Эмеральд

Вы наверняка думаете: «ну откуда в таком месте как цитадель возятся детской бутылочке?»

Но Магия – это концентрированная вероятность, поэтому в самом магическом месте найти что-то, чего там быть не могло, гораздо проще, чем то, чему там самое место. Скажем так, с точки зрения магии, вероятность обнаружить детскую бутылочку в цитадели магов была примерно сто процентной, чего не скажешь о мистических артефактах, которые пропадали, стоит вам отвернуться.

Учитывая выше сказанное, Арчибальд вскоре вернулся в свои покои, держа в руках добычу, состоящую из глиняного кувшина с молоком и, да, самой что ни на есть настоящей бутылочкой с соской.

– Подержи его, – передала ребенка ведьма, а сама, взяв в руки кувшин что-то пошептала над ним, и по молочной глади содержимого прошла рябь, и с хлопком поднялось маленькое, малинового оттенка облако.

– А в глазках-то у него и правда изумрудные тени бегают, – сказал маг, неумело трясущий ребенка, пытаясь убаюкивать на манер того, как это делала Гертруда.

– А я что тебе говорила? – ответила Госпожа, разгоняя рукой малиновый пар

– Постой, что ты сделала с молоком? – удивился Дэроу.

– Элементарная трансмутация молекул, дорогой Дэроу. Теперь это не коровье молоко, а человеческое. Новорожденным рано пить коровье, понимаешь, оно для них жирное. – нравоучительно поясняла ведьма, аккуратно переливая часть содержимого кувшина в бутылочку.

– Ну вот, теперь соску и готово! Давай его сюда скорей.

Арчибальд послушно и со страхом, свойственным мужчинам при обращении с маленькими детьми передал плачущего младенца.

– Он выглядит и ведет себя как обычный ребенок, – сказал маг, – Ну за исключением того, что бледный как труп, разумеется

–Ага, – отозвалась на распев Гертруда, скорей обращаясь к жадно сосущему бутылочку младенцу, нежели к Арчибальду.

Маг фыркнул, его всегда обескураживало то похожее на религиозный транс состояние, в которое погружаются женщины, занятые кормлением новорождённых.

– Ну свечение в глазах пройдет, когда его клетки полностью адаптируются к магии.

– Ага, ти мой хаёший, – вновь протянула ведьма, с блаженной улыбкой.

Дэроу покачал головой, точь-в-точь, что говорить с фанатиком на молебне, однако продолжил:

– Я вот что подумал, маги с рожденья имеют склонность к тому или иному аспекту магии так? – и не дожидаясь ответил, – Но сама магия проявляется позже, в основном в период пубертата, когда морфическая матрица и так готова к естественным изменениям, за исключением случаев, когда инстинкт самосохранения вынуждает магию проявится раньше. Однако, тело носителя магии продолжает взрослеть, пока не достигнет физиологического пика, а потом уже старение останавливается.

– Ах, если бы оно останавливалось, – с грустью ответила Гертруда.

И вновь Арчибальд поразился, как его дорогая подруга, несмотря на, по примерным прикидкам пятисотлетний возраст, хотя маг охотней откусил бы язык, чем признался Труди, что подсчитывал, сколько той лет, как и самая обычная женщина огорчалась, когда приходилось напоминать ей, что та не может вечно оставаться юной прелестницей, даже если она была таковой лет эдак двести к ряду.

«Ох уж эти женщины», – подумал Дэроу, неосознанно подчиняясь законам некоего мультивселенского жанра.

– Я это к чему? – продолжал маг, отвлекаясь от раздумий.

– Ума не приложу, – снова на распев ответила Труди

– Тому, что магия проявляется в первый раз спонтанно и невероятно мощно, как-будто лопнул нарыв. Я вот превратил отчима в горящую головешку, когда он в очередной раз избивал до полусмерти мать, а когда она же завопила от ужаса, и на крик прибежала стража, у первых трех, что попытались меня схватить, выкипели глазные яблоки, прежде чем я удрал.

