– Даю тебе последний шанс, паскуда, – низким, чуть более уравновешенным, но всё ещё плачущим голосом поставила я ему условие. – Тот самый, о котором ты так просил. Говори, где она и что ты с ней сделал. Иначе свои мозги будешь с бордюра соскребать. Мне терять нечего.

Опустошённый Ягелев закрыл глаза, горько всхлипнул и, скользнув спиной по кирпичному фасаду, приземлился на корточки. Он прикрыл голову руками и с силой сжал пальцами лицо.

– Я не хотел… – виновато заскулил он, раскачиваясь на месте то вперёд, то назад. – Я не думал, что так может случиться…

– Чего?! – я теряла остатки своего терпения и с каждой секундой всё больше приближала палец к спусковому крючку. – Чего ты не хотел?!

– Она пришла после школы, – продолжал реветь Ягелев. – Постучалась в ворота.

Всё утро я чувствовал себя ужасно паршиво, еле держался на ногах. Бабушка даже разрешила остаться дома и не идти на уроки, хотя родители, конечно, прибили бы, если б узнали. Полдня провалялся в постели, потом помогал по хозяйству – переносил закрутки на зиму из кухни в подвал. Под вечер бабушка ушла по делам, а мне нужно было собираться на соревнования. И когда я уже готовился выходить, в калитку постучались.

Я очень удивился, не ожидал её увидеть. Даша стояла на пороге, лохматая, немного взволнованная, но очень решительная. И по взгляду её я понял, что ничего хорошего от этого визита ждать точно не стоит.

– Могу войти? – спросила она, как-то настороженно глядя на меня исподлобья.

Я немного растерялся, но, в конце концов, отошёл в сторону, пропуская её вперёд. Даша вошла осторожно, почти на цыпочках. Держалась прямо, потирая ладонями предплечья. Я поймал себя на мысли, что волнение ей к лицу. Она стояла в смятении, несмотря ни на что такая прекрасная и чистая, такая, как никто другой на свете, пожалуй. Даже собака не залаяла при её появлении. Я загляделся, как всегда, не сразу поняв, что она уже минуту осторожно машет ладонью перед моим лицом, пытаясь привлечь к себе внимание.

– Нужно серьёзно поговорить, Тём, – начала она, когда я, наконец, пришёл в себя. – Думаю, ты и сам понимаешь, о чём.

Я знал. Знал, но боялся даже подумать об этом. Прожить этот очередной «серьёзный» разговор, с одним лишь отличием от всех остальных: я уже понял, что наломал дров, и она, кажется, об этом догадывалась.

– Ты про уроки? – я попытался увести тему, но получалось это из рук вон плохо. Неудивительно – времени на раздумья оставалось немного. – Да, я не очень хорошо себя чувствовал, но уже гораздо лучше. Мне приятно, что ты волнуешься…

– Я не волнуюсь, – перебила она резко, одним движением подняв на меня голову и взглянув своим проницательным голубым взглядом. – Хватит себя обманывать, ты прекрасно всё понял.

Я нервно сглотнул, ощутив, как по спине проходит холод. Пытался держаться особняком, даже сцепил руки на уровне торса. Смотрел на неё со всей серьёзностью, давал понять, что слушаю, хотя мысли мои, на самом деле, мешались в кучу.

Даша молчала в нерешительности некоторое время, словно обдумывая каждое слово. Глаза её бегали туда-сюда, зубы нервно прикусывали губы. И я ничего не говорил. Стоял на месте, наблюдая за каждым её движением, каждым мускулом на её лице. И было мне не по себе, потому что в глубине души я догадывался, чем всё это кончится.

– Так не может больше продолжаться, – выпалила она, наконец, резко разжав руки и обернувшись на меня. – Ты вправду не понимаешь, что своими выходками только сильнее меня отпугиваешь?

– О чём ты? – я говорил с ней спокойно, не выражая ни удивления, ни насмешек.

– О том! – Даша сказала это на глубоком выдохе, глядя мне в глаза.

