Элен шла дальше по тропинке, вившейся по периметру огромного лагеря. Справа от девочки располагались разнокалиберные палатки и шатры, слева разномастные фургоны, телеги и повозки. Но Элен, конечно, больше интересовалась людьми. Их было немного и большинство из них, насколько она понимала, просто бездельничали, сидя на маленьких скамейках, раскладных стульчиках или развалившись на покрывалах и ковриках, а то и прямо на красно-коричневой траве. Впрочем, некоторые что-то починяли, подшивали, занимались своим оружием, готовили в котелках похлебки и весело болтали друг с другом. Многие из тех, мимо кого она проходила, обращали на нее внимание. Кое-кто просто бросал ленивый равнодушный взгляд, а другие рассматривали долго и бесцеремонно. И Элен, ловя их пристальные взгляды, ждала, что они вот-вот заговорят с ней. Но никто не заговорил.

Пройдя по тропинке метров двести и еще больше удалившись от тракта, она увидела расположившуюся на необъятном покрывале компанию мужчин в цветных халатах, смешных квадратных шапочках и сандалиях на босу ногу. Судя по всему, там шла какая-то азартная игра. Мужчины, все они были очень смуглые, горбоносые и с черными курчавыми волосами, сидели, скрестив ноги, и не сводили глаз с широкой доски, лежавшей перед ними. Они беспрерывно обменивались нервными репликами, иногда начинали говорить все разом и даже махали руками. Их языка Элен не понимала. Порой в нем проскакивали слова из унилэнга, но слишком редко чтобы можно было ухватить смысл предложения, да и может то было лишь фонетическое созвучие, а написание и значение слов отличались. Из школьных уроков лингвистики девочка знала, что звездные переселенцы, расселяясь по новым мирам Галактики, в подавляющем своем большинстве оставались верны международной лингве Первой Земли, универсальному языку – «унилэнгу», в основу которого лег один из языков докосмической эпохи человечества. Но, тем не менее, любой язык был живой, постоянно развивающейся системой, а некоторые социальные группы нарочно придумывали свои сленги, чтобы отгородиться от остальных, и потому, как объясняли учителя, абсолютно нормально и ожидаемо, что язык некоторых сообществ на колонизированных планетах будет не понятен наблюдателю из Звездного Содружества. В Элен снова проснулась исследовательская жилка и она приблизилась к мужчинам. Про себя она именовала их «арабы», не очень уверенно соотнеся их внешний вид с одним из народов Первой Земли. Тут у неё имелись весьма обширные пробелы в знаниях, ибо она не любила заниматься историей Альфа-планеты, как еще называли Первую Землю. Она не понимала зачем нужно уделять столь пристальное внимание маленькой, давным-давно покинутой прародине человечества, для чего столь досконально изучать её историю и историю населявших её народов. Что было такого особенного в этой Земле, что учителя так рьяно требуют штудировать её хроники и летописи. На свете полным-полно других планет, более интересных и важных для человечества сейчас и у которых гораздо более яркая, запоминающаяся и имеющая весомые последствия для всего Содружества история. Элен знала что на Первой Земле люди живут и сейчас, но гораздо меньшее количество чем перед эпохой звездных переселенцев. И эти земляне славятся тем, что они совершенно не стремятся куда-то улететь со своей планеты, не то чтобы навсегда, а так, хотя бы в отпуск, чтобы посмотреть на другие миры. Кроме того у многих представителей вида homo sapiens, расселившихся по Млечному Пути, существовала идея-фикс хотя бы однажды посетить Первую Землю и, если получится, обязательно пожить там какое-то время, а некоторые, особенно на взгляд Элен ненормальные, во что бы то ни стало желали провести на этой планете свои последние годы и если придется умереть, то чтобы непременно там – в месте откуда всё началось, в колыбели человека. Элен этого совершенно не понимала. И иногда ей казалось совершенно не логичным что люди, то ли в память о своей прародине, то ли просто из-за лени что-то менять, по-прежнему называют себя «земляне», хотя родились и выросли на совершенно других и далеких планетах. По сути это слово стало вполне официальным наименованием человеческого вида.

