За секунду до сумерек

Так вот, значит, чего я боялся, не стыда только, а вот этого – Слепые Дети Рыбы в Луже, вот оно откуда мое «не выделяться».

Изран стоял и спокойно его рассматривал, как будто понимая, о чем он думает. Сколько они уже так стоят?

– А ты не боишься сам? – слова вырвались у Чия случайно, он и не задумался, что сейчас поставит его фактически в один ряд с отцом.

Изран опять улыбнулся.

– Меня это не касается, тут по-другому немного, у нас увлечения разные. Он ходил-бродил зачем-то, а я… Знаешь, я первым быть люблю, его не понимали, а меня, как им кажется, понимают, они думают, я как на ладони весь открытый. И все они заметить могут во мне, откуда ни глянь, думают просто такой я, бойкий, самоуверенный. И боятся меня поэтому не как сумасшедшего, а как змею например, тварь опасная но простая, подойдешь, укусит, я предсказуемый, логичный. Они не понимают, чего я добиваюсь постоянно, что я ценю… Знаешь, что в сущности, власть дает? – он не стал ждать какой-то реакции от Чия и продолжил – Я не осознавал до определенного момента, что именно ключевого, что за этим удовольствием стоит, когда подчиняются тебе – ощущение возможности управлять миром вокруг тебя, всем этим, когда ты видишь, как из-за слова – простой мысли, которая у тебя возникла, желания, тут же ставшего звуком – в мире как будто что-то меняется, иллюзия такая. Конечно, это всем присуще только в разной степени, для одного он выглядит, в итоге, чаще всего не подвижным, весь этот порядок вещей установленный, а для другого управляемым. Тут, конечно, в жизни не все так просто, грань тонкая, это ощущение возникает в зависимости от ситуации, настроения, но в целом, так интереснее жить – во главе толпы.

Он посмотрел на Чия, выглядел тот, наверное, сейчас совсем уж необычно. Так как Изран, видимо понял его размышления, он немного изменился в лице и замолчал. Изран хоть и не считал его глупым, теперь точно, но ведь они были с разных сторон той толпы, это Чий подчинялся и раньше, и теперь, с этим походом из-за Краюхи. Изран, похоже, понял его неловкость и нелепость разговора.

«Вот оно, значит, как» - он казался сейчас совсем другим, таким Чий его еще не видел. А я-то всегда думал, что ты именно такой и есть, как на ладони, простой и понятный. Все складывалось мозаикой: значение того, что раньше было упущено или не понято до конца, вспомнились все подозрения, которые когда-либо возникали. Власть, значит. А я дурак – Человека просмотрел. Это же очевидно было, до которого может, и Бороде далеко, который и гремит по Деревне – Гроза Амбара, и одновременно не выделяется, а он-то сейчас так говорил, как будто я знаю все это, сам додумался. Не до чего я не додумался. В голову теперь лезли кучи самых разных догадок, невероятных, и даже совершенно бредовых, он понимал, что ему уже попросту мерещится, но все равно верил в них, они выглядели сейчас правдоподобными. Хотя бы эти вечные его подражания Драру, что это желание стать охотником хорошим, походить на него или попытка нацепить на себя маску, спрятаться под шаблоном такого рубахи-парня, удачливого, уважаемого и умелого. Жить, как он, в его коже, чтобы, казаться еще проще и понятнее, открытее и логичней. Да, это Человек. Только не Борода или отец, злой человек, Темный Человек.

А насчет Караванщиков ты одну вещь не учел, или внимания не обратил, или еще что, – начал он другим тоном. – Образ жизни, от чего он зависит? А ты не думал, что здесь вот что, сказываться, может. У них же пришлых, как травы в Степи, один на десять, примерно, не из них. Это не влияет? Ведь не кто попало идет, тут и желание надо иметь, действительно иметь, не то, что – «вот хорошо бы было», а по-настоящему. Кто вот из нас бы пошел, девяти, или вообще из Деревни?

Было ясно, что он собирается переменить тему. Чий сделал вид, что, конечно, ничего не заметил, медленно обдумал сказанное, нехотя, пытаясь понять смысл. А, вот он о чем.