Дыхание у меня спёрло, голова похолодела. Она смотрела на меня, свирепо, беспощадно. Напуганная и разозлённая. Такая, какой я никогда прежде её не видел.

– Я всё знаю, Артём! – она часто моргала, точно сама пыталась успокоиться. – Я понимаю тебя и твои чувства. Я уважаю твою любовь ко мне, но принять её не могу. Пару раз мы с тобой уже об этом говорили, и ты обещал, ты клялся, что всё понял. Умолял меня позволить тебе быть хотя бы моим другом. И я тебе поверила. Я поверила в то, что если я на самом деле тебе нравлюсь, ты не будешь делать глупостей. Но что же по итогу?

Я молчал, не в силах подобрать нужных слов. Не знал, что ей сказать. Боялся спугнуть, а может – просто слабак.

– Я не хочу и никогда не хотела с тобой ссориться, – Даша мотала головой, не сводя с меня глаз. Голос её дрожал, и говорила она быстро, на эмоциях, точно боялась, что если замолчит – заговорить снова уже не сможет. – Я столько раз давала тебе шанс исправиться, я даже перед Асей тебя защищала. Но то, что ты сделал не входит уже ни в какие рамки.

Я не стал уточнять, чего же такого я сделал. Боялся услышать это. Боялся удостовериться в том, что всё это был не сон, не жуткая картинка в книжке со страшилками, а самая что ни на есть реальность, жестокая и правдивая.

С каждым словом Даши тело моё всё больше обкладывало льдом, но внешне я никак не давал ей понять, что мне страшно. Одно неловкое движение, неверный сигнал мимики – и она всё поймёт, догадается, и тогда я точно буду беззащитен как котёнок.

– Я боюсь тебя, Тём, – серьёзно сказала Даша, прикрыв глаза, после некоторой паузы. Говорила она тихо, почти шёпотом, и скорее от усталости, чем от страха. – Ты по-настоящему меня пугаешь. До ужаса, до боли в горле. И это последняя капля.

Она раскрыла веки, и я почувствовал, как задрожал всем телом.

– Если ты ещё хоть раз приблизишься ко мне или моему дому, – ледяным тоном прошептала она. – Я обращусь в полицию.

Я ей не поверил.

– Не обратишься, – сказал я низким спокойным тоном.

Уже было развернувшаяся ко мне спиной, чтобы уйти прочь, Даша остановилась. Обернулась на меня, смерила испепеляющим взглядом, полным обиды и отвращения. Горько усмехнулась и хотела уже идти, но неожиданно для самого себя, я резко схватил её за запястье.

Даша вздрогнула и отпрыгнула в сторону. Затряслась, как ягнёнок, загнанный волком в тупик, залепетала что-то невнятное, одним сплошным потоком. Но я не слышал. Глаза мне застила белая пелена.

– Я не хотел, – Ягелев повторил это в очередной раз, когда я стояла в паре метров от него с ружьём в руках, и повесил голову. – Я и сам испугался, Начал хватать её за руки, умолять остаться, дать мне шанс. Её тон становился всё жёстче, и тогда она сказала, что знает, кто пробрался к ней домой посреди ночи, указала на синяки на моей руке!

Он резко закатал рукав и показал мне свой локоть с почти зашей ссадиной и едва заметным ушибом.

– Она стала злиться, кричать. Говорить гадости. Она истерила, размахивала руками и говорила такие обидные вещи, что я стал чувствовать, как злость закипает внутри всё сильнее. Раньше я всегда справлялся с эмоциями, прятал их внутри, как учили родители. Не показывал ни обиды, ни ненависти, ни страха. Со всеми был вежлив и учтив, особенно с ней…

Вдруг он поднял голову, взглянул на меня испепеляюще.

– И чем она решила отплатить мне?! – крик его срывался на плачь, я видела, как почти поседевшие волосы на его голове становятся дыбом. – Отказом?! Криками о том, как ненавидит, и видеть меня не хочет?! Вопила, как истеричка: «Никогда, Артём! Никогда мы с тобой не будем вместе! Как бы тебе не хотелось, как бы не мечталось! Я никогда, никогда, никогда, никогда не полюблю тебя!»

