Имя

– Что стряслось? Я слышала про вас сегодня от Цветочника. Вы совсем там охренели? Армия наш лучший боец, а ты просто отличный парень и безумный сталкер, а первых и вторых в мире почти не осталось! Плюс ты чуть ли не единственный, кто нашел подход к этому здоровяку. Берегите себя, а то без вас мы точно загнемся. И не нужно больше самодеятельности, что б вас, черт подери.

Да, она была права: вчера ночью я окончательно в этом убедился.

– Все хорошо, не переживай. Я сейчас как раз пойду на дальник. Сколько у нас осталось?

– Не больше месяца, Немец… Даже меньше, скорее всего. Но мне сказали, что скоро будет поставка.

– Хорошо… А на тех картах, что мы принесли последний раз, ты нашла что-то?

– Если я тебе совру, тебя это утешит?

– Да, весьма.

– Ладно, мне пора. Не убейся там в туннеле. У нас как раз свет отрубился после трехсотого. Возьми дров побольше, а то не протяните так.

– Да, учту. Спасибо.

Я решил не сразу отправиться к другу, сперва забежав в единственное сухое помещение в метро, – техническая комната, в которой помимо важных и необходимых припасов, находилась и наша, так называемая, штаб-квартира. Внутри было не так просторно: буквально три на три метра. Было достаточно темно, лишь тусклый свет от костра с перрона мог что-то осветить. Стены внутри помещения не отличались мраком и потрескавшейся штукатуркой, разве что осыпалась она едкой синей краской. В центре стоял металлический стол, на котором находилось несколько потухших свечей и какие-то бумаги, что остались от нашего профессора-картографа. В углу лежали коробки и ящики, где хранилось самое ценное – продукты, капсулы и прочие материалы, без которых невозможно было представить существование под землей. Взяв немного дров для костра, я подошел к своей палатке. Собрав минимальное оборудование и вещи, нужные для дозора, отправился сразу же в полумрак метрополитена. Всего у нас было два рабочих туннеля в одну сторону, к северу от нашей станции. Два других же, находившихся к югу, мы решили пока забаррикадировать и выставить легкий кордон на сотом и двухсотом метрах –когда мы пытались пройти туда, то столкнулись лишь с неожиданными гермоворотами, что отрезали путь. А искать обходные не было ни сил, ни времени, ни людей. Тут я жил уже целый год. Тут же и познакомился с Алитой. Мы с Армией бежали с центра города – станции Бричудная, когда произошло нападение мародеров. Его никто не ожидал, это произошло ночью, когда гарнизоны были слабее всего. Да и вспоминая сегодня ту бойню, я уверенно могу сказать, что нас сдали с потрохами, иначе бы они не сумели найти потайной ход, который мы использовали для вылазок, да и то весьма редко, так как чаще просто торговали с соседями товаром. Тогда была совершенно другая жизнь… Растили траву, ягоды, семена, обустроили систему караванов. Прямо над нами находилась городская библиотека, отчего мы всегда продавали книги или обменивали их на оружие, патроны, либо еду. Среди жителей станции всегда находились умельцы сталкинга. Да что там говорить, раньше одним из таких являлся я сам. Первые разы мы вылезали осторожно, боясь, с утра, всего на сотню-две метров от входа. Но затем, спустя время, отправлялись и в библиотеку, и в аптеки, и в магазины даже по ночам, до первых смертей, конечно же. Правда, в открытом доступе найти было что-то трудно, а вот за закрытыми дверями, в подвалах помещений, в сейфах всегда находилось множество приятных сюрпризов, начиная от обычных консервов, заканчивая оружием или оборудованием. Если не размусоливать, то я стал местной легендой, если можно так выразиться. Я приносил больше всех, чаще всех, а самое главное – всегда возвращался сам. Но в одну ночь полстанции перерезали, а мы с Армией выжили только потому, что спали ближе всех к южному туннелю, поэтому побежали сразу же туда, в глубину, неизвестность и в абсолютную темноту. Мы прошли через соседей, но оставаться там тоже было рискованно, через несколько заброшенных и мертвых станций, через каких-то анархистов, через больных и зараженных, через обычных людей, пытающихся выжить из последних сил. Мы наткнулись на старика – начальника Лоскутной. Это был настоящий Вавилон в метро: торговые пути, местная дружина, бары, бордели, постоянные войны и пиры после побед. Да, это было золотое время. Нас приютили, а со временем, Армия и вовсе стал правой рукой Старика. Я же оставался преданным своему делу, постоянно принося вещи для торговли. В одной из таких вылазок я нашел старое издание “Алисы в стране Чудес” и сохранил для себя. Через какое-то время многое изменилось, а сейчас, я даже не уверен, жива ли эта станция вовсе. Поэтому в итоге мы с Армией пошли еще глубже в метро и пришли к Алите. Она являлась главой “Южной” с самого начала. Ее лидерские качества и навыки, полученные, видимо, во время учебы в кадетских корпусах, всегда внушали доверие людям – за ней шли, шли непрекословно, даже учитывая нелюбовь некоторых к женщинам на руководящей должности. Она всегда была строга, но справедлива. Если вдруг обнаруживался беглец или крыса, то месть ее была действительна под стать времени, в котором мы живем: несколько человек выводили крота наружу, привязывали и оставляли до ночи. А дальше…Вы и сами догадываетесь. Впрочем, несмотря на всю жестокость – это действительно приносило свои плоды. Показательная казнь вещь весьма эффективная, особенно когда многие принципы и законы уже не действуют. Именно поэтому случаи предательства сошли на нет. Как-то раз, когда я перечитывал ту книгу, Алита подошла ко мне и сказала, что в детстве мама читала ей это перед сном. Это были первые слова от неё про что-то, кроме войны и службы. Я сразу подарил ей книгу и убедился, что не зря не продал эту сказку торговцу на Бричудной за бутылку рома. Хотя тогда мне казалось это безумием.

