Адам и Ева – первые еретики. Они отвергли заповеданное. Но ведь Господь не устроил аутодафе. Он предоставил им право в поте лица своего есть свой хлеб доколе не возвратятся в землю, из которой они были взяты…
Апостолы, а за ними уже по традиции апологеты и прозелиты, мнящие себя христианами, стали заложниками набора утверждений, взятых с потолка, и положенных в основу со статусом аксиом, заложниками пресуппозиций, на которых и была построена теология, ритуалика, церковная архитектоника…
Отрицая этику Христа, Его учение о равенстве, любви и частной собственности, и включив алкоголь, как компонент в Святые Дары, церковники, детерминированные собственной догматикой, просто не могли не погрузиться в тот липкий мрак бездуховности, в который они погрузились, и который вот уже два тысячелетия направляет их стопы по пути лжи, стяжания, нетрезвости, стремления к господству, а значит, и к подавлению своих ближних.
Сущность иерархии – господство одних над другими, оказание давления вышестоящих на ниженаходящихся. Иерархия – такова ее природа – не может существовать без таких факторов, как давление и господство. Те, кто господствует и давит, не может любить тех, кого они давят и над кем господствуют. В свою очередь давимые не могут любить тех, кто над ними. И нет, и не может быть в этой системе и тени христианской любви. Раб не способен любить своего господина, как и господин не способен любить своего раба. Ибо они не равны друг другу. Любовь возможна только между равными, но – разными. Любовь существует до тех пор, пока люди остаются разными, но равными.
Так устроен мир…
Вернемся к тезису, о котором мы заявили в самом начале наших рассуждений: ошибочно ли, в угоду ли своим алкогольным пристрастиям или же сообразуясь с волей виноделов и виноторговцев, но определенная часть из первых христиан, движение которых до середины II века считалось одним из направлений иудаизма, настаивала на том, что Святые Дары должны содержать непременно квасной хлеб и непременно забродивший виноградный сок. И вот эта-то роковая установка, не имеющая под собой, как выше мы уже говорили, ни малейших оснований ни в том, чему учил Иисус Христос, ни в том, что происходило при его непосредственном соучастии, и сформировала проалкогольную позицию церкви: церковники оказались вынужденными утверждать, будто бы вино – это дар Божий, а, соответственно, и всячески оправдывать винопитие.
И не только его. Церковь, отвергшая принцип равенства, и обожествившая главенство одних людей над другими – «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога» (Рим. 13:1), – соответственно, и сама встала на сторону представителей власти, олицетворяющих собою государство, а «государство, – как писал великий немецкий мыслитель К. Маркс, – в целом является лишь выражением, в концентрированной форме, экономических потребностей класса, господствующего в производстве» [200]. Экономическое же господство – классовое господство, как нам хорошо известно, во все времена осуществлялось на основании обладания собственностью. Следовательно, церковь встала, вместе с тем, еще и на сторону собственников, т. е. стяжателей. При этом, мы вполне допускаем, что не так уж она и сразу встала не на ту сторону, где Иисус, и что долгое время церковь настырно дрейфовала к черте непозволительного, но – неосязаемо, неосознаваемо, и что ее многочисленные пастыри, в постыдное лукавство впавшие под влиянием на нужный лад толкующих Библию, ничуть при этом не мучились, не будучи распятыми евангельским утверждением «Не можете служить Богу и маммоне» (Лук. 16:13). Мы многое можем допустить, и многое добавить в оправдание – не в свое, но тех, кто отверг заповедь нестяжания. Например, почему бы не констатировать очевидное: церковные пастыри – тоже ж люди, коим ничто человеческое не чуждо – всхотелось и им кормиться, и бытийствовать подобно сытенькой иудео-жреческой обслуге кровавого культа Иеговы. И ведь не долго эти их желания оставались неутоленными…
Более того, то ли от избытка бесперебойной сытости, то ли от жажды новых ощущений, но церковь, из столетия в столетие утверждавшая, что «нет власти не от Бога», начала вдруг прошибать, вколачивать в мир идей, бытующих в обществе, представление о том, что коль священники – наместники Бога на Земле, поставлены тут, можно сказать, самим Иисусом, то и «на епископа должно смотреть, как на самого Господа», а поскольку Царство Иисуса еще и не от мира сего, то и церковь нипочем не обязана подчиняться земным царям, законам и традициям.
