– Прошу позволить мне говорить с тобою, господин …, – тут он хотел сказать "Пёс", но в последний момент осекся, испугавшись, что это может прозвучать оскорбительно. Ему на память пришел Вархо, который частенько именовал говорливых людей не иначе как "пёс брехливый" и окончание предложения повисло в воздухе.

Металлический монстр не издал ни звука и не шелохнулся. По его большим, абсолютно черным глазам, отражавшим красные блики пламени, невозможно было что-то понять. Ронберг находился в растерянности. Может чудовище так спит? Или сейчас в нём спит вселившийся в него демон? Или возможно оно "выключилось". Это слово старый бриод не раз слышал от Делающего Пыль и означало оно, насколько он понял, переход асива в состояние, практически неотличимое от смерти. Асив становился бездвижен, нем, если вообще говорил, безопасен и практически невосприимчив к любым воздействиям. Просто железное чучело, болванка, по которой можно стучать молотком, ковырять зубилом, пилить, вскрывать, сплющивать, всё что угодно. Но только если ты уверен что не произойдет обратный переход – "включение". Разные асивы "включались" тоже по-разному. Некоторые сами собой, по причинам так и оставшихся для любопытных лоя неизвестными. Другие, например, от попадания на них света или воды, от удара камня или от прикосновения к определенному месту на поверхности, от любого громкого звука или даже определенной команды голосом. Некоторых лоя научились включать-выключать размыкая-смыкая определенные жилы во внутренностях асивов. Черные лоя любили экспериментировать и были в этом до определённой степени бесстрашны. Но Ронберг ни в коем случае не собирался пытаться "включить" металлического пса. По его разумению самым лучшим в этом случае просто тихонько уйти.

Но он попытался еще раз, теперь более громким и твердым голосом:

– Могу ли я поговорить с тобой, господин…? – И он сделал ударение на последнем слове, давая понять что хочет узнать как именовать колдовскую тварь.

Внутри него засело странное и слегка забавное ощущение нереальности происходящего, он пытался говорить с чем-то, чего на самом деле не существовало, вернее не должно было существовать. Этот пёс был воистину сказочным персонажем. И вот он, взрослый, пожилой, умудренный, уставший от жизни человек вдруг пытается заговорить со сказкой. Рационализм его натуры всячески протестовал против этого.

Собака снова молчала и Ронберг уже уверился, что вторая попытка также пропала втуне.

– Тот, который испепеляет порочные души, – замогильным голосом сообщил Кит.

Ронберг вздрогнул.

– Так и называть?! – Бесхитростно удивился он.

– Подойди ближе, – всё тем же низким ледяным голосом потребовал Кит.

Ронберг, чувствуя как в животе сплетается клубок ужаса, сделал пару шагов. Собака подняла голову ему навстречу. Её глаза озарились мрачным багровым свечением. Ронберг задрожал.

– Можешь называть меня Шак, – зловеще проговорил Кит и старый разбойник отчетливо ощутил волну обжигающе-горячего воздуха из пасти чудовища.

Ронберг почти впал в ступор. Кит был доволен. Он специально позвал разбойника поближе, чтобы тот уловил "адское дыхание демона". Кит легко мог работать и в режиме обогревателя и в режиме морозильника, это был вполне стандартный функционал многих бытовых роботов и Родерик Атинховский счел что его неугомонной внучке это тоже может быть полезным. Но сейчас Кит решил, что пожалуй уже хватит "спецэффектов", а то посеревший от ужаса разбойник так и не скажет зачем он собственно пришел.

