Прыжок в ночь
Это история о двух девушках-радистках разведуправления 3-го Украинского фронта – командире разведгруппы Раисе Илларионовне Подрез и радистке Александре Сергеевне Морозове.
Раиса Илларионовна Подрез родилась 14 января 1923 года в селе Бузовка (хутор Диканка) Котовского района Днепропетровской области в селе крестьянина. Раиса закончила два класса в сельской начальной школе, после чего вместе с родителями переехала в Новомосковск, так как её отец, Илларион Лаврентьевич, стал работать прокатником, а мать, Ольга Андреевна, сортировщиком на только что построенном Новомосковском жестекатальном заводе. Раиса Подрез продолжила учёбу в средней школе №8 города Новомосковска.
Жила Раиса на окраине города в доме №10 на тихой и живописной улице Днепропетровской. Как пишет выпускница гимназии №3 города Новомосковска Виктория Улич на страницах газеты «Новомосковская правда»:
«Люди этой улицы хорошо помнят весёлую девушку, песни которой часто звучали над садами вечерней поры. Боевая, острая на язык, черноглазая Рая была «вожаком» своих сверстников, даже мальчики признавали её авторитет» [1].
Зная о том, где работают её родители, друзья советовали им устроить туда же и дочку:
«-Огонь, а не девушка! – пишет Виктория Улич. – И характер, как у мальчишки. Именно такие и нужны у нас на заводе!
Но Рая имела свою судьбу, свою мечту. Окончив девять классов, она поступила в Новомосковское медицинское училище» [1].
Это было в 1939 году.
Учение в медицинском училище ей давалось легко. На первом курсе Раису избрали старостой группы.
Закончить учёбу в школе медсестёр Раисе не удалось, так как началась Великая Отечественная война. 27 сентября 1941 года город Новомосковск был оккупирован немецко-фашистскими войсками. Будучи на втором курсе Раиса Подрез была направлена школой медсестёр на практику в городскую больницу, которая через три недели превратилась в госпиталь. Захватив город, немецкие оккупанты ворвались в здание больницы и через окна начали выбрасывать больных и раненых жителей и советских солдат, и на освободившиеся места клали больных и раненых немецких солдат. Раиса вместе со своими подругами начала поднимать выброшенных из окон людей, прятать их в различных убежищах, где можно было ухаживать за ранеными, оказывать им необходимую медицинскую помощь. Для выздоровевших советских воинов Раиса доставала фальшивые документы.
Волны расстрелов прокатывались по городу. Улицы стали немыми. Каждый скрип калитки или ставней, каждый шорох вызывал чувство настороженности.
Медленно протекали дни и ночи, полные тревог за судьбу Родины и за жизнь раненых людей. Медикаментов не хватало. Больные недоедали. На местном кладбище с каждым новым днём появлялось всё больше и больше могил, а в сердце у Раи появлялось всё больше и больше ненависти к врагу. Каждый удачный побег пленных солдат был большой радостью для Раисы.
Рискуя своей жизнью Раисе удалось спасти многих советских людей.
Вскоре немцы начали отправлять жителей города, особенно молодёжь, на принудительные работы в Германию. Опасаясь насильственного угона, Раиса стала натирать солью грудь и руки, вызвав тем самым раздражение кожи, которое визуально было похоже на чесотку. Так делали другие девушки, проживающие в Новомосковске. Боясь заражения, немцы не стали отправлять Раису на принудительные работы.
С большим нетерпением ожидала Раиса прихода советских воинов в Новомосковск. Через несколько дней после освобождения города войсками Третьего Украинского фронта, в сентябре 1943, Раиса Подрез вступила добровольцем в ряды советской армии.
«К военкомату пришла девушка, – пишет Виктория Улич, – и попросила дежурного, чтобы её принял военный комиссар. Это была Раиса Подрез.
– Хочу на фронт! – воскликнула Раиса, положив на стол свой комсомольский билет, который она бережно хранила все два года оккупации Новомосковска, – Я хорошо знаю немецкий язык и могу быть полезной для своей Родины» – пишет Виктория Улич [1].
Сбылась заветная мечта Раисы! Она была призвана 28 сентября 1943 года Новомосковским РВК. Разведывательный отдел штаба Третьего Украинского фронта направил её в школу разведчиков и радистов, находившуюся в городе Горьком.