Элен подошла к "арабам" почти вплотную и поглядела через плечо одного из них во что они там играют. На большой поделенной на клетки доске стояли круглые деревянные фишки четырех разных цветов, игроки бросали пару костей и затем передвигали фишки. Игроков, как поняла Элен, было четверо, остальные зрители, но последние казалось воспринимали происходящее на доске азартнее и эмоциональнее первых. Если игрок после того как кубики костей показали очки задумывался, ему тут же начинали со всех сторон советовать как ходить. Но он сидел полный достоинства и сосредоточенности и как будто бы не обращал ни на чьи слова никакого внимания. Когда же он передвигал фишки, сначала одну потом другую, все на миг умолкали и заворожено следили за его рукой. Как только ход был закончен, зрители бурно и взволновано выражали свое отношение к нему. Одни одобряли, хвалили игрока, другие выражали презрение и насмешку. Элен попыталась разобраться в игре. Она поняла, что целью было окружить фишки противника, после чего те удалялись с доски, и на их место устанавливали фишки победителя. Но она никак не могла разобраться кто против кого играет, то ли каждый за себя, то ли пара против пары.

В этот момент кости взял очень худой мужчина с вытянутым лицом и длинными ногтями, выкрашенными в черный цвет. На мочке левого уха у него висел большой металлический крестик. Часть фишек этого игрока явно попали в непростую ситуацию и он очень долго тряс кости перед тем как бросить. Как только кубики остановились, раздался общий стон, два очка, совершенно недостаточно, чтобы спасти положение. «Крестоносец» был крайне раздосадован, он что-то крикнул со злостью и взмахнул рукой. Затем он обратил внимание на странного ребенка, стоявшего напротив, и сухим хрипловатым голосом сердито воскликнул, на этот раз на понятном Элен языке:

– Тебе чего здесь нужно, нечистая?! Тебя шайтан трогал, да? Тебя бешеная кобыла нюхала, да? Проходи своей дорогой, ослица потерявшая зад. От тебя гнилой псиной воняет. А-а, скверная женщина тебя в дурной час родила. Проваливай, кому сказал.

В первую минуту Элен пребывала в совершенной растерянности. Никто никогда так с ней не разговаривал. Даже сосед на Макоре, которому она повредила цветы, не обрушивался на неё с такой ненавистью и с такими гадкими словами. Девочка была обескуражена и обижена. Она совершенно не понимала чем вызвала такой приступ злобы у незнакомого человека.

– Почему вы так со мной разговариваете? – Спросила Элен и при этом очень старалась произносить слова ледяным тоном. Но голос её дрожал и звучал скорей так, будто она готова вот-вот расплакаться.

– Ай, замолчи, нечистая! – Рассердившись, кажется еще больше, закричал «крестоносец». – За что тебя остригли?! Ты больная или воровка? Зачем здесь стоишь? Зачем дурным глазом на меня смотришь?

– Как вы смеете…?! – Бледнея и не находя слов чтобы выразить свое возмущение, начала Элен.

– Ай, замолчи, кому сказал! И проваливай своей дорогой, ведьмица треклятая, забери шайтан твою черную душу! – Свирепо прорычал араб и в порыве эмоций швырнул в голову Элен несколько фишек. После чего разразился злобным потоком слов на неведомом языке. К нему присоединились его товарищи, оглядываясь на девочку и взмахивая руками в его сторону.

– Нам лучше уйти, госпожа Элен, – мягко и негромко произнес Галкут.

