Действовали стремительно, напористо, расчетливо. Свора подобралась хищная и не сентиментальная.
Уже 14 мая 1922 года «группа прогрессивных священников» из Москвы, Петрограда и Саратова, во главе которой стоял епископ Антонин, протестующая против «контрреволюционного поведения» патриарха Тихона, и требующая над ним суда, разместила в газете «Правда» воззвание, под заголовком «Верующим сынам православной церкви России»: «Мы считаем необходимым немедленный созыв поместного собора для суда над виновниками церковной разрухи, для решения вопроса об управлении церковью и об установлении нормальных отношений между ней и Советской властью. Руководимая высшими иерархами гражданская война церкви против государства должна быть прекращена» [330].
Круто, ничего не скажешь. Нанесли, так сказать, собратья по вере патриарху всея России удар в спину – не келейный, да еще и посредством главной газеты государства, отделившегося от церкви, чуждого и враждебного.
Далее события развивались стремительно.
В значительной степени при поддержке ГПУ и во исполнение «Инструкции ГПУ о проведении организационного заседания “московской оппозиционной группы” духовенства» от 11 апреля 1922 г., произошло слияние различных групп, сформированных из числа настроенных на обновление, на реформирование церковной жизни. Реформаторами-обновленцами был создан и орган руководства церковью – «Высшее церковное управление» (ВЦУ). К августу 1922 года большинство правящих архиереев РПЦ – 37 из 73 – не без угроз и шантажа со стороны чекистов, но признало легитимность ВЦУ, и его право на власть.
Процесс, – как любил выражаться М.С. Горбачев, – пошел.
25 августа 1922 г. гражданин Беллавин Василий Иванович – патриарх Тихон был арестован за контрреволюционную деятельность с содержанием в Донском монастыре. А поскольку 18 января 1922 года ближайший помощник Патриарха митрополит Евсевий (Никольский), управлявший патриаршей областью – Москвой и Московской губернией был отравлен, а в ночь с 12 на 13 августа по приговору Петроградского ревтрибунала был расстрелян митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин (Казанский), а 22 августа доставлен в Москву и помещен во внутреннюю тюрьму ГПУ митрополит Ярославский и Ростовский Агафангел (Преображенский), – то патриарх не только лишился поддержки близких по духу людей и оказался в полной изоляции, но был еще и нейтрализован, обездвижен, как религиозный деятель. С этого же времени началась и подготовка судебного процесса…
И вот, 13 марта 1923 г. патриарху Тихону, наконец-то, предъявлено обвинение, а в газете «Известия» появляется материал «Процесс князей церкви»: «11 апреля судебная коллегия Верховного суда начинает слушать дело бывш. патриарха Тихона и его ближайших приспешников – московского и коломенского митрополита Никандра, б. управляющего делами св. синода Гурьева и новгородского епископа Арсения» [331]. Причем, патриарх в данной публикации был назван, во-первых, «идейным руководителем сопротивления декрету власти», что уже само по себе не оставляло ни надежды у желающих ему здравия и долгих лет, ни сомнений касательно содержательной стороны грядущего приговора. Тем более если принять во внимание то, что 12 апреля 1923 г. Политбюро ЦК РКП (б) отклонило предложение наркома иностранных дел Г.В. Чичерина «о невынесении смертного приговора Тихону», и включило в постановление особый пункт: «Поручить Секретариату ЦК дать директиву Верховному Трибуналу вести дело Тихона со всею строгостью, соответствующей объему колоссальной вины, совершенной Тихоном» [332]. Во-вторых, Тихон был представлен читателям уже как «“бывш.” патриарх». Между тем, официальное его низложение, даже можно сказать, полная его расхристианизация состоялась позже – на Поместном Соборе, который начал свою работу в Москве в храме Христа Спасителя 29 апреля 1923 года.
