Глава XVII
– Я хочу поднять… Э, пожалуй, допить этот кувшинчик за то, чтоб сегодняшний бесконечный день наконец-то закончился! – очередной глоток противного вина покатился по пищеводу, уничтожая, как мне хотелось верить, последствия проглоченной речной водички. Как приговаривал дед, ссылаясь на опыт военных медиков: «Красные глаза не желтеют». Порой выдавалась альтернатива «Зато дезинфицирует». Присказки, для меня, звучали забавно, так как ни к армии, ни уж тем более к медицине дед никакого отношения не имел. Но свою реакцию проявлять не стоило, поскольку фразочки употреблялись им как правило в злобно-саркастическом настроении, в качестве комментария к новостям или к социальным проблемам. В конечном итоге, для нас с бабушкой они стали некими синонимами плохого настроения, что, безусловно, соответствовало моему текущему взгляду на жизнь. Собственно, трудно представить, чтоб кто-нибудь на пустой желудок, сидя голым задом на земле в неизвестной точке планеты, да еще без малейшего понимания происходящего испытывал бы брызжущий радостью оптимизм.
Нет, сам по себе оптимизм вещь необходимая. Особенно в боевых условиях. Именно поэтому я целенаправленно активно занималась самовнушением. Сначала готовясь к штурму кресельной башни. Потом заставляя себя радоваться выходу на поверхность. И тем что отбилась от бандитов. И наводнению, потому что следы «заметет». И чертовому обрыву, на котором только чудом не сломала шею, поскальзываясь и кувыркаясь…
Но, может быть, уже на сегодня хватит? Кто-то там наверху может уже закончит изгаляться надо мной?
Невольно подняв голову, я посмотрела на висящее над деревьями солнце. До него мои возмущения-переживания не долетели. Хотя, что с него взять. Светит, греет, мои развешанные по кустам пожитки сушит… Из меня выскочил невольный смешок, тут же обозванный реакцией пустого желудка на алкоголь. Пусть так. Но я вряд ли даже в кристально трезвом состоянии удержалась бы от смеха, если б взглянула на себя со стороны. А если бы каким-то чудом появилась видеозапись моего скоростного спуска нагишом от вершин до глубин с мешком в руках, то, наверное, своим ржанием распугала бы всех медведей и бандитов.
Плохо только, что «продукты» намокли. Но их все равно немного, а дезинфекция винцом придает им особый вкусовой колорит. Жаль осталось всего… я бросила взгляд на расстеленную салфетку… одиннадцать – так себе цифра, да и закусить мерзкий привкус алкогольного пойла нужно. Так что осталось всего десять штучек сладких лепестков. Завтра нужно будет что-то придумывать с едой. А сегодня усталость все же сильнее голода. Да и по лесу голышом я бегать больше не собираюсь. Такой экстрим не для меня. Потянувшись, я случайно зарылась рукой в сухой слой прошлогодней листвы. Вспомнились огромные багряно-желтые «стога» выраставшие в парке осенью. Отец всегда разрешал мне маленькой прыгать по этим кучам. Мама сердилась, но он твердо верил, что этот опыт бесценен. Поэтому в погожие осенние выходные папа специально водил меня «пинать осеннюю листву». Потом я подросла и уже ходила гулять не с ним, а с подружками. Купание-валяние в листьях ушло в прошлое. Но мою любовь отец теми прогулками заработал на всю жизнь. Даже если он и относился ко мне как к ответственности.
Пьяно-размягченные мысли покрутились еще немного вокруг теплых воспоминаний детства, пока не набрели на вполне очевидную идею организовать себе сухое уютное ложе из прошлогодней листвы. Энтузязизм искранул, и я бодренько принялась за реализацию плана, «сграбив» в кучку то, до чего смогла дотянуться, не сходя с места. Результат вышел более чем скромный. Тогда мне пришло в голову встать и поискать рыбные… то есть лиственные места. Поскольку деревья чуть ли не вплотную подступали к обрыву, то вполне естественно, что мое внимание устремилось в лес. Сначала я, не заходя вглубь, хотела просто сгрести ножкой от стола стожок для переноски. Но дело не пошло. Мой инструмент жестоко калечил будущую постель, превращая ее в ни на что не годную труху. Сбор же по листику даже не рассматривался… Моветон.