Девочка обернулась к нему, в её глазах стояли слезы. Она была полна гнева и обиды и остро нуждалась в утешении и поддержки. Но не могла заставить себя принять её от слуги судьи. Только не от него. Ей нужен был друг, настоящий друг, такой как Кит, такой как папа. Папа. Её сердце сжалось и расширилось, заполнив всю её грудь, ей стало трудно дышать, нос заложило, слезы потекли из глаз. Она изнывала от любви к отцу, если бы он только был рядом, большой, красивый, мудрый, сильный, самый добрый и благородный на свете. Она страстно желала оказаться в кольце его рук, в самом безопасном и в самом прекрасном месте во Вселенной. Она свернулась бы там клубочком и всё бы исчезло. Жуткий Галкут, злые арабы, жадный судья, безумный Изамери. Они стали бы пылью в её кулачке, полузабытым сном, неинтересным глупым фильмом, который она когда-то глядела в полглаза от скуки. Слезы продолжали течь. Ей было жалко саму себя. Как же так? Она всегда была умницей, красавицей, все улыбались ей, хвалили её, восхищались и вдруг её прогоняют, оскорбляют, ненавидят. Она пыталась сказать себе, что должна быть сильной, бесстрашной и неунывающей как Брэд Джулиан, но может быть впервые в жизни она призналась себе, что неспособна на это, по крайней мере, все время, по крайней мере, когда она совершенно одна. Ей нужен друг, в объятиях которого она получит передышку, рядом с которым она будет просто маленькой девочкой, обычным ребенком, которого любят и которым восхищаются. Потому что так устроен мир, детей обязательно кто-то любит. Во всяком случае так он был устроен раньше. Но друга не было, перед ней возвышался только этот садист детоубийца, водивший её на цепочке в туалет и ломавший ей ключицу. И Элен должна была стиснуть зубы, зажать свои эмоции, запрятать их подальше и огромным усилием заставить себя следовать дальше. Это было очень непривычно для неё. До Каунамы ей вряд ли приходилось по-настоящему смиряться с неприятными реалиями окружающего мира. По большому счету всегда защищенная и окруженная любовью она и не знала об этих реалиях.

Слезы высохли, она смотрела на Галкута и вспоминала как он говорил ей что она живет не в том мире, в котором реально находится. И в её памяти отчетливо всплывало то ощущение безумной пылающей ненависти, которое она испытывала к нему в тот момент, ненависти настолько жгучей, что будь у неё один из папиных пистолетов, она не задумываясь бы выстрелила в слугу судьи. Так ей казалось тогда. Но сейчас что-то переменилось. В ней рождалось незнакомое болезненное осознание необходимости признать правоту ненавистного ей человека. Это было как будто что-то новое для нее, что-то такое, что определенно принадлежало миру взрослых, умудренных опытом людей, но, тем не менее, казалось это новое пришло не извне, а возникло в глубине её души.

Галкуту было не по себе. Эта девчонка начинала по-настоящему его тревожить. Она грозила вторгнуться в его внутренний, закрытый ото всех, выжженный и опустошенный мир. Пусть он был холодный, пустой, циничный, жестокий, но и всё же это был мир, мир в более-менее устойчивом равновесии, мир заменивший собой прежнее жуткое безумие. А эти синие большие глаза, наполненные слезами, смотрели на Галкута почти также как зеленые глаза его погибшего сына. Они надеялись на помощь и все же не смели верить в неё, но если не помощь, то тогда хотя бы минутное утешение, сочувствие, горстку тепла человеческого. Но знали что и этого нельзя. И тогда эти маленькие слабые люди находили в себе силы принять всё как есть, а у Галкута разрывалось сердце. Но нет, не сейчас, она назвала его «Деревянным лицом», а надо было бы назвать «Деревянным сердцем». Он выдержит её взгляд, полный невыразимой тоски по чему-то, что он никогда не сможет ей дать. Он ей не друг, он не пустит её в свой мир.