– Что, не согласен?

Сделав заинтересованное лицо, он принял возражающий вид, собираясь заговорить, но Изран его перебил:

– Знаю тут не одно это только. Сложнее, чем я сказал, зависимость не прямая: захотел – пошёл, гораздо сложнее, это я неправильно…

Ее, может, и совсем нет, – зависимости от желания, все решают обстоятельства, случай, предрасположенность, я не уверен просто как крайность от твоего.

Изран кивнул, соглашаясь.

Да, правильно, правильно. Я же не об этом. Я к тому, что хоть это убеждение, хоть предрасположенность и случайные обстоятельства, но скорее всего, это будут люди не любые. Кто из Деревни оказаться мог? Драр, случай не случай, но он мог бы, в принципе, еще пара человек, это будут определенные люди. Я хочу сказать, что, возможно, это является сильным воздействием на различие в этих твоих образах жизни.

Они еще немного поговорили на эту тему. В принципе, разговоры об этом его всегда увлекали. В другой ситуации он, может быть, действительно заинтересовался, тем более с человеком, который много о чём сам раньше задумывался, и имел массу своих соображений, этой темы тоже касающихся. Но сейчас он почти не следил за словами, говорили вяло и, в основном, коротко. Потом также вяло речь зашла за мор. Они даже упомянули Шагу. В голове у Чия вертелись связанные с Израном, с этим его откровением, мысли, его слова, ощущения, в основном настороженности, какой-то опасности, которой не было раньше. И хоть расходились они почти по-дружески, причем искренне, он чувствовал, что все это ненадолго, мираж, общности у них не может быть в принципе, что хватит лишь мелочи, и они сразу окажутся на своих местах – с разных сторон толпы, он сам среди нее, а Изран во главе. Он никак не мог отвлечься от этих мыслей.

Когда они вернулись к костру, вечер уже успел постареть и почти стал ночью, с востока из-за горизонта показалась круглая яркая луна. На огне стоял котел с грязной местной водой, ее надо было прокипятить и отцедить через тряпки. К нему подсел Краюха. Поинтересовался, чем закончилась их сцена с Воротом, насчет чего разговаривали с Израном. Узнав, что ничего угрожающего не произошло, он тут же потерял к этому интерес и замолчал. Это выглядело странно. Чий посмотрел на него сбоку: он, сведя брови, смотрел в огонь. А, обиделся!

– Краюха, ты чего, как ребенок, за дело же дураком тебя назвал.

– А я что, я тебе насчет этого не говорил ничего.

– Ты хочешь, чтобы тебя еще и упрашивали, извиняться мне, что ли? Сам как будто не понимал.

– Что я понимать должен? Сидели, ты сам же… – он замешкался, подыскивая слово.

– Ну, сейчас ещё скажи, что я, разговор этот начал.

– А что нет? «Домой охота?!»

– Нормально, – Чий усмехнулся и покачал головой, – я почему-то от тебя ничего другого и не ожидал, ты совесть имей.

– А я тебя ни в чём и не обвиняю. Даже если и мне, не всё равно было, но саму тему ты озвучил, и что в таком случае от меня ожидаешь? Я вообще не…

– Да ладно тема, ее здесь каждый обсуждает с нами и без нас, то, что домой охота, тут нет ничего такого, а ты же сразу, уже по собственной инициативе, на другую перешел. Ты же фактически оправдание придумывать стал, вроде бы законное обоснование, только не явное, не прямое, зато начни каждый вечер это обсуждать, кто что чувствует, а кто не чувствует, и через три дня домой пойдем, а вроде и не говорили не о чем. Надо было тебя остановить, вот и остановил. А как еще в той ситуации было?

– Явное – неявное, надумал что-то и хочешь, чтобы я понимал это. Ты что, до сих пор веришь в то, что мы дойдем куда-то, глупость это все, тут одно из двух: либо мы сейчас поворачиваем, либо с Болота. Я хочу, чтобы сейчас, и ты хочешь на самом деле, только тебе же нравится умником у нас быть, в серьезность намерений поиграть, «надо стараться и делать все возможное». Все, Чий, наигрались, домой я хочу. А вы вдвоем оставайтесь, он управлять будет, а ты делать все возможное.

