Например, в неопубликованных при жизни писателя рукописных страницах романа есть письмо Иры Тумановой (впоследствии по просьбе редактора Колосова это имя было заменено на имя Тоня), в котором девушка описывает одну из встреч с Павлом Корчагиным. Вот отрывок из него, в котором Павел характеризуется смелым и решительным человеком.
"Это было в конце лета. Мы пришли с Павлушей к озеру на скалу, любимое моё место, и вот всё тот же бесёнок заставил меня ещё раз испытывать Павла. Ты знаешь тот огромный обрыв со скалы, куда я тебя водила прошлым летом. Вот с этой пятисаженной высоты, подумай, какая я сумасшедшая, я сказала ему:
– Ты не прыгнешь отсюда, побоишься.
Он посмотрел вниз на воду и отрицательно покачал головой:
– Ну его к чёрту! Что мне, жизни не жалко, что ли? Если кому надоело, пускай и прыгает.
Он принимал мои подзадоривания за шутку. И вот, несмотря на то, что я несколько раз была свидетелем его смелости, и даже отчаянной до дерзости иногда, но сейчас мне казалось, что он не в состоянии сделать действительно отважный поступок, рискуя жизнью, и что его хватает только лишь на мелкие драки и авантюры, на подобные истории с револьвером.
И вот тут случилось то нехорошее, что заставило меня раз на всегда отказаться от этих взбалмошных выходок. Я ему высказала своё подозрение в трусости и хотела только проверить, способен ли он вообще совершить этот поступок, но не заставить его прыгать. И вот, чтобы ударить побольней, я, увлечённая этой игрою, предложила условия: если он действительно мужествен и хочет моей любви, то пусть прыгает и в случае выполнения получает меня.
Таня, это было нехорошо – я глубоко сознаю. Он несколько секунд смотрел на меня, ошеломленный таким предложением. И я даже не успела вскочить, как он, сбросив с ног сандалии, рванулся с обрыва вниз.
Я дико закричала от ужаса, но было поздно – напряжённое тело уже летело вниз к воде. Эти три секунды казались бесконечными. И когда плеснувшая фонтаном вверх вода мгновенно скрыла его, мне стало страшно, и, рискуя сама сорваться с обрыва, я с безумной тоской смотрела на расходившиеся по воде круги. И когда, после бесконечного, как казалось, ожидания из воды показалась родная чёрная голова, я, зарыдав, побежала вниз к проезду.
Я знаю, что прыгал он не для того, чтобы получить меня, этот долг остаётся за мной до сих пор не отданный, а из желания раз навсегда покончить в отношении испытания».
Этот эпизод Островским, скорее всего, взят из собственной жизни, поскольку и прообраз Иры Тумановой исследователями установлен весьма чётко. Как мы видим из этого письма, Павка Корчагин совершает поступки не ради получения за них вознаграждения, а для того только, чтобы доказать свою смелость, как девушке, попросившей его об этом, так и самому себе. Последнее, может быть, даже важнее. Как не вспомнить при этом балладу Шиллера «Перчатка», в которой на ринг с находящимися на нём дикими зверями случайно падает перчатка красавицы, и она просит своего кавалера вернуть её, чтобы доказать свою любовь к девушке. Юноша спускается к зверям, берёт перчатку и возвращает восхищённой его смелостью владелице. И тут Шиллер даёт изумительный по психологическому воздействию финал:
Его приветствуют красавицины взгляды.
Но холодно приняв привет её очей,
в лицо перчатку ей он бросил и сказал:
– Не требую награды.
Настоящий героизм не тот, что рассчитан на награду, а тот, что совершается спонтанно во имя более высоких целей, которыми могут быть и чистая любовь к отдельному человеку, и любовь к народу, и ненависть к врагам, напавшим на Родину. О таком героизме, собственно, и идёт речь. Такой именно героизм воспитывался у читателей классиками нашей отечественной и зарубежной литературы. Это и герой английских баллад в изложении Вальера Скотта Робин Гуд, и маленький Гаврош Виктора Гюго, и Дубровский Пушкина, и Павел Власов Горького, и Павел Корчагин Николая Островского. Все они отстаивали интересы простого человека, жертвуя своими жизнями, отказываясь от тихой обеспеченной жизни во имя общего блага.