Ягелев вдруг спрыгнул с крыльца и, не сводя с меня своего дьявольского, полного злобы взгляда, стал медленно надвигаться. Я слушала его, и ужас постепенно парализовал моё тело. Руки, держащие охотничье ружьё стали медленно опускаться, а сама я – пятиться назад.

– Я вдруг почувствовал, как сильно ненавижу её! – глаза его налились кровью, и страх от одного только вида такого Ягелева ударил по мне как ледяное лезвие. – Ненавижу эту маленькую дрянь, которая сначала дала мне смысл, надежду на то, что всё может быть иначе. А потом отняла её. Жестоко. Подло. Без капли сожаления.

Я пятилась назад, лихорадочно сжимая ружьё одними пальцами, и с каждым шагом всё отчётливее слышала запах удобрений. По мере моего приближения к пристройке, он становился ярче и сильнее, пока я не поняла вдруг, что это не псина и не садовый перегной. Это запах гнили.

– Ты не понимаешь, – шипел теперь он. – Это зависимость, одержимость. Это как покурить однажды для снятия стресса и больше не найти в себе силы бросить. Всегда, сколько себя помню, я держал себя в руках. Терпел, страдал, выслушивал всё, что мне скажут! Глотал каждое слово, каждое унижение! Но теперь не смог совладать со всем, что копилось внутри долгое время. Со всем, что не находило выхода столько лет.

Я замерла возле двери в сарай, не в силах больше шевелиться. Деревянные пальцы выронили ружьё, и оно с грохотом ударилось об асфальт. Растрёпанный, разъярённый, словно чёрт, Ягелев переступил через валяющийся на земле заряженный огнестрел и подошёл ко мне. Он прижался вплотную к моим трясущимся на груди рукам, взглянул мне прямо в глаза.

– Хочешь знать, где твоя подруга?.. – он сказал это тихо, мне в самое лицо.

Я затряслась, не зная, что отвечать. Тогда он схватил меня за подбородок, впервые прикоснулся ко мне своей горячей потной рукой, до боли сжал челюсть и рывком поднял свою голову выше.

– Хочешь?! – Ягелев рявкнул так, что сердце моё чуть не остановилось.

В испуге я зажмурила глаза. Поджав губы, глотая слёзы и всхлипы, я быстро закачала головой. Мгновение Ягелев молчал, по-видимому, разглядывая меня, словно никогда раньше не видел. Затем, резко схватил за предплечье, с силой сжал так, что я взвизгнула. Тряхнул, словно тряпичную куклу, и развернул лицом к двери сарая.

– Тогда смотри, – прошептал он мне в самое ухо и раскрыл хлипкую деревянную дверцу настежь.

Резкий запах гнили ударил мне в ноздри, и я едва не потеряла сознание от этого жуткого смрада. Сделав над собой усилие, распахнула глаза, и предо мной возникла крутая лестница в тёмный подвал, предназначенный для закруток на зиму. Тусклый мигающий свет жёлтой лампочки мигал где-то там, внизу. Он освещал маленький погреб, деревянные полки и лежащее на бетонном полу окровавленное тело. Оно было завалено осколками попадавших со стеллажей стеклянных банок. Ученица 11 «А» класса, моя лучшая подруга и единственный по-настоящему дорогой мне человек, Алексеева Даша.

Была мертва.

Леденящий ужас сковал всё моё тело, поднял волосы дыбом и покрыл кожу мурашками. Меня бросало то в жар, то в холод, и, глядя вниз, я не могла произнести ни слова. Чувствовала рвотные позывы, хотела сложиться пополам, а лучше – убежать без оглядки. Последним, что я успела увидеть, была тень Ягелева, замахнувшаяся на меня прикладом дедушкиного ружья.