Имя Шак, а точнее "Черный Шак", принадлежало одному сказочному псу, из очень любимого Элен Акари телесериала в жанре мрачного фэнтези. Пёс этот был довольно противоречивой личностью, сочетавшей в себе черты как отрицательного, так временами и положительного персонажа. По сути своей он был довольно инфернальным существом, жестокий, безжалостный вестник смерти, бесшумно возникающий среди ночи и наводящий ужас на всех кто его видел. Огромный, могучий, абсолютно черный, с пылающими багровыми глазищами, он являлся людям и после этого обычно кто-нибудь умирал по причинам совершенно никак не связанным с черной собакой и её появлением. Однако порою он играл в сюжете и более весомую роль, целенаправленно нападая то на одиноких путников, то на целые военные отряды и хладнокровно истребляя всех, до кого успевал дотянуться. Справиться с ним никто не мог, обычное оружие вреда ему не причиняло, и людям оставалось только спасаться бегством и прятаться в разного рода укрытиях. Причем страдали от него как самые отъявленные злодеи и негодяи, так и вполне приличные и порядочные персонажи. А иногда в его черной песьей голове что-то переклинивало и он вдруг начинал помогать людям, то предупреждая их об опасности, то выводя заблудившихся на дорогу, то приводя их к древним кладам и магическим сокровищам, а то и напрямую вмешиваясь в неравную схватку и спасая более слабого от расправы и гибели. Логику его поступков понять было невозможно. По крайней мере для Кита. Но он сильно подозревал, что авторам сценария эта логика также неизвестна и единственное что двигает Черным Шаком это стремление авторов к зрелищным эмоциональным эпизодам с весьма запутанной подоплёкой, якобы намекающей на некую тайну. Что это за тайна такая ни зрителям, ни создателям сериала, ни даже самому Черному Шаку непонятно. Авторы видимо надеялись, что к концу очередного сезона авось эта тайна сама как-нибудь прояснится, в первую очередь в их собственных головах. А если и не прояснится, то ничего страшного, по их мнению и одного многозначительного намека на эту тайну для зрителя уже достаточно. Кит вместе с девочкой наблюдал за всеми перипетиями сюжета, поражаясь абсурдности действий многих героев. Он указывал хозяйке на это, но Элен и слушать ничего не хотела. Касательно Шака, она восторженно заявляла, что это древнее могучее существо действует как природная стихия, люди для него слишком мелки, далеки и несущественны. Он абсолютно равнодушен к ним и никогда не вникает в их интересы, он словно безжалостный ветер, который может сметать дома, вырывать деревья, обрушивать скалы или наполнять паруса кораблей и вертеть крылья мельниц. Кит не спорил. Гораздо больше чем абсурдность сюжета его беспокоила чрезмерная жестокость и откровенность многих эпизодов фильма. Кровавые схватки и ужасные пытки изображались с совершенно излишней, по мнению Кита, реалистичностью и вниманием к деталям. А уж любовные услады отдельных персонажей заходили настолько дальше относительно невинных поцелуев и объятий, что не будь Кит сделан из металла, то он непременно залился бы краской стыда. На просмотр сериала можно было накладывать различные рейтинговые фильтры, которые в той или иной степени ограничивали и вырезали отдельные сцены фильма, но Элен была категорически против использования каких-либо фильтров. Кит пытался возражать, терпеливо объясняя почему некоторый контент совершенно не подходит маленьким детям, чья психика еще столь не окрепшая и впечатлительная. Но Элен в ответ только презрительно фыркала и заявляла, что это ведь сказка, а в сказке может быть всё что угодно. Кит не улавливал логики в таких заявлениях и начинал подозревать что кроме всего прочего сериал влияет и на способ мышления его юной хозяйки. После этого обычно следовал доклад Валентину Акари, непростой разговор с отцом и смертельная обида Элен к своему роботу-предателю.

Но как бы там ни было, Кит решил что сейчас ситуация вполне подходящая для использования имени Черного Шака.