– Ну да, магия разрушения – это твое. – подтвердила Госпожа, – А я первый раз превратилась, когда на меня в лесу напал вервольф. Это потом уже до меня дошло, что нормальная, любящая мать не пошлет дочку одну в лес в полнолуние, да еще нацепив на нее красный плащ, чтоб уж наверняка. – задумчиво и печально произнесла Госпожа, припомнив свое детство.

Поэтому Госпожа, помолчав, вздохнула, прежде чем уйти из деревни в ту же ночь.

– Я собственными руками вспорола брюхо своей суки матери.

Сказав это, Госпожа, на мгновенье отложив бутылочку отвела правую руку от младенца, и из изящных пальчиков дамы выросли длинные черные и тонкие как иглы когти.

Но малыш тут же захныкал, и в одно мгновенье смертоносная лапа, вновь став женской ручкой, взялась за бутылочку с молоком.

А через пару столетий эта история стала сказкой, и в ней появился дровосек, и бабушка, и все тому подобное.

–Ну да, а тех трех стражников сказанья зачем-то превратили в трех слепых мышат. Ей богу, Труди, какой-бы кошмарной ни была правда, дай только пройти сотне-другой лет, и эту же историю люди будут рассказывать детям как добрую сказку, – поддержал Арчибальд.

– Дак, о чем бишь я? Ну да, в твоем случае это магия изменений. Но ни разу нигде не было такого, чтоб так проявлялась, сама понимаешь какая магия, – он много значительно кивнул на ребенка.

– Ей обычно учатся, ей овладевают через обряды и практики, но не владеют от рождения. – подытожил мысль маг.

– Ты хочешь сказать, что он, новый подвид мага? – с недоверием спросила ведьма.

–Нет, не совсем. Ведь эта магия была всегда, что, если просто те маги что, – Дэроу осекся, но сразу продолжил, – что склонны к ней, раньше успевали овладеть иным мистическим искусством, так и не выявив свою предрасположенность, а позже начинали изучать это искусство и, на удивление для всех, моментально становились мастерами этого колдовства? Ведь, возьми хоть нас с тобой, ну как бы «такому» магу пригодилась его природная склонность, в ситуации схожей с твоей?

– А я понимаю, о чем ты, – Ведьма сейчас перекинула ребенка через плечо пыталась помочь ему срыгнуть, – Не возникает того раздражителя чтоб она проявилась.

– И, кроме того, есть один нюанс, – продолжил маг, -Сколько мы уже тут? Ну тут в Мэджикшилде?

– С самого его создания, а это лет сто пятьдесят-двести, а что? – сказала Гертруда.

– И сколько магов или ведьм тут родилось за это время? Дети все время рождаются, не вопрос. А маги? Ты местная повитуха, если кто и может такое знать, то это ты.

– Ни одного, – задумавшись ответила Госпожа Гертруда, – Но мы же уже задавались этим вопросом, верней ты и твои соседи по цитадели. И ты сам объяснял мне, что магический фон Мэджикшилда слишком перенасыщен вероятностью, он агрессивен для того, чтоб тут рождались носители.

–Все верно, – кивнул Арчибальд, – Тогда это кто по-твоему? – он указал на малыша, – Просто внук мясника? Может и так, он же самый что ни на есть маг. Первый и единственный рождённый в Мэджикшилд за двести лет.

–Магия – это как-раз, когда происходит то, чего не может быть, – медленно, как-будто перекатывая слова на языке, подхватила его ведьма, – Например, маг склонный от рождения к, – она посмотрела в глаза Арчибальда. Маг кивнул.

Ведьма продолжила:

– Такой вот невозможный маг, рождается в месте, где магом родится невозможно, похоже на правду, Арчи.

– Ну и что нам теперь со всем этим делать, – говоря это, маг подошёл и нежно кончиком пальцев погладил еще совсем крошечную головку новорождённого чуда.

– Раз мы его не убиваем, значит нужно придумать, где и как ему жить.

– Чур живет с тобой! – хором произнесли маг и ведьма.

– Ну уж нет! – громко сказала Труди, и малыш заплакал, она тут же принялась баюкать ребенка. Хотя понимала, что выстрели она хоть из пушки, ни ребенок, никто бы то ни было кроме Арчибальда этого не услышал бы, чары – silentium intra не позволят.

– Но, Труд!