Вот так ты теперь. «Надумал и хочешь, чтобы я понимал» все ты понимаешь, там где-то, может быть, сам себе в этом не признаешься, и разговор тот не случайно затеял.

– Шибко взрослый, да? Ты забыл уже, из-за кого мы тут вообще. Тогда сглупил, а сейчас он повзрослел у нас, резко, за неделю, Дурак ты! – он встал и отошел на несколько шагов.

А ведь прав же он, наверное. Не получится этого торжественного возвращения, посиделок у брата, для чествования своей гордости, не будет ничего, даже не смотря на то, что с Израном. Опять Шага, по-твоему выходит, если даже он это понимает, то точно, так и будет. Не можем, значит, мы дойти, объективно. Только не понятно в таком случае с кем это Краюха спорить решил, с собой что ли, он же сам тогда, меня слушать не за хотел, а сейчас тоже самое мне доказать пытается, и едва ли, не теми же самыми словами. Тогда мы у него надумывали и сейчас, «надумал что-то и хочешь, чтобы я понимал».

Захотелось пить. Он опустился на корточки, пошарив в поисках бурдюка, механически, по привычке, не задумываясь. Воды сейчас там не было. В куче вещей на земле в пальцы попался шнурок, и вслед за этим он ощутил сильный укол. Он одернул руку. На шнурке, в комьях подсохшей глины, что-то висело, в тусклом свете он не сразу разглядел, что это было. Это было застежкой от плаща. Он потер о траву. Простенькая застежка, со шпилькой. Она зацепилась там, на дне, когда он черпал воду. В Деревне таких не носили. И у лесовиков. Он даже улыбнулся, ей вообще здесь было не место, просто не могло ее здесь быть, а она была, висела, зажав шнурок в сгиб шарнира шпильки, чистая, без ржавчины даже… И тут его осенило, он оглянулся на Степь, мирно спящую вокруг, на изрытую землю.

«И ничего не случилось! – удивился он. Ведь мир же перевернуться должен был. Просто так. Раньше ему казалось, что в таком случае, если подобное произойдет, все будет по-другому: может, и не было бы никаких геройских чувств, но хотя бы, что ли, понимание опасности, осознание. А все случилось так нелепо-обыденно, вокруг него ничего не произошло, из-за того, что в руках он держал Доказательство. Ночь, тишина, костер. Наоборот, лень было отрываться от всего этого и думать о том, что произошло, зная, что о другом говорить им сегодня уже не придется. Он посмотрел на Рыжих, сидящих рядом с ним, это было даже смешно, он улыбнулся. Да что там говорить!.. Ведь это никакое не стадо было! Это были кочевники, копыта орды бродячего народа. Сколько их? Это не набег, это война. «Нет, не война, – Чий оглянулся. – Бойня. Завоевание. Тут буквально день назад стояло ядро вражеского войска». Медленно обдумал он непривычные, давно не упоминавшиеся слова: «Ядро», «вражеского». Он вспомнил, как это обычно бывает: где-то там сейчас, рядом с Деревней, ночуют в Степи дозоры, разведка, еще не обнаруженная или уже пробовавшая силы в схватках с их селянами, которые думают, что это очередной рейд грабежа, от которых, хотя и отвыкли, но помнят еще, привычные, и не подозревают там, что вскоре на них обрушится вот это, и тогда их уже никто не спасет, лавина людей растопчет их. И ничего не случилось…»

– Сходили мы, – голос показался совсем не своим.

В его сторону обернулись. В голове промелькнула паническая мысль, что, может, он все же ошибся. Он поглядел на руку. Нет, все верно, все правильно. По-другому быть не могло.

Он поднялся на ноги и подошел к Израну.

– На, узнаешь? Со дна. – Чий кивнул на яму и подождал несколько мгновений. – Понял? Да оно это. Когда воду черпал, зацепилась. Все, Орда.