Ронберг, захваченный скорее не ужасом, а благоговением, ибо всё более и более убеждался что перед ним нечто запредельное, постарался превозмочь накатившее оцепенение. Он по-прежнему верил, что перед ним асив, но уже нисколько не сомневался, что это один из самых верховных асивов, в которого великая Сандара и вправду вложила некий губительный злой дух, может быть вызволенный ею из самых жутких глубин Преисподней. Но странное дело, мысль о том что он собирается предать этого верховного асива в руки черных лоя, тем самым несомненно вызвав его, мягко говоря, неудовольствие, а заодно наверно и гнев Королевы, порождала в нём не робость, а упрямое желание непременно это сделать, как в маленьком вздорном ребенке, которого любой запрет лишь еще сильнее подстегивает совершать то что ему запрещают. Хотя конечно дело было не только в этом инфантильном запале, в Ронберге всегда жила глубинная неприязнь к любым субъектам, заполучивших свою громадную силу, в чем бы она не выражалась, просто по факту рождения, в наследство от предков, по своей природе и прихоти удачи. Он не любил невероятных силачей, подобных Хишену или Жоре Мяснику, осчастливленных своей телесной крепостью от самого рождения; не любил всех этих принцев и принцесс, ставших владыками мира лишь потому что таковыми были их родители; ненавидел генеральских и вельможных сынков, управляющих целыми армейскими корпусами, не по праву доказанной тактической мудрости и военной доблести, а лишь с подачи своих папаш; презирал баснословно богатых отпрысков, не ударивших палец о палец чтобы сколотить своё богатство; не терпел красавчиков и красоток, очаровывающих всех вокруг одним своим видом; плохо переносил богов, богинь и прочих сверхъестественных существ, чья невообразимая волшебная сила досталась им опять же просто по факту их природы. Впрочем, конечно, боги, полубоги и прочие подобные им его беспокоили не сильно, ибо в реальной жизни он с ними почему-то не сталкивался, но бесконечные россказни о них все же иногда его раздражали. Сам Ронберг, сын бедной тщедушной крестьянки и непутевого пьяницы солдата, не был ни физически сильным, ни привлекательным, ни особенно здоровым. И в своей многотрудной беспросветной жизни, которую он считал дрянной и бессмысленной, он только и делал что постоянно пытался выжить и урвать себе хоть какой-то кусок хлеба, нигде и никогда не встречая ни милосердия, ни сострадания, ни великодушия. Разве что братское участие от таких же вечных бродяг как и он сам. И потому ни великая Сандара, ни её могущественный пес не вызывали в нем никаких теплых чувств. А страх он пересилит. Он всю жизнь ходил рядом с тем что несло ему угрозу и, разменяв шестой десяток лет, давно уже привык и научился сохранять присутствие духа при любой опасности. Хотя, конечно, этот проклятый демонический пёс вызывал не просто страх, а животный ужас, от которого холодеет позвоночник и сознание стремится ухнуть в спасительную обморочную тьму.

– Господин Шак, я прекрасно понимаю ваше недовольство мною и моими людьми. – За почти шесть десятков лет жизни Ронберг научился говорить с очень разными собеседниками на одном с ними языке. Не только с бродягами-пропойцами, пронырливым ворьем, жуткими убивцами, грубой солдатней и оголтелой кабацкой публикой, где каждое слово следовало подкреплять внутренней, но явной готовностью двинуть в зубы, если понадобится. Но и с вполне порядочными, "нормальными" и даже образованными людьми. Сам Ронберг по-прежнему был безнадежно неграмотен, но со словесами обращаться вполне наловчился. И если было нужно, то и такого говоруна как Кушаф мог заставить замолчать, заговорив его по всем статьям. Впрочем, к старости Ронберг приобрел склонность больше молчать, чем говорить. – Но мы были вынуждены так поступить, подчиняясь нашему мивару.

– Ты прожил на этой земле пятьдесят семь лет, человек по имени Ронберг. И в ответ лишь убогое бормотание о том что ты просто игрушка оголтелого озлобленного подонка. Не слишком ли жалкий итог для целой жизни? – Глубоким рокочущим голосом произнес Кит, которому всё больше приходилось по вкусу исполнение роли могучего сверхъестественного существа. Его вечно бдящее сверхсознание-наблюдатель тут же сообщило ему, что это довольно инфантильное удовольствие и не очень-то достойно такого высокоинтеллектуального создания как он. Он принял это, но подумав, решил что еще чуть-чуть можно.

