– Вы же врачи!
– Точно определить степень повреждения можно только после рентгена, а его у нас в глазах пока не установили. Да и предпринимать некие действия будучи выпимши – не профессионально. Гипса с собой как ни странно мы в казино тоже не прихватили. Еще вопросы?
Парень велел суетящемуся администратору вызвать карету Скорой помощи и попросил коньяку для всех, раз уж заведение так настроено нас угостить. Тот угодливо закивал и вскоре перед нами появилась и бутылка и четыре рюмки. Парень разлил в три из них, строго сказав, что мне, после обезболивающего пока лучше воздержаться от спиртного. И предложил выпить за знакомство.
Я чуть не перепутала, но вовремя вспомнила и сумела сказать, что мы Алиса и Филимон Филины. Тот русоволосый, кто меня бинтовал, отрекомендовался как Мих, а рыжий объяснил, что отзывается на прозвище Микки-Маус.
– Почему мышь?
Парни переглянулись и захохотали.
– Это из-за ушей! Микки как-то неудачно коротко подстригся по требованию нашего майора с военной кафедры, и тот его как увидел, так сразу и америкосовским мышом и окрестил.
Рыжий убрал лохмы и стало видно, что ухи у него и впрямь необычной формы, оттопыренные и почти круглые.
Прибежал администратор и сказал, что Скорая уже у подъезда. Мих кивнул, и попросил:
– Микки, пока мы ехать будем, скинь Гаврилову сообщение на пейджер[24], чтоб нас ждал, а то завезут чер-те куда.
– А Вы, что… с нами?
– Надо же вас пристроить в хорошие руки, а Гавря сегодня как раз дежурит в травмпункте.
Пока мы сидели в салоне Скорой, а Мих договаривался с водителем о том, куда надо ехать, упирая на личную договоренность, мы успели с Фирмином обменяться впечатлениями о новых знакомых:
– Как они тебе?
– Мих молодец, смотри как все организовал, он мне, пожалуй, понравился, а Микки – нет. Скользкий он, что ли…
– Да, и морда у него какая-то неубедительная…
По дороге Мих успел нам поведать о том, что заканчивает медицинский, и о своем научном руководителе, занимающемся трансплантологией[25], причем именно аллотрансплантацией[26]. Он так вдохновенно рассказывал о перспективах, что напоминал не иначе как проповедника на кафедре. И тут мы приехали в травмпункт.
Гаврилов, отрекомендованный как Гавря, оказался высоким и огромным, такой себе человек-гора, но при этом с удивительно нежными руками. На рентгене смещений не нашлось и дело для меня закончилось уколом и наложением гипсовой лонгеты с суровым наказом носить не менее двух недель.
– Две недели… успею попугать преподов на экзаменах…
И пока Фир с Гавриловым вышли что-то утрясать по поводу формальностей и оплаты оказанных услуг, Мих спросил, где я ж учусь, что тамошних преподавателей можно испугать всего-то загипсованной конечностью. Я и рассказала о нашем обучении в МИСиСе[27].
– А, так это у вас в ходу лозунг: «Вся наша сила – в наших плавках!»
– Зачем же обязательно в плавках? У кого-то и в слипах…
Ну же, парень, реагируй, намек-то более чем прозрачный…
Наконец Мих перестал смущаться и сумел попросить телефон пейджерного оператора и мой номер как абонента. Ну, и свой продиктовал. И даже предложил свои услуги по доставке меня через две недели сюда же или в более комфортабельное место для своевременного снятия гипса. Снимешь, снимешь, дам я тебе, пожалуй, …такой шанс. Ты забавный.