Госпожу Гертруду всегда раздражало это его прозвище как будто превратить Гертруду в Труди недостаточно коротко, и ее имя нужно обкорнать до жалкого Труд.

Она не раз пыталась сокращать имя Арчибальда, но мальчишке, живущему в душе каждого мужчины, все было как с гуся вода, а коверкать его имя сильнее чем Арчи, Гертруда считала занятием ниже собственного достоинства. Но боги свидетели, если он хотя бы раз уберет из Гертруда еще один звук и превратит ее в «Тру», магу придется искать себе новую вселенную для проживания.

–Вместе со мной в цитадели живет еще одиннадцать магов, не считая прислуги, – настаивал Арчи.

И ведь он серьезно считает, что двенадцать вечно прибывающих в раздумьях стариков это много. Да в громадине цитадели можно роту солдат расквартировать вместе с семьями, и не один из «соседей» Арчибальда этого не узнал бы.

Ох уж эти мужчины! – подумала Госпожа Гертруда, попав под влияния того же закона, что недавно Арчибальд.

– Зато у вас тут мыши в кладовую проходят по пропускам, – шепотом ответила она наконец, – У меня же проходной двор вместо дома, то у них понос, то геморрой, то любовное снадобье им подавай, по сетовала ведьма, то рожают, то чихают. Порой мне кажется, что в городе живет на пару тысяч больше, чем есть на самом деле. Дверь не закрывается от посетителей.

На самом деле, она преувеличивала и при том нещадно, но ведьма не ведьма, если не сумеет добиться своего, пусть даже привирая.

– А что случилось с тем несчастным, что залез к вам в цитадель пару лет назад? Говорят, хотел украсть волшебные драгоценности, – ледяным тоном вопросила Гертруда.

– Да ладно тебе, Труди, забавно же получилось, – Арчибальд безуспешно пытался уклонится от ястребиных глаз ведьмы.

– Забавно?! – свирепо зашептала Труди, стараясь одновременно и звучать грозно и не будить маленького ребенка, – Да части тела бедолаги потом месяц собирали по всему городу, при этом каждый ошметок его тела бормотал: «я больше так не буду, я больше так не буду».

– Ну дак и не будет же! – прыснул Арчибальд Дэроу себе в усы, но поймав на себе убийственный взгляд, тут же добавил, как проштрафившийся школьник перед учительницей, – Это все не я, Труд, честно. Это все Барт.

– Да верю я, верю, – смилостивилась Гертруда и положила задремавшего малыша в корзинку, – Ты хоть и старый дурак со скверным чувством юмора, но не конченый садист как Бартоломью.

– Вот как, «садист», а когда-то ты говорила, что он непосредственный и эксцентричный, – хотелось сказать Арчибальду, живо припоминающему как во времена их молодости, именно к Бартоломью ушла от него Гертруда.

Вместо этого маг сказал: «Да, Барт славный парень, ты же знаешь», нарочито проводя пальцами по виску, где за белоснежными волосами был шрам от шаровой молнии.

Напоминание о ревевшей когда-то дуэли между ним и Бартом, из-за некой знойной красотки, которая теперь стоит тут и умничает.

Труди заметила жест, и поджав губы, голосом, в котором было чуть больше беззаботной невинности, чем того требовала беседа продолжила:

– Я это к тому, что еще лет двадцать народ Мэджикшилда будет икать при одной мысли о цитадели.

–Без сомненья, – ответил маг, все еще мрачный от нахлынувших воспоминаний минувших лет, – Но что я скажу парням?

Они называли себя «славные парни». Двенадцать из тринадцати сильнейших магов и колдунов, живущих здесь, что еще не стали называть себя владыками и не принялись строить черные башни тут и там как раки отшельники. В общем нормальные парни, у и что, что любому из них человека испепелить, что муху прихлопнуть, все нормально, это же «славные парни».