Ронберг, который и сам точно не знал сколько ему лет, но где-то за пятьдесят, смешался. Он уже давно отвык чтобы ему кто-то указывал на убогость его существования, и хотя сам осознавал оную, но давно смирился. Он поглядел в сторону, за ограду. Забор закрывал собой костры на площади, но он видел их искры и оранжевый свет, противостоящий ночной тьме. И от мысли что продувная бестия Банагодо и грубиян Эрим совсем недалеко, ему стало легче. А об итогах своей жизни спорить не хотелось.

– Что поделаешь, – спокойно ответил он. – Досталась дрянная жизнь и уже ничего не изменишь.

Демонический пёс опустил голову и багряное сияние его глаз погасло. Он словно потерял интерес к своему собеседнику. Но Ронберг решил что это добрый знак. Он почувствовал себя увереннее. Страх казалось совершенно исчез и на смену ему вдруг явилось любопытство. Ведь как не крути перед ним сейчас сверхъестественное существо. Что если у него прямо сейчас можно получить ответы на "вечные вопросы". Правда он и сам точно не знал на какие именно "вечные вопросы" ему хотелось получить ответ в первую очередь. Есть ли бог? Есть ли ад? В чем смысл этой дрянной жизни? Зачем бог позволил быть злу? Бессмертна ли душа человечья? На что похожа загробная жизнь? Так ли уж чудовищны адовы муки, как рассказывают священники? Действительно ли предсмертное покаяние надежно списывает все грехи целой жизни? Что сначала дух или плоть? Горит ли Неугасимое пламя в Пещере Адама? Верно ли что злые духи бояться железа, соли и невинной крови? Исцеляет ли от любой хвори прохождение через Звездную Кузню? Дарит ли молодость поцелуй Лунных дев? Существует ли вечно выигрывающая комбинация трех карт в штосе? Есть ли в женском теле "точка страсти", нажатие на которую заставляет женщину… Ронберг, опомнившись, остановил себя. Металлический пёс, если он и знает ответы на эти "вечные вопросы", вряд ли предоставит их ему за просто так. С какой стати? И Ронберг, напомнив себе зачем он тут, усилием воли унял всякое любопытство, хотя конечно и не без горечи. Ведь не часто же встречаешь тех, кто может отвечать на подобные вопросы. Он вот за почти шестьдесят лет встретил впервые.

– Присесть бы мне, господин Шак, ноги старые, не могу долго стоять, – осторожно проговорил Ронберг.

Это была своего рода проверка, стоять он мог без труда и дальше, но ему хотелось знать позволит ли пёс ему некоторые вольности.

– Только ноги?! – Усмехнулся Кит.

Старый разбойник вздрогнул и страх холодной змейкой скользнул по его сердцу. Он готов был поклясться что это адское создание и вправду ухмыльнулось, разведя губы и сощурив на миг глаза. Но разве это возможно для того кто сделан из железа?!

– Садись.

Ронберг сходил за ограду за одной из низеньких скамеек, на которые вставали разбойники, чтобы возвыситься над деревянными щитами. Устроившись напротив собаки, он попытался установить, подперев камнями, свой факел. Но тот никак не хотел стоять прямо.

– Это ни к чему, – сказал металлический пёс и выдохнул на пламя струю некоего беловатого газа. Огонь факела тут же увял, сжался и через секунду совершенно исчез, погрузив площадку в ночную темноту. Ронберг сидел и боялся пошевелиться. Его недавно обретенная уверенность стремительно таяла. Погасший факел свалился на землю.

Кит чуть выдвинул вперед правую лапу и она засветилась малиновым, словно угли костра, светом. Затем свет стал ярче, как будто лапа раскалялась. Ронберг, как завороженный, глядел на неё. В конце концов лапа приобрела ровное теплое чуть желтоватое свечение, вполне комфортно осветив площадку.

– Чудеса, – восхищенно проговорил Ронберг.

– Ты явился за чудом?