Элен развернулась и пошла дальше, вытирая ладошками глаза. Ей стало легче и она уже сетовала на себя за то, что вообще расстроилась и позволила жестокому Галкуту увидеть её слезы. В конце концов, кроме жуткого пирата и злобных арабов были еще Минлу, Талгаро, Тайвира, Вэнрад и другие. Папа всегда говорил что хороших людей больше чем плохих. Да и к тому же, жестко заставила себя признать девочка, тут есть и доля её вины, с чего это она взяла что на Каунаме все будут относиться к ней как к маленькой принцессе. Макора осталась где-то далеко-далеко и садист-кучер прав, ей пора привыкать к тому, что мир изменился. В общем, заключила Элен, надо быть сильнее и не распускать нюни. Приободрившись таким образом, а также напомнив себе что Кит несомненно с каждым часов всё ближе и ближе к ней, а папа конечно же в полном порядке, ибо уж он то приучен справляться и с трудностями и с разного рода негодяями, Элен снова начала проявлять любопытство к жителям каравана. И чтобы уж совсем бесповоротно доказать себе и всему миру, что она в отличном настроении, девочка принялась тихонько напевать себе под нос: «Вот какая-то лошадка бьёт копытами в песок…»

Но в следующий миг она уже замолчала. Впереди Элен увидела картину, заставившую её тут же позабыть о своих недавних душевных терзаниях по поводу собственной участи. Там, на симпатичной ровной полянке, двое мужчин, на глазах у некоторого числа зрителей, изо всех сил лупили палками лежавшего на земле туру. Сердце девочки забилось сильнее, возбуждаемое состраданием и гневом.

66.

Кория спокойно вышла в центр площадки и села на стул. Судья внимательно рассматривал молодую женщину. Пожалуй, заключил он, она не просто симпатична, а даже красива. Прямые черные волосы, большие темные глаза, пухлые губы, соблазнительные родинки на обеих щеках, вот только нос выглядел по-деревенски простецким, такой широкий приплюснутый бугорок. Кория изо всех сил удерживала гордую осанку и глядела судье прямо в глаза, холодно и невозмутимо.

«Интересно», спросил себя Мастон Лург, «понимает ли она, что сейчас её жизнь и смерть полностью в моих руках?» И он без всякого стыда признался себе, что это определенно его возбуждает. Не сексуально, просто душу приятно согревало щекочущее ощущение собственного могущества. Он попросил её назваться, сообщить возраст, место рождения и род занятий. К его некоторому удивлению она была родом из Туила, родилась там 31 год назад и в возрасте пяти лет вместе с родителями переехала в Фанчстер, город немного восточнее столицы королевства. Считалось, что в Фанчстере проживают в основном весьма состоятельные люди. Её отец был купцом и дочь пошла по его стопам.

– Ну что ж, госпожа Кория, я думаю, вы понимаете, что мне придется вам задать достаточно непростые и в какой-то степени щекотливые вопросы, – вполне дружелюбно произнес Мастон Лург. Затем более грозным тоном добавил: – Еще раз хочу напомнить вам и всем здесь присутствующим о наказуемости лжесвидетельства, а также о вашем праве не свидетельствовать против себя. Также у вас есть право отказаться отвечать на любой из моих вопросов, но конечно это будет занесено в протокол и учтено мной. Я сделаю соответствующие выводы. Напоминаю, что во время королевского правосудия я могу приказать взять под стражу любого из здесь присутствующих для дальнейшего разбирательства. И любое неподчинение подобным моим распоряжением будет классифицироваться как преступление против Короны. – Лург замолчал и поглядел на женщину.

– Я всё понимаю, господин инрэ, и готова содействовать правосудию насколько это в моих силах, – очень спокойно и с достоинством ответила Кория.

– Отлично, – заключил судья. – Итак, вы знакомы с господином Радвигом? Если да, то как длительно и насколько близко.

– Да, знакомы. Около трех месяцев. И думаю что достаточно близко. Можно сказать, что мы увлечены друг другом, – ответила молодая женщина.

– То есть вы испытываете друг к другу чувства? – Уточнил Мастон Лург. Вопрос, как только он его озвучил, показался ему сентиментально-глупым.