Автора статьи Владимира Заманского и профессора Вакулюка обеспокоило то, что в Боярке не нужно было строить узкоколейку, и это явилось основанием охаять всё произведение и самого писателя, намекая на то, что он не сам, видимо, писал этот роман. Однако это дилетантский подход без знания реальных фактов. Пытаясь разобраться с историей создания романа «Как закалялась сталь» мне пришлось много поработать в литературных архивах, которые позволили убедиться не только в том, что роман написан самим Островским, но и в том, что им почти полностью слепым и почти неподвижным человеком была проделана гигантская работа. Шаг за шагом, страницу за страницей я проследил факт рождения романа. Разумеется, он был опубликован не таким, как его писал начинающий писатель. Было немало поправок в его не всегда грамотном тексте. А какой писатель избежал работы редактора? Но здесь был особый случай. Островскому приходилось помнить всё им написанное и надиктованное и по памяти вносить правки и по памяти сравнивать правленый редакторами текст. Роман на ходу перестраивался композиционно. Переставлялись местами главы, менялись имена героев, менялась порой значимость того или иного действующего лица.
Приведу один пример, где Островский рассказывает ещё об одном героическом эпизоде, связанным с Павкой Корчагиным.
Шестнадцатая страница блокнота заканчивается словами: "За буфетом сидели две продавщицы" А дальше совершенно непонятно почему на другой странице блокнота, пронумерованной "17", вверху стоит римская цифра "II" и рядом арабская "1". Над этими цифрами почти под кромкой листа записана фраза:
"Павел ударил кулаком в дверь".
Со следующей строки после нумерации части и главы начинается текст, не имеющий никакого отношения к первой части романа:
"В окне появилась заспанная фигура урядника. Узнав в Лагутиной (текст неразборчив) она скрылась и через минуту уже открывалась дверь. Не отвечая на удивлённые вопросы (текст неразборчив) поражённый видом и состоянием (текст неразборчив) творилось что-то неладное…(текст неразборчив) …забилась в нервном припадке.
Павел собирался уходить и остановился.
Дальше на странице 18:
Необходимо было помочь Лвгутиной. Он старался вспомнить честь, но как было оставить такую…(текст неразборчив) нашёл руку Лагутиной, легонько пожал её и заговорил с необычайной нежностью".
Дальше строки в рукописи разъезжаются в разные стороны и почти не поддаются расшифровке, но кое-что прочитывается. На странице 19 идёт текст:
"Ну зачем ты плачешь родная ведь всё уже прошло теперь ты дома (текст неразборчив) приведу врача и он тебе поможет. Но Лагутина не отпускала его руки как бы боясь чтобы он не оставил её одну. В дверь тихо постучали. Павел встал. (Текст неразборчив)
Двадцатая страница начинается строками:
"Пришедший врач, узнав причину припадка, сделав Лагутиной укол морфия, ушёл и Лагутина затихшая успокоенная заснула.
Уже светало. Окно, открытое по совету врача, выходило в сад, и тяжёлая ветвь сливы заглядывала в комнату.
Только теперь Корчагину пора было уходить".
Нечитаемые строки идут вкривь и вкось, затем кое-что становится понятным.
"Наскочили на этих двух не для грабежа. Наткнулись случайно. Сорвалось. Всё не выгорало…(текст неразборчив) Снова отсидел 2 года из-за бабы, конечно, Фонарь показал… (текст неразборчив) и, не сговариваясь, кинулись… а баба облажалась"
На странице 22 можно прочитать фразы:
"Когда шли в комендатуру писать акт… впереди Лагутиной… потянул за рукав Корчагина, нагибаясь к нему, тихо спросил: А что они её…
Резко оборвал, не дав ему договорить… изнасиловал…"
Строки разъезжаются и трудны для понимания. На странице 23 читаем сначала:
" – Павел, а я сегодня прогульщица. Первый раз на работу не выйду. Голова никудышная".
Потом здесь же наискосок через левый нижний угол идёт текст, написанный другим почерком:
"27/V-21 г. Вчера застрелил 4-го в своей жизни бандюка…"
Эту фразу в ином текстовом оформлении мы встречаем в опубликованном романе, но в третьей главе второй части после эпизода у тоннеля, когда Павел Корчагин спасает Анну Борхарт от бандитов:
"Когда, наконец, добрались до квартиры Анны, где-то на Батыевой горе запели петухи. Анна прилегла на кровать. Корчагин сел у стола. Он курил, сосредоточенно наблюдая, как уплывает вверх серый виток дыма… Только что он убил четвёртого в своей жизни человека".
