, он думал, что обидней всего было бы не застать миссис Литтл дома. Однако, на его счастье, хозяйка, открывшая двери, тут же позвала свою сестру.

Тони почему-то представлял миссис Литтл пожилой и полной, но к нему вышла моложавая и стройная женщина весьма приятной наружности, пусть и в скромном домашнем платье.

– Здравствуйте, вы из агентства? – спросила она с улыбкой.

Он старался не врать без необходимости и считал это полезной привычкой, а потому покачал головой.

– Я хотел поговорить с вами о супругах Лейбер. Если вы не возражаете, конечно.

Она остолбенела. Захлопала глазами. Отступила на шаг. Удивилась? Не только – миссис Литтл испугалась.

– А… позвольте… На каком основании?.. Вы полицейский?

– Нет, – честно ответил Тони.

– Извините, молодой человек, но я не могу обсуждать с посторонними личную жизнь своих хозяев, пусть и бывших. Тем более с газетчиками.

И, в общем-то, ее ответ был вполне логичным, если бы не фальшь в голосе и не испуг на лице. И тогда Тони соврал.

– Я работаю в банке Ллойда. На счету Дэвида Лейбера осталась существенная сумма, и мне поручено отыскать его наследников. К вам разве не обращались из страховой компании? Насколько мне известно, у них та же проблема.

Вместо того чтобы расслабиться, миссис Литтл напряглась еще сильней и теперь смотрела на Тони с нескрываемым подозрением, будто он сказал несусветную чушь, чем выдал себя с головой. Между тем Дэвид Лейбер был вовсе не беден и наверняка имел деньги на банковском счете, а дом Лейберов был застрахован на полную его стоимость.

– Меня предупреждали… – то ли всхлипнула, то ли вздохнула миссис Литтл. – Лучше уходите, сэр. Я очень вас прошу: уходите.

На ее лице напряженная работа мысли постепенно сменялась полным отчаянием.

– Вы боитесь Джона Паяльную Лампу? – доверительно спросил Тони.

– Оставьте меня в покое, я ничего не боюсь! – чуть не выкрикнула она. – Уходите, слышите? Я ничего не знаю! И не собираюсь с вами разговаривать!

Если бы дверь открывалась внутрь, она бы точно захлопнула ее у Тони перед носом… И он отступил на шаг, чтобы позволить ей это сделать. Хлопать дверью миссис Литтл не стала, холодно попрощалась, прикрыла дверь потихоньку – Тони расслышал торопливые удаляющиеся шаги и прорвавшиеся наружу рыдания.

Кухарка Лейберов знала и понимала гораздо больше, чем наивная мисс Флаффи, – и не о преступлении Джона Паяльной Лампы, а о том, почему это преступление произошло. Возможно, ей в самом деле было чего опасаться. «Меня предупреждали»… Не пугали, не угрожали – предупреждали. Джон Паяльная Лампа пришел к Лейберам в тот день, когда у прислуги был выходной, как поступал и в предыдущих случаях. Если он считал, что кухарка слишком много знает, почему выбрал именно этот день? Предыдущие убийства исключали совпадение.

МИ5 тратит сумасшедшие деньги на то, чтобы информация о Потрошителе оставалась слухами и домыслами… И если миссис Литтл сообщит прессе о связи между преступлением на Уайтчепел-роуд и Потрошителем, вряд ли это понравится Секьюрити Сервис. Впрочем, солидные газеты этого просто не опубликуют, а желтым листкам никто не поверит. Выходит, у МИ5 нет никаких причин убивать кухарку. Но и болтать ей тоже никто не позволит – убивать необязательно, довольно припугнуть.

Почему слова о банке Ллойда она посчитала откровенной ложью? Потому что Тони не похож на служащего банка? Скорей всего. Его внешний вид пристал газетчику, а не «белому воротничку». И все же оставалось сомнение: она обратилась к Тони «сэр» – не сочла его ровней себе, а прислуга обычно тонко чувствует, кто к какому социальному слою принадлежит. Интуитивно.