Остановившись, я потерла себе лоб, словно порылась в лексических запасах. Определение «моветон» отсутствовало18, зато присутствовало ощущение, что ляпнулась чушь несусветная. Мозг вздохнул и поправился: «Собирать по листику – это в лом». И я с ним согласилась, решив отыскать сразу большую кучу.
Однако первым отыскался трухлявый пенек. Причем, зараза, так замаскировался, что я дважды пыталась подхватить кучку, прежде чем догадалась разгрести верхний слой и обнаружить неподъемный сюрприз.
Номером два в моих поисках стал муравейник. Разорять его я не стала, хотя и обвинила подлом подлоге.
К запримеченному третьему кандидату на мою постель я решила подкрасться незаметно. Чтоб не вспугнуть удачу. Сначала от дерева к дереву, потом на четвереньках через заросли папоротника… А потом… до меня дошел запах горя, отчаянья на фоне материнской любви.
Я замерла, приподнявшись над зарослями. Теперь, когда шорох листвы под ногами не заглушал тишину леса, до меня донеслись тихие всхлипывания. Смесь жалости и любопытства подтолкнула вперед. Внезапно проснувшаяся осторожность несколько приумерила прыть. Мысль «А оно мне надо?» тут же в очередной раз попыталась сцепиться с «Пройдешь мимо ты, пройдут мимо тебя». Но донесшийся слабый запах чего-то необыкновенно прекрасного, волшебного мгновенно перебил брожение в мозгу. Он магнитом потянул к себе. И я не сопротивлялась. Шла как крыса за дудочкой… Однако в отличие от сказочных грызунов полного отупения все же не случилось, поэтому на полянку, откуда доносились звуки-чувства, я выскакивать не стала, предпочтя для начала понаблюдать со стороны.
Шуршаще-хрустящая под ногами листва попыталась выдать меня с головой, но мне пришла в голову замечательная мысль останавливаться после каждого шага и двигаться дальше только после того как досчитаю до пятидесяти. На третьем шаге счет сократился до двадцати, на пятом – до пяти, но медленно. А дальше лес кончался. Точнее, оставалась пара молоденьких деревьев, за которыми угадывалась сидящая фигурка. Присев на корточки, я осторожно пригнула мешающую веточку, но она внезапно треснула. Очень тихо, но человек, сидящий на поляне, вздрогнул и обернулся.
Обернулась. Молоденькая девушка, почти девочка, боязливо вглядывалась в окружавший ее лес. И она была не одна. Она кормила грудью ребенка…
Я замерла… нет, окаменела… не то… Растворилась! Просто растворилась в нахлынувших на меня эмоциях. Я чувствовала маму, малыша и чувствовала их связь. За прошедшие годы своей чуйности мне приходилось ощущать эмоции маленьких детей и их родителей. Да с той же Ривкой и ее дочкой мы встречались регулярно, когда они приезжали к Валеркиным родителям. С другой стороны, я ни разу не видела, как она дочку кормит… Боялась обзавидоваться. Все же, как бы хорошо не относился к человеку, тебя все равно корежит, когда он исполняет твою мечту. Вот и не видела, точней не нюхала, ни разу такого эмоционального контакта. Именно контакта, а не единения, поскольку эмоции от мамы хм… с молоком переходя к младенцу трансформировались… Наверно это можно было бы назвать эмоциональным насыщением, если б запах не подсказал, что они возвращаются к маме, умножая то, что она отдает. Какой-то волшебный круговорот. А может резонанс. Но определенно волшебный…
И разрушенный в один миг грубым мужским криком. Я вздрогнула, только сейчас заметив нового персонажа на поляне. Девушка зарыдала, вместе с ней заплакал отнятый от груди младенец. Мужик же, не торопясь, подошел вплотную, сказал что-то и, нагнувшись, влепил девушке пощёчину. Плача стало больше, но мужской гогот был громче. Он что-то забасил непонятное, но явно грубое, и я с некоторым удивлением поняла, что язык совершенно не знаком.