Но это, повторяю, в опубликованном варианте. В автографе после сообщения Лагутиной Павлу о том, что она стала прогульщицей, на странице под номером 24 неожиданно видим опять-таки, казалось бы, не связанный с предыдущей страницей текст, написанный уже не рукой Островского, а одним из его помощников.
"Перед нами выросла необходимость обсудить создавшееся положение и вынести свои исчерпывающие решения" – ровный голос Предисполкома на последнем слове поднялся на одну ноту, рука его сделала движение…"
Дальше идёт описание заседания пленума, после чего Павла Корчагина просят проводить Лагутину домой, в связи с тем, что уже ночь. Павел провожает Лагутину, которая по пути рассказывает Павлу о её работе на фабрике, поле чего описывается, так называемая, сцена у тоннеля:
"Подходившие к входу тоннеля Павел и Лагутина были увлечены оживлённо разговором, связанным с работой.
– Я ещё новый человек здесь, – говорила она, – не понимаю, почему у вас мало девчат в коллективе? На 216 парней и только 11 девушек. Это безобразие, это говорит, что вы совершенно не желаете работать над этим. Скажи, сколько девушек у вас работает в мастерских.
– Да примерно человек 70, точно не знаю, – ответил Павел. – Всё больше уборщицы. И, собственно говоря, 11 человек не так уж мало, как ты говоришь…"
Затем происходит нападение на Павку и Лагутину бандитов, которые пытаются изнасиловать девушку, но Павел успевает воспользоваться своим наганом и спасает её.
"А как же так? – скажет читатель. – Ведь эта сцена есть в третьей главе второй части, и происходит она не с Талей Лагутиной, картонажницей табачной фабрики, а с Анной Борхарт, ставшей потом женой друга Корчагина Окунева". И читатель, конечно, будет прав.
Но, видимо, первоначальный вариант, о котором думал Островский, был иным. Рукописная часть этой главы, то есть рассказ о спасении Лагутиной и возвращении её домой, заканчивается в автографе фразой:
"И Павел радостно вскочил, когда услышал стук в дверь – это возвращались хозяйка с врачом".
К этой странице блокнота в архиве присоединены машинописные страницы, озаглавленные: "Часть II глава вторая".
Из одного этого примера, а таких, при сравнении рукописи и опубликованного варианта, немало, можно увидеть, сколь титанически трудной была работа писателя над созданием своего романа. Из него понятно и то, что писатель сам трудился над этим произведением, и многое у него не сразу получалось. Писателя, безусловно, можно назвать героем своего времени, ибо он жил, преодолевая все свои многочисленные болезни ради одного – оставить добрый след на земле. Он сам жил так, к чему призывал читателей своим знаменитым афоризмом:
"…Самое дорогое у человека – это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества"
А что мы видим сегодня? Кого мы назовём героями нашего времени? Тех, кто воспользовался ситуацией перестроечного момента в стране, успел захватить кусок пожирнее и составить себе капитал? Тех, о которых говорят: «Ну и молодец! Всех облапошил. Со своими миллиардами он теперь не пропадёт»? Или мы назовём героями воевавших в Чечне против своего народа? Или тех, кто умело скручивает руки молодых демонстрантов, отправляя их машинами в заключения? А может, мы включим в число героев нашего времени мелькающих на кино и теле экранах «паханов» мафиозных структур, о которых хорошо знает милиция, но не может арестовать по причине их тонкого ведения своих дел, связанных с заказными убийствами и ограблениями, когда виновников не находят хорошо оплачиваемые ими же правоохранительные структуры? На них что ли равняться современной молодёжи, не знающей, куда расходовать молодую энергию и силу?
Странно получается. В огромной стране, с несметными богатствами, стране почему-то при этом отстающей в своём развитии от более успешных западных, а теперь и восточных государств, имеются свободные рабочие руки, имеется молодая энергия юношей и девушек, не находящих себе применение по причине отсутствия для них работы, в этой стране с богатым опытом строительства новых заводов и городов никому не приходит в голову использовать юношеский задор, его героическую сущность в целях возрождения страны.