Кория едва заметно пожала плечами:

– Видимо да.

«Итак», прикинул судья, «у нас наивный двадцатитрехлетний юнец и прожженная бывалая дама тридцати одного года отроду. Они познакомились три месяца назад и теперь испытывают друг к другу некие чувства. При этом юнец богат, а дама торговка и значит склонна к наживе. Что ж, вполне подходят друг к другу. Но счастью влюбленных каким-то образом мешает Ливар и он погибает. Тоже логично. Значит весь вопрос кто из этих двоих воткнул в него кинжал?» Дело вроде бы прояснялось и у судьи улучшилось настроение в предвкушении скорого расставания с караваном.

– Вы были знакомы с господином Ливаров? Если да, то как долго и насколько близко? – Задал Мастон Лург ключевой, как ему казалось, вопрос. Конечно, женщина могла сказать, что она знать не знает никакого Ливара, а Марана просто лжец. Но тогда, по крайней мере, будет ясно, что один из них точно лжет и нужно будет только определить кто именно. За свою долгую судейскую карьеру Мастону Лургу не раз приходилось загонять в ловушку клеветников и обманщиков с помощью хитроумной игры в вопросы и ответы, а также при посредстве прямых угроз и задушевных бесед. Ни этот придурковатый Марана, ни эта черная вдова не казались ему твердым орешком и он был уверен, что в приватной беседе быстро выяснит кто из них лжет. И снова ему пришло на ум, что можно вообще не тратить время на эти глупые игры, а просто попросить помощи у Элен. И снова судья выкинул это из головы, напомнив себе, что девочка видит в нем лишь врага и он только всё усложнит, если станет пытаться подключить её к этому делу.

– Да, мы были знакомы, – по-прежнему без всяких эмоций ответила Кория. – Познакомились достаточно давно, почти десять лет назад. Ливар был близким приятелем моего первого мужа, господина Формозы.

Женщина замолчала. Судья вопросительно глядел на неё, ожидая продолжения. Но не дождался.

– И насколько близки вы были с господином Ливаром? – Напомнил он свой вопрос.

Кория пожала плечами:

– Просто знакомые.

– Позволю себе спросить более прямо. За эти почти десять лет случалось ли так, что вы вступали с господином Ливаром в интимную связь?

Женщина усмехнулась:

– Нет, господин инрэ. Ливар был не в моем вкусе.

– Вы были друзьями?

– В какой-то степени. Я прожила с первым мужем около пяти лет, и всё это время Ливар часто бывал у нас. Он достаточно веселый человек, хороший собеседник, его обществом не тяготишься. Кроме того он давний человек «Бонры», а потому имеет … то есть имел обширные познания о мире торговли и караванных путях. Он мог дать дельный совет. Мой отец и мой второй муж были купцами и потому советы Ливара приходились как нельзя кстати. Так что он был мне не только хорошим приятелем, но и весьма полезным знакомым.

– Вы сожалеете о его гибели?

– Не то чтобы мое сердце разрывалось от горя, но я буду рада, когда его убийца задергается в петле.

Мастон Лург сделал паузу и оглядел присутствующих. Люди молчали и в большинстве своем взирали на молодую женщину в зеленом платье довольно хмуро. Кория явно не владела их симпатиями. Судья решил, что это хорошо, ведь весьма вероятно, что дергаться в петле торговке придется самой и чем меньше будет у неё сочувствующих, тем лучше.

– Если вы внимательно слушали предыдущего свидетеля, госпожа Кория, вы должны понимать, что на данный момент складывается впечатление, что именно вы причастны к смерти господина Ливара.

– Это смехотворно, – спокойно возразила женщина. – Я не убивала его и не имею к его убийству никакого отношения. Я уверена вы во всем разберетесь, Ваша честь.

– Так и будет, – заверил её судья.