Именно там и тогда бывшие собратья по вере, выступая в присутствии таких же, как и сами, в присутствии чекистов и осведомителей ГПУ, горячо и наперебой заявляли все то, что затем нашло свое отражение 3 мая в «Протоколе заседания Всероссийского Поместного Церковного Собора 1923 г.»:
«1. Начиная с лета 1917 года ответственные церковные вожди стали на определенную контрреволюционную точку зрения. <…>
2. …Собор считает Тихона отступником от подлинных заветов Христа и предателем Церкви. На основании церковных канонов сим объявляет его лишённым сана и монашества и возвращённым в первобытное мирское положение. Отныне патриарх Тихон – мирянин Василий Беллавин. <…>
4. Советская власть не является гонительницей церкви. Согласно Конституции Советского государства, всем гражданам предоставляется подлинная религиозная свобода совести. Декрет об отделении Церкви от государства обеспечивает эту свободу. <…>
5. Осуждая быв. патриарха Тихона, как вождя не церковного, a контрреволюционного, Собор признаёт, что и самое восстановление патриаршества было актом определённо политическим, контрреволюционным. Древняя Церковь не знала патриаршества, a управлялась соборно, поэтому Священный Собор настоящим отменяет восстановление патриаршества. Отныне Церковь должна управляться соборно» [333].
Подсчет голосовавших показал: «против» – 1, «воздержавшихся» – 5, остальные, т. е. большинство – «за».
Таким образом, каноническая церковь, которую олицетворял Тихон, теперь уже бывший патриарх, была объявлена вне канона, в каноне же стала признающая Советскую власть, и властью признаваемая, объединившая практически всё обновленчество «Живая Церковь».
Далее события развивались следующим образом.
11 июня 1923 г. председатель Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б) Е.М. Ярославский подал в Политбюро ЦК РКП(б) записку об условиях освобождения патриарха Тихона из-под ареста.
13 июня 1923 года предпринята попытка отравления экс-патриарха Тихона по той же схеме, по которой был отравлен полгода тому назад митрополит Евсевий (Никольский).
14 июня 1923 г. Политбюро ЦК РКП(б) принимает постановление по предложениям председателя Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б) Е.М. Ярославского об условиях освобождения из-под ареста экс-патриарха Тихона.
16 июня 1923 г. от Василия Ивановича Беллавина, содержащегося под стражей, в Верховный Суд РСФСР поступает заявление, в котором он, обманутый и сломленный, собственноручно, как того и требовали сотрудники ГПУ, написал: «…я действительно был настроен к Советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям… <…> Все мои антисоветские действия за немногими неточностями изложены в обвинительном заключении Верховного Суда. Признавая правильность решения Суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям Уголовного Кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный Суд изменить мне меру пресечения, т. е. освободить меня из-под стражи.
При этом я заявляю Верховному Суду, что я отныне Советской власти не враг.
Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции» [334].
Прочитав данное «покаянное» заявление Тихона, как не соблазниться возможностью впасть в поиск своей собственной гипотезы, объясняющей мотивы поведения иерарха? Мы этим заниматься не станем, мы лишь констатируем очевидное: Тихон не устоял в истине, отказался от своего крестного пути, пошел на компромисс с Пилатами своего времени и кагалом «первосвященников» из Политбюро ЦК РКП(б) и Президиума ВЦИК.
27 июня 1923 г. в соответствии с постановлением Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б) от 26 июня 1923 г., Василий Иванович Беллавин, бывший патриарх Московский и всея России Тихон вышел на свободу, и уже 1 июля издал специальное послание, а 15 июля с амвона собора Донского монастыря сделал заявление о своём возвращении к церковному управлению всею Российскою церковью, и призвал тех, которые отпали от церковного единства и благодати Божией, «сознать свой грех, очистить себя покаянием и возвратиться в спасающее лоно единой Вселенской Церкви» [335].
Таким образом, Православная русская церковь была реанимирована, правда, как организация нелегальная, и даже вновь обрела главу – патриарха. Но от этого раскол в стане верующих, произошедший в послереволюционное время, отчасти инспирированный ВЧК, и далее подпитываемый ГПУ, раскол, выразившийся в образовании Высшего церковного управления (ВЦУ), претендующего на статус единственной канонической власти, – не исчез. Напротив, проблемные взаимоотношения между ПРЦ и реформаторами-обновленцами обрели совершенно четкую конфигурацию, т. к. патриарх Тихон в своих Посланиях – от 15 (28) июня 1923 г. и от 2 (15) июля 1923 г., а также в своем Воззвании от 18 июня (1 июля) 1923 г. обрисовал подоплеку их закулисных действий, вскрыл всю ту ложь, которой прикрывали проводимую организационно-реформаторскую деятельность члены ВЦУ, узурпировавшие власть, пока патриарх находился в заключении, и даже въехавшие в его покои на Троицком подворье. Вместе с тем, патриарх Тихон совершенно простым и понятым языком убедительно показал еще и нелегитимность самого Поместного Собора 1923 года, о котором «весь русский православный народ давно сказал свое правдивое слово как о нечестивом сборище, дерзновенно именующим себя собором 1923 г.» [336].