– Н-нет, – не уверенно сказал бриод. Ему вдруг подумалось, а что если попросить золото прямо у "господина Шака" и не связываться с черными лоя. Но эта мысль напугала его, дьявольское золото до добра точно не доведёт, лучше уж старый добрый металл из штолен чумазых маломерков.

– Ты хочешь золота? – Спросил пес.

– Нет!

– Это хорошо. Потому что ты наверно понимаешь, что я не стану оказывать любезности тем, кто пытался убить меня.

– Ты должен понять, господин, что мы ведь не по умыслу злому, не из какой-то неприязни к тебе затеяли это. А только лишь исполняли волю нашего повелителя. И не убить мы тебя хотели, а-а…

– А что? – Искренне удивился Кит.

– Ну как бы…, – Ронберг подергал себя за бороду, – как бы проводить вас из нашего города.

Кит отчетливо улыбнулся, чем снова поверг бриода в немое потрясение.

– То есть хотели выпроводить меня вон? – Уточнил пёс.

– Не то чтобы вон, просто хотели… хотели помочь тебе выйти из города, – упавшим голосом закончил Ронберг, понимая как нелепо и глупо это звучит.

– Как же я сам не догадался! Ведь именно поэтому вы хотели выколоть мне глаза, вонзить в горло копье, разрубить на части секирой и сжечь. Всё для того чтобы помочь мне выйти из города.

Ронберг подавленно молчал. Ему было и страшно и стыдно. Он с ужасом осознал, что демон, судя по всему, слышал все их разговоры на крыльце Цитадели. И ему было крайне неприятно понимать насколько убоги его, смахивающие на детский лепет, оправдания. Он, старый, бывалый, убеленный сединами, изукрашенный шрамами, хлебнувший кадку горя и ушат беды, переживший уйму стычек и лихих переплётов, пиленный-перепиленный деревянной пилой злодейки судьбины, и вдруг так отвратительно юлит и егозит, чуть ли не пуская слюни. Но всё же, несмотря не на что, ему не хватало решимости сказать этому чудовищу прямо в глаза, что гроанбуржцы пытались его убить. Хотя это было очевидно. Единственное что немного подбадривало его, то что пёс говорил не гневно, а скорее насмешливо.

– Не сердись, господин. Умом не богаты, а сердца и на медяшку не будет, – самоуничижено проговорил Ронберг, окончательно впав в отвращение к самому себе. И стянул с головы теплую меховую шапку, словно каялся.

– Так чего же ты хочешь, человек по имени Ронберг? Чтобы я "вышел из города" сам?

Бриод смущенно покашлял, прочищая горло.

– Я понимаю, что твои лапы…, – Ронберг вдруг испугался что такое "животное" название может оскорбить пса и замолк.

– Не действуют, – закончил за него Кит.

– Ну да. И я пришел узнать не согласишься ли ты, господин Шак, чтобы мы…, – он снова закашлялся и смял грубыми заскорузлыми пальцами шапку, – чтобы мы помогли тебе.

Кит с интересом уставился на старого разбойника.

– Как?

– Подняли бы тебя и уложили бы на телегу. Если ты конечно позволишь приблизиться к тебе и прикоснуться. И-и…, – он помахал ладонью, – увезли бы тебя из города. Куда захочешь.

Повисло молчание. Ронберг чувствовал облегчение, так или иначе он сказал всё что намеревался и остальное зависело от адского демона. Кит же с воодушевлением воспринял такой поворот и теперь быстро размышлял как ему поступить. До полного восстановления задних лап оставалось еще около 20 альфа-часов. Если разбойники погрузят его на телегу и повезут в сторону Аканурана, он выиграет время. Не то чтобы оно сейчас имело большое значение, уже не приходилось сомневаться, что судья успеет передать Элен верховному претору и, так или иначе, освобождать девочку придется из дома герцога. Но всё же Киту очень хотелось как можно быстрее оказаться поближе к своей юной хозяйке, по крайне мере в одном с ней городе. Оставался только вопрос с Хишеном. Если принять предложение Ронберга, то Кит не сможет провести "устранение" повелителя Гроанбурга. "Но может оно и к лучшему?", подумал пёс. Он так до сих пор и не пришел к однозначному выводу как ему следует поступить с миваром. И хотя предварительные результаты параллельного мыслительного процесса, посвященного этому вопросу, явно говорили в пользу "устранения", мысль об убийстве человека всё же крайне смущала робота. И он был склонен к тому чтобы поспособствовать обстоятельствам, которые избавят его от необходимости делать это.