«Так и будет», устало подумал он и ощутил приступ тоскливого бессилия. Ничего не получится. Чтобы разобраться в этом деле, нужно как минимум дней 5-7 непрерывных допросов подозреваемых, опросов свидетелей, запугиваний, подмасливаний, сбора сопутствующей информации, анализа всех мотиваций и побуждений тех, кто имел хоть какое-то отношение к убийству. Всё же, как не храбрился он в начале, не мог он просто ткнуть в первого попавшегося, мол, вешайте его и дело с концом. Нужно, если не доказательство или пусть даже видимость его, то хоть какая-то логика произошедшего, внятный мотив и реальная возможность исполнения. А ведь вполне может статься, что этот Ливар повздорил с каким-то случайным человеком из каравана, завязалась потасовка и охраннику не повезло. И как тогда определить убийцу? Хотя, конечно, в качестве орудия убийства выступает кинжал Радвига и значит весьма сомнительно чтобы это была совершенно случайная ссора. К тому же вряд ли кто-то стал бы убивать человека «Бонры», не имея на то сильного, перевешивающего все возможные неприятные последствия, мотива.

Мастон Лург решил, что он рано начал раскисать. В конце концов он должен уметь справляться с трудностями, ведь он ни много ни мало задумал просить у верховного претора должность велара или по крайней мере должность главного судьи одного из крупных городов королевства. Да, тепличные условия Туила несколько расслабили его и он возможно потерял былую хватку. Но он прекрасно знает кто он такой и на что способен. Просто он немного устал, да и голод давал уже о себе знать.

Он пристально поглядел на Корию. Она кажется вполне уверенной в себе, спокойной, невозмутимой. Наверняка она считает себя красивой, необычной, умной, решительной. И может в какой-то мере так оно и есть. Особенно если она и вправду отправила обоих своих мужей на тот свет ради наследства. Это требует и хладнокровия и ума и смелости. Но Мастон Лург отлично знал, и по своему личному опыту, и по опыту Судебной Палаты вообще, что терпение и труд и не таких перетрут. Он мог легко вспомнить немало случаев, когда гордые, надменные графини, герцогини, жены и дочери важных вельмож, генералов, чиновников теряли свои прекрасные головы под умелыми ударами палача или превращались в бесформенных существ, задыхающихся соплями и слезами и умолявшими лишь о пощаде или прекращении пыток. До того как они оказывались в тюрьмах Судебной Палаты все эти женщины тоже были сильными, красивыми, умными и уверенными в себе. Но по-настоящему выдержать физическую боль, телесные страдания, непрерывный страх и отчаянье могли немногие. И эта жалкая торговка Кория, мнящая, что она что-то представляет из себя, очень быстро может превратиться в пыль и труху на беспощадных жерновах правосудия. Такие мысли приободрили Лурга и придали ему сил.

Он холодно посмотрел на свидетеля и спросил:

– Где вы были в ночь убийства, примерно с полуночи до двух?

– У себя в фургоне, – не задумываясь, ответила молодая женщина.

– Это может кто-нибудь подтвердить?

– Естественно. Мой старший возница и моя служанка.

«Всё это, конечно, никакие не свидетели», подумал Мастон Лург, «но всё равно ведь очень сомнительно, чтобы она лично боролась с Ливаром».