Освобождение патриарха Тихона из-под стражи, конечно же, не означало, что он теперь свободен от негласно-пристального надзора со стороны ГПУ и, что еще хуже, не свободен и от ее изощренного давления. Ф.Э. Дзержинский утверждал: «Служить в органах могут или святые, или подлецы». Начальник VI отделения (по борьбе с православной церковью, конфессиями и сектами) секретного отдела ГПУ Е.А. Тучков святым не был… Быть может, именно поэтому, когда его угрозы в адрес строптивца оказались безуспешными, 9 декабря 1924 г. в то время, когда патриарх обычно уже оставался один, дверь была открыта ключом, и вошли два «санитара» «страны Советов». Навстречу вошедшим из полутьмы помещения шагнул келейник патриарха – Яков Анисимович Полозов, и тотчас получил два выстрела – в голову и грудь.
Комментируя этот трагический случай, священник Димитрий Сафонов, кандидат исторических наук, преподаватель Московской Духовной академии, отмечал: «В следственном деле имеется целая подборка документов по этому убийству, из которой можно заключить, что убийство было организовано Е.А. Тучковым» [337].
Надо ли говорить, что гибель близкого человека и, одновременно, неудавшееся покушение, да и события последних нескольких лет нанесли самый серьезнейший ущерб здоровью патриарха Тихона? Но, когда он, всего лишь 60-летний скончался после сделанной инъекции от бессонницы, скончался в присутствии лечивших его врачей Е.Н. Бакуниной и Н.С. Щелкана, как не согласиться с утверждением: «материалы следственного дела патриарха Тихона, позволяют аргументировано предполагать, что кончина святителя 7 апреля 1925 г. не была естественной» [338]?
Впрочем, вернемся к основной теме нашего исследования – церковь, как организация, отвергшая и, тем самым, предавшая учение Иисуса Христа о нестяжании: «Не собирайте себе сокровищ на земле <…>, но собирайте себе сокровища на небе, <…> ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. <…> Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6:19–21, 24).
Как мы помним, помочь церковникам вернуться к Христу, жить интересами духовными, а не шкурно-земными, государственно-политическими пытался и Петр I, и Екатерина II, и советская власть, но – все тщетно. Видимо, прав народ, сказавший: горбатого – могила исправит.
Конечно, справедливости ради, нельзя не отметить, что и у церкви случались периоды нравственного просветления и даже раскаяния. Ведь это же Собор обновленцев-реформаторов в 1923 г., обсудив положение верующих в годы революционного лихолетья, четко прописал в своем решении:
«4. Священный Собор призывает всех церковных людей бросить все попытки использовать церковь в земных политических расчетах. Церковь принадлежит Богу и Ему Единому служить должна.
6. Отныне вся церковная жизнь должна быть построена на двух началах: 1) В отношении к Богу – на подлинной преданности церковных людей подлинным заветам Христа Спасителя и 2) в отношении к государству – на принципе отделения Церкви от государства» [339].
Ну, куда ж лучше-то!? Но, увы, победила сила традиции – «сколько волка ни корми, все в лес смотрит», и детерминанта неустраненной иерархии, стремящаяся к сохранению существующего неравенства и требующая ведения паразитарного образа жизни – существования высших элементов за счет низших.