Позовите молодёжь не на тусовки в ночные бары с танцующими обнажёнными телами, не на пустозвонные развлекательные шоу, а на оздоровление лесных угодий, загаженных пьяными компаниями, на посадку новых лесов, на строительство многокилометровых дорог, так нужных России, на восстановление разрушенных сельских хозяйств с целью обеспечения страны стопроцентным собственным продовольствием, как это было в прежние годы, позовите молодёжь на добрые дела, и вот тогда появятся герои нашего времени, о которых напишут книги, снимут телесериалы, появятся поэмы и баллады.
ж. «Лицейское и гимназическое образование», № 4, 2010
«Героизм с точки зрения интернета»
О русском языке и демократии
Девиз: Пусть будет язык красивым!
Странно, в самом деле, что сотни слов русского языка включают в свой состав букву «ё», без которой фактически не может обойтись ни одна речь оратора, и тем не менее, по совершенно непонятным причинам она как бы исключена из русского алфавита, в большинстве печатных изданий её заменили буквой «е». Любопытно узнать, почему так? Краски жалко на две лишние точки над «ё»? Так давайте ради экономии уберём и букву «й», заменив её в целях той же экономии на «и». Можно пойти дальше, убрав из нашего алфавита твёрдый знак, сохранив только мягкий, ликвидировать «щ», позволив на письме шипеть только букве «ш».
Смотрите, сколько лишних крючков уберём и насколько облегчится труд машинисток. Но именно в связи с прекращением употребления на письме буквы «ё», огромное количество людей сегодня, включая дикторов радио и телевидения, многие слова с буквой «ё», именно фонетически произносят ошибочно с буквой «е» по неграмотности. Так откуда же взять им эту грамотность, если повсюду пишут только букву «е»?
К счастью «Литературная газета», а вслед за ней и некоторые другие издания, в частности и издания Московского союза писателей России, стали выходить с использованием буквы «ё» в словах, где ей положено быть.
Но, что делать людям, в чьих фамилиях присутствует злополучная буква «ё», а чиновники паспортных столов отказывают им, проставляя вместо неё «е», фактически меняя фамилию, что является, как минимум, должностным преступлением?
Если ваша фамилия Шмелёв, и вы получили почтовый перевод на почтовый отдел «До востребования». А там вам перевод не выдают, поскольку вы предъявляете паспорт, выписанный на имя Шмелева, то есть с буквой «е» вместо «ё», и работники почты будут совершенно правы, поскольку «Шмелев» и «Шмелёв» с точки зрения закона разные фамилии.
Сегодня мы можем ежедневно слышать ошибки в произнесении фамилий известных личностей, географических названий и других имён собственных, включающих в себя звук «ё», но произносимых «е» по незнанию. Можно ли, к примеру, ругать школьника, увлёкшегося поэзией великого шотландского Роберта Бёрнса, за то, что он называет его Бернсом? К сожалению, нет, когда в учебнике он представлен с буквой «е».
Думается, что Институт русского языка и литературы, а так же Министерство народного образования должны не только сказать своё решительное слово, но и принять действенные меры по наведению порядка в русском языке и не только с буквой «ё».
Интересно, что бы они сказали, если бы к ним в квартиру пришёл гость и неожиданно высморкался, вытирая при этом нос оконной занавеской? Помните старинную студенческую песню со словами: «Не сморкайтесь, дамы, в занавески. Это неприлично, вам говорят»? Да, когда-то, возможно, это было бы нормальным явлением, но общество развивалось, культура его менялась, и очищать нос при помощи занавески стало неприличным для общества воспитанных людей, как неприлично плевать на пол или справлять естественные надобности в присутствии окружающих, хотя в некоторых странах и это допустимо.
Так вот для меня использование матерных выражений и другой ненормативной лексики в литературе или средствах массовой информации – это то же самое, что плевать на пол или вытирать нос занавеской. Мне кажется, что авторы, допускающие в своих произведениях крепкое словцо, от которого у иного воспитанного человека кончики ушей холодеют, а щёки покрываются румянцем стыда, делают это не столько от того что хотят отразить тем самым правду жизни, сколько от скудости своего таланта писателя. А в нынешние времена вседозволенности, когда никто практически не редактирует и не корректирует многочисленные издания за счёт автора, сотни, если не тысячи горе писателей ринулись вставлять, где попало, ненормативную лексику ради привлечения к себе всеобщего внимания, чтобы сказать, мол, вот я какой смелый и демократичный, не боюсь выругаться при всех, поскольку мои герои ведут себя так на самом деле.