Первые серьезные распри на Руси между церковью и светской властью случились, очевидно, при Иване III, когда простое административно-территориальное управленчество стало обретать признаки государства.
В данном месте наших размышлений, я полагаю, есть надобность еще раз высказаться по поводу времени образования государства, т. к. в свете нашей темы данный вопрос имеет не декоративный – принципиальный характер, а историки единообразием мнений не страдают.
Существует представление, согласно которому начало русской государственности надлежит вести не иначе, как с 862 г. И, очевидно, дабы отбить охоту сомневаться в данной точке зрения, в 1862 г. в Великом Новгороде был даже воздвигнут монументище «Тысячелетие России». «В честь тысячелетнего юбилея легендарного призвания варягов на Русь», – как утверждает всезнающая Википедия.
Ну, будем все же точны: Русь на тот момент вообще еще не существовала. Послушаем, что говорит об этом «Повесть временных лет»: «И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти прозывались. Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля». [201]. Через пару лет Синеус и Трувор – младшие братья Рюрика, живущие в разных городах, умерли в один год…
Таким образом, изначально Русской землей – Русью, называлась территория и союзплемён, в который входили: пришлое варяжское племя русь, и племена аборигенов – славяне, весь, чудь и кривичи. И ни о каком государстве тут и речи нет. Есть лишь приглашенный, нанятый на службу, временно исполняющий обязанности менеджера и координатора Рюрик, этнически относящийся к славянам и говорящий на славянском языке, – как утверждал летописец, монах Киево-Печерского монастыря Нестор. (Летописец выразил свою мысль совершенно ясно, а значит, и нет никакого основания для того чтобы пытаться породнить Рюрика со скандинавами. Рюрик – славянин!). И поэтому совершенно прав был историк Н.И. Костомаров: «В период от прибытия Рюрика до Владимира напрасно искать зачатков государства» [202]. Но ведь и во времена князя Владимира «напрасно искать зачатки государства», если, конечно, в свой понятийный багаж включить блестящую формулировку, которую дал в свое время выдающийся немецкий философ и политический деятель Ф. Энгельс: «…государство – это организация имущего класса для защиты его от неимущего» [203]. Классов же, как известно, в X веке на Руси еще не было. Соответственно, не было еще и столь нестерпимого экономического неравенства, которое было бы способно породить стойкое социальное напряжение, раздуть жажду справедливости и сформировать в обществе нужду грабить награбленное. В X веке князь все еще оставался выразителем интересов населения, был тем, кого население само ставило (приглашало) для управления обществом и для защиты от внешних угроз.
Конечно, вполне можно понять, как впавших в надобность гордиться древностью русского государства, так и тех, кого угораздило оказаться в числе сторонников камуфляжа классовых противоречий, сторонников отрицания существующих в социуме антагонистических интересов, особенно существующих в наше время. И первые, и вторые так и норовят внедрить в информационное поле такое понятие о государстве – индифферентное и абстрактное – которое ничуть бы не напрягало, прежде всего, тех, в чьих руках оно, это самое государство и находится. С другой же стороны, даже представитель олигархата – В.В. Путин счел для себя возможным поддержать марксистско-ленинскую трактовку: «Государство – это, прежде всего, аппарат принуждения» [204].
Аппарат принуждения – продукт существующего экономического неравенства, плод конфликта интересов между имущими и неимущими. Например, между крупными землевладельцами и безземельным крестьянством. Но в период княжения Владимира I на Руси еще не было феодалов, не было класса нуждающихся в защите своей собственности от посягательств со стороны соплеменников. И при этом важно понимать, что государство возникло не до феодализма и не после, а вместе с ним, и не государство создало феодалов, а феодалы создали для своих нужд государство.