В целом цитадель при всей мрачной готичности, больше напоминала мужское общежитие или студенческое братство, слившегося в симбиозе с домом престарелых, за теми исключениями, что тут не было какого-то ни было руководителя или директора, что мог бы призвать к порядку, да и девушки чирлидерши не лазили по ночам в окна. По той простой причине, что, если маг был в настроении, он вполне мог создать прямо из воздуха вполне материальные иллюзии девушек, в любом количестве и на любой вкус, этот способ досуга зарекомендовал себя в мистических кругах, поскольку с иллюзиями можно не разговаривать или ходить на свидания, а главное начисто отпадал вопрос о контрацепции.

Но в остальном это был дом для престарелых, и погружённых каждый в свой мир мужчин, которые не лезут в дела друг друга и требуют того же от остальных.

– Да эти твои парни и не заметят ребенка, если все правильно разыграть, -продолжила Гертруда

–Ну а почему бы не отдать его какой-нибудь семье в городе? – не сдавался маг.

– Потому что его силы уже активны, сам же сказал, и неизвестно, что будет дальше, – гнула свое Ведьма, – Как начнется ну допустим падеж скота, люди возьмутся за вилы и пойдут за головой мальчика, по той простой причине, что он не такой как все. И не важно падеж начался из-за него или нет, но что будет, когда толпа загонит его в угол? Я имею в виду, что случится с этой толпой?

– Много чего мало приятного, причем быстро, – согласился Дэроу.

–А в цитадели зашитые руны и прочие ваши фокусы, парни твои на худой конец. Все это приглушит его и на время сдержит, пока мы не придумаем, что делать дальше.

–Ну хорошо, – уступил маг.

Таков уж он был, непоколебим и властен, и даже Гертруда не решилась бы спорить с его решением в по-настоящему важных вопросах. Арчибальд легко уступал своей Труди в незначительных вещах.

«К тому же она права, – подумал Дэроу, – пока паренек растёт будет время все проверить.»

– Но не я же буду его растить? Все эти пеленки и распашонки, как ты себе это представляешь?

– Не волнуйся, дорогой мой, я бы не доверила тебе и печеной картошки, не говоря о младенце, – проворковала ведьма, то ли ради малыша, то ли ради Арчибальда, – У вас же тут прорва прислуги, так? Ну немного чар тут, капелька гипноза здесь. И малыша будут любить как родного. Да и парни твои не заметят. Подумаешь у челяди новый головастик или как-то так.

– Я было уже забыл, как ты коварна, – изумился маг.

– Ну, ведьма, я все-таки или нет? – подмигнула ему Труди.

– Дак нам нужна молодая девушка? Ну для, скажем так, усыновления? Ну мы могли бы нанять его мать, как горничную, ребенку же нужно молоко, – размышлял в слух Арчибальд

– Нет, нет. Только не ее. Подумай сам, Арчи, она хотела избавится от него, так или иначе хотела его смерти. И он мог это запомнить, как бы впитать через пуповину, – запротестовала Госпожа Гертруда.

– Я не думаю, что такое может быть, Труди. Это невозможно в конце концов! – изумился маг.

– Да, невозможно, как невозможно, чтобы мертвый, скорее выкидыш, нежели новорожденный, ожил сам по себе. Одним богам известно, на что, – и ведьма снова начала на распев растягивать слова, заглядывая в корзину, – Он спасёбин, а ня стё не спасёбень, да, мались? – риторически закончила ведьма.

–Еще завернет мамашу в бараний рог и поминай как звали. – произнесла Гертруда, обращаясь уже к Арчибальду, – Но мыслишь ты верно, только нужна не одна, а как минимум четыре кормилицы. И один надежный порядочный мужчина, желательно не очень молодой.

– Объясни почему, я заинтригован, – непонимающе сказал маг.

– Смотри, все просто, прислуга работает посменно. Мы найдем четыре девушки-кормилицы и каждой из них внушим, чтобы, как только она заканчивает смену, у нее возникало непреодолимое желание заботиться о «нашем» малыше так, как если бы это был ее собственный ребенок. А выходя на смену это чувство пропадало, и она забывала, что он вообще существует. Две девушки на дневную, две на ночную смену. Так мы сможем обеспечивать круглосуточный уход, а девушки смогут выполнять свои обязанности, не привлекая внимания твоих «парней».

– А мужчина нужен, чтобы мальчик жил у него в комнате, и его мы гипнотизировать не должны, чтобы в случае, если малыш будет вести себя странно, мужчина бежал ко мне, – закончил мысль Арчибальд.