Между тем, условия существования становились все более и более суровыми. Диссидентствующая группировка, состоящая в основном из церковников, стремящихся к «обновлению церкви» – демократизации управления и модернизации богослужения – расколовшая при этом Православную русскую церковь, вынудившая и клирян, и мирян (не без помощи чекистов, бравших строптивых в столь крутой оборот, что дело заканчивалось либо хорошо, либо нехорошо), отторгнуться от церкви тихоновской и пристать к обновленной, модифицированной, просоветской. И все бы ничего, но, когда патриарх Тихон освободился из узилища, и вскрылась вся правда, и открылась вся ложь раскола, возник процесс обратный – возвращение верующих из силков Российской православной церкви в лоно Православной русской церкви: «если к 1923 г. в ведении обновленческого Высшего церковного Управления находилось до 70 % общего числа православных приходов, то к 1926 г. их было уже только около 22 %. К 1932 году –14–15 %, а в отдельных областях и того ниже. Так, в Московской области из 2552 приходов обновленцам принадлежало всего лишь 231, в Ленинградской области из 1846 – только 100» [340]. Более того, обновленческий «Священный Синод» 29 апреля 1935 года под нажимом властей вообще был вынужден принять решение о «самоликвидации». Но обновленчество, как организованная совокупность верующих, тем не менее, продолжало существовать, хотя уже и «дышало на ладан». Далее еще хуже: в 1944 году обновленческому руководству не удалось зарегистрировать свои приходы и свое духовенство в Совете по делам религиозных культов при СНК СССР, что, фактически, ставило их вне закона, приближало к статусу если не нелегальной, то уж неблагонадежной организации.
Казалось бы, вот тут-то и можно испытать чувство глубочайшего удовлетворения, созерцая как все возвращается на круги своя, т. е. в те, привычные границы, что бытийствовали в замшелые добрые времена!? Ан, нет! Смотрим, какова картина в динамике и осознаем, каковы тенденции.
Количество храмов, архиереев, священников, диаконов,
монастырей и насельников в 1914–1941 гг. [341].
Почти 4 тысячи храмов! Из более, чем 60 тысяч, что действовали в 1917 году. Но, картина представляется еще более безрадостной, если принять во внимание то, что к 1939 году на всей территории страны оставалось лишь около 100 действующих храмов, все же эти тысячи, о которых мы только что упомянули, попали в статистику 1941 года, как оказавшиеся на территории СССР после того, как в соответствии с «пактом Молотова – Риббентропа», были оккупированы часть Польши (к востоку от рек Буг и Сан), страны Прибалтики, Бессарабия и Северная Буковина, а также 11 % территории Финляндии (со вторым по величине городом Выборгом).
Сложно сказать, как сложилась бы дальнейшая судьба церковной организации, если б не состоявшаяся в Кремле 4 сентября 1943 года встреча И.В. Сталина с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем). Встреча состоялась. И с весьма благоприятным исходом: власти разрешили открыть часть церквей, монастырей, духовных учебных заведений, издавать официальный журнал Московской патриархии и даже избрать патриарха. Была также прекращена поддержка со стороны государства обновленческих структур, которые после кончины от паралича 26 июля 1946 года «Первоиерарха Православных церквей в СССР» Александра Введенского, полностью ликвидировались.
В послевоенные годы РПЦ бойко восстанавливала то, что было разрушено и уничтожено в годы сталинского террора. Итог: «на 1 января 1949 года епископат насчитывал 73 архиерея, число действующих храмов достигло 14 477, монастырей – 75, действовали 2 духовные академии и 8 семинарий» [342].
С приходом к власти Н.С. Хрущева взаимоотношения церкви и государства ощутимо ухудшились – возросло экономическое давление. 16 октября 1958 г. Совет Министров СССР принял секретное постановление № 1160 «О налоговом обложении доходов предприятий епархиальных управлений, и постановление № 1159 «О монастырях в СССР», в соответствии с которыми монастырям значительно уменьшили земельные наделы и запретили использовать наемный труд в кустарных мастерских и для обработки земельных угодий, отменили льготы по налогу со строений и земельной ренты, повысили налог на свечное производство…
28 ноября 1958 г. ЦК КПСС принял постановление «О мерах по прекращению паломничества к так называемым «святым местам».
Параллельно власть, страдающая нетерпимостью, закрывала и православные храмы: за период с 1958 по октябрь 1964 года – более 4 тысяч.
В целом же итог правления Хрущева Н.С. был таков: если на 1 января 1958 года Московская патриархия имела 13414 храмов, 12169 священнослужителей и 56 монастырей, то на 1 января 1966 года 7523 храма, 19 монастырей, а численность зарегистрированного духовенства к 1967 году составила лишь 7410 человек [343].