Впрочем, дело не только в том, что на Руси в X веке еще не сформировался заказчик на создание аппарата насилия, выразитель потребности в государственной защите. Иным пишущим на историческую тему, представляется дело так, что если есть население и князь, то это и есть – государство. Видимо, подобным образом представлял себе суть дела и выдающийся русский филолог, лингвист А.А. Шахматов (1864–1920). В своей известной работе «Введение в курс истории русского языка» он писал: «Русью стало называться основанное Варягами в Киеве государство» [205].
Ну, во-первых, совершенно непонятно, почему государство вдруг – в Киеве, если Рюрик сел княжить в Новгороде. Во-вторых, если государство основали Варяги, то как понимать утверждение, сделанное нашим уважаемым лингвистом там же и через три страницы: «Владимир был настоящим основателем Русского государства»?
Так кто же все же был основателем – Варяги или Владимир?
Еще большее недоумение вызывают утверждения, которые сделал историк А.Н. Сахаров, ибо он свидетельством наличия государственности считает… интервенцию (?!): «К IX в. относится несколько исторически четких упоминаний о наличии на Руси государственных образований. Это нападение русских войск на Византию в начале и в 30-е гг. IX в. <…> Однако наиболее впечатляющим фактом русской, восточнославянской государственности стало нападение войска руссов-славян 18 июня 860 г. на столицу Византии» [206].
Нападение – разбой и грабеж, как свидетельство… государственности?!..
Причем, ведь не просто разбой и грабеж, но в самом наиподлейшем виде, поскольку нападение было осуществлено в тот момент, когда византийский император Михаил III, находящийся в состоянии войны с арабами, во главе армии покинул Константинополь для вторжения на территорию халифата Аббасидов. Город, соответственно, был почти беззащитен. И тут орда киевских головорезов, ведомая боярином Аскольдом, так и не рискнув пойти на приступ самого города, ограничилась опустошением окрестностей, перебив при этом множество безоружных, разбегающихся в панике, людей.
Архиепископ Константинопольский Фотий – видный церковный и политический деятель IX столетия, богослов и писатель, в своей проповеди – гомилии – «На нашествие росов» говорил о произошедшем так: «…не щадя ни человека, ни скота, не стесняясь немощи женского пола, не смущаясь нежностью младенцев, не стыдясь седин стариков, не смягчаясь ничем из того, что обычно смущает людей, даже дошедших до озверения, но дерзая пронзать мечом всякий возраст и всякую природу. Можно было видеть младенцев, отторгаемых ими от сосцов и молока, а заодно и от жизни, и их бесхитростный гроб – о горе! – скалы, о которые они разбивались; матерей, рыдающих от горя и закалываемых рядом с новорожденными, судорожно испускающими последний вздох…» [207].
Напомню, что профессор, член-корреспондент РАН А.Н. Сахаров этот позорнейший «поход», а, следовательно, и все эти зверства, в том числе, о скалы разбитые головы младенцев, назвал «впечатляющим фактом русской, восточнославянской государственности»! Впрочем, быть может он и прав по-своему, и уж, что совершенно точно, не одинок в своем мнении: ведь оценили же «деяния» такого «государственника», как Иван IV – поставили ему 14 октября 2016 года на набережной близ Богоявленского собора в Орле очень даже не плюгавый памятник! И 72 % орловчан создание этого сооружения в их городе, воздвигаемого в честь лютого маньяка, самодура-садиста, поддержали!?
Это что же – опять «умом Россию не понять»?..
В 879 году скончался князь Рюрик. И регентом при его малолетнем сыне – князе Игоре, а, вместе с тем, и новгородским князем, стал сородич Рюрика – Олег. И в этом же году то ли овладела вдруг князем Олегом «охота к перемене мест», то ли обуяла жажда развлечений и приключений… Так или иначе, но оказался он под Киевом. И убил, конечно, не без хитрости и подло, вдохновителя вышеописанной константинопольской резни – Аскольда, киевского правителя.
Далее, захватив Киев, осмотревшись и оценив достоинства новых мест, князь Олег принял решение перенести «столицу» Русской земли из Новгорода, стоящего средь смердящих, гиблых болот, в Киев, разместившийся на возвышенности, на берегу красавицы реки. «И сел Олег, княжа, в Киеве, – как нам сообщает «Повесть временных лет», – и сказал Олег: «Да будет матерью городам русским».