И тут судья поймал себя на мысли, что ему действительно любопытно кто убил охранника «Бонры». Если отбросить не очень правдоподобный вариант, что убийство дело рук какого-то совершенно случайного, проходящего мимо человека, которому, допустим, не понравился нос Ливара, то претендентов на роль убийцы остается не так уж и много. В первую очередь, конечно, Радвиг и Кория. Но Радвиг должен быть полнейшим кретином, чтобы убить своим собственным, настолько приметным кинжалом и затем оставить его на месте преступления. Хотя, возможно, на это и был расчет. Хитрый купеческий сынок решил, что его исключат из подозреваемых, только потому, что представлялось совершенно нелепым, чтобы он сделал это и потом всё равно что расписался на трупе. «Стоп!», сказал себе судья, «Я упускаю главное: какой у него мог быть мотив?» Ревность? Ерунда. Он хорош собой, молод, богат, вне всяких сомнений Кория предпочтет его стареющему безродному бродяге-охраннику. Хотя, конечно чужая душа потемки, а женская, лишенная логики, в особенности. А был ли мотив у самой Кории? И вот тут судья пожалел о том, что не задал Маране очень важный вопрос: рассказывал ли он кому-то о подслушанном им разговоре между торговкой и Ливаром. Впрочем, может статься, что он вообще всё это выдумал. Но зачем? А что если Марана сам ненавидел за что-нибудь Ливара, судья усмехнулся, допустим тот жутко храпел, и зарезал его, отлучившись на десять минут с дежурства. Но откуда тогда взялся кинжал Радвига?

Мастон Лург задумчиво поглядел на сидевшую перед ним молодую женщину. В этот момент судье казалось будто некое чутье подсказывает ему, что эта привлекательная особа так или иначе замешана в этом деле. Он подумал: «Кто-то, по-моему, однажды сказал: если хорошо покопаться, то обязательно выяснится, что у истоков любого преступления стоит женщина.» Судья улыбнулся про себя: «Или я сам только что это сочинил?»

– Госпожа Кория, – медленно произнес он, пытаясь как можно аккуратнее сформулировать свой вопрос, – как вы, конечно, слышали, выступавший перед вами господин Марана, заявил о том, что стал свидетелем некоего разговора, якобы состоявшегося на днях между вами и убитым господином Ливаром, разговора который имеет не последнее значение для разбираемого нами дела. И потому суд желает знать, признаете ли вы, что этот разговор имел место и что содержание его было именно таким, как представил нам господин Марана?

Наконец, к своему удовольствию, Мастон Лург увидел, что молодая женщина нервничает.

Она кажется первый раз отвела взгляд от судьи и посмотрела куда-то в землю.

Потом подняла глаза на инрэ и заговорила, как показалось Лургу, также тщательно и осторожно подбирая слова:

– Я ни в коем случае не стану отрицать, что встречалась несколько раз с Ливаром в этом караване. Но, по-моему, это вряд ли можно счесть удивительным, учитывая, что мы знакомы чуть ли не десять лет. Насколько я помню, мы действительно беседовали с ним дней пять-шесть назад, когда караван останавливался на ночь возле Сейды. И действительно недалеко от его палатки. Я не помню дословно наш разговор, но в любом случае он был совершенно невинным, просто трёп старых приятелей. Мы вспоминали прошлое, моего первого мужа, шутливо жалели о прошедших временах и тому подобное. Всё на что тут намекал этот…

– Господин Марана, – поспешил вставить судья, ибо ему показалось, что женщина сейчас выругается.

– Господин Марана, – повторила Кория, – абсолютная ложь.

– Я бы не сказал, что господин Марана намекал, – чуть усмехнувшись, проговорил Лург, – он вполне недвусмысленно заявил, что господин Ливар дал понять что причастен к убийству двух ваших мужей и также предлагал свою помощь в устранении вашего нынешнего поклонника, господина Радвига. По крайней мере, я понял его именно так. И согласитесь это довольно серьезное обвинение.

– Господин Марана намеренно оболгал меня, – холодно произнесла Кория. – Я не знаю зачем ему это нужно, но вероятно у него есть какой-то мотив. В любом случае это преступная клевета и я вполне могу потребовать призвать его за это к суду.