Изран недоверчиво держал застежку на ладони. Его обступили.

– Может, случайно?

– Да какой там случайно! – он в первый раз повысил голос. – Такие здесь не носит никто, кто ее здесь бросил? Давно упала, да? Она же железная, а на ней ржавчины ни пятнышка. Дураки мы – «стадо, стадо». На землю гляньте. С чего это она у ямы такая истоптанная, вода глубоко, скот не достанет, что они пялились туда, стояли.

Круглыми глазами на него смотрел Суран:

– Чий, это точно?

– У тебя глаз нет!? – нагнувшись, заорал он ему прямо в лицо. – Без головы родился!? Она же не пересыхает никогда, а там воды вот так. Руки помыть не хватит, зато берег в рост мой скользкий.

На него смотрели со страхом, все, даже Ворот, даже Изран, и с чем-то еще во взгляде, с каким-то ожиданием. «Уходить нам отсюда надо», – донесся до него шепот. С надеждой смотрят, надеются. Он замолчал на мгновенье от неожиданности.

– Что вы еще от меня ждете?

– Уходить надо, собираемся быстро! – Дерево схватил мешок, торопливо пихая в него что-то с земли. – Отсюда, главное…

– Да выкинь ты эту торбу свою!!! Придурок! – Изран, подскочив к нему, сбил с ног.

Дерево неуклюже, перелетев через мешок, поджал под себя ноги и, взявшись за лицо, замолчал. На Чия это почему-то произвело впечатление, эта его поза жалкой покорности. Он слушал слова и видел, как Дерево падает, после удара.

– Уходить надо? Куда ты, скотина, уйдешь?! Уходить. – Изран стоял посреди них, выпрямив спину в своей всегдашней решительной позе – большие пальцы рук заткнуты за пояс. – Мысли какие есть? Решать надо.

«Их даже не десять тысяч тут, далеко!» – панически пронеслось в голове.

На миг Чию подумалось, что все это не по-настоящему: ссутулившийся молчащий комок на земле, испуганный Изран, вся их старая жизнь, которой теперь больше нет, выживет Деревня, не выживет, все равно – прежняя жизнь уже мертва с того самого мига, как сверкнул на лямке бурдюка круглый комочек застежки. Он опустился на корточки.

– А что решать? – спокойно заговорил Тольнак. – От нас не зависит ничего, никого мы не предупредим. У них скот, а у нас ноги, раньше нас в Деревне все равно будут. Смысл идти дальше есть?

– Да какой смысл, раньше он был как будто.

– Еще не ясно, где безопасней сейчас. Да, не предупредим мы, зато самим надо думать…

Чий оборвал перед собой траву, прихлопал землю ладонью и чертил по ней куском обуглившейся ветки. Непонятно, где лучше. Да, правильно конечно, но это все равно теперь, люди всегда такие – опасность, значит надо в самое родное место, в дом, а то, что сгорел он, так это не беда, зато воспоминания о нем остались, и пока мордой в пепелище не уткнутся, дом у них будет. И напрасно обсуждали спокойным тоном Краюха с Тольнаком ситуацию, за этими сдерживающимися лицами остальных было такое же вот желание: похватать все и уходить. Бежать, куда – не важно, по-звериному, сломя голову, пополам с непониманием, что все это значит и как себя вести сейчас.

Краюха и Тольнак продолжали говорить. Их почти молча слушали, только изредка подключались на время, или добавляли что-нибудь свое. Теперь уже никто не кричал, не пищал, говорили спокойно. Он подумал, что со стороны это могло показаться обычным обсуждением, как поступать с дровами, допустим, или беречь воду. Ушастый скучающе разглядывал свою кисть, скатывая грязь знакомым, тысячи раз виденным жестом, просто, по-бытовому. Чий вдруг вспомнил на что это похоже. Когда умирает кто-нибудь из близких – горе, а уже в тот же день можно рассмеяться над какой-нибудь шуткой, хотя и горе, посидеть, также, как и до этого, поесть например, точно также, хотя и горе. Человека нет, а мир остается. Такие люди.

