Запах ведьмы

– Надеюсь, Гиммлера,– буркнул я, отворачиваясь от них обоих.

Лимузин выехал на Калининский проспект и через пару минут въезжал на парковку перед «Метелицей». От входа к нам уже бежал пожилой швейцар в расшитой золотом ливрее, но я смотрел не на него, а на джип военной комендатуры, вставший почти у самых дверей соседнего кабака. Рядом с армейским джипом припарковался милицейский бумер с синими номерами, а вокруг него стояли люди в камуфляже, с автоматами в руках и бдительно зыркали по сторонам.

Ганс тоже увидел комендантских жаб и кивком показал Николь на них.

– Смотри, как нас обложили. По всей Москве, похоже, ищут.

Николь насторожилась.

– А что вы такого сделали?

Мы одновременно пожали плечами, и она уверенно сказала:

– Значит, это не вас ищут. На хрен вы кому сдались, хомяки блудливые. Пошли…

Ганс чуть помедлил выходить, еще раз бросив острый взгляд в окно, и тогда она достала из сумочки солнцезащитные очки:

– Держи, охранничек. Тебе в тему будет.

В очках Ганс смотрелся натуральным Крепким Орешком – мне даже завидно стало.

Швейцар не успел распахнуть нам двери автомобиля, поэтому теперь виновато семенил впереди, показывая дорогу. Николь взяла меня под руку и сунула в руку бумажку.

– Отдашь ему, когда пройдем через холл,– шепнула она мне на ухо.

И я тут же воспользовался оказией, прижав девушку к себе поближе.

– Да успеешь ты трахнуть меня еще сто раз,– раздраженно прошипела она.

И я радостно заорал на весь холл:

– Ты это сказала! Трахнуть сто раз! Теперь не отвертишься!

Несколько случайных посетителей вокруг вежливо улыбнулись нам, с благожелательным интересом разглядывая всю нашу троицу.

Швейцар целенаправленно проводил нас до лифта, и там я вручил ему бумажку.

Это оказалась купюра в сто долларов, и мы оба, я и швейцар, с одинаковым изумлением вылупили на нее глаза.

Потом я почувствовал тычок в печень и взял себя в руки.

– Выпьешь за мое здоровье,– неискренне сказал я швейцару, пожирая купюру глазами, но все-таки пошел в лифт, увлекаемый туда Николь.

– Как прикажете, барин,– откликнулся швейцар, и я увидел в отражениях зеркал, как он усмехается в свои пышные седые усы.

Ганс зашел последним, перекрыв вход широкими плечами и грозно обозревая вестибюль, пока не закрылись двери лифта.

– На троечку зашли,– недовольно сказала нам Николь, и я понял, что в своей первой жизни она точно была учительницей.

Надеюсь, хотя бы старших классов.

Глава 5

В огромном ресторанном зале на втором этаже было полно свободных столиков, но Николь уверенно провела нас мимо, к лесенке, ведущей еще выше – в небольшой, закрытый от любопытных глаз кабинет с балкончиком.

В кабинете было душновато, и Николь по-хозяйски распахнула окно, заодно внимательно обозрев обстановку в ресторане внизу.

Мы едва успели сесть за сервированный одними столовыми приборами стол, как к нам вбежал запыхавшийся метрдотель в сопровождении официанта.

Николь взглянула на меня, и я ее понял. Здесь полагалось командовать мужчинам. Нам раздали меню в бордовых кожаных папках, но мне достался какой-то странный вариант – даже не на английском языке. Возможно, это был французский.

Я напряг мозги, пытаясь вспомнить хоть одно название ресторанного блюда, но из гражданских познаний вылезли только банальные шашлыки да «икра заморская, баклажанная». Когда пауза стала неприлично долгой, я вдруг вспомнил слова нагловатого метрдотеля из голубого клуба.

– Подайте-ка нам сюда, любезный, омара в восточном стиле с имбирем и зеленью в соусе из черных бобов. И выпивку соответствующую.

Метрдотель равнодушно кивнул, не поднимая глаз, потом закончил чиркать в своем блокнотике и совершенно по-киношному, задом, пошел к дверям, исчезая за тяжелыми створками.

Официант немного полетал вокруг стола, поправляя скатерть и приборы, а потом тоже исчез.