Эпилог

Петли железной калитки заскрипели, а ворота издали жуткий гул, когда я вошла во двор, но никто этого не заметил. Солнце близилось к горизонту, озаряя пустынный двор бордовым светом, тихо шумела листва, где-то у соседей кричали дети. Прямо у крыльца Дашиного дома валялись брошенные садовые принадлежности, а протянутый от колодца зелёный шланг нещадно заливал водой бедную цветочную клумбу, смешивая её с грязью. Входная дверь была приоткрыта и из дома вылетала и раскачивалась на ветру белая кружевная занавеска. Уже в столь ранний час, свет в комнатах был включен, и из дома доносились неистовые крики – жуткая ругань Дашиных родителей.

Слышался громкий топот, брань и оскорбления, что-то падало на пол, отскакивало от стен, с грохотом билось на осколки. Они перебивали друг друга, и расслышать хоть что-то внятное было очень трудно. Хотя, по правде говоря, мне это совсем не было нужно. Я осторожно закрыла за собой калитку, направилась на задний двор, к ветхому сарайчику, потому что знала: если родители Даши снова ругаются, значит в доме её точно нет.

Я нашла подругу именно там, где и ожидала увидеть. Она сидела на крыше невысокого кирпичного здания, свесив ноги вниз и глядя вдаль, над чужими огородами, сквозь соседские дома. Одной рукой слегка придерживалась за край ребристого шифера, а в другой пальцами сжимала горящую сигарету. Изо рта её выходил лёгкий прозрачный дымок и таял в воздухе, пронизываемый закатными лучами.

– Привет, я подсяду? – тепло улыбнулась я, встав рядом и опершись локтём о кирпичную стену сарая.

Даша резко обернулась на голос, и её каштановые волосы рассыпались у неё на плечах. Увидев меня, она ласково заулыбалась, её чудесные веснушки заиграли на щеках в свете заката. Даша усмехнулась и свободной ладонью похлопала по местечку рядом с собой, на крыше.

Я ловко взобралась наверх по куче кирпичей и досок, сваленных в одну кучу возле сарая. Удобно устроилась на шифере рядом с подругой, а та выпустила очередной комочек белого дыма, кружащегося в воздухе.

– Снова куришь? – не без досады в голосе протянула я.

Она молча кивнула.

– Не надо тебе курить, – я печально вздохнула и качнула свешенными вниз ногами. – Вредно это. Привыкнешь – потом не отучишься.

– Сама знаю, – меланхолично поджала губы Алексеева и опустила сигарету чуть ниже, стряхнув с неё сгоревший пепел. – Брошу, как только папа с мамой помирятся.

– Думаешь, они помирятся? – осторожно осведомилась я и отвернулась в сторону, чтобы не встретиться случайно с ней обреченным взглядом.

Но Даша и не смотрела на меня. Она глядела на багряное небо, рыжие облака, рвущиеся всё дальше и дальше и прячущие за собой солнечный диск. Серый пепел опал вниз, догорев в пространстве, и Даша снова выпустила в воздух струйку сигаретного тумана.

– Нет, – грустно улыбаясь, цокнула она. – Уже нет.

Мы просидели с ней на крыше до наступления темноты. В полной, невероятно счастливой тишине, под громадным куполом августовского неба, в последних жарких лучах дня. Даша подтянула к себе ноги, широко раскрыла глаза и тут же прищурилась от света, прикрыла лицо ладонью. Почему-то улыбалась, и её детское личико заставляло и меня невольно поддаться какой-то непонятной радости. Даша смотрела на зелёные посевы, высокие кукурузные ветви и на пролетающих мимо чёрных птиц. Наверное, думала о родителях, об экзаменах, поступлении, о неудобном ребристом шифере и пачке сигарет, лежащих рядом. А я ни о чём не думала. Я просто хотела забыть обо всём и побыть с ней рядом. Чтобы она вновь улыбалась, ветер играл с её волосами, и моя лучшая подруга держала меня за руку, поглаживая тыльную сторону большим пальцем.