Пройдя сотый кордон, я поздоровался со Стариком – это был мужичок лет шестидесяти – раньше он работал в метро уборщиком. Но после этого, мне снова начало чудиться что-то ужасное. В ушах снова зазвенел этот кошмарный рёв. Я решил идти до конца, не обращая внимания на другие посты и людей. Моя голова раскалывалась от шума, перед глазами все плыло, я весь вспотел и еле перебирал ногами.

После экспериментальной бомбы, что была скинута на наш город, люди начали заражаться словно чумой. Правительство жгло здания, жителей, а те, кто спасся – находился в тот момент в метрополитене, либо совсем близко. Никто не знает состав яда, но правительство, вернее то, что осталось от него, приносило в убежища под землей капсулы, упакованные в металлические коробки без названий. Целый год нас содержали как крыс, а мы и рады. Но затем поставки прекратились. И тогда начался настоящий хаос – люди окончательно сошли с ума и пошли войной на всех, кто вставал на их пути. Именно в этот момент многие стали жить наверху, стали мародерами или просто сгнили в одиночестве без еды, воды и вакцины. Люди сумели сохранить часть запасов капсул, спрятав от глаз долой, но далеко не все до этого додумались, поэтому многие умерли спустя полгода или год после окончания поставок. Большинство решило остаться под землей и не вылезать наружу – среди таких был и я. Но одержимый глупой идеей и надеждой, я почувствовал свободу за долгое время и решил в одиночку отправиться на поиски своей семьи. В последние годы я не жил со своей матерью и отчимом, но часто приезжал в гости и играл с младшим братом, которому тогда было всего десять лет. Проделав долгий и безумный путь в несколько дней и ночей, я подошел наконец к нужной пятиэтажке на окраине города: она была черного цвета от огня, окна давно отсутствовали, а сам дом стоял под каким-то странным наклоном, будто бы от землетрясения. Зайдя внутрь, я снял с лица платки и тряпки, которыми я обмотался перед вылазкой и поднялся на четвертый этаж, к маминой квартире. То, что я увидел внутри должно было быть ожидаемо – сейчас я это прекрасно понимаю, но тогда, увидев лишь кости, разбросанные по комнате, я сел на обуглившийся пол и заплакал. Заплакал как ребенок, ибо не мог поверить в это. Да, я не видел их около полутора лет, но я жил все это время с надеждой, что они сумели, спаслись. Если бы квартира была пуста, я бы и дальше верил в то, что они целы и просто убежали далеко отсюда. Но остатки, которые когда-то были любимыми людьми, кого я любил больше себя… Только родных мы можем любить больше себя самих. В жизни никогда не будет дороже матери или отца, брата, сестры. Это очередные животные инстинкты, избавиться от которых нельзя, да и не нужно вовсе. Человечество упивается своим же самоубийством и затем страдает, обвиняя во всем Бога и высшую кару. Да, ничего нового. Все слишком банально. На полу валялась фотография. Я протер ее: Мама улыбается, обнимая меня и моего брата, которому тогда едва исполнилось 5 лет, а я решил поиздеваться над ним и подставил ему рожки. Его звали Андреем. Да, Андрей. У него был такой взрослый взгляд. Как и у мамы, у него были прекрасные синие глаза. Я убрал фотографию в нагрудный карман куртки, просидел около часа, собрался и пошел обратно. В метро.