Мысли, оторвавшись от происходящего, в очередной раз попытались безуспешно построить мостик в прошлое. Логика, слегка тормознув, все же подсказала, что на просторах родины очень много разных народов и народностей и у каждого свой язык. Так что не стоит торопиться, рассматривая версию заграничного путешествия.
Тем временем резкие ароматы эмоций на поляне вернули меня из великих дум на землю. Малыш, покинув руки мамы, лежал прямо на земле и теперь не плакал, а чуть слышно поскуливал, жалуясь на незаконченный обед. Его возмущения оставались без внимания, поскольку его мама была занята руками «большого дяди». Она не плакала вслух, но…
«У нее же молоко пропадет!»
«Как пропадет?»
«С испугу пропадет! Это ж все ментальное. А ей страшно. Ты что не видишь? СТРАШ-НО!»
«Страшно?» – в некой растерянности я втянула эмоциональный окрас на поляне. Девчонке не было страшно, она просто вопила от ужаса. А мужик… он просто упивался ее состоянием и хотел еще больше усилить его. А уж какие оттенки похоти бурлили в нем!
«Опять!» – взорвался криком мой мозг.
«Опять!» – полыхнула по нервам ярость.
– Опять! – заорала я, чувствуя, как каждая клеточка тела выплескивает ненависть.
Не знаю, услышали ли мой вопль на поляне, но вот отреагировать на него никто не успел. Я словно телепортировалась из леса за спину к бандиту. Ножка стола прочертила молнейносно-свирепую дугу, окончившуюся в основании черепа насильника, и тяжелое тело обрушилось на хрупкую девушку.
Одновременно откуда-то со стороны раздался совершенно дикий крик и в меня ударил мощный запах чужой ненависти. Поворот головы. Вот он. Седая борода как будто обгрызена по периметру. Голова плешивая, редкие остатки волос затянуты в сальный хвостик сзади и весь облик какой-то потерто-побитый, весь как антисоциальная реклама. Но, несмотря на это мужик выглядел крепким, и его ярость неслась, общая совсем нешуточные проблемы. А тут еще у ног дернулось тело первого. Сейчас встанет и… Нет, нужно чтоб не встал!
Резко с разворота запускаю ножку в старика… Городки мне всегда импонировали, хотя играла я в них раза три за всю жизнь… Хруст, с которым деревяшка встретилась с коленом бегущего, буквально на долю секунды опередил оглушающий грохот выстрела… «Так у него еще и ствол есть!» Пуля вздыбила земляной фонтанчик в метре от меня, а сам стрелок покатился с воем кувырком по земле. Явно выведен из игры и пока не опасен. А вот первый опять пошевелился, падаю ему коленями на поясницу… Звучит как перелом… И голова как под очень странным углом повернута… Вроде, хана скотине.
Еще один выстрел. Я словно увидела пролетевшую мимо пулю. Опять поворачиваюсь к старику. Крепкий, гад! Лежит на земле и целит в меня. Не успеваю среагировать… Мир сузился до черной дыры ствола. И ничего нет, кроме злобы, проклятьем несущейся в стрелка.
Щелчок. Осечка? В его глазах страх? Еще щелчок. Что обойма кончилась! Взрываюсь яростью и бросаюсь к гадине. Сейчас узнаешь что такое страх!