Заткнул, так сказать, Никита Сергеевич за пояс самого товарища Сталина…
В годы нахождения во главе государства Л.И. Брежнева, впрочем, как впоследствии Ю.В. Андропова и К.У. Черненко, взаимоотношения между советской властью и церковниками в свете нашей темы ничем интересным не обозначились: государство не столько попирало и продолжало грабить церковь, сколько настырно стремилось поставить церковную организацию себе на службу. Не просто подмять и подчинить, чем были озабочены царствующие особы ушедших столетий, а – поставить на службу. Показательна в этой связи цитата из выступления К.М. Харчева, председателя Совета по делам религий при Совете Министров СССР, сказавшего в 1988 году на встрече с преподавателями Высшей партийной школы: «…перед нами встает задача: воспитание нового типа священника; подбор и постановка священника – дело партии».
Между тем, сам создатель партии – В.И. Ленин – имел на этот счет совершенно иное мнение. В частности, он резко осудил Л.Н. Толстого за его «стремление поставить на место попов по казенной должности попов по нравственному убеждению» [344], и подверг критике попытки буржуазии обновить религию: «Полицейская религия уже недостаточна для оглупления масс, давайте нам религию более культурную, обновленную, более ловкую, способную действовать в самоуправляющемся приходе, – вот чего требует капитал от самодержавия» [345]. Более того, еще в 1905 году в статье «Социализм и религия», опубликованной в газете «Новая Жизнь», В.И. Ленин прямо говорил не о воспитании попов, а о том, чтобы пролетариат вел «широкую, открытую борьбу за устранение экономического рабства, истинного источника религиозного одурачения человечества» [346].
Не воспитание попа нового типа, не обновление религии, не приспособление существующего аппарата одурачивания, а – ликвидация источника, что, конечно же, не отменяло и проведения систематической, кропотливой работы по просвещению населения, завороженно верующего по традиции в галиматью, сочиненную иудействующим «апостолом» Павлом, а там и прочими, и многими церковными и околоцерковными писателями-словоблудами, изощрявшимися в измышлении загробных фантасмагорий.
Весьма двусмысленную позицию – а у него иной и не было – занял генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горбачев на исторической встрече с патриархом Московским и всея Руси Пименом, которая состоялась в Кремле в Екатерининском зале 29 апреля 1988 года. В своей речи Горбачев, в частности, заявил: «Мы в полной мере восстанавливаем сейчас ленинские принципы отношения к религии, церкви, верующим» [347].
Спрашивается, Горбачев тем самым намерен был приободрить главного церковника или же тонко, дипломатично пригрозить? Дело в том, что «ленинские принципы», из которых, кстати, и вытекала практика разграбления церковно-монастырского имущества и разрушения храмов, как и практика репрессий против представителей духовенства, были таковы:
– «Мы должны бороться с религией. Это – азбука всего материализма и, следовательно, марксизма» [348].
– «Религия есть один из видов духовного гнета… <…>
Религия – род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь. <…>
Полное отделение церкви от государства – вот то требование, которое предъявляет социалистический пролетариат к современному государству и современной церкви» [349].
– «Все современные религии и церкви, все и всяческие религиозные организации марксизм рассматривает всегда, как органы буржуазной реакции, служащие защите эксплуатации и одурманению рабочего класса» [350].
– «Марксист должен быть материалистом, т. е. врагом религии» [351].
Самих же «святейших отцов» В.И. Ленин называл не иначе, как «чиновниками в рясах, жандармами во Христе», «темными инквизиторами, которые поддерживали еврейские погромы и прочие подвиги черносотенной царской шайки» [352].