О сладости сбывшихся мечт
Москва в начале 90-х оказалась крайне страшным местом. Тогда в шоке были не то что те, кто прибыл из медвежьего угла, но и мы, коренные жители. Первые медицинские кооперативы, предлагавшие сомнительные услуги от абортов до купирования алкогольных и иже с ними приступов. Первые импортные алкогольные напитки без лицензии, после употребления которых гражданами оказывались переполнены палаты и морги. Первые случаи, когда медиков и милиционеров не удивлял диагноз «банальный передоз». Первые сеансы магов, ясновидящих, медиумов и экстрасенсов. Первые «братки». Первые «разборки» с применением огнестрельного оружия. Первые криминальные трупы на улицах столицы. Первые конкурсы красоты, дорога после которых для участниц практически однозначно лежала в криминальную среду. Первые миллионеры в малиновых пиджаках. Первые шаги существования в реальности, где основной денежной единицей был доллар. Первые похищения людей на органы и первые незаконные операции по их пересадке.
И первые казино, наиболее популярным среди которых оказалась, пожалуй, легендарная «Метелица». Именно туда меня как-то и затащил вездесущий Микки-Маус аккурат накануне нового, девяносто четвертого года, под предлогом отпраздновать католическое рождество. Понятно, что ни одному из нас то рождество ни на фиг не уперлось, но я прекрасно знаю, чего Микки хотел. Те студенты, кто выбирает практический трек – идут в интернатуру и ординатуру, где получают сертификат, дающий право на самостоятельную медицинскую практику, а те, кто выбирает теоретический трек, идут в аспирантуру по медицине. После окончания ординатуры у молодого врача есть два варианта. Первый – сразу поступить на направление «Трансплантология», а второй – выбрать направление «Хирургия», а уже после ее окончания дополнительно отучиться курсу трансплантологии. Однако гораздо лучше и профессиональнее сначала получить хирургическую практику и только уже после этого заниматься трансплантацией органов. Так вот, сильно умный Микки-Маус пытался подпоить меня и попросить не соглашаться на ординатуру[28] НИИ скорой помощи имени Склифосовского, куда меня приглашал мой научный руководитель, а согласиться на интернатуру[29] там же, благородно уступив место в ординатуре самому Микки. Когда я рассказал научному о «подъездах» Микки, он возмутился:
– Да у него совесть давно сдохла!
– Поправка. Не может сдохнуть то, чего нет.
– В любом случае ему я рекомендацию не дам. У Микки обе руки левые.
Зато пока мы шатались по «Метелице» познакомились с Алисой и Филимоном Филиными. Я ее как увидел, так взгляд оторвать и не сумел, Алиска была такая хрупкая и красивая. Сердце мое томно сказало «ква-аа…» и прикинулось лягвой в обмороке. Совсем эти внутренние органы охамели, причем в самый ненужный момент. А она была похожа на сказочную принцессу, или на былинную княжну. И у нее была такая улыбка, что я уж и не знал, чего мне хочется больше: то ли сразиться с драконом, то ли набить морду ближайшему подвернувшемуся олигарху. И я понимал, что рядом с такой девушкой ничего мне не светит. Я сначала наблюдал как она танцует, а потом, о ужас, она упала чуть ли не мне под ноги. Я кинулся на помощь, и даже отвез ее к Гаврилову в травмпункт. А услышав о месте учебы – МИСиС, даже сумел пошутить «Вся наша сила – в наших плавках!» И услышал ответ:
– Зачем же обязательно в плавках? У кого-то и в слипах…
Мих, тебе похоже намекают, что все не так безнадежно! Очнись, попроси телефончик, пейджер, руку и сердце, только в темпе, пока ее кузен с мордой сторожевого пса не вернулся!
А через две недели Гаврилов снял лонгету, и мы пошли погулять. Ну как погулять? Я дождался ее у травмпункта и отнес на руках от приемного покоя до лавочки во дворе. А потом от лавочки до стоянки такси. А потом от такси до кафе. А потом от кафе снова до такси. А потом до ее квартиры (а нехилая такая трешка на Кутузовском!), которую она снимала вместе с братом. А еще через две недели у нее закончились экзамены, окончательно восстановилась нога и мы действительно пошли гулять. На сей раз действительно вдвоем, слава Богу без присутствия ее угрюмого братца, которого куда-то удачно унес черт. Как по мне, так он мог его и не возвращать.