Он опустил голову, с силой сжав уши ладонями, звуки речи превратились в бессмысленный гул. Затем опять поднял и огляделся. Потрескивали в костре дрова, налетел легкий ветерок, взъерошив траву. И ничего не произошло. Почему-то вспомнился их недавний разговор с Израном. Его голоса слышно не было. Чий посмотрел в его сторону. Совершенно молча, он стоял дальше всех от их круга и размышлял о чем-то. Что он хочет? Опять играет, даже теперь. Он вдруг изменил выражение и, засунув большой палец за пояс, другой рукой хлопнул кого-то по спине, становясь в круг.

– Ладно, потом наговоритесь. Надо воду процедить да спать уже, завтра вставать рано, нам еще до Болота неделю идти. Ну что, пойдем?

Они стали неуверенно расходиться. «Да тут выкипело уже сколько!»

Луна показалась полностью, красивая, большой светлый круг с пятнышками узора, низко висела над горизонтом. Чий нагнулся за лежащим на земле бурдюком. «И ничего не произошло…» – подумал он отрешенно.

Что-то твердое полоснуло его по лицу. Чий вскинул голову. Над тропой проходил ствол сильно склоненного дерева, зеленой на нем была только одна ветка у самой макушки, остальные были голыми, почерневшими, с отставшей местами шелухой коры. Это одну из них он сейчас зацепил.

У основания ствола с тропы был хорошо различим причудливой формы нарост. Когда-то очень давно здесь, видимо, была рана на теле дерева, какое-то сильное повреждение, которое тоже когда-то давно заросло молодой плотью, превратившейся сейчас в грубую, старческую, морщинистую корку. «Дерево, – вдруг подумал он. – Настоящее». Он оглянулся по сторонам. Раньше ему это почему-то и в голову не пришло, что уже больше дня они идут среди самых настоящих деревьев. Пусть даже вот таких тощих и больных, но деревьев, как и в Лесу, не кустарника какого-нибудь.

Обходя ветку, он положил руку на ствол, не из необходимости опереться – так просто, любопытно стало. На ощупь поверхность была прохладной, шершаво-колкой. Он немного помедлил, стоя так, и оглянулся на Тольнака, шедшего сзади. Тот явно ничего не заметил – сосредоточенно глядя в грязь, шагал вперед, штаны его были сплошь масляно-черными, липли к ногам, рубаху он снял, но белесая от холода, мокрая кожа под ней уже успела местами испачкаться какими-то полосами и пятнами.

Чий почувствовал неуместность желания поделиться с ним своим открытием насчет дерева, да и вообще с кем бы то ни было сейчас. Как это обычно бывает, атмосфера окружающего их молчания казалась какой-то священной, и прервать ее так было чем-то вроде кощунства. Впереди были спины, мерно покачивающиеся в такт широким, неуклюжим шагам, и у каждого, на лице, наверное, точно такое же выражение усталой серьезности. Он вдруг подумал, как это не похоже на начало пути, не один лишь общий настрой, а еще куча каких-то неразличимых почти мелочей, менявших картину настолько, что казалось, что это были другие люди, совсем не те, которые выходили из Села. Как быстро человек меняется, две недели, меньше даже. А может, не изменение это никакое? Просто устали, замучились, испачкались, перепугались (или устали пачкаться, бояться и мучиться). Может, отмой их, накорми, дай в себя прийти, и все будет, как и прежде? Он попытался представить их в Деревне. Изменились бы они из-за этого путешествия или нет? Единственное, что вспомнилось и практически некстати – это лицо Плешивого.

Как-то, в зимнюю охоту, большая стая сатров загнала его в заросли кустарника. Он отбился от остальных, а своры большой не держал, ту, что была, разорвали на месте, собаки до зарослей даже добежать не успели. Вещи все побросал, и еду, и одежду. Три дня они его стерегли, он все это время без пищи да без огня провел и сидел там, мерз, прислушивался, как кричат ночами, боясь каждый шорох пропустить, не выпуская древка из рук. Спасся чудом. Под утро в третью ночь не выдержал и прокрался, сумел как-то, а потом его также чудом кто-то подобрал. Обо всем этом Чию рассказывали уже потом, сам он тогда еще чуть ли не грудничком был, для него Плешивый всегда оставался деревенским юродивым с вечно сощуренным моргающим лицом, из-за чего это, он узнал позже из рассказов, и то, как где-то через месяц после возвращения вдруг непонятно почему у него стали выпадать волосы, и он полностью облысел.