А вот и четырехсотый метр. На каждом посту до пятисотого сидел лишь один человек, которого сменяли раз в десять часов. Свет повсюду начал потихоньку угасать. Я зажег фонарик, прикрепленный к голове и пошел дальше вглубь. Этот туннель был необычен: идя по нему, ты спускался все ниже и ниже, так как он был проложен с сильным уклоном. Уходя еще дальше от станции, сырость становилась все более осязаемой, а количество капель, падавших с потолка и стен, лишь увеличивалось. Пока я шел, холодный, скользкий ветер проносился взад и вперед, а аккомпанировало ему какое-то мертвенное завывание, исходившее из глубины. Если оказаться тут впервые, можно было уверовать в существование подземного монстра гигантских размеров. Но на деле, это был лишь обычный сквозняк, гулявший тут всегда.

Я прошел еще один пост – семисотый. Да уж, Алита чересчур любит безопасность. Вероятно, поэтому мы до сих пор живы. Затем, спустя долгое время в абсолютной тишине, до меня наконец донесся легкий смешок и знакомые голоса. Я ускорился – оставаться одному в любом случае хотелось, как можно меньше. Подойдя, мне в глаза ударил свет. Пост представлял из себя обычные мешки с барахлом, песком, несколько арматур и прочий хлам, сплетенный между собой, что выливалось в ограду, высотой менее одного метра. Перед этими баррикадами ребенка были аккуратно разложены вещи. В середине находился небольшой костер, который не закрывал обзора, но и грел лучше любой сигареты; несколько писклявых стульев; а около стены находилось пару ящиков с запасом патронов и с дровами для поддержания огня. На всех дальних кордонах был еще и матрас, что лежал чуть поодаль в сторону станции, чтобы один из отряда (а отряд всегда включал в себя двух бойцов, если это не охрана главного входа или детский сотый метр), но на девятисотом метре матраса не было – Алите было необходимо внимание и постоянная готовность сразу двух человек. Наверное, это правильный подход.

Сейчас вокруг костра сидело три человека: Армия, который, судя по неразобранному рюкзаку, сам недавно здесь оказался; новенький рядом– Горбатый. Его так прозвали за горбинку на спине и длинный нос; а подле него, полулежа расположился тот самый бывалый -человек, опыт которого может сравниться с опытом Армии, моим или Алиты. Его все звали Снайпером за его меткость и хладнокровие. Это был настоящий вояка и знаток своего дела. В метро ни у кого толком не было волос – вши и прочая дрянь всегда преследует животных и людей, даже после конца света – вот и у него на голове красовалась пустота. Ростом он был даже выше Армии, а это большая редкость, уж поверьте. Снайпер никогда не славился невероятной силой, но телосложением был весьма спортивным, что сильно упрощает жизнь в наших реалиях. До большого взрыва он работал в тире, где и научился стрельбе. Характером не вышел, зато был стойким человеком. Мы с ним особо никогда не общались на задушевные темы, так что большего я о нем сказать не мог. Когда я подошел вплотную, раздался одобрительный возглас Армии. Подав руку по старой привычке каждому, я снял с себя рюкзак и вытащил из него несколько поленьев. Но поглядев вокруг, понял, что Алита, видимо, сказала о проблемах со светом не только мне. Разложившись поудобнее, я настраивался на долгую смену – самое ужасное находиться на том посту, где оканчивается последний оплот человечества, а дальше лишь тьма и неизвестность. Люди привыкают ко многому, но к этому привыкнуть невозможно. Ты либо становишься последним циником, которому плевать вообще на все, либо ненавидишь этот последний оплот всеми фибрами души. В самом начале ничего не происходит, даже весело бывает, но спустя несколько часов       ты начинаешь вслушиваться в темноту, в пустоту – а в эти моменты все больное внутри вылезает наружу и грызет тебя. Очень многие за несколько лет под землей сошли с ума – это нормально. Выдержать давление монолитных стен, кроме которых есть лишь страх и безнадежное, жалкое существование – зрелище не самое приятное.

– Как добрался, добрый молодец? – С нескрываемой улыбкой пошутил Армия.

– Знаешь, даже не помню как дошел. –Я действительно пропустил момент, когда я резко оказался в нужном месте, но был рад сидеть в компании приятных и проверенных товарищей, если не брать в расчет зеленого, хотя он, как мне говорили, был нормальным парнем, самым обычным, немного застенчивым, на рожон не лез, задания выполнял исправно – а это ценилось во все времена.