«Три месяца она старательно училась мастерству разведчика, тренировалась в стрельбе, – пишет Виктория Улич. – И вот – первое задание! [1]».
Закончив обучение в марте 1944 Раиса Подрез с воинским званием сержанта отправляется на фронт.
«В ночь на 6 апреля 1944 года, – пишет командир войсковой части 44388 товарищ Кудрявцев на страницах «Днепровской правды», – Раиса Подрез была переброшена самолётом в тыл немецко-фашистских войск в район сёл Кантемир (переименован в Подгорное – п.а.), Тарутино, Березино, Бородино (100 км южнее Кишинёва) для выполнения задания командования.
Вместе с Подрез Р. И. была переброшена радистка Морозова Александра Сергеевна, 1925 года рождения, уроженка села Непотягово Гаврило, Посадского района Ивановской области.
1. Прыжок в ночь
Самолёт шёл на высоте трёх тысяч метров. Рая помнит, что во время полёта было ненастье, но они всё-таки вылетели. Опытные разведчики говорили – Рая, это счастье, чем темнее ночь, тем лучше для разведчика. Но сейчас Рае хотелось увидеть землю.
Хотя бы небольшой клочочек. Чтобы только знать: куда прыгать с этой тяжело навьюченной на её девичьи плечи амуницией. А прыгать страшно, хотя Рая совершила не первый уже прыжок. Она знала, что после того как она покинет такой надёжный и прочный пол самолёта, в уши ударит бешеный свист ветра, похолодеет внутри и противно подкатится к горлу. Начнётся так называемое «вольное падение». А его Рая не переносила. Потом пушечным выстрелом хлопнет парашют, больно дёрнут лямки… земля, по которой ходят враги.
Рая оглянулась. Радист Шура Морозова сидела прикрыв глаза, откинувшись к стенке фюзеляжа. Она волновалась больше: это был её первый прыжок в тыл врага. Рая снова нагнулась к иллюминатору. Проходили линию фронта. Далеко внизу вспыхивали огоньки орудийных выстрелов, тянулись разноцветные трассы пуль. Капитан, который сопровождал их, прошёл мимо Раи в передний отсек, отгороженный плотной байковой занавеской. Рая поднялась и тоже шагнула за ним, раздвинув перегородку. Капитан моментально обернулся, и строго приказал: «Назад!». Но Рая успела заметить, что в соседнем «купе» находятся мужчина и женщина. Мужчина был широкоплечим, чернявым, со шрамом над бровью. Женщина беленькая, по-видимому небольшого роста.
Она взглянула на Раю удивлённо, отчего левая бровь резко взлетела к верху.
Рая, повинуясь приказанию капитана, вернулась на место. Она заметила, кроме соседней перегородки, ещё одну. «Очевидно, выбрасывают несколько групп», – мелькнула мысль.
В это время где-то близко от машины разорвался снаряд. Шуру сбросило с сиденья на пол. Рая быстро помогла ей подняться, приговаривая: «Ничего, Шурочка, это линия фронта. Обстреливают.». Шура виновато улыбнулась, и села на своё место. Тонкий, как лезвие кинжала, голубоватый луч прожектора скользнул по крылу самолёта, мельком осветил кабину. Машина резко рванулась к низу. И сразу тишина, нарушаемая только гулом мотора самолёта. Ярко красные вспышки разрывов остались где-то позади, а с ними и луч прожектора. Через минут сорок Рая услышала как впереди, к выходному люку затопали ноги, потом и их соседи вышли. Капитан быстро вернулся.
– Ну, девочки, выходи, – выдохнул он, волнуясь. – Подходим.
Рая обняла за плечи Морозову:
– Шурочка, не бойся. Я прыгаю сразу за тобой, чтобы видеть тебя в воздухе. Пошли!
Страшной силы ветер ударил из открытых дверей самолёта в грудь Рае. Она посторонилась и пропустила Шуру.
– Давай! – и Шура, захлебнувшись и подавив крик, неловко вывалилась в люк. Рая крепко сжала руку, кивнула головой штурману и пилотам, которые уже выглядывали из машины. Парашют раскрылся сразу. Первой мыслью было: «Где Шура?». Огляделась. Метров сто, куда шёл самолёт, в противоположной стороне, на фоне чёрной, как тушь земли белел купол парашюта. Рая подтянула стропы и начала снижаться быстрее в сторону Шуры. На земле подруги обнялись. Шура от пережитого заплакала.