Плешивый. Нашел, что вспомнить, да и вообще – чего гадать тут, я и Деревню то представить не могу, а тут это. Да и есть ли она сейчас.

Впереди остановились. По долетавшим обрывкам слов он понял, что что-то обсуждают. Прислушиваться было лень, он просто стоял и ждал. Вскоре двинулись опять. Сбоку Чий увидел, как показывается голова их гусеницы из людей: Ворот, осторожно ступающий вперед, затем Рыжий-старший, Изран. Обсуждали, скорее всего, именно это – крутой поворот тропы. Правильно обсуждали, гарантий здесь не было никаких. Тропа не человеческая, люди так не ходят, сначала в одну сторону, потом внезапно, без каких бы то ни было видимых, логичных признаков, вдруг в другую, если там даже и опасно, то человек все равно бы сделал все по-другому. Люди просто так даже не думают, и побеспокоиться стоило, все правильно, только вот Чия это почему-то совсем не трогало, об этом просто было лень задумываться. «Отупел совсем, что ли? – он поглядел на копье в руках. – Во, бдительный, копье взял и успокоился, все, думать больше не надо, теперь мне и дубины этой хватит».

Местность вокруг поменялась. Он не сразу понял из-за чего – света стало меньше, из воды здесь повсюду возвышались толстые ярко-зеленого цвета стебли, они странно утолщались к верху, и верхние, вощенные на вид листья, тоже были длиннее тех, что в низу. Раньше Чий такого не видел, не кустарник и не дерево, скорее какая-то трава.

Почему он не захотел, чтобы повернули тогда? Чий уже не первый раз об этом задумывался, всякий раз вот также без ответа. Он не понимал Израна. Дорога опасная? Да опасная, из-за кочевников. Непонятно зачем, так как дома может и не быть? Тоже правильно. Но ведь все это, Чий понимал, делалось с одной настоящей целью – попугать их как можно дольше, чтоб потом сами умоляли вернуться, и что бы всё-таки в конечном счёте вернулись… Куда?! Зачем?! Для чего ему все это?

Чий машинально посмотрел вперед. Из-за толстых массивных стеблей видно было лишь впереди идущего, все остальное благодаря извивающейся тропе, скрывалось в этой яркой зелени.

А с чего я взял, что он добивается чего-то? Догадка его поразила, он понял, что уже настолько привык к тому образу безошибочного Израна, что думает о нем только так. Дурак, какой дурак, он же сам не знает, зачем ему нужно это. Ошибки? Он совершает их так же, как и все, может, упорствует в них дольше, хотя бы с походом этим. А я-то… Все объяснялось, просто и до конца. И это противоречие: не пустить их сразу, чтоб пойти потом – он просто не знает, как сделать по-другому. Он не умеет по-другому и боится точно также. Умный не умный, а не знает и боится. «Вон и я сам, – подумал он, – глупым себя не считаю, а так же, что делать, не знаю. Только я и не делаю ничего, а он делает, как привык, то что умеет».

Чий вдруг понял, что ему неуютно и страшно теперь. Может потому, что уверенность Израна, хотя и непонятная, а все же создавала впечатление какой-то согласованности и рациональности, то что все произошедшее можно, следовательно, разрешить, и уже мало-помалу разрешается. Жило внутри Чия такое чувство – раз он уверен и чего-то добивается. А на самом деле… На ум пришло какое-то сравнение, все это было на что-то очень похоже, причем до боли, но он никак не мог представить конкретный сюжет, только какие-то слабо связанные ассоциации не то про пастушью собаку, потерявшую хозяина, не то про что-то еще. Ладно, не в примере дело, решать надо, что дальше будет… Все-таки как получалось, значит, такой же, как и все, тоже верит, что там, где-то, у него есть дом. Можно было просто подойти, когда он будет один, и обсудить «в открытую», без намеков да боязни, а так прямо. Что тогда?