Николь тут же зашипела на меня:

– Из тебя олигарх, как из меня Валентина Терешкова. Какие омары, кретин,– ты их есть-то умеешь?

– Могла бы предупредить, что здесь меню неуставное.– Я повернул кожаную папку и вдруг обнаружил на обратной стороне русский текст.

Николь укоризненно хмыкнула, а я вдруг поразился ее неведению.

– А ты что, не обедала тут ни разу?

– В кабинете? Никогда,– отозвалась Николь с какой-то горечью.– Просто я знаю, что здесь всегда обедают важные шишки, пока мы тусуемся внизу. Здесь же ценник завышен втрое, как минимум,– за понты.

Я наконец осознал, что это наше приключение будет познавательным для всех, и сказал об этом вслух, но тут к нам впорхнул официант с подносом, полным бутылок, и я вышел на балкон, чтобы случайно не выдать себя каким-нибудь неловким словом или движением.

Зал внизу потихоньку наполнялся, но мне с моей близорукостью были видны только фигуры и позы, но не лица.

Разные фигуры принимали разные позы, но в целом картина была узнаваемой – я такое уже видел на канале «Дискавери», в передаче про стадных животных. В любом стаде, уверял тогда диктор, существует иерархия, основанная на силе и власти, и все животные одинаково воспроизводят символы своей силы и своей власти, принимая соответствующие позы. Так, в стаде морских котиков доминирующий самец любит опереться ластами на самца, лежащего рядом, и более слабый самец даже не вякает.

Внизу самцы опирались друга на друга не только ластами, но и взглядами, и никто из них, что интересно, тоже не вякал.

Одновременно самки показывали всем интересующимся вдумчивым исследователям первичные половые признаки – фирменные сумочки, дорогую бижутерию или, на худой конец, своего спутника.

Я поглазел на сумочки и спутников, но ничто из этого набора меня не удивило, пока я не заметил совсем рядом, на столике нашего балкона, сложенную вдвое модную газету – из последних уцелевших мастодонтов печатной прессы. Пригляделся, близоруко щурясь, и решительно шагнул к столу.

Заголовок модной газеты угрожал мне по меньшей мере тюремной камерой: «Солдаты из Подмосковья изнасиловали уже четырех человек и покалечили двух петербуржцев!»

Дрожащие ноги сами усадили меня на стул, и я тут же развернул газету.

Заголовок гласил: «Охота на танкистов-”оборотней” в столице продолжается». Далее шел сам текст: «Как мы уже сообщали, трое солдат-танкистов, бежавших из СИЗО в переулке Гальперина, ограбили и изнасиловали свою четвертую жертву. Солдаты, арестованные за разбойное нападение на бензоколонку на Рублевском шоссе, бежали из СИЗО в минувший понедельник, жестоко избив конвойных офицеров столичной комендатуры, призванных из Петербурга. Затем они стали нападать на мирных жителей столицы, насилуя их в простой и извращенной формах, а затем отнимая деньги и ценные вещи. Как сообщают наши источники в МУРе, солдаты-насильники могут скрываться в ночных клубах столицы, поэтому пресс-служба ГУВД призывает москвичей к бдительности – если вы увидите в ночном клубе подозрительных молодых людей, насторожитесь, проявите гражданскую сознательность и сообщите по телефону ”02” о своих подозрениях».

На фотороботах, подверстанных к заметке, красовались невнятные унылые морды, под которые подходил кто угодно, хоть Бен Ладен, хоть папа римский, хоть я с Гансом. Впрочем, ничего иного я от местных ментов и не ожидал. Разве кто из них будет разбираться, какие и где бегают солдаты по нашей необъятной и любимой родине?

Судорожным движением я поправил парик на голове и принялся читать дальше. На полосе светской хроники нашлось искомое: «По неофициальной информации, полученной из достоверных источников, в столицу прибыл глава интернациональной металлургической корпорации Михаил Прохоров. Олигарх неплохо провел время в одном из самых скандальных клубов столицы, а затем исчез. Говорят, что его видели в апартаментах ”Хошимина”, но эта информация еще нуждается в уточнении. По нашим сведениям, в столице Михаил Прохоров также встречался с Марком Быковским, владельцем небольшой, но, похоже, весьма перспективной компании, ОАО “МаркСусал”, специализирующейся на производстве алюминия, никеля и титановых сплавов. Заметим, что одновременно некоторые СМИ утверждают: олигарх пятый день находится под арестом в тюрьме одной из европейских стран. Эти вздорные газетки информируют, что уважаемый коммерсант, находясь во Франции, избил трех служащих ресторана, пятерых посетителей и два наряда полиции, за что был арестован. Бекки Корзинкина, наш светский репортер».