Москва в конце января была снежная, все еще полусонная после новогодних праздников, украшенная елками, гирляндами и фонариками. Мы медленно бродили по пушистому снегу, подальше от людей. И разговаривали обо всем на свете. А утром мы проснулись у нее дома. Счастлив я был как последний дурак. Помню, как называл ее Ли́са-огонек из-за необычного цвета волос, когда сквозь блондинистый тон как бы прорываются огненные искры. Она мне уже потом объяснила, что правильное название такого цвета – клубничная блондинка[30]. А когда я попросил о следующей встрече, вздохнула и объяснила, что «ловить мне нечего»: ее отцом уже выбран кандидат на роль будущего мужа и ближайшем будущем должна состояться свадьба. Именно поэтому двоюродный брат бдит над ней аки коршун, жестко пресекая поползновения любых представителей мужского пола хотя бы приблизиться. Описанная ею ситуация показалась мне просто бредовой. Кто в наше время устраивает договорные браки? Ну, может, только в каких замшелых кишлаках. Или, там, аулах.
– И тебя эта ситуация устраивает?
– Меня никто не спрашивал. И спрашивать не будет. Может получиться так, что меня в любую секунду заставят бросить все и уехать.
– Зачем тебе это? Выходи замуж за меня!
– Мих, наши родовые договоренности имеют вековые корни. Я воспитана со знанием, что мою судьбу будет решать род, и никак иначе. Иначе – позор на весь клан. Я не могу подвести родных.
Я этого не понимал, но надеялся ее уговорить. И думать, кроме как о ней, ни о чем не мог. Наверное, окружающим я со своей влюбленностью казался полным идиотом. Я ни заниматься, ни оперировать, да ничего я без нее не мог. Все из рук валилось. Знакомые уже начали осторожно спрашивать, что именно приключилось, потому что вел я себя, похоже, не вполне адекватно.
– Мих, ты где мыслями витаешь?
– Там, где надо, отстань!
– Ты, часом, головой не ударялся?
– Да! И неоднократно!
– Оно и видно.
Но иногда Ли́се удавалось отделаться от братцевой опеки, и она присылала мне сообщение на пейджер. Я бросал все и мчался к ней. Или у себя ждал. Конечно, моя съемная однушка не могла сравниться с ее шикарной квартирой, но у нее было огромное преимущество – отсутствие соглядатая. Так редко, так невыносимо нежно и так сладко. Ли́са…
Все изменилось осенью девяносто четвертого. После довольно долгого отсутствия, ворвавшись ко мне в квартиру как смерч, Ли́са в истерике потребовала помочь ей сделать аборт. Я глянул на нее повнимательней и похолодел, живот уже начал круглиться, значит четыре месяца, не меньше. Скорее больше.
– Срок?
– Ну, там около трех месяцев… где-то так… может, немножко больше…
– Это мой ребенок?
– Какая разница?
– Хорошо, никакой, выйдешь за меня замуж и будешь рожать!
– Ты с последнего ума съехал? Мне через неделю надо выходить замуж за того, кого отец выбрал, а я тут с пузом!
– Ли́са, да черт с ним, с этим отцом и женихом, останься со мной! Тем более аборт на таком сроке – просто опасно. Ни один врач не возьмется, если он, конечно, врач, а не коновал!
– Почему?
– Да потому что есть некие медицинские стандарты! По желанию женщины аборт можно делать до 12 недель включительно, а у тебя срок явно больше. По социальным показаниям (например, если беременность наступила в результате изнасилования, и этот факт доказан) аборт делается до 22 недель, но это уже очень опасно. По медицинским показаниям аборт могут сделать женщине на любом сроке. У тебя изнасилование или медицинские показания?
– У меня вариант «не могу!» Ты понимаешь такое слово?
– Я понимаю, что у тебя вариант «не хочу!» Ладно, я понял, что тебя в качестве спутника жизни не устраиваю, но ребенка-то пожалей! Есть вероятность, что больше детей у тебя не будет! Матом тебя… то есть всем святым заклинаю!