Чий опять, не задумываясь, посмотрел куда-то вперед, через чащу зеленых узловатых кольев.

С того их разговора они так больше толком и не общались. Формально Изран то и дело давал понять, что отношение к нему теперь как к одному из своих, как и к Вороту, и Тольнаку, но в действительности он чувствовал, что по сути все осталось прежним, во-первых, из-за их разности, а во- вторых, он по-прежнему, как и задумывалось, был помощью Краюхе на случай угрозы, и, значит, они, как и раньше, были по разные стороны.

«Как бы он отнесся? – Чий задумался. Ну, наверное, все-таки спокойно, да драки бы не дошло, может, даже и доверительно, якобы доверительно, ведь это равносильно тому что поражение своё признать, то что ошибся, а он этого не любит, правды бы, наверное, все равно не сказал, так под дурачка бы заделался. Не знаю, мол, идти надо, а там поглядим. Ладно, пока до этого ещё не дошло, и мы поглядим», – решил он. Тем более что затевать этот разговор не хотелось. Он и сам не знал почему, просто не хотелось. Быть может, потому что раньше, до того разговора, он к Израну лучше относился, ну, сорвиголова он, ну, подчиняются когда ему, любит, брата тенью считал, но это все… Детством от всего этого отдавало или если и не детством, то привычным чем-то. А теперь-то оказывается, что все это не так.

Чий иной раз ловил себя на мысли, что присматривается к нему со спины, украдкой, тут же отводя взгляд, когда он поворачивался в его строну. В напряжении постоянном, и ждет от него чего-то, и, как ему казалось, временами, Изран это чувствует, и тогда становилось почему-то неловко, как будто это не от Израна подлости ожидать можно, а он сам что-то такое подлое делает, как будто друга обманывает. А особенно эта неприязнь, наверное, после их разговора с Воротом появилась, теперь ведь точно известно… «Точно, разговор! – вспомнил он. – Это ведь раньше подозрения только были». У Чия аж мурашки по телу пробежали от этого неожиданного воспоминания. Он неуверенно огляделся.

Это было в ночь до того, как они оставили мари и пошли по настоящей хляби. Со времени привала у ямы практически ничего не произошло. Они еще раз заметили следы орды через пару дней, следы были явно старые, и было неясно, когда здесь стояли кочевники, до или после того привала, где Чий нашел застежку.

Досаждали, в основном, мелочи, обыденные и повседневные: стала кончаться вода, и ее теперь не хватало, так что в день они пили не больше пригоршни, она сильно затухлась за неделю, чтобы не было поноса, ее еще раз прокипятили, но на вкус она была мерзкая и отдавала чем-то похожим на гнилую картофельную шелуху. Особой опасности со стороны зверья им не грозило, он не слышал, чтобы к Болоту забирались тудары, один раз ночью к лагерю подходил сатр, но они сейчас были сытые и не нападали на человека. Такой – как очень высокая, длинноногая рыжая собака, они иной раз в холке доходили до плеча, но тогда, с расстояния, он казался просто очень тощим и абсолютно незлобным. По-настоящему опасно было только однажды, как раз на границе перед марями.

Местность была необычайная, низина уже началась, но часто тут и там попадались довольно крутые холмики, лысые почему-то, их вершины возвышались над сплошной и очень густой шапкой гнилого кустарника, и все это вместе затянуло свежей молодой порослью черновницы и прямолиста, которые он видел и в Деревне на топи.

Они как раз остановились обсудить, как идти дальше, когда из-за цепи невысоких холмиков показались верховые, вооруженные люди, какой-то разъезд орды. Между ними расстояние было примерно полета нескольких копий, их тут же увидели. Чий даже заметил, как изменились в лицах передние всадники, дальнейшего он уже не видел. Он не знал, погнались за ними или приняли за каких-нибудь местных дикарей, сорвавшись с места, они всей толпой кинулись вперед, в чащу. Такие моменты обычно плохо запоминаются, время сжимается, и в памяти остаются какие-то случайные ощущения, обрывки от всего происшедшего. Он запомнил, как со всего маху рухнул в ветки, тут же по колено уйдя в жижу под дерном, как хватал ртом воздух, когда бежал, обдирая руки, падал, цепляясь за гнилые скользкие корни. Снова вставал и опять падал, и страх, что вот сейчас его догонят.