Но не успеваю… Застывшая гримаса ужаса, стекленеющие глаза и правая, невооруженная рука, прижатая к груди… Еще один левша?
На всякий случай, как учил Эйри, наступаю на руку и выдираю пистолет из пальцев старика, подозрительно похожего на мертвеца. Пистолет – увесистая махина с круглым барабаном. То есть это наган или револьвер, а может, кольт. Понятия не имею, чем они отличаются. Может даже это все одно и то же. Во всяком случае, в фильмах они все выглядят похоже. А в жизни мне пока везло не сталкиваться с этим чудом техники. Почти не сталкивалась: Эйри приносил как-то муляж на тренировку, показывал, как хватать, чтоб не дать выстрелить. А еще показывал как им сподручнее бить. Я посмотрела на лежащее тело. Надо все-таки уточнить, мертв он или нет.
Держа правую руку наготове для удара, переворачиваю незадачливого стрелка на спину. Левая штанина окровавлена, и нога повернута весьма неестественно. Я совсем не медик, но там похоже весьма неприятный перелом. Не думаю, что кто-то с такой травмой смог бы так натурально притворяться трупом. Однако на всякий случай, я сунула руку в ворот его рубашки проверить пульс на шее.
Пульс не нашла, зато подцепила пальцем и вытащила на свет веревочку с явно женскими колечками и сережками. Большей частью без камешков, узкие и широкие, с завитушками и без, ужасно замызганные, можно даже сказать засаленные, они были словно свидетельства загубленных жизней. Вот ей богу, если б эта скотина не была мертва, наверно добила бы. Отпустив печальную связку, я вытерла руки о рубаху мертвеца. И тут мене на глаза попалось ну очень своеобразное колечко. В первую очередь к себе приковывал внимание довольно крупный черный камень. Я никогда не видела черных алмазов, но мне кажется, это был он. Металлические захваты, удерживающие его, закручивались в черную спираль вокруг центрального камня и потом переходили в само кольцо, покрытое… Хм… сначала показалось, что металл покрыт черной эмалью, но взяв в руки тонкий ободок, обнаружила, что это мелкие камешки. Можно сказать пыль, но уложенная так, словно колечко покрыто чешуей. Даже представить страшно какая кропотливая титаническая работа была проделана для создания этого шедевра. Прямо зуд в пальцах от желания примерить такое чудо. Что в принципе странно, так как у меня с колечками отношения не складывались. Обычно доступное скуднообразие четко разделялось на три категории: не нравится, не нравится, как сидит на руке и просто не тот размер. Практически единственное исключение – колечко, которое я подарила Валерке для Ривки. Его я выбирала целенаправленно, и оно очень мило смотрелось на моей руке. Но после Евгения… Видя его на Ривкиной руке, я испытывала какое-то чувство очищения, что ли, и кажется, полностью охладела к кольцам… Но видимо, только «кажется», так как внезапно поняла, что оставить кольцо в связке я просто не смогу. Мне нужно хотя бы его примерить. Просто убедиться, что мне не подходит. Пальцы заскользили по веревочке в поиске узелка и наткнулись на маленький карабинчик. Подцепить ногтем крохотный рычажок и украшения осыпались глухо звякнувшей кучкой, оставив меня наедине с черным великолепием. Оно село на безымянный палец как хрустальная туфелька на ногу Золушки. И самое странное, мне понравилось, как оно сидит на руке… если б не слой грязи, не упоминая уже о такой мелочи как маникюр.
Как говорила бабушка: «Одевать украшения на необработанную руку – себя не уважать», – и, глядя на свои пальцы, я была с ней как никогда согласна. Однако у меня не хватило духу расстаться с кольцом. Глаза отыскали веревочку, лежавшую на груди старика вместе с остатком ювелирной коллекции. Одеть ее себе на шею? Меня аж передернуло от брезгливости. С другой стороны не все части тела такие чувствительные… И кольцо на веревочке украсило мое левое запястье.