Я уж и на колени встал, и умолял, и упрашивал, и осложнениями грозил, прижимаясь к горячему животу, где уже жил возможно мой ребенок, но она мотала головой и истерично требовала, требовала, требовала сделать ей операцию. В конце концов она вырвалась и крикнула:
– Не хочешь помочь, так и скажи! Без тебя обойдусь!
Убежала, дверью хлопнула. Я минут пять по квартире побегал и понял, что я дурак, ее надо догнать. Только вот на Кутузовском, где я консьержку я чуть не уронил, меня поджидал облом: ее злобный братик высунулся, сообщил, что Ли́сы дома нет, и для меня больше никогда не будет. Что она собирается замуж и уезжает, поэтому лучше бы мне тут не отсвечивать. Я просидел до утра у их двери и понял, что торчу здесь напрасно. Вернулся домой и провалился в сон, как в обморок.
А потом проснулся и задумался: к кому еще в этой ситуации она могла обратиться? Официально никто не рискнет. А неофициально? Всяких полулегальных полумедицинских заведений нынче пруд пруди. Но совсем без обследований, без единого анализа… А рванула-то она прямиком от меня… Не с адресом же подпольного абортмахера она ко мне ехала? А тогда снова тот же вопрос: к кому ей обращаться? И я позвонил Гаврилову. Тот даже не удивился: да, вчера звонила, да, просила телефон Микки-Мауса. Дал, не тайна же это в самом деле. И тебе нужен? Записывай. По продиктованному номеру телефона взяла трубку его матушка, подтвердила, что Микки со вчерашнего дня человек пять искали, но безуспешно, поскольку он в больнице на суточном дежурстве. Телефон отделения? Пожалуйста. Я понесся в больницу, понимая, что скорее всего опоздал.
Я и впрямь опоздал. Ворвался в ординаторскую, схватил Микки за грудки, потребовал подробностей, и от того, что я прочитал в ее медкарте, меня самого чуть Кондратий не обнял.
– Как?! Как ты вообще мог согласиться на это?! Это преступление, ты, что, не понимаешь?!
– Она подписала согласие. Это ее дело, рожать или нет. Не у нас, так в другом бы месте сделала.
– Но на таком сроке?! Погоди, она тебе, что, денег отсыпала?
– А вот это тебя не касается!
– Да-а? А как насчет того, что ты по жадности своей с ней в результате сотворил такое, что тянет на пару статей УК!
– Ну-у, осложнения… бывает…
– Микки, да ты ее уже лишил возможности рожать раз и навсегда. Это, во-первых. У нее плохая свертываемость крови, и есть вероятность, что ты ее просто угробишь, это, во-вторых. Что вы ей даете для прекращения кровотечения? Викасол? Фибриноген? Да вы совсем охренели? Вы ей еще аскорбинку пропишите! Здесь меньше чем Диферелином или Амбеном не обойтись!
– У нас нет…
– Мозгов у вас нет, вот это точно. Приготовь выписку, я ее к нам в отделение заберу, у нас все найдется.
Микки понуро повел меня в отделение, только вот ее койка оказалась пуста. Ли́сы в палате не было. А ее еле шевелящая языком соседка прошелестела, что вот буквально минут пять-десять назад примчался здоровенный бугай, выдернул у нее из вены капельницу, сказал, что отвезет сестру к какому-то целителю-кудеснику и унес девушку на руках, завернув в одеяло.
– Филя, – прошипел Микки, – он что, смерти ее хочет?
– Звони в милицию, я попробую перехватить его на квартире! Отправляй Скорую по ее адресу!