– Ничего, Шурочка. Сейчас спрячем парашюты и радиостанцию, – успокаивала Рая. – Главное выйти на шоссе. А там мы с тобой обыкновенные девчата, идущие на базар. Ты же сумеешь улыбнуться румынскому жандарму.
Шура, смахнув слезу, улыбнулась хорошей ласковой улыбкой. Приближалось утро 7 апреля 1944 года, первое утро в глубоком тылу врага» [2].
Вынужден на время прервать рассказ командира войсковой части Кудрявцева о деятельности разведчиц Раи Подрез и Саши Морозовой и процитировать часть письма сестры Саши, Ефросинии Сергеевны Морозовой, написанное 14 февраля 1966 года в городе Иваново, в котором описывается биография радистки.
«Александра Сергеевна Морозова родилась в августе м-це 1925 г. в г. Иваново. Окончила 7 кл Ивановской средней школы №33. В школе она вступила в комсомол. По окончанию школы она мечтала поступить в театральное училище, так как она была очень хорошо развита. Она много занималась спортом – это было её любимое занятие. Но дальше учиться она не смогла. Началась война. Две сестры Шуры ушли на фронт, а Шура пошла работать на фабрику БИМ (Большая Ивановская мануфактура – п.а.) счетоводом, где работал её отец, Морозов Сергей Харлампиевич. Без отрыва от производства Шура училась на радиста (ей было в то время 16 лет). Родители об этом ничего не знали, потому что она была очень скрытная. А когда узнали, уже было поздно, и пришлось им провожать на фронт и третью дочь (У матери Ирины Петровны и отца Сергея Харлампиевича всего было четыре дочери – Лидия, Ефросиния, Александра и Людмила. – п.а.). Отец очень переживал такое горе.
Уехала она на годичные курсы в г. Горький. Курсы окончила она успешно и направили её в одну из воинских частей. В начале 1943 года Шура писала родителям, что временно переписки не будет. «Улетаю на задание, вернусь, встретимся»» [3].
Продолжаем рассказ командира Кудрявцева о деятельности разведчиц Сашы Морозовой и Раи Подрез:
«2. Куда идти
Рая достала небольшую карту, осмотрелась. Они приземлились в степи. Кругом них на фоне неба темнели бугры и впадины. Разведчица легла на землю, поставила на карту компас и развернула её по показаниям стрелки. Несколько минут внимательно рассматривала населённые пункты, какие-то крестики, обозначения. Снова огляделась. Потом быстро поднялась.
– Шурик, нас сбросили точно. Мы находимся в районе Слободки – Вознесеновки (села Тарутинского района). Идти к Слободке на юго-запад. Давай быстро закопаем парашюты.
Через полчаса всё было закопано и надёжно замаскировано. Шура после сверилась по компасу и отсчитала от закопанных вещей до замеченной ложбинки количество шагов. Несколько раз, чтобы запомнить, повторила цифру. Затем вместе с Раей завернули в платье вторую портативную рацию и положили в мешок. Сверху наложили сухарей и брынзы. Разные, не вызывающие подозрения вещи, положили во второй мешочек.
– Ну, Шурик, пора идти, – проговорила Рая. – Запомни, идём в Слободку. Во время эвакуации потеряли родных. Жили в Тирасполе у знакомых. Случайно узнали, что в Слободке живёт моя тётка. Жить трудно, идём к ней…
Шура тихо ответила:
– Рая, я всё помню, можешь не беспокоиться. Пошли.
В это сырое холодное утро можно было видеть, как по дороге на Слободку шли с небольшими мешками за спиной две сельские девушки. Одна из них высокая, стройная, черноволосая, что-то громко и весело рассказывала, а вторая небольшая, полная, вскидывала на неё лучистые глаза и от души смеялась. Встречные провожали их взглядами и невольно улыбались вслед. Каждому было ясно – девушки спешили на базар.