– Хорошо, я согласен.

Ронберг воззрился на демонического пса с удивлением. Он никак не ожидал, что всё получится так просто и быстро. С его точки зрения размышления собаки заняли меньше секунды. Он заподозрил неладное.

– Могу ли я быть уверенным что вы, господин Шак, позволив нам приблизиться к тебе, не…, – он пытался подыскать подходящее слово, но не представлял какое тут подходящее. Монстр мог причинить вред людям множеством способов. Ронберг уже не сомневался, что пёс, как и сказочные драконы, способен выдохнуть из себя облако пламени. Он видел это днём и чувствовал обжигающий жар из пасти зверя сейчас. И ему весьма красочно представилось как пёс подпускает к себе разбойников, а затем, с сатанинским хохотом, испепеляет их.

– Разве я не вытерпел достаточно от вас, при этом никому не причинив вреда? Даже вашего славного рыцаря Жору-Мясника я не тронул, а лишь запутал и напугал, дабы он отступился от меня.

Но Ронберга это не слишком убедило. Возможно пёс никого не трогал только потому что не мог двигаться и люди оставались для него вне досягаемости. Он припомнил как пёс кричал его голосом, дурача несчастного Жору, и как Вархо многократно утверждал, что демон, запрятанный в этом "металлическом чудовище", как никто искусен в обмане и лжи. Но что тут сделаешь? Ведь он сам пришел к дьявольскому созданию с этим предложением и значит придется рискнуть. Не требовать же у пса поклясться Святым Крестом или именем божьим, что, когда разбойники будут грузить его на повозку, он никому не сделает дурного. "С другой стороны, может быть это Она", с усмешкой подумал Ронберг. Удача. Ему никогда особо не везло в жизни. Ни в любви, ни с погодой, ни с друзьями-товарищами, ни в деньгах, ни в азартных играх, ни в охоте и даже с рыбалки он вечно возвращался без рыбы. И разные мелкие хвори постоянно досаждали ему казалось с самого детства. И всякие бытовые несуразицы, вроде протекающей крыши, соскочившего с топорища топора, треснувшего горшка с кипящим супом, загнанной в палец иглы или охромевшей лошади с неизменным упорством преследовали его. Но при всём при этом он умудрился выжить в бесчисленных битвах и стычках и дотянуть до такого возраста, который при его ремесле казался почти сказочным. И потому он так до сих пор и не определился считать себя счастливчиком или неудачником. Но что если на старости лет капризная Фортуна решила по-настоящему вознаградить его и на этот раз у него получится всё что он задумал. Одураченное металлическое чудовище позволит спокойно погрузить себя на телегу, он также спокойно отвезет его прямо в жадные руки черных лоя и Делающий Пыль заплатит за драгоценного асива килограммы и килограммы золота. У Ронберга аж потеплело где-то в животе от этой приятной мысли и он решил больше не мучить ни себя ни пса подозрениями.

– Тогда утром подгоним сюда телегу, ребята погрузят тебя в неё и я отвезу тебя из города? – Совсем уж по-свойски спросил бриод. Но тут ему пришло в голову, что пёс наверно не согласится чтобы его просто вывезли из города и бросили искалеченного и бездвижного где-нибудь в лесу. Наверняка он потребует чтобы его отвезли в какое-то определенное место. Ронберг ощутил тревогу. Куда бы не захотел попасть этот демон, в Лазурные ли горы к своей хозяйке или к вратам ада, где бы они не находились, Ронбергу явно не захочется там оказаться. Но он поспешил себя успокоить, чего бы не потребовал демон это не важно, нужно на всё согласится, а с Делающим Пыль договориться о месте неподалеку от Гроанбурга, куда привезти асива и где они его схватят. Ронберг совершенно не представлял каким образом черные лоя справятся с металлическим псом, но твердо верил что им это под силу. Ведь он своими глазами видел у них в пещерах асивов, которых, по заверению Делающего Пыль, они захватили вблизи Лазурных гор. И там были создания и по крупнее этого пса.