Конечно, в обыденной жизни люди самого разного ранга и положения, необразованные и с вполне приличным образованием, в своей разговорной речи используют ненормативную лексику. Никуда от этого не денешься. Но ведь и естественную нужду свою мы порой справляем у дерева, если находимся в лесу, а не бежим за сотню километров в приличный туалет. Однако и в лесу мы стараемся делать это не на глазах у своих спутников, тем более другого пола. Так же и с нецензурными выражениями. Говорят их люди, произносят, но мастерство писателя в том и заключается, чтобы пусть самую грязную брань в самой тяжёлой ситуации, когда герой не в состоянии обойтись без крепких слов или просто других не знает, описать эту самую речь словами приличными для воспитанного читателя, да так, чтобы с одной стороны дать полное представление описываемой картины, не оскорбляя при этом чувств читателя, а с другой стороны, позволяя тем самым невоспитанному человеку понять, как можно было бы иначе, приличными для общества словами выразить то же самое состояние возмущения.
Ведь есть же у нас прекрасные примеры великих русских писателей. Фёдор Достоевский в «Записках из Мёртвого дома» описывает подробнейшим образом жизнь каторжан. Лев Толстой даёт картины из тюремной жизни в романе «Воскресенье». Оба великих знатока русского языка ни разу не использовали в этих своих произведениях ненормативную лексику, но образы описываемых ими героев от этого не стали менее яркими, и читатель не думает, что речь заключённых отличалась высокой культурой.
Безусловно, так писать нелегко, а кто сказал, что труд писателя простое дело? На то он и писатель, что бы самому учиться и учить своими произведениями читателя разговаривать красивым русским языком и не допускать, чтобы его герои на глазах у всех справляли нужду на страницах книги матерным языком. А если автор сомневается по тому или иному слову, то есть можно ли его употребить без оскорбления слуха, так ведь на то и существуют у нас словари нормативной лексики, чтобы знать, что и как употребляется в русском языке.
Одна из моих оппонентов, услышав такой довод, тут же заметила, что редактор не должен проверять каждое слово в словарях. Конечно, не должен. Редактор обязан быть достаточно грамотным, чтобы знать, что допустимо, а чего следует избегать. Естественно, русский язык живой и подвержен изменениям. Он развивается, включая в себя и новые тенденции, и новые заимствования, и новые смысловые значения. С этим никто не спорит. Однако всё новое должно быть лучше старого, а не хуже.
Известный в своё время литовский поэт Эдуардас Межелайтис справедливо писал когда-то, что не газета должна опускаться до уровня читателя, а читатель должен подниматься до уровня газеты. То же можно сказать в целом о литературе. А что происходит в наши дни?
Сплошь и рядом мы слышим неграмотное употребление русских слов, которое прежде было допустимо лишь в среде недостаточно образованных людей. Вот я только что употребил слова «достаточно» и «недостаточно». Казалось бы, простые понятные слова. Но как часто сегодня мы слышим абсолютно неверное их употребление. Слово «достаточно» означает, что мы имеем чего-то столько, сколько нужно. Так разве можно говорить в таком случае, например, что тот или иной человек «достаточно плохой» или у женщины «достаточно некрасивое» лицо? Лицо может быть несколько некрасивым, немного некрасивым, очень некрасивым, некрасивым на чей-то взгляд, но не «достаточно некрасивым». Только если мы гримируем женщину под бабу ягу и хотим сделать её уродиной, мы можем сказать: «Вот теперь она достаточно некрасива, чтобы её не любили». Но сказать, что женщина достаточно некрасива, подразумевая, что она недостаточно красива, нельзя. Однако именно так часто говорят даже дикторы радио и телевидения. Политики вслед за ними могут назвать ситуацию в стране «достаточно плохой». Плохой ситуация может быть достаточной в глазах наших врагов, а для нас она слишком плохая или относительно плохая, но не «достаточно».
Этому следует учить со школьной скамьи и ежедневно средствами массовой информации. Тогда мы будем лучше понимать друг друга. Почему я сказал «средствами массовой информации», а не «литературой»? Да потому, что читать сегодня стали меньше, а всё больше смотрят телевизор, слушают радио и не вылезают из интернета, в котором царит полная анархия в языке. Потому и роль воспитания речи у них возросла. Потому и требования к ним должны предъявляться повышенные.