Впрочем, в конце состоявшейся встречи генсека с патриархом и членами Синода РПЦ было и очевидно положительное для последних. М.С. Горбачев, уже ознакомленный с информацией, поступившей от присутствующих, о преследовании в СССР верующих, о настоятельной необходимости представить церкви статус общественно-религиозной организации и право юридического лица, право преподавания вероучения, о надобности отменить дискриминационные налоги, устранить преграды, не позволяющие восстанавливать храмы и возвращать ранее в пользу государства изъятые, – пообещал сделать все возможное и от него лично зависящее. И он был вынужден делать возможное, и не только потому что миряне и клир очень в том нуждались, но еще и потому что в условиях нарастающего в стране кризиса в поддержке верующего народа нуждался и сам Горбачев. А потенциальная поддержка могла быть весьма существенной: по данным председателя Совета по делам религий К.М. Харчева, 70 % от общей массы, проживающих в СССР, относили себя к людям верующим; каждый год миллион покойников – а это около 30 % от числа скончавшихся – отпевали в церквях, 30 % от числа новорождённых младенцев по вере родителей и восприемников – крестили…
Конечно, подавляющее большинство из этих 70 %, бывали в храмах раз в году, а то и реже, но тут ведь важно иное – то, что они себя относили к людям, почитающим Бога, идентифицировали себя с людьми воцерковленными, а уже только это одно однозначно определяло их духовные ценности, пристрастия и намерение поддерживать соответствующие социально-политические силы. А поддержка со стороны населения М.С. Горбачеву в 1988 году была нужна, быть может, даже больше, чем в 1985 года, поскольку к этому времени кредит доверия, выданный ему народом, уже исчерпывался, а страна, пребывающая в реформаторском угаре, неожиданно для одних, и вполне ожидаемо для других – для организаторов хаоса, для «архитекторов» Перестройки и «агентов влияния», что, впрочем, одно и то же – стремительно и уверенно вползала в самый настоящий кризис.
Исторический казус на тот момент заключался в том, что, с одной стороны, реформаторы от власти, перемастрячив узкое «окно в Европу» на широко распахнутые двери, чрез которые глазея на мир «загнивающего Запада», народ вдруг начал осознавать, что коммунисты его самым наибессовестнейшим образом «надули», и что дальше «так жить нельзя», но ведь, с другой стороны, жить по предлагаемым сценариям – программа «500 дней» («движение к рынку прежде всего за счет государства, а не за счет простых людей»), и прочие экономические доктрины, – тоже представлялось невозможным.
Это был паралич. Своеобразный. Население целой страны бурлило, социальное напряжение достигало своего апогея и, в то же время, ни вправо, ни влево. Потому что мало кто что понимал, что вообще происходит. Те же, кто хоть что-то понимали – информированная публика, так ведь те вскорости и расхватали плохо лежащее: и власть, и общенародную собственность. К этим расхватывающим относилась и верхушка стяжателей РПЦ, в чьем благословлении на демонтаж системы, на грабеж и освящение награбленного очень нуждалась алчная орда, идущая на смену коммунистам.
Сегодня известно, что не без соучастия «группы влияния», сплотившейся вокруг патриарха и взявшей под свой контроль всю официальную финансовую и хозяйственную деятельность Московской патриархии, появились на божий свет такие документы, как
– закон «О кооперации в СССР» (26 мая 1988 г.), открывший путь к предпринимательской деятельности;
– закон СССР «О свободе совести и религиозных организациях» (1 октября 1990 г.), на основании которого РПЦ получила статус юридического лица (полный статус юридического лица РПЦ обрела 30 мая 1991, когда Министерством юстиции РСФСР был зарегистрирован Гражданский устав Русской Православной Церкви, одобренный Священным Синодом 31 января того же года);
– Распоряжение президента РФ «О возвращении Русской православной церкви строений и религиозной литературы» (31 декабря 1991 г.)…
В общем, «процесс пошел!». Врата рая на земле, проклятой Богом, для священнослужителей распахнулись широко и надолго.
Крутые изменения в законодательстве СССР, ускорившие крах господства КПСС, предоставили РПЦ самые благоприятные возможности, и духовенство эти возможности использовало и самым наилучшим образом. Именно об этом говорит динамика статистических показателей.
Количество приходов РПЦ [353, 354]
Количество епархий, архиереев, монастырей
[355, 356, 357]
Наглядное оживление религиозно-практической жизни! Но только ли об успешности духовенства в деле выстраивания церковной иерархии говорят нам выше приведенные показатели?
Увеличение числа приходов, епархий и монастырей – это, кроме всего прочего, еще и свидетельство успешного шествия РПЦ по антихристианскому пути стяжания. Причем, если до обретения статуса юридического лица церковь пополняла свою кубышку денежным потоком, который складывался из добровольных пожертвований, платы за требы и сумм, полученных от продажи свечей и предметов культа, то с 1991 года вся эта самодеятельность уже прекратила играть сколько-нибудь существенную роль на фоне развернувшейся бурной предпринимательской деятельности: каждый зарегистрированный приход, или же монастырь мог теперь выступать, как юридическое лицо, иметь бухгалтера, счет в банке, территорию (землевладение) и собственность (храм и многое другое).