Правую же руку солидно утяжелил другой трофей – револьвер. Пожалуй, мне не помешала бы какая-нибудь портупея для ношения этого железного монстра. Я еще раз оглядела лежащее у ног тело, пытаясь понять, где и как он таскал свое оружие, и тут внезапно в голове вдруг взорвалось осознание происходящего.
Я мародерствую.
Я только что искалечила и до смерти напугала человека, и теперь со спокойной совестью занимаюсь мародерством.
По всему телу прошла дрожь и я, сильно покачнувшись, едва не упала на пятую точку. Мелькнула отстраненно циничная мысль, мол, похоже, за «спокойную совесть» переживать не стоит, но она была такой же радостной, как пир во время чумы. В душу, словно помоями плеснуло, перехватило дыхание, и слезы отыскали свой путь к глазам. Нет, это не было сожаление-раскаянье по убиенному. Душу защемила та легкость, с которой мое естество отреагировало на очередное убийство. Еще сегодня, всего полдня назад, меня буквально выворачивало после смертельной схватки с врагом, а сейчас спокойно готова «пройтись» по карманам свеженького труппа.
Что во мне изменилось? Усталость? Пресыщенность приключением? Кувшинчик дрянного вина?..
Ой!..
Слезы как-то мгновенно просохли, убрав ком в горле. Прошедшая по мозгам искра в купе с воспоминанием о выслеживании кучки листьев, подсказали, что опустошение красного кувшинчика совершенно не стоит сбрасывать со счетов.
В принципе до Валеркиных поминок у меня с алкоголем складывались довольно уважительные отношения. Я его не чуралась, но пила понемногу и, как правило, не крепкое. А он со своей стороны слегка раскрепощал, но границы не сносил и позволял остаться может и не совсем в трезвом уме, но уж в твердой памяти точно. А тут и агрессия бешенная… Оправданная, но бешенная. И с памятью не чисто… И… кажется, я упускаю какую-то деталь… воспоминания о схватке, раскручиваясь в обратном порядке, словно кадры кино замелькали перед глазами…
Вот оно!
Голос. Я точно слышала чей-то голос. Знакомый голос. Голос того, кого знала очень близко. Кому доверяла, возможно, сильнее, чем себе самой. Голос человека, которого больше нет. Валеркин голос.
Конец. Шиза пришла.
Мозг вздрогнул и заплакал. Потом вздрогнул еще раз и осознал, что плачет не он.
Ребенок!
Я метнулась к лежащему посреди травы на грязной рваной тряпке полуголому карапузу, громко выражающему свое искреннее возмущение происходящим. Или непроисходящим.
В некой растерянности я оглянулась в поисках его мамаши… и обнаружила ее неподвижной, придавленной тушей бандита.
От испуга, что в горячке боя малыш остался сиротой, меня бросило в холодный пот. Отбросив ненужный пистолет, я попыталась скинуть с девушки труп. Однако тот был так тяжел, что у меня элементарно не хватило сил. Наступившая растерянность, поносившись по мозгозакоулкам, наткнулась на «обратный» вариант: выдернуть жертву из-под груза.
Сначала смена подхода принесла мне радость, так как, подхватив безвольное тело под руки, я почувствовала, что она все-таки жива. А вот потом, спустя несколько дерганий туда-сюда, выяснилось, что ее пальцы вцепилась мертвой хваткой в одежду бандита.
И все это под постоянно усиливавшийся плач малыша.
Наверно новый виток его криков придал мне сил, и парочка перевернулась. Теперь она была сверху, но по-прежнему без сознания.