–Ага, а мужчиной он должен быть, чтобы материнский инстинкт не мешал ему в случае чего, да и не будет кривотолков за спиной. Ну добрый одинокий джентльмен на старости приютил малютку.

Вот увидишь, еще сказку придумают, дескать вырезал сынка из полена или это ожившая кукла, что-нибудь в таком духе, – продолжала ведьма.

– Я только не понимаю, почему он не молодой должен быть? – задумчиво спросил Арчибальд.

– Да чтоб девок не попортил, дурья твоя бошка, когда четыре молодых бабы с раздутыми от молока грудями начнут ходить к нему в келью и днем и ночью, – фыркнула Труди.

– Это да, – засмеялся маг, – хоть у себя мальца оставляй, – он подмигнул ведьме.

Затем плавно подойдя к ней сзади, нежно обнял за талию. И положив свой подбородок ей на плечо, посмотрел на крошечного мальчика, что наделал столько хлопот в первый же день своей жизни.

Вопреки ожиданиям мага, Труди не стала вырываться, а плотней прижалась к мужчине.

– Только давай дадим ему имя, Арчи, дадим мы с тобой, а то еще назовут каким не будь Финном, Томом или упаси боги Гарри. Можешь представить, себе мага с именем Гарри? Фу! – Госпожа Гертруда поморщилась.

– Маг Гарри, а надо быть конченым извращенцем, чтоб пойти на такое, – промурлыкал он в ее ушко.

– Как насчет, Белиал или Асмадей, – маг резко развернул ведьму к себе лицом, заставив ту пискнуть кокетливо «ой» и заглянул ей в глаз.

– Ну не знаю у вас у всех такие длинные… имена, – хихикала Труди, – Всю голову забьешь, пока всех упомнишь, – и она ловко выскользнула и объятий, – Как насчет чего-то лаконичного?

– Но сильного и страстного, и мрачного, – голосом барса ответил Арчибальд, – мягко вновь приближаясь к Гертруде, – Что-то такое, что будет говорить за него: «не суйтесь к этому мужику, если не хотите, чтоб из ваших ребер сделали клавесин». Что-то типа Дарт, Дарк …

–А как тебе Дэрэк? – в полголоса смеялась Гертруда, теперь уже вовсе не против снова побыть чуть-чуть Труди.

– Дэрэк хорошо, а что с ним? – пробормотал маг, зарываясь лицом в ее волосы.

– Да нет же, как тебе, если мы назовем его Дэрэк?

Арчибальд, прервавшись, воззрился на свою Труди.

–Дэрэк? Серьезно? И что, Дэрэк лучше, чем Гарри? – он выгнул белую бровь.

– Конечно, глупый, намного, – прошептала Труди в его ухо и нежно поцеловала в щеку.

– Ну боги с ним, Дэрэк, дак Дэрэк, – мысли Арчибальда Дэроу сейчас куда-то плыли на волнах ее нежного и такого близкого аромата.

– Ты только посмотри на нас Труд, прямо молодые родители, выбираем имя сынишки.

– Не говори ерунды, старый козотрах, какие из нас родители? – уже томно бормотала ему Труди

– Да ладно тебе, это было-то всего один раз. И ты сама тогда захотела превратится козой, – напомнил Арчи, и прильнул к ее чуть раскрытым губам.

А время пошло дальше…

Глава 4. Шульц

Время пошло дальше – забавная фраза. Куда оно пошло? И что будет, когда время наконец туда доберется? Не известно.

Как вообще в древности люди придумали все эти сегодня, вчера и завтра?

Легко можно представить такой разговор, происходивший на заре цивилизации:

– Слушайте, нет, вы послушайте меня! Минута состоит из шестидесяти секунд, а час из шестидесяти минут! – разгоряченно объясняет один древний мудрец соплеменникам.

– Ты только не волнуйся, Фрэнки, нам всем очень интересно, – отвечают соплеменники, осторожно подходя к оратору- новатору.

– При этом сутки состоят из двадцати четырех часов!