В прежние годы словарь работников радио и телевидения служил эталоном правильного произношения. Сегодня, к сожалению, это далеко не так. Сегодня, к сожалению, даже специалисты языковеды весьма слабо выражают беспокойство по поводу происходящих негативных процессов в современном русском языке. Их больше волнует вопрос свободы творчества, демократии в литературном процессе. Я тоже за демократию, но не считаю возможным путать её с анархией и вседозволенностью. Массовое бескультурье, проникающее в литературу, накатывает штормовой волной на подрастающее поколение, которое не всегда способно отличить доброе зерно от плевел.
Писатели и поэты обязаны, по-моему, способствовать взращиванию добрых всходов. И если у них это не получается, если они приверженцы анархии в литературе, то, извините, но на таких необходима нравственная и профессиональная цензура, способная сохранить чистым и красивым русский язык, справедливо называвшимся великим и могучим, именно благодаря его разнообразию, способному выразить всё, без употребления ненормативной лексики и безграмотных выражений. Мы не имеем права позволить погибнуть красоте русской речи.
На днях я прочитал в одном стихотворении поэта поразившие меня строки «Взгляд синих глаз перламутрово-пегий». Это до какой же степени должна дойти демократия в литературе, чтобы допустить, во-первых, «взгляд», являющийся процессом, наделять какой-либо окраской, а во-вторых, сочетать синие глаза с перламутровой пегостью? Абракадабра, но ведь пишут же такое поэты, и их ещё печатают иногда. Нет, я решительно против такой демократии даже за личный счёт авторов.
«Русский переплёт», «Слово о русском слове», 28.04.2010
Не трогайте русский язык без перчаток, если руки ваши не чисты
Кто только ни берётся за реформирование русского языка, чего только ни предлагают с ним сделать? И гнут через колено, и мнут и корёжат, и рвут на части, и вставляют спицы в колёса его истории, чтоб остановить, разломать, испоганить, а он всё живёт, великий и могучий, и будет жить вечно, пока жив на земле хоть один настоящий русский человек.
Я бы не стал, может, как говорится, браться за перо в связи с выступлением Михаила Эпштейна по поводу русского языка в телевизионной программе «Культура» 14 октября, если бы не отдельные восторженные отзывы на потуги американо-русского филолога изменить русский язык созданием нового словаря. Вот, например одно из высказываний:
«Оказывается, что свободное написание символов в инете или "коверкание" слов, которое так раздражает многие "глаза" не есть плохо: Это есть словотворчество. А вот "латинизация" языка это путь к гибели русского языка.
Очень зацепили меня 2 лекции Михаила Эпштейна на канале "культура". В итоге подписался на рассылку его "Дар слова".
Раньше от корня "добр" и "зло" в употреблении было до 200 слов на каждый корень. А сейчас около 40. Есть слово "злодей", а "добродей" умерло. Есть "злодейство", а "добродейство" тоже умерло …
буду стараться регулярно читать "Дар слова" и внедрять в обиход новые слова»)
О каких же новых словах идёт речь?
Но сначала несколько обычных слов о самом Эпштейне. Титулов у него немало. Окончил филологический факультет МГУ, автор многих статей и книг по вопросам литературы, языка, истории и теории советской идеологии и философии, профессор русской литературы университета Эмори (США), член Российского Пен-клуба и Академии российской современной словесности, Лауреат Премии Андрея Белого 1991 года, премии журнала «Звезда» (1999), премии русской эмиграции «Liberty» (2000). По крайней мере, так он представлен в Интернете.
И что же предлагает россиянам в своих лекциях на телеканале и в течение десяти лет внедряющий сетевой проект «Дар слова» этот профессор русской литературы американского университета?
Основная идея его заключается в том, что необходимо ради выживания русского языка позволить его коренным носителям освободиться от оков русской грамматики, которая будто бы не позволяет свободное словотворчество, ограничивая своими ненужными устаревшими правилами.
Но, во-первых, почему русский язык надо спасать? Я согласен, что это жизненно необходимо, но почему и от кого спасать?
На мой взгляд, жителя России и пишущего на русском языке, хотя по специальности я являюсь преподавателем английского языка, русский язык сегодня в опасности по той причине, что ему стали уделять гораздо меньше внимания в наших учебных заведениях, грамотность школьников и студентов снизилась, чему способствует в немалой степени и падение речевой культуры дикторов радио и телевидения, которые в прежние годы были эталоном использования русского языка.