В качестве иллюстрации к материалу красовалось вчерашнее фото из ночного клуба – там я с кривой гримасой пожимал руку Марку, а на заднем плане Николь в гусарском мундире и Ганс в обычном солдатском обмундировании создавали странный, будоражащий фантазию фон.

Я ревниво покосился на снимок, отметив, что Николь на фото выглядит настоящей принцессой или, как минимум, супругой Дональда Трампа.

Ганс, как обычно, выглядел полным убожеством, но где-то в самой глубине своей нечистой души я понимал несправедливость и субъективность этой оценки – на самом деле, конечно, солдатская форма удивительно шла к лицу этому поволжскому гопнику. Канцлер Бисмарк остался бы доволен, увидев это чудо, марширующее к столовой.

Я вернулся в кабинет, оставив газету на столе,– мне не хотелось создавать у Николь впечатление, что с нами опасно иметь дело.

Николь ровно и неподвижно сидела за столом, рядом устроился вальяжный Ганс, сжимая в грязных руках одновременно вилку, нож и ложку, и все это было ожидаемо, но потом раздался стук в дверь, и я как-то сразу заранее насторожился – ведь официанты здесь входили без стука.

Ганс, охранничек, только лениво повернул на шум голову, занятый какими-то своими простыми мыслями.

Дверь распахнулась, и в проеме показались трое представительных мужчин в костюмах с лацканами, увешанными разноцветными орденами и неизвестными мне, зато очень яркими знаками отличия.

Один из гостей, седой полный мужчина с дорогим кожаным портфелем в руке, встал возле нашего стола и негромко, но очень проникновенно сказал:

– Господа, от имени правительства Российской Федерации я уполномочен сделать важное заявление.

У меня захолонуло сердце, но потом я пригляделся и понял, что это, конечно, были не менты. Больше всего эти люди напоминали гаишников – на их лицах была такая же смесь превосходства, презрения и тщательно скрываемого страха разоблачения, как и у наших уличных торговцев полосатыми палками.

Я сделал строгое лицо, подошел к первому пожилому визитеру на расстояние шага и мысленно схватил его за воротник. В казарме, к примеру, подобный психотренинг заставлял салабонов без возражений мыть полы от заката до подъема.

Мужик, однако, стоял недвижимо, и я сосредоточился, теперь уже в подробностях представляя, как бью его в пах левой ногой и добавляю правой. Когда делаешь это правильно, человек действительно пугается, а потому отшатывается, прикрываясь руками.

Но этот мужик опять не дрогнул, и я с любопытством взглянул ему в лицо.

Он поймал мой взгляд и с готовностью отрапортовал:

– Василий Захерящер, председатель Всероссийского национального общества садоводов-любителей, почетный академик МАХАОН, советник президента по национальным вопросам, член партии «Единая Россия» с 1999 года…

Тут я совершенно рефлекторно дернулся, и правая рука, описав короткую дугу, пошла сжатой кистью в челюсть партийного садовода. Я успел отвести ее в последний момент, сам не ожидая от себя такой реакции.

Садовод пружинисто отскочил назад, зацепился было за стул, но устоял на ногах. Его соседи, моложавые мужчины в темных костюмах, тоже отпрыгнули к дверям кабинета, суетливо прикрываясь руками, но их предводитель быстро вытер ладонью вспотевшее лицо и без тени укоризны продолжил как ни в чем не бывало:

– Господа, позвольте сказать пару слов. Ваш бизнес в опасности! Но мы можем помочь – у нас отличные связи. Правительство Российской Федерации оказало всем нам великую честь принять эстафету экономического процветания и солидарности иерархически высшего по отношению к нему управления, в ходе которого структуры заблаговременно развертываются в среде, проводящей информацию, но не видны с того иерархического уровня, в котором развернуты сверху. Наши специалисты помогут вам сопоставить личные экономические интересы с государственными – ко всеобщему удовлетворению всех заинтересованных сторон, включая ФСБ, МВД и Совет безопасности…

Он указал морщинистой, но еще крепкой рукой на обоих соратников, и те снова замерли по стойке смирно, напряженно кося в мою сторону красными с недосыпа или перепоя глазками, такие одинаковые в своей невзрачности, что, доведись мне увидеть их снова, я бы точно ни одного не признал.