– Нет, я это дело люблю, – с теплом начал здоровяк. – Сейчас еще чаёчек организуем, хе-хе – вообще лепота будет.

Да уж, вот кому, а ему это было только в радость. Видимо, старую школу не пробить вообще ничем.

– Что-то ты хмурый сегодня. – Спросил Снайпер, взглянув на меня и медленно потягивая сигарету, что я принес ему сверху.

– Это он все никак от Горыныча отойти не может, -резко перехватил диалог Армия. – Ничего, накатим водочки после смены и сразу полегчает.

Забавно, что самое ужасную тварь прозвали так ласково и даже смешно. Можно подумать, что от этого чудовище станет чуть менее страшным.

– А, ну раз от самого Горыныча, то это простительно. Ладно, ребята, мне уходить пора, так что давайте по чаю и побегу. Зеленый, слышь, ты там не усни, а то вторую смену подряд отсидишь тут. –Горбатый уже дремал в одном глазу и даже не пошевельнулся, пока Снайпер не прописал ему пощечину: засыпать на посту запрещено – наказание обычно хуже любого наряда вне очереди, а спать на крайнем метре – вообще смерти подобно. Да, сыроват еще паренек… В этом и беда нового мира: людей все меньше, а способных было мало еще при обычной жизни.

– Так, пока у нас все окончательно не уснули, давайте налью кипятка. – Армия говорил так, словно для него это был очередной семейный поход, которого он каждый раз с нетерпением ждет.

Прошло несколько минут, все уже успели насладиться чаем и немного согреться: лето снаружи – зима в метро, а зима снаружи – в метро почти как в Сибири. Приходится спасаться несколькими комплектами одежды и огнем.

– Курево осталось, Немец? – Спросил Снайпер – им была выкурена последняя сигарета в упаковке, на которой красовалась картинка, твердившая о вреде курения.

– Да, еще несколько пачек взял с собой: как знал, что лишним не будет. – Ответил я, доставая одну из рюкзака, что лежал рядом.

– А они лишними вообще не бывают, особенно под землей. –Вставил Армия, параллельно начищая одной рукой свой автомат Калашникова до блеска, а второй попивая из металлической кружки.

Чай добывался сталкерами так же, как и все остальное. Местные барыги берут слишком много за табак, травы или пряности, которые я почти без труда могу найти в обычном ларьке или магазинчике. Правда, со временем это становится делать все труднее, так как запасы сильно истощились.

– А вы не задавались вопросом, куда подевались все трупы? – окончательно проснувшись от леща и запаха дыма, начал Горбатый.

– А ты точно хочешь знать ответ на этот вопрос? – С абсолютной серьезностью спросил Снайпер.

– Ну, я бы лучше узнал, чем нет. –Неуверенно продолжал парень.

– Хе, а ты настойчивый. Смотри, чтоб булки не затряслись от осознания, –Армия начал свой басистый монолог: – Я в своей жизни много дерьма видывал: на войне бывал, людей убивал, сам чуть не помер несколько раз. И понял я многое: от знаний – сила, но от силы этой счастья не бывает никогда. Но ты сам начал, я не возражаю… Так вот, когда заваруха основная началась, я в метро ехал, но связь еще работала. Сижу, читаю книженцию какую-то, а вокруг паника сплошная, люди плакать на ровном месте начинают, кто-то просто с открытыми пустыми глазами сидит, а кто-то и вовсе ни черта не понимает, как я. Оказалось, что многие наверху успели написать родным о том, что за ад творится, а у меня же и жены нет – развелся после призыва, давно, а детей и подавно. Вот и сидел я, наблюдая всю эту картину со стороны, пока поезд не остановился в туннеле и машинист не передал по рации о чрезвычайном положении, попросив оставаться на своих местах и не паниковать – ну и шутники там заправляют, конечно. Думали, что никто ничего не знает, а если и узнает, то будет тихо ждать своего часа. Некоторые сразу начали выбивать двери, окна, стоял женский и детский крик. Дети плачут, женщины, пожилые, парни молодые смотрят в пол и будто бы умерли уже. И в этот момент вообще свет отрубили – а с ним пропала и любая связь. Вот так все и прекратилось: в мгновение людей загнали в ловушку, из которой нет выхода. Только в такие моменты понимаешь, что выбор всегда был, а сейчас его с огнем не сыщешь. А дальше пелена, брат, ничего не помню. А если и задаваться вопросом о нахождении тел, то просто выйди на улицу ночью или позвони правительству, что живьем обычных людей сжигало. Вот они тебе всю правду, сука, по полочкам разложат, да похлеще любой википедии, что нихрена не поймешь, но желание добиться справедливости тут же пропадет.