Я очнулась среди гула смешавшихся друг с другом звуков: чьи-то голоса, пиканье аппарата с мигающей красной лампочкой, шорканье тапок. По палате расхаживал переживающий отец, испуганная мать вжималась в дверной проём, а врач в белом халате сосредоточенно щупала мне пульс, иногда слегка поглаживая руку большим пальцем. Голова жутко болела и, еле разлепив веки от какой-то сонной усталости, я вяло простонала что-то нечленораздельное.

Меня забрали в больницу прямо со двора Ягелева, после того как вернувшиеся домой мама и братик обнаружили погром в доме и исчезновение целой стопки таблеток, в придачу с ружьём. На шум, поднятый моим визитом к однокласснику, соседи вызвали полицию, и наряд подоспел как раз вовремя: я лежала без сознания возле спуска в погреб, а прямо рядом со мной, на земле, сидел Ягелев. Он был весь красный, мокрый от слёз и пота, держал в руках заряженное ружьё. Хотел застрелиться, но не смог. У труса не хватило смелости.

Уже в больнице мне в срочном порядке промыли желудок: произошла передозировка успокоительными. Новость о сумасшедшей школьнице, едва не застрелившей собственного одноклассника, облетела весь город, и очень скоро уже весь район знал об этом. Дом Ягелева был оцеплен, на его территории организовали обыск, и в этот же день из холодного погреба, с зимними закрутками, в чёрном мешке вынесли ледяное тело несколько дней назад пропавшей без вести девушки – всю в крови, с проломленным черепом, мёртвую.

Пока бледную, слабую, трясущуюся от бессилия и ничего не соображающую меня откачивали в районной больнице, Артём Ягелев уже давал показания в участке. Сначала долго молчал, в ужасе смотрел в одну точку и ни на что не реагировал. Начал бормотать себе под нос что-то, нервно хрустел пальцами, бегал глазами по комнате.

– Я не хотел…

В конце концов, и он пришёл в себя после шока. Признался во всём, а потом сник. Закрыл голову руками и заплакал.

Тогда, после школы Даша пригрозила, что закричит, если он к ней приблизится, позовёт на помощь. Ягелев не послушал, стал хватать возлюбленную за руки, клясться в вечной любви, и всё повторилось снова. Напуганная Даша ударила его. Я размаху влепила своему преследователю пощёчину, и тут же одёрнула ладонь. Застыла в ужасе, не веря в то, что подняла на кого-то руку. Ягелев стоял напротив, с красной щекой и униженным, растоптанным достоинством, разбитым сердцем.

– Это и есть твоя благодарность?.. – прошипел он тихо, зло взглянув на девушку исподлобья.

– Тём, прости, я… – залепетала она, сжав руки у лица и быстро захлопав кукольными глазами.

– Ты такая же, как они… – пыхтел на месте Ягелев, сжав руки в кулаки. – Такая же чёрствая, холодная и жестокая. Гадина. Это ты во всём виновата.

Даша подалась было вперёд, протянула руку, и хотела коснуться его. Но, охваченный злостью, не в силах больше сдерживаться, он с силой оттолкнул её, ударил рукой в грудь. Девушка не удержала равновесие, полетела спиной в открытый подвал. Опомнившийся Ягелев попытался схватить Дашу за руку и поймать её, но было слишком поздно: девушка прокатилась по крутым бетонным ступенькам, ударилась о деревянные полки и рухнула на холодную землю. Стеклянные банки с грохотом попадали на тело несчастной и окончательно завалили её осколками. Черепно-мозговая травма. Моментальная смерть.

На опознание отец Даши не явился. Её мама плакала, моей стало плохо, и она удалилась из помещения, едва только успела в него войти. Лишь только я стояла смирно, глядя на безжизненное мёртвое тело подруги, в её закрытые распухшие синие глаза.

– Я не сдержала своё обещание, а ты – своё… – произнесла я одними губами. – Мы квиты.

Осознание пришло лишь дома. Когда я поднялась наверх, включила свет в своей комнате, посмотрела на задёрнутые рыжие шторы. Компьютер был выключен, вещи постираны и аккуратно разложены по полкам. Как всегда, пахло папиными книгами. Всё было по-прежнему, как всегда было раньше. И как раньше, на другом конце комнаты, в шкафу, в рамке стояло наше совместное фото с девятого класса. На ней мы как всегда улыбались, держа в руках розовые аттестаты.

