Правда, именно благодаря ему оборвалась моя прошлая жизнь – но, во-первых, это ведь была прошлая жизнь. А во-вторых, подлинная добродетель заключается вовсе не в том, чтобы не доставлять ближнему неудобств, а в том, чтобы, доставив неудобство ближнему, искренне ему посочувствовать. Чувства, а не поступки – вот что имеет значение в эпоху рекурсивной этики, когда ни один цивилизованный человек не волен в своих действиях и, следовательно, не имеет права за них отвечать.
Столовая узнаёт меня по чипу, вживлённому в ткани предплечья, и предлагает индивидуальное меню, составленное в соответствии с моими предпочтениями. Реально я терпеть не могу жареный лук, но чем дебатировать с администрацией, требуя, чтобы айтишники вычистили баги из кода программы, проще выковырять лук из гарнира и отложить на край тарелки. Чем я и занимаюсь, пока Макс, с набитым ртом, излагает:
– Вчера ресёрчился в архивах, нарыл оригинальную концепцию для ситкома! Стопроцентно хитовую, и при этом совершенно свежую – по крайней мере, не припомню, чтобы кто-либо её юзал в последние годы. В общем, живёт такой персональный контролёр, во-первых, с оригинальной внешностью – нос у него нестандартной длины. А пластику делать нельзя, по каким-то там медицинским показателям. Во-вторых, натура у него поэтическая, романтическая, и вообще утончённая. В качестве хобби пишет гламурные обзоры для глянцев. А в-третьих, объект, к которому он приставлен – на лицо и фигуру просто красавчик, но в плане стиля мужик-мужиком: вкус отсутствует, интеллект – ниже плинтуса. Но при этом влюблён по уши в светскую львицу. И вот контролёр видит её через камеру наблюдения, и сам влюбляется с первого взгляда, но реально понимает, что с таким-то носом шансы на успех у него нулевые. Да и у того мужика шансов не больше. И что делает наш главгерой? Он решает, что пусть будет счастлив хоть кто-то, и начинает своего подопечного воспитывать: учит правильно одеваться, подбирать парфюм, посещать салоны. Подсказывает, какие слова произносить в нужный момент… Короче, неисчерпаемый источник приколов! Сейчас вот драфт первого эпизода заканчиваю – сам ухохатываюсь.
– Это Ростан? – Откуда-то из глубин моей памяти всплывает имя средневекового, кажется, драматурга.
– Это «Футурама»! – довольно хохочет Макс. – Говорю же, свежак. Даже ты, теоретик, и то не угадал. Так вот…
Он продолжает, но с этого момента я случаю его вполуха – в половину правого уха, если конкретно. Потому что в левом ухе незнакомый голос вежливо, но требовательно произносит:
– Станислав Михайлович, как только закончите принимать пищу, будьте любезны пройти в семнадцатый кабинет.
– Станислав Михайлович? Присаживайтесь.
Пока офицер заканчивает изучать мою карму, я, не скрывая интереса, разглядываю оргтехнику у него столе. Забавно: охрана безопасности считается наиболее наукоёмкой сферой человеческого бизнеса, именно здесь впервые внедряются новейшие инфотехнологии, и в то же время мало где ещё, кроме как в кабинетах вроде этого, можно полюбоваться на мышку, клавиатуру и монитор с плоским экраном.
Наконец, безопасник распечатывает и протягивает мне типовую форму. Я ознакомляюсь: ФИО, дата и место рождения, семейное положение, индивидуальный номер, место работы и должность… А вот и статья обвинения: участие в подготовке к попытке террористического акта. Вау, за это меня ещё ни разу не осуждали! Вчитываюсь в текст заключения, и почти сразу нахожу две ошибки:
– Извините, пожалуйста, но вот здесь у вас написано «передала», а должно быть «передал», в мужском роде. И вот здесь: «17 августа, в 19.00» – в это время я находился на бёсдэе у коллеги, меня там видели как минимум семеро. Может быть, лучше исправить на восемнадцатое?
– Да запросто! – улыбается офицер. – Благодарим за содействие. Больше замечаний нет? Возражений?..
– Нет, вроде бы всё остальное в порядке.
– Вот и замечательно… – Офицер пытается распечатать исправленный вариант, но тут программа зависает. Я предлагаю помощь, безопасник с благодарностью её принимает; совместными усилиями мы перезагружаем антикварный компьютер – и вот, наконец, следственная процедура завершена.
Я прохожу в следующую дверь и оказываюсь в компактном помещении без окон. Стены и потолок оклеены звукоизолирующим материалом, из обстановки только стул и возле него, прямо на полу, пепельница. Я опускаюсь на жёсткое протёршееся сиденье, закуриваю и принимаюсь ждать исполнения приговора. Кто-то мне рассказывал, что в такие минуты вся жизнь проносится перед глазами – но я просто глубоко затягиваюсь, выпускаю в пространство струю дыма, снова затягиваюсь… и думаю при этом о всяких пустяках. Например, пытаюсь вспомнить, как зовут главгероя той пьесы…