– Конечно, конечно, – успокаивающе говорят окружающие, – Шестьдесят, секунд, шестьдесят минут, но двадцать четыре часа. Это очень логично, ты не волнуйся, Фрэнк.

– В неделе, – Фрэнк нервно сглотнул и облизал пересохшие губы, – в неделе – семь суток, а в месяце, – его глаза нервно метались, взгляд скользил по добрым дружественным лицам, сжимавших вокруг него кольцо соплеменников.

– А в месяце – семь недель правильно, Фрэнк? – ласково произнес лидер дружелюбных людей, незаметно подходя чуть ближе.

– Нет! Их четыре! – бешено захохотал Фрэнки.

– Ну, конечно, четыре, я просто ошибся, Фрэнк, – улыбался лидер группы.

–А… а еще … – Фрэнк начал нервно переминаться с ноги на ногу, инноватор, – А еще в месяце тридцать дней, – он снова облизнул губы, в уголках которых скопилась пена, – но иногда дней бывает двадцать восемь!

– Действительно, двадцати восьми еще не было, все это логично приятель, – люди вновь медленно начали окружать Фрэнки

–Назад! Не подходите! – взвился инноватор, и люди ненамного отпрянули.

– Тише, тише, дружище, – успокаивал его лидер, – Мне с ребятами очень интересно. Да, ребята, – он оглянулся и жестами призвал толпу подтвердить заинтересованность.

– Да, да, Фрэнк, здорово ты это придумал, Фрэнк! – кивая за бормотали люди.

– Я не придумал! Я ничего не выдумывал! Это все так и есть! Это – Время!

– Спокойно приятель, конечно, время, – нежно, как если бы обращался к ребенку, проворковал мужчина, выступавший от лица собравшихся.

– Дак что там дальше? – правдоподобно изобразил он заинтересованность.

– Дальше, дальше, что дальше, – нервно хихикал Фрэнки, – Год состоит из двенадцати месяцев, – и в то же время инноватор затравлено огляделся и шёпотом прошептал, – И в году триста шестьдесят пять дней, – как бы открывая страшный секрет пошептал он, приложив ладонь к лицу так, чтоб кто-то видимый лишь ему – Фрэнку, не мог прочитать по его губам. И, снова закатившись в припадке жуткого смеха, упал на землю и принялся кататься.

– Работаем! – коротко скомандовал мужчина, который столь терпеливо вызывал к спокойствию Фрэнка.

И первые, если угодно прото-санитары, быстро схватив и скрутив оратора-инноватора по рукам и ногам подняли его над собой.

– Я знаю, что ты снова ел те грибы, Фрэнк, спокойно сказал доисторический первый в мире психиатр.

– И, боюсь, ты не скоро теперь снова пойдешь на прогулку, – добавил он, строго глядя в безумные глаза Фрэнка.

– Нет! Это правда, это время! Время, оно идет! – извиваясь вопил безумец.

– Уносите его, парни, – скомандовал первый в мире психиатр и Фрэнка потащили по направлению к доисторической психбольнице.

Которая без сомнений понадобилась людям, намного раньше, чем концепция времени. С этим согласится любой, кто продолжительное время провел в человеческом обществе.

Когда вопли инноватора стали затихать вдали, до слуха психиатра донеслось приглушенное «время идет».

– Время идет, – печально повторил мужчина и, невесело покачав головой, ни к кому не обращаясь, добавил, – Время – что за безумие?

Однако, с тех пор время, как бы не была безумна сама эта идея, и правда пошло.

И с тех пор, уже не останавливаясь, время шло повсюду. Во всей множественной вселенной.

Шло время и в городке Мэджикшилд, что был затерян в лесу.

А точнее, он был в лесу спрятан, и очень надежно.

Ну, посудите сами. Во-первых, он был никому не нужен настолько, чтобы его искать среди мрачного и искажённого магией леса, в котором полно страшных тварей.

Во-вторых, жители остального мира считали город скорей легендой и не верили в то, что он есть.