Меня мигом охватили злость, тоска и отчаяние. В три шага я подбежала к полке, схватила фото и, замахнувшись, с силой швырнула его в стену. Рамка ударилась о поверхность и упала на пол, стекло треснуло и разлетелось вдребезги. А я вжалась в угол комнаты, забилась в истерике и что есть мочи испустила болезненный вопль, до кровавых следов царапая ногтями собственные колени.

Весь район ещё долго говорил о произошедшем. Глава администрации распорядился провести каждому классу нашей школы беседу с детским психологом. Я же, после вооружённого нападения на собственного одноклассника и попытки совершить самосуд, так просто отделаться не смогла: со мной и Ягелевым работал районный психиатр. К счастью, врач диагностировала мне обыкновенный нервный срыв, прописала какие-то таблетки, пить которые я даже не собиралась, и посоветовала меньше стрессовать. Пожелала удачи на экзаменах и благополучно отпустила.

Хорошему мальчику Артёму Ягелеву дали небольшой срок в исправительной колонии для несовершеннолетних. Экзамены он сдавал уже из неё, и все вокруг жалели несчастного мальчика, лишившегося любви всей своей жизни.

«Очень жалко, – читала я на очередном региональном форуме, в комментариях под скудно написанной статьёй по делу одноклассника. – Понятно, что убийца, но дай Господь ему покаяние и жизнь. Это не люди виноваты, а дьявол изувечил сознание наивных, которые отвергают Бога»

«Кается пускай общество, которое само порождает убийц и маньяков» – напечатала я в ответ комментатору и закрыла вкладку. С тех пор я больше никогда не сидела на интернет-форумах.

Я сдала экзамены, покинула ненавистный мне маленький городок с его отвратным населением, и начала новую жизнь. На новом месте, в кругу новых друзей и свежих интересов, мне почти удалось забыть ужас, пережитый в конце последнего учебного года. Я погрузилась с головой в учёбу, целиком отдала себя своей будущей профессии, поклявшись стать следователем.

И всё же, каждое лето, в августе-месяце, прямо перед началом учебного года я приезжала повидаться с семьёй. Мой маленький братишка совсем подрос, пошёл в школу. Мама с папой подумывали о том, чтобы продать дом и переехать, но пока это были только разговоры. Родители Даши развелись через несколько месяцев после её похорон, и мать её окончательно спилась. Я же приходила на кладбище, каждое лето, что приезжала в город, посещала её могилу, приносила цветы. Здесь всегда было тихо, по обыкновению одиноко и пустынно. Я могла часами сидеть на лавочке подле мраморного памятника с её фотографией, и думать о будущем, оставшемся так далеко в прошлом. Я вглядывалась в портрет, пыталась вспомнить, как же выглядит моя лучшая подруга, которая так не хотела, чтобы лето начиналось. Даша боялась одиночества, и вот теперь осталась совсем одна.

Мне было стыдно перед ней, в особенности потому, что я и вправду стала забывать черты её лица. Её весёлая улыбка, жесты и мимика – с каждым разом всё это таяло, утекало из моей головы, словно кровоточащие раны сами пытались затянуться. Я всё сопротивлялась, думала о ней, о её зелёных… нет, серых глазах?..

Однажды, когда я вновь пришла навестить свою лучшую подругу с гвоздиками в руках, я вдруг издали заметила тёмную фигуру, сидящую подле могилы Даши. То был высокий подтянутый молодой человек, весь одетый в чёрное. Он склонился над могилой моей покойной подруги с какой-то книжкой в руках, читал вслух стихи Бродского, и у ног его лежал маленький букетик полевых цветов. А мимо проходили люди, пришедшие на могилы своих родственников, печально утирали слезинки с собственных глаз платочками, и приговаривали вполголоса:

– Ах, какой хороший мальчик.