Русский язык в опасности от внедрения в нашу лексику большого числа иноязычных слов, преимущественно английских.
Русскому языку угрожает свободная публикация литературных произведений, многие авторы которых, пользуясь тем, что печатают произведения за свой счёт, позволяют употребление не только неграмотных в литературном отношении слов и словосочетаний, но и заведомо недопустимой ненормативной лексики.
Русский язык может сильно пострадать и от не до конца продуманных или придуманных с неблаговидными целями нововведений в русскую грамматику типа устранения из применения буквы «ё» или изменения правил употребления иноязычных слов типа «кофе».
Наконец, русский язык вместо выживания может прийти к деградации, если его пользователи станут откликаться на увещевания некоторых, с позволения сказать, зарубежных языковедов, свободно его коверкать, придумывая и внедряя в жизнь свои собственные варианты слов.
К счастью, такого никогда не случится, поскольку русский язык, как, впрочем, и все другие языки мира, формируется не по указаниям сверху. Он действительно живой наш язык и ежедневно в нём появляются новые слова, но они рождаются по своим собственным законам, а не по чьим-то рекомендациям.
Например, Эпштейн предлагает в числе сотен изобретенных им слов (беру одно наугад) «люболь». Скажите это слово в разговоре кому-нибудь, и никто не поймёт, о чём речь, пока не услышите объяснение самого изобретателя:
«Это такая любовь, которая вбирает в себя боль, становится неотделимой от боли, а порой любит и лелеет саму эту боль. Боль зависимости от любимого, боль непонимания, невзаимности, несоединимости – всё это может переполнять любовь и делать ее люболью.
Ты все еще любишь его? – Да какая уж тут любовь. Одна люболь осталась».
Это надуманное слово никогда не войдёт в словарный запас русского языка по той простой причине, что само состояние автором надумано. Любовь с болью в сердце бывает и довольно часто, когда понимаешь, что нельзя этого человека любить, а любишь вопреки здравому смыслу. Не случайно в народе говорят: «Любовь зла – полюбишь и козла». Не будешь ведь придумывать по этому поводу новое слово «козлюбовь», которое как раз отразит собой эту мысль?
Нет, русские новые слова образуются совершенно по другому принципу. Они хорошо известны в теории языка. Один из них – окказионализмы, когда, скажем ребёнок говорит «Смотри, дождь налужил». Нет такого слова в русском языке «налужил», но кто-то из родителей упомянул его в своей книге. Оно понятно, кто-то, возможно, употребит его в своей речи в порядке шутки, но в общий обиход это слово не войдёт. Подобные слова часты в разговоре, но их никто специально не придумывает. Они рождаются по ассоциации. Когда человек говорит «На меня напал хохотунчик», это не требует объяснений. Каждому понятно сказанное, хотя такого слова в языке нет. Но когда по аналогии со словом «неуч» Эпштейн предлагает новое слово «нехоть», оно обязательно требует разъяснений, а потому нежизненно и употребляться не будет.
Да, писатели и поэты изобретают новые слова. Они называются в теории литературы индивидуально-стилистическими неологизмами. К примеру, Александр Блок в стихотворении «На островах» вводит новое слово:
Вновь оснежённые колонны.
Елагин мост и два огня.
И голос женщины влюблённой.
И хруст песка и храп коня.
Это же слово впоследствии употребила и Анна Ахматова:
Вот поняла, что не надо слов,
оснежённые ветки легки…
Сети уже разостлал птицелов
на берегу реки.
Красиво, хорошо, тем не менее, это слово остаётся авторским неологизмом и не вошло в русский лексикон.
Можно привести оригинальный пример со словом «Авоська». Оно появилось в книге детского писателя Николая Носова о Незнайке вместе с другим героем «Небоськой». Но в русском языке и раньше бытовали эти слова в пословицах и поговорках. В оной из них говорится «Держался Авоська за Небоську, да оба в яму упали». Однако широкую популярность с совершенно другим смыслом слово обрело благодаря знаменитому артисту Аркадию Райкину, который употребил слово «авоська» в одной из своих интермедий для названия плетёной хозяйственной сетки. В этом значении слово и пошло в народ и выходит из употребления только потому, что сами хозяйственные сетки заменены полиэтиленовыми пакетами.