И, наконец, в-третьих, если и находился смельчак, который ну очень сильно хотел найти мифический город и, отбиваясь от невыразимых тварей леса, пробивался к месту, где стоял Мэджикшилд, то храбрый, но скорей всего заведомо мертвый, герой просто-напросто не видел города, стой он от его стен хоть на расстоянии вытянутой руки. Ибо Мэджикшилд не зря носил свое имя, магический куполоподобный щит делал городок невидимым и неслышимым для всех, кто был по другую сторону. Если кто-то из жителей самого города выходил за пределы барьера, то не мог вернутся просто потому, что не видел больше города, с его улицами и рядами аккуратных домов, лишь лес и темноту.

Таким был Мэджикшилд, и таким его когда-то сотворили тринадцать магов, желавших скрыться от мира в те времена, когда на них велась охота.

Орден фанатиков поклялся выследить и убить всех носителей магии, после того как один недальновидный маг рассказал всем, что Понтэя круглая.

И начались облавы и костры, ловушки и засады.

Занятно, что маги всегда творили, что хотели и им все прощалось. Люди готовы забыть о любом геноциде дай им только время, но скажи им один раз, что планета похожа на шар, и все, за тобой и подобными тебе начнется самая настоящая охота.

И, устав от этого, сильнейшие из магов создали Мэджикшилд.

Но, как и следовало ожидать, не смогли учесть всего.

И после пары поколений жители волшебного города столкнулись с проблемой того, что нет притока новых генов.

Так у городка появилась страшная тайна, которая заключалась в том, что полуразумные твари леса несколько раз в поколение похищали молодых женщин соседних с лесом королевств и приносили их к барьеру города.

Только люди могли проходить через колдовской щит города.

В то время, как только маги могли создавать особый наркотик, в обмен на который и были совершены похищения.

Посредством того же наркотика и гипноза бедным женщинам стирали память, и они начинали считать, что родились и выросли в этом городе.

Лишь иногда такая женщина могла остановится прям посреди улицы и напугано озираться по сторонам как-будто не понимая, где она очутилась, но чем дольше они жили в городе, тем реже такое случалось.

Таких женщин «из вне» истинные уроженцы Мэджикшилда называли «бедняжки». Но таковы были правила жизни этого города и то, что казалось варварством, спустя годы стало именоваться – традицией.

Арчибальд Дэроу никогда не участвовал в этой традиции, однако один раз он все же прибегнул к услугам лесных тварей в тайне от остальных «Славных парней». И так, не заметно для всего Мэджикшилда в нем появился новый горожанин.

Это был некто Генрих Шульц, и, в отличие от «бедняжек», он прибыл в город добровольно.

У Арчибальда Дэроу нашлись свои, ведомые лишь ему способы, и он выбрал идеального кандидата на роль опекуна Дэрэка.

Шульц был мужчиной лет сорока, выправка и манера говорить и держатся, выдавали в нем военного человека.

А если бы вы знали о Генрихе то, что знал о нем Арчибальд, то непременно поправили бы меня.

Скорей, его можно причислить не к военным, а к тактическому оружию, нежели к человеку. Вот как можно охарактеризовать Генриха Шульца.

Шпионаж, контршпионаж, диверсии, внедрение, ведение допросов, ментальная, психологическая и физическая подготовка, ведение боя в любых условиях, и многое, многое другое.

Но на Понтэе не было такого слова как шпион, зато было слово- speculator

Несмотря, однако, на свои невероятные умения, Шульц попался, а точнее был предан собственным господином.

И теперь после долгих пыток, истерзанный, но не сломленный, он ожидал своей казни, истекая кровью на дне ямы.

Когда на рассвете вас ждет казнь, время для вас течет иначе. Кажется, что оно летит как стрела и вместе с тем, тянется подобно патоке.

Прибывая в столь неестественном для живого существа состоянии, Генрих все же заметил, скорей благодаря привычке все замечать, нежели намеренно, как над ним, на прутьях решётки что перекрывала собой яму, лишая пленника возможности выбраться, защебетала птичка.

Это не была ворона или сова, либо какая-нибудь еще птица представительского класса.

Обычная, маленькая трясогузка, однако, стоило узнику встретится с ней взглядом, как в ее глазах вспыхнул фиолетовый свет.

И в голове Генриха зазвучал голос, он звучал непосредственно в сознании, попадая в него, минуя органы чувств.

И трясогузка предложила ему спасение и новую жизнь.