В глубине души Ронберг вполне отдавал себе отчет, что в его плане немало прорех, из которых сквозит зябким холодком полного провала. Но странная уверенность в том что на этот раз у него точно всё получится уже цепко впилась ему в сердце. И он убедил себя что по большому счету почти ничем не рискует. Конечно, неизвестно на что до конца способен этот металлический дьявол, но так или иначе он безногий, недвижный и достаточно просто отойти от него метров на пятьдесят и ты будешь в безопасности. Ни ядовитые иглы, ни пламя, ни жуткий рык, ни яркий свет уже не дотянутся до тебя или по крайней мере не причинят особого вреда. Это было очевидно. Ну а если что-то совсем уж пойдет не так как задумывалось, у Ронберга всегда оставался его самый главный, практически непобедимый козырь. Он старый, безнадёжно и отчаянно старый, он пожил своё и бояться ему уже нечего. Он настолько привык к смерти вокруг себя, что ни её вид, ни мысль о ней не вызывали в нем уже ни малейшего переживания. Ни единая взволнованная нотка не звякала в его душе, когда он видел мученическое истязательное убийство пленных, кровавую жуткую гибель своих товарищей или отчетливо понимал что ему самому вот-вот грозит стать мертвым. Загробное же существование и уготованные ему там адовы муки почему-то ни капли не пугали его. Вообще нисколько. И он сам не понимал в чем тут дело. Ни то чтобы он не верил в них, ведь он слышал об этом с рождения. От родителей, от священников, от приятелей, от стариков и блаженных, но воспринимать всерьез эту мысль у него никогда не получалось. Может потому что ни лоя, ни туру, ни авры ни о чем подобном не рассказывали, может потому что за свою долгую жизнь он увидал столько горя и страданий, зачастую бессмысленного, что идея о каком-то посмертном воздаянии, о продолжении боли и истязании, да с еще большим пылом и жестокостью представлялась ему какой-то дикой, нелепой и запоздалой.

Думая о своем последнем козыре, он, конечно, честно признавался себе, что немного лукавит. Умирать ему не хотелось, ох как не хотелось, пусть и пожил на свете немало, а была б его воля и еще столько же себе начислил бы. А если еще и с золотом, в покое, сытости и достатке, в уютном, симпатичном домишке у тихого озера, тогда уж и вовсе ни к чему на тот свет спешить.

– Хорошо, – сказал Кит. И затем утвердительно, с нажимом добавил: – И ты отвезешь меня в Акануран.

"Ишь ты, в Акануран?!", удивился Ронберг. И затем усмехнулся про себя: "Так вот где адовы врата! Кто бы сомневался."

– Отвезу, – спокойно пообещал он. – Тем более тут есть более короткий путь, не выходя на Цветочный тракт. О нём мало кто знает, да и считается что там гроанбуржские ребята шалят. – Всё складывалось отлично и у Ронберга ощутимо улучшилось настроение.

Кит внимательно посмотрел на разбойника. Чуть склонив голову на бок, робот спросил:

– И тебя не удивляет что мне нужно в Акануран?

Ронберг пожал плечами и даже позволил себе усмехнуться:

– По твоему ремеслу, господин Шак, в смысле испепеления порочных душ, Акануран самое подходящее место.

Свет излучающей лапы приобрел кроваво-красный цвет, глаза робота засветились багровым и он ледяным голосом поинтересовался:

– Моё ремесло представляется вам забавным, господин разбойник?

Ронберг испуганно заморгал.