3. Племянница
С самого утра на сердце Марии Денисовны Басан было тревожно. А впрочем, это уже не первый день такое состояние. Третью неделю сигуранца ((рум. Siguranţă – безопасность) – тайная полиция в королевстве Румыния, существовавшая с 1921 по 1944 годы. Главной целью сигуранцы была борьба с оппозиционными королю партиями и организациями — п.а.) охотится за её мужем, Христофором. Какая-то подлая иуда донесла, что их зять русский коммунист, находится в рядах Советской Армии. В первый раз, ворвавшись в хату, офицер с порога заорал по-румынски:
– Где твой пройдоха – муж, где, спрашиваю?
– Я не понимаю, что вы мне говорите. Мы болгары.
Мария Денисовна прекрасно понимала по-румынски. Но, ни один мускул не дрогнул на её лице.
– Ах, болгары, а зятя русского Ивана выбрала, старая… – цинично выругался румын, перейдя на болгарский язык. – Мы из вас славянский дух выбьем.
После этого румыны уехали. И вот сегодня неспокойно на душе. Залаяла собака во дворе. Мария Денисовна, выглянув в окошко, вышла на порог. Возле калитки, устало прислонясь к ограде, стояли две девушки. «Никогда не видела их», – мелькнула у Марии Денисовны мысль. Видать не здешние. Но не успела она ничего сказать, как чернявая открыла открыла калитку, и ослепительно улыбаясь, шагнула к Басан.
– Здравствуйте, тётя Мария! Не узнаёте? А я вас сразу узнала.
Растерявшись и ничего не понимая, Басан молчала. Она действительно этих девушек видела впервые. А чернявая, подойдя вплотную, тихо произнесла, глядя в глаза:
– Привет вам от Николая и дяди Христо. Пойдёмте в дом.
Басан вздрогнула: «От Николая, от зятя? Значит и девушки оттуда». Ноги у неё подкосились, но чернявая обняла её за плечи. Подошла вторая девушка.
– Заходите, заходите в дом, – вытирая слёзы, засуетилась Басан. – Сейчас приготовлю что-нибудь поесть. Как же вас звать, милые?
Чернявая улыбнулась:
– Меня, вашу племянницу, звать Раей, а это моя подруга, Шура.
В доме Рая снова улыбнулась и протянула Марии Денисовне сложенный вчетверо конверт.
– Письмо от Николая, – хитро прижмурив глаза, сказала она.
Басан, надев очки, начала читать. Николай сообщил, что он жив и здоров. Его жена, дочь Марии Денисовны, тоже. Просил помочь случайно встретившимся Рае и её подруге. «Мама, а Раю ты, наверное, не помнишь. Она гостила у нас летом 1936 года. Сейчас ты её не узнаешь, так она выросла». Мария Денисовна посмотрела на Раю и невольно улыбнулась. Представить эту девушку, какой на была восемь лет назад, действительно было трудно, потому что у Марии Денисовны вообще не было племянницы. В конце письма шли приветы всем близким и далёким родственникам, соседям в Слободке. Николай даже спрашивал, жив ли их пёс Шарик. Всё было правильно, но почерк был чужой, не зятя. Басан вопросительно посмотрела на Раю и та легонько кивнула в ответ. На душе у Марии Денисовны потеплело. Письмо было из-за линии фронта, оттуда, где был муж её дочери. Ничего, что почерк не его. Письмо писали свои, родные люди. Басан поднялась, поцеловала Раю в лоб. Тихо сказала:
– Хорошо, родные. У нас тут много честных людей. Вместе подумаем, как лучше сделать. А сейчас по болгарскому обычаю прошу к столу.
– Спасибо, Мария Денисовна!
Шура и Рая крепко прижались к старухе.
4. Есть хорошие люди
Есть хорошие люди. Семья Петра Яковлевича Станцоя жила по левой стороне улицы Слободки, если ехать из Булатовки. В этот день Пётр Яковлевич поднялся с головной болью. Даже в доме ничего не хотелось делать.
Всю ночь он раздумывал, где может быть Красная Армия в это время. Румынским газетам он не верил, хотя читал их. Между строк он улавливал иногда то, что хотелось бы скрыть румынам и немцам от населения. Но вот в последнее время среди румынских солдат снова начали распространяться слухи о новых наступлениях немецких войск, о готовящемся каком-то сверхмощном оружии.
– Эх, послушать бы хоть раз своими ушами Москву, всё стало бы понятным, – не раз говорил он жене Ефросинье Георгиевне. Та мочла отворачивалась и утирала слёзы. Сегодня было как-то особенно тяжело на душе. Пётр Яковлевич вышел во двор. И вдруг услышал негромкий окрик:
– Петро, иди сюда.