И снова такси, и снова Кутузовский. Если Микки не понимал всей сложности ситуации, то я-то четко осознавал, что при такой кровопотере Ли́са просто не жилец. И если в ближайшие полчаса ей не организовать квалифицированную помощь, можно идти прощаться в морг. Консьержку я опять чуть не снес и рванул по лестнице, наплевав на «залипший» в районе восьмого этажа лифт. Дубасил я в дверь знатно, но открывать ее мне никто не собирался. В тот момент меня было уже не остановить, я ее просто выбил. В квартире Ли́сы тоже не нашлось, хотя я в каждую комнату заглянул, зато обнаружился какой-то мужикашка, похожий на суриката, такой же мелкий, хитрый и пучеглазый. Когда я начал его трясти с криком «Где она?» в ответ он что-то забубнил на непонятном языке. На «ду ю спик инглиш?» и «парле ву франсэ?» он по-прежнему лопотал нечто невразумительное и, судя по хаотичному движению ручек, стремился меня выпихнуть из квартиры. А… так это ж, наверное, какой-то их родственничек из клана. Из того самого дикого аула. Или замшелого кишлака. Вот почему он по-русски ни бэ, ни мэ. Но насчет меня отсюда выпихнуть, это редька тебе. Нет, хрена мне для тебя тоже не жалко, но именно редьку я тебе засуну в глотку, если ты не заткнешься и не перестанешь мешать обнаружению Ли́сы. Потому что счет идет на минуты.
Я перестал его трясти и более внимательно осмотрелся. Ну, не под кроватью же она прячется! А где? А это что? Было она здесь, точно была! Вот одеялко больничное и рубашка явно оттуда же. Только в наших больничках можно обнаружить настолько убогие текстильные изделия, которые бездомным и то отдавать стыдно. И прокладка, насквозь пропитанная кровью. Черт!!! На сей раз мое «Где она?!» аульный сурикат, похоже, понял, особенно если учесть, что куском окровавленной тряпки я пару раз ткнул ему в морду. Попытался замотать головой, и уйти в несознанку, не учтя, что крышу мне сорвало полностью. Я был уже неуправляем, и начал его душить. Тут до него, наконец, дошло, что дело пахнет продуктом перегонки нефти и начал тыкать тощей конечностью в дверь стенного шкафа. Я распахнул шкаф, где, разумеется, никого не оказалось, даже вещей, снова тряханул за шкирку крысообразного родственничка, и мордой приложил его к задней стенке. Но того, что произошло потом я не ожидал увидеть и почувствовать даже в страшном сне. Задняя дверь шкафа как бы провалилась внутрь, и мы с этим сурикатом вместе с ней.
Об отдаче потенциальных долгов
Покидая дом Фаррана светлого ярла, гран-маг Ниорис Гарфанг ехал самым медленным шагом, находясь в глубокой задумчивости. Не все ему поведала фру Карлиса, прикрываясь не вполне хорошим самочувствием, ой, не все! Шрам он, допустим, ей зарастил, успел, благо как раз завернул к Паллу, магу-лекарю клана Филина, но кто? Кто и зачем мог не иначе как с ножом кидаться на наследницу главы рода? Да еще метить в беззащитный живот? Что-то странное происходит, и вряд ли ему когда-то поведают детали. А понять хотелось бы. Хотя бы для того, чтобы просто предупредить – во второй раз девушке может так не повезти. Палл парень неплохой, но… сам бы он без гран-мага с таким ранением и кровопотерей не справился. Так что, считай день рожденья по второму разу у фру Карлисы нынче приключился. В этот момент до его слуха донесся стон, и Ниорис недоуменно завертел головой по сторонам. То, что он увидел во рве у дороги к усадьбе Филинов, ему крайне не понравилось.
Истекающий кровью, избитый до состояния «почти смерти» парень. А ведь когда-то нечто похожее произошло и самим Ниорисом, в ту пору молоденьким магом-лекарем после посещения усадьбы Планга-Форвитинна. Неужели и Фарран-Мискуннарлаус не гнушается подобными действиями? Нехорошо, светлый ярл, стыдно. Но тогда на Планга обрушился «откат Шиана», а этот паренек явно не из лекарей, и Филинам за его избиение точно ничего не грозит. То есть получается можно просто забить кого-то до полусмерти? А как насчет Уложения Мирна конунга? А руки у гран-мага уже сами действовали, загоняя еле стонущего паренька в состояние лечебного стазиса, чтоб доставить его в собственный дом, превращенный практически в ту же лечебницу. Ниорис мельком успел подумать, что если ему самому когда-то также помогли выжить в подобной ситуации, то сейчас как раз и пришло время отдать долг.