– Да что вы, господин Шак, я не имел в виду ничего такого. Вот вам…, – хотел сказать "истинный крест", но осекся, едва удержав руку от движения перекреститься. Дьявольскому отродью это определенно не понравится, сообразил он. Никакого креста Ронберг не носил, хоть и был крещен набожной матерью в забытом младенчестве. Но иногда он все же крестился и призывал Святой Крест как некое могучее заклинание, в которое неосознанно верил.

– Что ты знаешь о девочке? – На всякий случай спросил Кит.

Ронберг сразу сообразил о ком речь.

– Немного. Заезжала к нам три дня назад с судьёй Туила. Тому нужны были свежие лошади. Лошадей он получил. Передохнули пару часов и уехали.

Кит лишний раз убедился, что по крайне мере из этого разбойничьего города Элен выбралась целой и невредимой. Это хоть как-то смиряло его тревогу.

– Её не тронули? – Мрачно спросил он.

Ронберг, который сам девочки не видел и только слышал о ней от других, поспешно сказал:

– Ни единым пальцем. – И на всякий случай добавил: – Никто и думать об этом не посмел бы.

Тайна окружавшая этого ребенка всё острее подстегивала его любопытство. Кто она такая, если дьявольский асив так обеспокоен её судьбой? Кто-то из близких Сандары, за которым она отправила своего лучшего демона-слугу? Может это дочь Королевы? От такого волнительного предположения Ронберг оторопел. Он понятия не имел может ли у Сандары быть дочь и никогда не слышал каких-либо россказней о её родственниках, но сама мысль что это так представлялась ошеломляющей. Но как бы там ни было, расспрашивать пса он не решился. Вместо этого, дабы более расположить металлическую собаку к себе, если это было вообще возможно, он сообщил:

– А на следующий день в Гроанбург явилась девица, искавшая эту девочку.

Кит насторожился, но внешне это естественно никак не проявилось.

– Какая девица? – Спокойно спросил он.

Ронберг задумчиво погладил бороду.

– Прекрасная как гурия и опасная как бейхор, – сказал он, почти с удовольствием вспоминая своенравную светловолосую девушку: – Она нашего мивара буквально по стенке размазала за то что он сразу не захотел всё о девчонке выложить. Очень уж она ею интересовалась. А нашего боци так и вовсе в слюнявого недоумка обратила. Лежит он теперь, в одну точку глядит и всякую жуткую ересь бормочет.

– Боци?

– Ну да, его. – Ронберг не понял о чем его спрашивает Кит. Бриод был уверен, что демону априори известно почти всё на свете, в том числе, конечно, и устройство военно-социальной иерархии разбойничьего городка.

Киту эта новость совершенно не понравилась. Кто на этой планете мог с такой настойчивостью преследовать Элен? И главное зачем? Он припомнил молодую женщину, которую видел в Туиле возле тюрьмы.

– Она назвала себя?

– Баронесса Суора Эрминейг, дочь барона Альвара Миниса, – легко ответил Ронберг.

– А как выглядит?

– Высокая, стройная, красивая, летами наверно что-то около 24. Волосы длинные, золотые. Глаза голубые. – Ронберг говорил охотно. Хоть по металлической морде пса и ничего нельзя было сказать, бриод уже понял, что сообщает демону сведения, которые тому явно интересны и важны. А значит, вполне вероятно что Ронбергу это зачтется.

Кит молчал, разглядывая сохраненное в памяти изображение туилской незнакомки. Не приходилось сомневаться что речь о ней.

– Не из ваших? – Поинтересовался Ронберг.

– Чего именно она хотела?

– Узнать о девчонке всё что только возможно. Где она, что с ней.

– И узнала?

– Конечно. Хишен, когда она едва не убила его, всё ей выложил, как попу на исповеди. Тут уж деваться некуда. Она к тому же и двух его бейхоров, которые тебе ноги выдернули, приворожила, да так приворожила, что они ластились к ней как щенки к суке и слушались буквально её мыслей. Жуткая баба. Я лично её из города провожал.