В общем, летописная фраза есть, и она так пришлась по вкусу некоторым историкам, что они порешили объявить князя Олега не иначе, как «основателем Древнерусского государства». И объявили. «Но, – как пишет историк И.Я. Фроянов, – такого государства тогда не было (выделено мной. – Е.Б.). Оно существует в воображении историков, которым кажется, что Олег объединил Новгород с Киевом и основал обширное государство. Трезвый и объективный анализ исторических фактов развевает мираж, под влиянием которого находились и находятся многие историки. В лучшем случае можно говорить об установлении союзнических отношений между северными племенами во главе со словенами и Русской землей, где главенствовали поляне, причем о таких союзнических отношениях, которые строились на принципах равенства, а не зависимости от Киева» [208].
Похоже, что некоторым исследователям далекого прошлого либо очень уж хочется, исходя из неких, возможно патриотических позывов, непременно удревнить русское государство, либо просто недосуг принимать в расчет то, что община восточных славян IX века, живущая в условиях родоплеменного строя, как и орда варваров, и первобытное племя, и простое скопище людей, которое именует себя Запорожская Сечь, проживающее оседло, и под началом князя, вождя, бигмена, атамана, пахана – это еще не государство. Государство возникает только там и тогда, когда экономическиеинтересы людей, настоятельно требуют создания аппарата власти, отчужденного от общества и находящегося в руках господствующего класса… Там, где общество не разделено на противостоящие друг другу массы людей, там нет ни государства, ни надобности в оном.
Конечно, хорошо, когда о государстве размышляют лингвисты, филологи, историки… Но все же нужно бы при этом и всем им, и всем нам сверять свои размышления с тем, что выработали специалисты – политически и юридически образованные люди. Известно, что для профана все, что не в согласии с его мнением, то и – бред. Но только специалист – психиатр способен определить звучащее как бред, возникший на патологической основе, и отличить его от простой бессмысленной речи, и от выводов, сделанных без должной на то основы и не поддающихся коррекции извне, порожденных простым самомнением и неученостью.
Что же говорят специалисты о государстве?
А они, кроме блестящих формулировок – определений, дают еще и признаки того, что есть государство.
Например, почти сто лет тому назад Конвенция о правах и обязанностях государств (г. Монтевидео, 26 декабря 1933 г., VII Панамериканская конференция), определила, что государство, как субъект международного права, должно обладать следующими признаками:
– постоянное население;
– определенная территория;
– правительство; и
– способность к вступлению в отношения с другими государствами.
Согласитесь, списочек так себе, но все же это уже, вне всякого сомнения, большой интеллектуально-этический шаг от такого признака государственности, как «нападение войск» на чужую страну.
Следует отметить, что в настоящее время ни в науке, ни в международном праве все еще нет единого и общепризнанного определения понятия «государство», но многие исследователи сходятся на том, что самоочевидным его признаком является постоянная территория.
Была ли в IX–XII вв. постоянная территория у того образования, которое мы именуем, как Русь?
Ну, во-первых, Русская земля IX–XII вв. четких границ, зафиксированных в документах того времени, не имела. Соответственно, уже только поэтому говорить о постоянстве не имеющего определенной формы, просто бессмысленно.
Во-вторых, сами по себе «основания для включения той или иной земли в состав Русской земли, как правило, довольно зыбкие. Это либо участие племенного союза в походе, организованном Русью, либо упоминание в качестве данника» [209]. И при этом мы не встречаем в летописных источниках утверждений о том, что сидящие по городам княжие мужи – светлые князья, находились бы в непосредственном подчинении у князя киевского, мы не находим того что сегодня называется единоначалием, субординацией, вертикалью власти. Напротив, мы видим, что на тот момент Русь, Русская земля – это не государство, и даже не страна, а всего лишь некий конгломерат племен, обособленных друг от друга, но друг другу этнически и культурально близких.