– Можете, – согласился Мастон, – но я не советую вам требовать «королевского правосудия» по этому вопросу прямо сейчас. Я не смогу рассмотреть это дело и буду вынужден приказать взять вас обоих под стражу и доставить в ближайший свод Судебной палаты с моим сопроводительным письмом. В подобном разбирательстве необходимо поднимать дела о смерти ваших супругов, ворошить архивы, сверяться с «Книгой Судеб», вызывать свидетелей, то есть тут требуется серьезная работа судебных дознавателей. Поэтому давайте останемся в рамках того дела, которое мы рассматриваем. Если хотите я могу составить протокол, где укажу что был свидетелем всего того что сказал господин Марана и с этой бумагой вы можете позже в любое удобное время обратиться в Судебную палату, потребовав разбирательства в деле о клевете. Кроме того, смею вас заверить что я, конечно, ставлю под сомнения всё что говорят свидетели на данном заседании, в том числе и слова господина Мараны. И еще очень далек от того чтобы делать какие-то окончательные выводы о виновности или невиновности кого-либо из присутствующих. Вас устраивает такое положение вещей?

– Устраивает, господин инрэ, – чуть склонив голову, ответила молодая женщина. – И я воздержусь от обвинений в клевете господина Мараны в данное время.

– Это разумно, госпожа Кория, – и судья тоже чуть склонил голову.

В этот момент ему явственно представилось большое блюдо наполненное пирожками с мясом, которые так чудесно приготавливала старая кухарка Эльнара в его доме в Туиле. У них был удивительный вкус, сочное мясо вкупе с солоноватым нежным тестом буквально приводили в экстаз, особенно когда утолялся острый голод. Кроме того, искусница Эльнара в некоторые отдельные пирожки добавляла к мясу грибы, ягоды или какие-то пряности, привнося, таким образом, в процесс питания очень забавный и приятный элемент неожиданности. Мастон Лург вообще любил поесть и даже признавался себе, что по большому счету это одно из немногих удовольствий, которыми он по-настоящему дорожил. Чревоугодие, да еще чтение, вот, пожалуй, и всё. Ах, ну да, усмехнулся он, еще, конечно, власть. Пирожки, стопка книг и чувство власти над людьми, вот и всё что ему нужно. Но книги и люди иногда могут подвести, книга может оказаться неинтересной и скучной, а человек слишком глупым, дерзким и своенравным, чтобы подчинятся, а вот пирожки Эльнары, судья улыбнулся про себя, никогда не подведут. И он взял себе на заметку, что после продажи Элен, когда он получит от герцога Этенгорского деньги, титул, должность и окажется в своих новых владениях, возможно даже в небольшом дворце, надо обязательно будет доставить туда из Туила старую Эльнару. Обязательно.

Мастон Лург поглядел на Корию и подумал о том, что возможно в списке его удовольствий не хватает женщин. Но что уж тут поделаешь, так сложилась жизнь. Порой он довольно много размышлял над этим. К счастью или к несчастью он не испытывает особой потребности в женщинах, ни физиологической, ни эмоциональной. Может быть тут дело в предавшей его жене, которая на всю оставшуюся жизнь поселила в нем острое презрение ко всему слабому полу, а может быть дело в том что ему уже сорок семь лет и его мужские потребности начинают идти на спад. Впрочем, иногда он посещал проституток и вроде бы всё у него получалось и в кульминационный момент как и положено он испытывал удовольствие, но делал он это скорее заботясь о своем здоровье, чем потворствуя своим первобытным инстинктам. Он вычитал в книге одного легендарного врача, что для гармоничного состояния, которое, по сути, и является главным фундаментом хорошего здоровья, мужчине обязательно требуется сексуальная разрядка и именно в объятиях красивой жизнерадостной партнерши, а не какими-то механическими способами. И вот, следуя этому предписанию, он и ходил один-два раза в месяц к жрицам любви, выбирая исключительно молодых, красивых и весёлых. Но ему казалось, что он запросто мог обойтись и без этого. Хоть годами. А вот без пирожков Эльнары вряд ли. Ещё он любил перед трапезой хорошенько проголодаться, дабы оттенить и заострить удовольствие еще больше.

Но коли он уже грезит о произведениях Эльнары, то определенно пора заканчивать с этим заседанием. Его ждут более важные обеденные дела.