Внимательно выслушав голос, Генрих Шульц подумал: «А почему бы и нет».

О том, как был вызволен из плена и избавлен от казни speculator, можно рассказать отдельную историю.

Там было все: ревущие твари из далекого черного леса, сминающие оборону тюремного лагеря.

И минотавр, разрывающий стальные прутья решетчатого потолка, словно они не прочней ивовых прутиков.

Был пожар, были жертвы, была длительная и безуспешная для преследователей погоня, путешествие к далекому лесу, и полное переживаний для Шульца путешествие в колдовской чаще.

И бывший speculator прибыл в Мэджикшилд, дабы стать опекуном младенца.

А время шло дальше.

И не замечая ход времени, хотя кто знает, некогда рожденный и оживший в тот далекий дождливый четверг, маленький Дэрэк рос.

Рос он совершенно обычным ребенком, разве что редко какой малыш может похвастаться сразу четырьмя кормилицами, но об это знали лишь трое Арчибальд Дэроу, Госпожа Гертруда и, естественно, выполнявший обязанности опекуна Генрих Шульц.

Что же до опасений Гертруды относительно взаимодействия Генриха с девушками, то все было более чем прилично, так как бывший speculator был гомосексуалистом и не проявлял к кормилицам Дэрэка ничего кроме чуткой учтивости.

Нужно отметить, что Генрих был крайне вежлив и учтив со всеми.

Его внедрение в цитадель прошло как по нотам. Благодаря чуточке магии ведьмы, заменившей на первых неделях вопрос «Что это за мужчина?» на «Я где-то видел этого мужчину» в головах окружающих.

А неисчерпаемое обаяние и навыки внедрения Шульца сделали так, что буквально все, разумеется, за исключением магов, видели в нем лишь милейшего джентльмена с тяжёлой судьбой, оставившей его с ребёнком на руках.

Когда необходимость в грудном вскармливании отпала, чары, наложенные на девушек, были сняты и теперь они растерянно смущались, когда малыш Господина Шульца бежал к ним с детскими объятьями.

«Ах, как это мило», – вздыхали они и норовили угостить Дэрэка конфетой, пока этого не видит Генрих.

Но наивные барышни ошибались, ибо не было того, что касалось бы этого малыша и оставалось бы в тайне, от его тренированных глаз.

Хотя Генрих и начал новую жизнь, и искренне полюбил подопечного как родного, он был выбран Арчибальдом не просто так.

Speculator следил, подмечал, контролировал каждый шаг, каждый вздох, каждый контакт ребенка с кем бы то ни было, днем и ночью. Но делал он это столь мастерски, что не то что заметить слежение, но и вообразить, что Шульц находится где-то рядом было просто невозможно.

Однако, стоило мальчику споткнутся или удариться, как он оказывался в крепких руках быстрее, чем кто-либо успевал сказать «ой».

И причины для этого были.

Потому что именно благодаря отменной реакции, которую развил speculator за десятилетия своей тайной деятельности, Дэрэка и считали «обычным» ребенком.

Так как нет ничего обычного в том, что ребенок, падая и обдирая колени или ударяясь и получая шишку на голове, не издает не звука. Дело не в том, что малыш не плакал, Дэрэк просто не реагировал, никак, совсем.

Не было дрожания губ, шмыганья носом, или обиды в глазах, вообще ничего. Так может упасть деревянная кукла или манекен.

Дэрэк не выражал эмоции, и та маленькая хитрость с объятиями для бывших кормилиц, была ничем иным как мастерством психологии и маскировки Шульца. Полезно чтобы все говорили: «Ой, как это мило», вместо «А вы уверенны что он живой?»

Несмотря на весь колоссальный опыт Генриха Шульца, даже ему потребовался почти год, чтобы привыкнуть к этому.

Поэтому, когда Дэрэк ушибался, Шульц прижимал его к себе и начинал подбадривать: «не плачь», «будь храбрым», «какой ты смелый, мой мальчик», и, вытирая несуществующие слезы, жестами и мимикой делал знаки окружающим, говорил: «Давайте не акцентировать внимание, чтобы ребенок успокоился». И отпускал спокойного как камень ребенка.