Тут уже мои нервы не выдержали, и я взялась за успокоение ребенка. Ну как «взялась» – на ручки взяла. Не помогло. Но…
Его кулачки уперлись в мою голую грудь, вызвав восторженную бурю в душе. И кривящийся в негодовании ротик оказался так близко. И мне стало казаться таким правильным и естественным покормить малыша… Ну как пустышку дать, что ли. Чтоб успокоить…
Однако небольшой совестливый червячок грыз мыслью, что в моих руках хоть маленький, но человек, а не игрушка для исполнения желаний-хотений…
Я забалансировала на тонкой грани. С которой меня сбросила вспышка боли. Маленькие пальчики ухитрились ухватить за один из моих многочисленных синяков. Блажь рассеялась и…
«Да у него животик наверно пучит».
У меня задрожали руки. Опять! Не показалось!
«Осторожней, дура! Ребенка уронишь!»
Может если не обращать внимания, оно уйдет…
«Идиотка! Ты же сейчас грохнешься! Сядь лучше!»
Я бухнулась на пятую точку, стараясь полностью подавить мозговую деятельность – может тогда уйдет.
«Ленка! Червоточинка! Да что с тобой происходит? У тебя словно в мозгах не в том месте перемкнуло. С тобой все нормально?»
Я не знала плакать или смеяться: шизофрения интересуется в порядке ли у меня с мозгами.
– Полный капец, – невольно констатировала я вслух.
«Слава тебе! Заговорила…» – в голосе слышалось явное облегчение. Пожалуй, все же комичного больше. И еще это Валеркино «Слава тебе богиня! Слава тебе!» Такая тихая теплая ностальгия, от которой губы растягиваются в грустную улыбку, а на глазах собираются слезы.
«А понял! Ты думаешь, что сходишь с ума! Типа голоса в голове. Спешу тебя расстроить – не в этой жизни. Я по-прежнему твой паладин и по-прежнему стою на страже твоих интересов. А значит, никакие шизики здесь не заведутся. Слушай, может, успокоим пацана, а потом спокойно разберемся, шиза я или нет? Ведь все мозги заорал».
С этим трудно было не согласиться, но отвечать… Извините.
«А! Ты видимо решила, что разговаривать с шизой, только ухудшать ситуацию. Как в «Beautiful Mind»? Понятненько. А если мои рекомендации разумны? Все же опыта общения с грудничками у меня побольше будет. А?»
В этом голос был прав. Опыт общения с младенцами у меня практически отсутствовал. Мамина дочурка находилась далековато, а вот с папиной не сложилось. Хотя правильней сказать, с мачехой не сложилось: от нее такой запах ревности шел, что в их квартиренку я могла войти только, стиснув зубы. И то очень ненадолго. Так что от дельных советов по обращению с грудничками, я б отказываться не стала.
«Тогда возьми малыша вертикально… – выдал указание Валеркин голос, совершенно правильно истолковав мое молчание, – Положи себе его на плечо. Прямо животом. Клади, не бойся. Можно по спинке легонько постучать…»
Бёрпп! Мне на спину упала небольшая теплая лепешка.
– Его вырвало!
«Не 'вырвало', а 'срыгнул', – много знающим менторским тоном поправил меня Валерка, – совершенно нормальное дело для грудничка. Вот видишь, успокоился».
Тут я почувствовала, как по мне зажурчало еще одно совершенно обычное дело для грудничка. Первая резко-инстинктивная реакция – убрать это счастье от себя подальше. Но тоненькая желтая струйка стала подниматься к лицу. Спасаясь, я рывком вернула ребенка «на место»…
«Один мой знакомый многодетный папаша говорил, – снова завещал голос, – что основное отличие между младенцами мальчиками и девочками в том, что первые могут замочить намного больше чем…»
«Иди ты знаешь куда…»
Пюу-ук!
– Ох, нет! – я, опять же рывком, отстранила от себя младенца, но все же оказалась недостаточно быстра и пальцы правой ноги украсились тошнотворной «детской неожиданностью».
Валерка заржал как лошадь. Нет, как табун лошадей.
Ребеночек тужился и излучал удовлетворение процессом.
А я… Мне нужна была мать этого чуда! Срочно!