При этом, справедливости ради отметим, что требы и торговля свечками тоже не такой уж и копеечный бизнес. Например, по данным, прозвучавшим на Поместном соборе 1990 года, «с 1971 по конец 1987 г. крещено было около 30 млн человек» [358]. 30 миллионов не за бесплатно совершенных обрядов. А ведь были ж еще венчания – по цене, как минимум, в два раза выше. И царская обедня, и освящение дома, колодца, квартиры, машины, отпевание в морге, в храме, и панихида, и погребение, и сорокоуст – кому о здравии, кому об упокоении, и неусыпаемая псалтырь на 1 месяц, на 6, на год, вечный…
И все услуги церковные, повторюсь, хоть в царское время, хоть в советское: все едино – платные. Хорошо хоть, что при коммунистах кануло в прошлое, впрочем, не так уж оно и кануло, то, о чем с трибуны Государственной Думы 3-го созыва сообщал депутат от Ставропольской губернии, крестьянин Г.Е. Рожков (1864–1937): «Брак стоит от 8 до 25 р., это, как взглянется самому священнику; а, кроме всего этого, когда вы только засватали, вам нужно идти к батюшке, нести бутылку водки, закуски и фунт чаю, а иногда спрашивают такое, что с трибуны я и боюсь говорить» [359].
Долго члену Государственной Думы Г.Е. Рожкову говорить не дали – лишили слова. Критика церкви и тогда была не в чести и вне закона.
Что касаемо торговли свечами, то она все столетия, по крайней мере, начиная с Петра I, который указом от 28 февраля 1721 года «О продаже при церквах восковых свеч старостам церковным, а не посторонним лицам» [360], предоставил церкви монополию на этот вид бизнеса, была и остается весьма и весьма прибыльным предприятием. Кстати, император Николай I также даровал, уже повторно церквям исключительное право продажи восковых свеч (право, дарованное Петром I, с течением времени ослабело, и даже совершенно изменилось, и продажа свеч снова оказалась в частных руках), наложив свою резолюцию на докладе Комиссии Духовных училищ «О присвоении церквам исключительного права продажи церковных свеч» [361], запретив, тем самым, продажу гуртовую, т. е. весом, а не счетом, и не менее 20 фунтов, и продажу розничную.
А велики ли вообще барыши от торговли церковными свечами?
Д.И. Ростиславов (1809–1877), профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии в свое время тщательно изучавший и этот вопрос тоже, и для своей книги «Опыт исследования об имуществах и доходах наших монастырей (1872–1876)», посетивший около двадцати губерний, предоставил следующие факты: «Восковые свечи в цельном их виде обыкновенно продаются в церквах вдвое дороже, чем они были куплены самими церквами. На самом же деле доход от них бывает гораздо более, нежели в 100 %. <…> …в Короцкой женской общине в 1874 г. куплено было 4 ½ пуда восковых свеч на 137 р. 50 коп., а от продажи их в церкви выручено 374 р. 91 коп., следовательно, более, нежели 272 %» [362].
Еще пример, более впечатляющий мы находим в Отчете VIII-го (ликвидационного) Отдела Народного Комиссариата Юстиции VIII-му Всероссийскому Съезду Советов: «…за 1919 год доход с одной только Иверской часовни при покупке свечей из советских складов по цене 6000 руб. за пуд и при продаже их беднякам, толпящимся у Иверской по 200–300 р. за свечу, что давало 60.000 руб. ежедневно. Общий доход за весь 1919 год выразился в сумме 20.000.000 руб.» [363].
Конечно, в данном случае мы можем говорить, если использовать терминологию тех лет, только о самой бессовестной спекуляции, прикрытой выспренными словесами о жертве Богу, о выражении свечкоставителем молитвенного прошения, и о том, что свеча своим сиянием изгоняет мрак вокруг, и что свет ее, якобы, это свет божественный, тот, который принес в мир Иисус… Какую только чушь не выдумают люди лишь для того, чтобы дурачить доверчивых и зарабатывать на том деньги!