На открытое место они вышли уже по темноте, никто не знал, где они теперь, но Тольнак обещал, что выведет (и до сих пор обещает), и сразу же решили ложиться спать. Вот в тот вечер он и услышал их разговор. Чий проснулся ночью, неожиданно легко и сразу понял, что спать больше не хочется. Все вокруг было мокрым от росы, и он сам, даже штаны пропитались, он уже хотел подняться, как вдруг понял, что его разбудило. Где-то рядом говорили тихо, но, если прислушаться, становилось более или менее понятно. Голоса он узнал сразу. Один принадлежал Израну, а другой, чуть побасовитее, Вороту. Чий подумал, что из-за него он, скорее всего, и проснулся. Ссадина на лбу горела, он попытался незаметно повернуться.

– Да лучше так. Я тебе говорю. Даже хорошо, что сбились.

Ворот что-то зашептал возражающим тоном.

– Кто найдет? Он? Ничего он не найдет. Ты не понимаешь, отсюда только назад. Они через неделю все… Дальше говорили в основном тише, но Чий уже примерно догадывался о чем, еще несколько раз до него долетали слова и отдельные фразы, что-то о Тольнаке, пару раз о доме и еще один раз, это его особенно насторожило, или даже его, вообще, только из-за этого насторожило. Он долго не слышал ничего конкретного, одну лишь интонацию и отдельные звуки, но ему чудилось, обсуждают не то его самого, не то Краюху, он и сам не понимал, почему, никаких имен слышно не было, совсем ничего, а потом он услышал то, от чего у него аж внутри похолодело.

«Значит, голову пробить надо дубиной или наконечником лучше, можно…»

Изран не шутил. Так никто бы шутить не стал не из-за темы разговора, с такой интонацией не шутят, заинтересованно-вопросительно и спокойно, как об уже происшедшем.

Чий испугался, в ушах стучало от ударов собственного сердца, со страха он постарался еще сильнее вжаться в землю. Лежать было очень неудобно, казалось, что его вот-вот заметят, и, как назло, горела и чесалась ссадина на лбу. Так спокойно говорили сейчас о нем самом, о том, что ему собираются пробить голову. Ему представился Изран, тогда, во время их разговора у ямы, участливый, внимательный вроде, в этой его манере общаться, коротко спрашивать, смотреть широко открытыми глазами в упор и кивать иногда, а на самом деле все это время иметь ввиду, что при первой необходимости вот ему, которому сейчас киваешь и едва ли не хлопаешь, его по спине, надо будет пробить голову дубиной или чем там придется. И вслед за этим почему-то некстати вспомнилась та толпа слепцов, которую Чий представил тогда, у ямы.

Конечно, все это было надуманно, оснований считать, что разговор о нем, не существовало, но в то, что это не так, что не про него, просто не верилось. «А, может, Краюха», – пронеслась нелепая мысль, он чуть было ей не обрадовался, как будто это имело какое-то значение. Чий попытался успокоиться. «Почему он вообще замышлять что-то должен? Может, это в переносном смысле, не шутя, просто… У чего еще голова может быть?» Он мгновение об этом размышлял, версия была совсем уж нелепая, это не вязалось, значит, доподлинно ясно только то, что они что-то задумали, и вовсе не обязательно, что это имеет отношение к нему.

Скоро они замолчали. Удобней ему не стало, и спать теперь не хотелось совсем. Чий решил выждать время и отойти посидеть где-нибудь в стороне, смочить след от удара на лбу холодной водой, спокойно все обдумать. Но ему каждый раз казалось, что они еще не спят, еще рано, и, если встать сейчас, заметят. Он так и уснул, не заметив когда.