Именно на отсутствие консолидации славянских княжеств, сумму которых историки называют Русью, указывает съезд князей, состоявшийся в 1097 году в Любече по инициативе Владимира Мономаха, который предложил князьям заново поделить территории и сферы влияния. Обратим внимание: на кону был не Киевский престол, нескончаемая междоусобная война велась не за право быть на Киеве – алчные князья, страдающие от неспособности обуздать свою страсть к ограблению живущих по соседству, страдающие от маниакального влечения к захвату чужой собственности, собрались, чтобы заручиться поддержкой таких же нечистых на руку, как и сами. И они переделили и территории, и сферы влияния: «…пусть каждый владеет отчиной своей. И на том целовали крест» [210]. И все. И не более того. А это означало, что Русь и далее была обречена оставаться децентрализованным административно-территориальным образованием.
А можно ли принимать за признак постоянстватерритории перманентную интеграцию/дезинтеграцию того образования, которое существовало на договорных, союзнических отношениях? Я имею в виду, в частности, такие явления, как отказ в 1014 году новгородского князя Ярослава присылать ежегодно в Киев по две тысячи гривен. И это же был не просто – отказ, демонстрация враждебности, но еще и заявление о самостоятельности в проведении собственной политики, и даже – о выходе из-под власти Киева, об отделении от Киева. Потому-то Владимир, как утверждает «Повесть временных лет», и отдал приказ: «Расчищайте пути и мостите мосты», ибо хотел идти войною на Ярослава, на сына своего», и начал собирать войско, чтобы с помощью военной силы заставить Новгород подчиниться своим требованиям. Князь Ярослав, в свою очередь, также стал готовиться к войне: мобилизовал новгородский ресурсы и нанял варяжскую дружину.
Спрашивается, если два субъекта находятся по отношению друг к другу в состоянии войны, являются ли они вместе с тем еще и одним целым, и можно ли при этом говорить, что былое постоянствотерритории не нарушено?
Ответ, конечно же, очевиден.
Еще пример. В 1127 году киевский князь Мстислав Владимирович вторгся в Полоцкую землю, опустошил её и принудил полочан покориться, посадив в Полоцке наместником своего сына Изяслава. Но уже в 1132 году в результате восстания Изяслав был свергнут, и Полоцкая земля вновь восстановила свою независимость, чем и нарушила, как вы понимаете, территориальное постоянство Руси.
Более того, вскоре, после смерти киевского князя Мстислава Владимировича, последовавшей в 1132 году, и вовсе начинается период, так называемой, «феодальной раздробленности» или, как принято говорить, «распад Древнерусского государства на самостоятельные княжества».
А распад – раздробленность – это, как трактуют словари русского языка, разъятие на мелкие фрагменты. Вместе с тем, раздробленность, распад – это еще и прекращение существования. В нашем случае, прекращение существования «Древнерусского государства». И поэтому мы решительно отметаем выдумки иных историков, воображающих, что, хотя Русь и раздроблена, но… ей все было нипочем, она продолжала существовать, хоть ты тресни, вот, только в раздробленном виде.
Мы понимаем, что подобные взгляды обусловлены либо исследовательской нечистоплотностью, либо боязливостью констатировать факт смерти того, что они называли «Древнерусским государством»…
На нашем веку – 26 декабря 1991 года – произошел распад СССР. Можем ли мы сегодня, уважаемый читатель, утверждать, что Российская Федерация – это и есть все тот же Советский Союз Социалистических Республик, или что Советский Союз все еще существует, но – в раздробленном состоянии?
Так могла ли Русь, несмотря на «раздробленность», существовать? Конечно, если под Русью понимать, как выше мы уже говорили конгломерат племен, организационно и территориально обособленных друг от друга, но друг другу этнически и культурально близких, или же понимать под Русью исключительно Киевское княжество, находящееся в окружении княжеств – Галицкое, Владимиро-Волынское, Турово-Пинское, Черниговское и Переяславское, – то, да, так оно и есть. Но вот какая закавыка: исторических свидетельств о том, что князья того времени признавали верховенство над собой Киевского или же какого-то иного князя, нет, а, значит, уже только поэтому нет и оснований утверждать, что такое государство, как Киевская Русь, вообще существовало. В том числе и терминологически. Подкрепим сказанное, мнением известного украинского историка-медиевиста А.П. Толочко: «…государство под названием «Киевская Русь» (и даже «Древняя Русь») не существовало никогда! <…> Наши далекие предки были бы несказанно удивлены, услышав такое наименование страны, в которой волей случая им довелось жить, поскольку называли ее «Руской землей», «Русью»… «Киевская Русь» – термин происхождения книжного и ученого и ведет свое начало не из источников, а со страниц исторических трудов первой половины XIX века» [211].