Парень поправлялся медленно, сильно ему досталось. Сломанные ребра, поврежденная селезенка, отбитые легкие, да еще с раздробленными пальцами пришлось крепко повозиться. А когда он наконец смог говорить, выяснилось, что он не знает местного наречия и изъясняется на каком-то чудно́м языке. А не из этих ли, тогда еще подумал Ниорис. В любом случае, вылечим – узнаем.
Но кое-что выяснить все-таки удалось почти сразу. Что он не из людей Филина, это, во-первых. И что зовут его как-то типа Во…лод? Вольд? Это, во-вторых. Ну и ладно, будем выхаживать, решил тогда Ниорис, даже если я ошибаюсь, помогать в лечебнице будет если что. А парень оказался не прост. Мало того, что язык осваивал быстро, он еще сумел обыграть гран-мага в шахматы! Простой мальчишка. Гран-мага. В шахматы. С этого дня Ниорис с удвоенной скоростью, насколько вообще позволяли собственные обязанности занялся обучением парня.
Потому что была у него одна догадка о происхождении мальчишки. И надежда, что он не ошибся. Ну, сами посудите, откуда может взяться на дороге человек, не владеющий единым наречием всех земель Тиррольда? Нет, он не идиот, потому что, пойдя на поправку, продемонстрировал, что все прекрасно понимает и не засовывает руку, например, в камин, рискуя получить ожоги. И ест вилкой, а не руками. Нет, он не потерял память, потому что помнит какой-то свой язык и не путает шахматные ходы. А вот что может быть, и на что тихо надеялся нынешний гран-маг Ниорис Гарфанг, так это то, что парень – из другого мира. За долгую историю Тиррольда таких случаев насчитывалось не один, и не два. И даже не десяток. А существенно больше. Не реже, чем раз в десять-пятнадцать оборотов в Тиррольд кто-то «проваливался». Иногда таких потеряшек сразу подминали родовой силой светлые ярлы, превращая тех в рабов. Иногда им удавалось попасть в Свободные Земли и оставаться там работать на себя. Бывали случаи, когда такие люди оказывались источниками новой и очень нужной Тиррольду информации или умения. Но…
Но было одно исключение. Иногда появлялись такие люди, что могли относительно свободно перемещаться между мирами. В Тиррольде они назывались Ходоки. Это те, кто могли регулярно переходить из своего мира в чужой и возвращаться обратно. Правда, «переходы», как правило, оставались стационарными. И правильно, чего рисковать «переходя» незнамо куда, когда есть уже разведанные и относительно безопасные «двери». Цены таким Ходокам в определенных обстоятельствах не было. Пусть по чуть-чуть, но они могли доставить из своего мира и информацию, и ценности, и лекарства. А больше всего из них ценились те, кто не просто мог сам «ходить», а кто мог еще и с собой проводить кого-то, как правило, не более одного человека за один «переход». Этих уникумов было принято называть Проводниками. И была у гран-мага робкая надежда, что в силу обстоятельств своего появления как раз Вольд и мог оказаться из разряда хотя бы Ходоков, потому что это было его последней надеждой. Сам свою язву на ноге он залечить уже не мог, а вот волшебный препарат пенициллин, когда-то доставляемый последним на Тиррольде Ходоком из мира Мираш, ему хоть как-то помогал. Иначе перспектива была безрадостной – ногу придется ампутировать.
И Ниорис в меру своих далеко не маленьких возможностей возился с новым пациентом, стараясь поставить его на ноги, разъяснить все особенности его нынешнего положения и попробовать выяснить, нет ли у спасенного ну хоть каких-то возможностей Ходока. И Проводника, если повезет. Сильно повезет…