Возле калитки стоял его приятель Калин Мелентьевич Домбров. Ни о чём не думая, медленно подошёл к нему. Станцой и поздоровался. Калин не спеша обвёл улицу взглядом и тихо проговорил:
– Петро, я тебя давно знаю. Дело серьёзное. Никаких клятв с тебя не беру. Но учти, в случае чего ответ придётся давать головой.
– Говори яснее, Калин.
– А яснее вот, что. В Слободке сейчас находятся две девушки – советские разведчицы, ясно?
Сначала Пётр Яковлевич решил, что его приятель не в себе, но увидев устремлённые на него, полные тревоги глаза, сразу вспотел и прислонился к забору.
– Это правда, Калин?
– Да, – ответил тот. – Нужно сейчас встретить одну из девушек, а потом перенести к себе рацию. Говори сразу, согласен?
Этот вопрос ударил Петра Яковлевича, как пощёчина.
– В семье у нас трусливых нет. Пошли.
Они вышли на улицу, вдоль которой выстроились дома бывших немецких колонистов. Многие из них теперь пустовали. На перекрёстке двух улиц, которые образовали что-то похожее на небольшую площадь, Домбров сказал:
– Здесь подождём.
Было примерно 10 часов утра. Вдруг из-за угла послышалась немецкая речь, храп лошадей, и на перекрёсток выехал пароконный обоз. Не доезжая до беседующих приятелей, немцы распрягли лошадей. Их было трое. У одного на руке выделялась повязка. «Власовец», – подумал Пётр Яковлевич.
Фашисты не спеша занялись завтраком. И в это время в конце улицы появились две девушки.
Пётр Яковлевич взглянул на Домброва и сердце у него учащённо забилось, тот побелел как полотно.
– Они, – только и успел шепнуть он.
– Ничего, – тихо бросил Станцой и,хотя никогда не курил, предложил громко:
– Закурим, что ли? И где задержались наши бабы?
Калин стал рыться в карманах, отыскивая несуществующий табак. Немцы тоже заметили девушек. За спиной у них небольшие мешки. Вот одна из них нагнулась и, сняв туфель, начала копаться в нём. Вторая присела на обочине дороги. Немцы что-то быстро залопотали между собой. Потом один что-то крикнул власовцу. Тот, поднявшись, заорал Домброву и Станцою:
– Кто это шляется у вас, откуда?
Станцой повернулся к нему и спокойно ответил:
– Да у нас тут мельница. Так вот из ближних сёл к нам носят молоть зерно. Эти женщины из Булатовки. Они часто приходят. Война, трудно.
Власовец что-то сказал немцам, те закивали головой, и стали продолжать еду, вскоре уехали. Высокая черноволосая девушка подошла к Станцою и Домброву. Вторая подалась в противоположную сторону и скрылась в одном из пустующих домов.
– Здравствуйте, – улыбнулся Станцой, – таким гостям всегда рады.
– А уж если рады, то помогите моей подруге перенести вещи вон из того крайнего дома. Вещи на чердаке и она тоже. Меня зовите Раей, подругу звать Шурой. Когда подойдёте, окликните: «Шура, мы от Раи». И Рая снова улыбнулась.
5. Знакомство с Шурой
Раю отвели в дом Станцоя. Потом Пётр Яковлевич с Калином Мелентьевичем подошли к дому, где должна быть Шура. Станцой понимал, что девушка с чердака этого дома ведёт радиопередачу, а так же и то, что девушка не безоружна. Понимал это и Домбров. Поэтому подходили к дому как можно тише. Зайдя под навес, где был вход на чердак, оба остановились в недоумении, лестницы нигде не было видно. И вдруг Станцой толкнул Домброва: сбоку на земле лежала доска. Друзья переглянулись. На чердак забрались по доске, потом её столкнули.
– Шура, Шура! Мы от Раи! – несколько раз позвали они. Наконец, в глубине чердачного перекрытия послышался сухой щелчок. Станцой было открыл рот, чтобы снова позвать и вдруг остолбенел. На него с чердачного окна смотрело совсем юное, открытое девичье лицо. Но глаза смотрели жёстко и решительно, да и в руке чернел пистолет.