Мы не встречаем в древних летописях таких слов, как «государство», и таких понятий, как «Киевская Русь», но – «Русская земля», «Древлянская земля», «Угорская земля» и т. д. Землями же именовались места постоянного обитания того или иного самоуправляемого племени, конгломерата племен. И власть Киева, похоже, не распространялась в домонгольский период на Земли, находящиеся вне Земли киевской. Притязания князей на собственность соседей, конечно же, были, и были постоянными, но не более того. Даже Новгород в те времена был самостоятельным образованием и не входил в Киевскую Русь.
В дополнение к сказанному, хочется высказать еще и свое собственное сожаление о том, что в работах многих историков понятия общество (племя, союз племен) и государство подменяется сплошь и рядом. Территория, занятая тем или иным народом, постоянное место проживания племени и племя, проживающее на относительно постоянном месте, с невероятной легкостью объявляется обозначается, как государство. Даже без попыток выявить политический компонент, установить наличие существенных признаков государственности.
Таким образом, у нас есть вполне серьезные основания, чтобы констатировать: постоянство территории, как атрибут государства, отсутствовал у того образования, которое мы именуем – Русь.
Вторым признаком государства исследователи считают постоянство населения. Представляется совершенно очевидным, что отсутствие у Руси второго атрибута автоматически следует из отсутствия первого атрибута.
Третий признак государства с точки зрения специалистов – суверенитет, т. е. «независимость государственной власти от всякой иной власти внутри страны и вне ее, исключительное право на политическую самостоятельность» [212].
Увы, но и этого признака у того конгломерата княжеств, который мы обозначаем как Русь, и у той власти, которой были наделены князья, возглавлявшие княжества, не было.
Вот, только несколько доводов в пользу сказанного.
Уже с момента, как Олег сел княжить в Киеве, и сказал о Киеве: «Да будет матерью городам русским», он «установил дани славянам, и кривичам, и мери, положил и для варягов давать дань от Новгорода по триста гривен ежегодно ради сохранения мира, что и давалось варягам до самой смерти Ярослава» [213]. Это очень сложный для понимания фрагмент «Повести…», и он до сих пор дискутабелен. Бытует на его счет несколько мнений, догадок, гипотез. Для нас же представляется очевидным, что Олег собирал дань не для себя, потому что в этом случае данники перешли бы в категорию побежденных Олегом. А это по существу тогда происходящего абсурдно. Вот, трактовка из Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона: «Дань – термин древнерусского финансового права. Древнерусские летописные своды употребляют его прежде всего в смысле военной контрибуции, которую подвластный племена славянские платили своим победителям: на С – варягам, на Ю – хазарам.
Данью облагали покоренные племена…» [214]. (Выделено мной. – Е.Б.).
Конечно же, Русь платила дань варягам, и – на протяжении двух столетий: с 882 года по 1054 (год смерти Ярослава Мудрого)!.. Причем, под варягами Михаил Петрович Погодин (1800–1875), русский историк, предложил понимать, и с этим сложно не согласиться, именно тех заморских варягов, для защиты от которых и были призваны Рюрик, Синеус и Трувор, и «Новгородцы обязались платить по 300 грив. с условием, чтоб Варяги не нападали на них, как прежде» [215].
Кстати, коль уж мы коснулись темы платежа дани – вымогательства, как предоставляемого способа откупиться от посягательств на территорию, то не будет лишним вспомнить, что Русь еще и с середины XIII века платила дань – ханам Золотой Орды… И даже после 1480 года продолжала регулярно выплачивать. Подтверждением сказанного, может служить исторический факт. После того как распалась Золотая Орда, затем в 1502 году прекратила свое существование Большая Орда, крымские ханы стали считать себя ордынскими правопреемниками, и, соответственно, выступали с соответствующими материальными претензиями к государству Московскому.
Особо остро данный вопрос встал в 1521 г., когда крымские татары дошли до Москвы и взяли столицу царя Василия III в осаду, превратив в пепел села и деревни, находящиеся окрест. И далее, как свидетельствует австрийский дипломат, барон Сигизмунд фон Герберштейн (1486–1566), крымским ханом – царем, как они в Орде предпочитали себя именовать – Махмет-Гиреем (1465–1523) был выставлен ультиматум: «…он снимает осаду и желает удалиться из страны, если только Василий, дав грамоту, обяжется быть вечным данником царя так же, как были его отец и предки. (Выделено мной. – Е.Б.). Когда эта грамота была написана согласно с желанием Махмет-Гирея и получена им, он отвел войско к Рязани» [216].
Таким образом, из сообщения Герберштейна с полной очевидностью следует, что после стояния на реке Угре в 1480 году, окончательного свержения татаро-монгольского ига не произошло, политический и экономический суверенитет Руси в полной мере обеспечен еще не был.
Речь, конечно, не идет о наличии вассальной зависимости, но механизм шантажа продолжал существовать, и Русь, чтобы откупиться от кочевников, защитить русские земли от крымских набегов была вынуждена, хотя и в значительно меньших размерах, но делать выплаты и деньгами, и медом, и мехами…
Дань – поминки – выплачивалась Крымскому ханству и первым царем из династии Романовых – Михаилом Федоровичем (1613–1645): «За весь период с 1613 г. по 1650 г., т. е. за 38 лет, поминки не были выплачены только за 1619, 1644 и 1645 гг. Общая сумма выплаченных поминок, по нашим данным, равняется 363 970 руб.» [217].
Таким образом, только ежегоднаядань, составляла в среднем 12 тысяч рублей.
12 тысяч. Много ли это или же сущий пустяк по тем временам? Как известно, все познается в сравнении. Так вот, в начале XVII века стоимость одной дойной коровы была в пределах одного рубля, а стоимость коня – около 7 рублей [218]. Следовательно, если дань пересчитать на живность, то можно утверждать, что Русь ежегодно перегоняла в Крым табун из 1700 лошадей или же 12 тысячное стадо дойных коров. И это, не считая всех тех даров и денежных сумм, которые крымцы получали с русских посланников, прибегая к угрозам и вымогательству, нередко доходя даже до прямого насилия и грабежа. Так, например, московский посланник А. Дуров, доставивший в Крым в октябре 1629 г. поминки за два года на сумму 20 866 руб., был зверски избит, лишен одежды, привязан к лошадиному хвосту и в таком виде приведен к хану, который грозил А. Дурова казнить и сделать из него чучело. И это при том, что крымские ханы из года в года в своих шертных грамотах клялись «великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу» в братской дружбе и в любви на века, клялись послов и гостей не захватывать и не грабить, послам вреда не делать и обид не учинять; нарушителей сего казнить, а взятое ими возвращать; захваченных людей «отпускать без выкупу»…
Еще один пример из череды подобных и позорных.
18 января 1639 г. в Крым прибыли московские посланники И. Фустов и И. Ломакин, и после вручения поминок царю, в объеме ранее утвержденном крымской администрацией, по его же указанию были ограблены. В результате, появилась недостача, и поэтому целая свора татар, из царского окружения, осталась с носом. С чем смириться не смогла и не смирилась. И поспешно предприняла меры, чтоб не упустить свое, выдрать недополученное любой ценой. Фустов и Ломакин были подвергнуты жестоким многодневным истязаниям: их избивали, держали на морозе, морили голодом, поднимали на дыбу…
В конце концов, посланники под пытками попросили дать время, чтобы закупить рухлядь и взять кабальный денежный заем, что им и было позволено сделать. Тут же прибыли местные ростовщики, обеспечившие всем необходимым с обязательством погасить долги либо в Крыму, либо в Москве [219].