Впрочем, в словах главного садовода и даже в его жестах сквозила такая непоколебимая уверенность в своей правоте, что я едва не поверил в нее и едва не устыдился своего агрессивного ее неприятия.

Но потом в кабинете снова распахнулись двери, вокруг начали суетиться официанты, послышались негромкие команды метрдотеля, и тут же порвалась тонкая паутина лжи, которую плел этот придворный садовод со своими партийными прихвостнями.

Все же, по-хорошему, для подобных разводок требуется особый антураж и хотя бы минут двадцать чистого времени, а когда у тебя три раза подряд спрашивают, пьешь ты кофе с сахаром или водку без содовой, достучаться до клиента чисто вербальными штучками вроде НЛП невозможно – потому что клиент элементарно отвлекается на более важные вещи.

Треск лопнувшей паутины лжи услышал даже метрдотель – он вдруг оторвался от руководства официантами и повернул ко мне свое круглое румяное лицо.

– Простите, на сколько персон будем готовить стол?

Николь ответила за меня, подняв голую руку к потолку и показав метру три ярко накрашенных ногтя. Метрдотель подчеркнуто внимательно смотрел только на меня, и я так же акцентировано кивнул ему, показав три пальца.

Тут же вокруг незваных гостей началось сложное движение официантов, в ходе которого все посторонние оказались вдруг выдавлены за пределы кабинета. Дверь захлопнулась, но даже после этого из холла еще доносилось какое-то негромкое, но удивительно отчетливое бормотание про социальную ответственность бизнеса и перспективы нанотехнологических проектов в свете поляризации общественного мнения страны.

Точку поставила Николь, необычайно злобно выкрикнувшая со своего места:

– Заткните его уже кто-нибудь!

И звук послушно уплыл куда-то в сторону.

Так искренне кричат только на прямого конкурента, и я внимательно взглянул на нее.

– Ты чего так орешь?

Николь пожала голыми плечами.

– Раздражают!

Ганс наконец вспомнил, что он у нас охранник, и вскочил, отбросив столовые приборы.

– Ща разберусь! Сидите тихо, я все сделаю.

Ганс помедлил у дверей, но Николь не стала его удерживать, и я любопытства ради тоже. Ганс вышел в холл и пропал на пару минут.

Вернулся он подавленным и сразу обратился ко мне как к родному:

– Михась, у них в охране батальон братвы, не меньше. Внизу, в зале, по лавкам сидят, на всех щурятся. Мне одному такую толпу не расколбасить. Может, на пару попробуем? Вдвоем шансы есть!

Ганс показал, размахивая руками, как мы всех победим, и я почти поверил.

Но Николь, недолго посмотрев, как Ганс месит воздух кулаками, с неожиданным сочувствием заметила:

– Дурачок, это не братва. Это менты.

– Да ну? – выдохнули мы с Гансом одновременно.

И Николь снизошла до подробного ответа.

– К нам клеились разводилы из общественной академии. Впаривают ордена, звания всякие, хитоны с шапочками. Квадратные такие шапочки, с кисточками, забыла, как называются…

– Шапочки с кисточками? – ошарашенно переспросил Ганс, и его веснушки потемнели от горечи непонимания.

Николь подождала, пока вбежавший в кабинет официант нальет ей вина и обслужит нас с Гансом – мы показали на водку,– а потом тревожным полушепотом закончила:

– У них в клиентах патриархи, муфтии, далай-ламы, губернаторы, лидеры партий со всеми штатными прихвостнями, а уж ментов с чекистами вообще как собак нерезаных.

– А зачем ментам и чекистам шапочки с кисточками? – осторожно подбирая слова, спросил я.

– Да хрен с ними, с чекистами. Попу-то заглавному эти бесовские шапки зачем? У него же круче прикид имеется, я по ящику сколько раз видел,– в свою очередь удивился Ганс, усаживаясь на свое место.

Николь раскрыла было рот, но потом безнадежно махнула рукой, встала, прошлась по кабинету – то ли разминая ноги, то ли отгоняя злых духов от стола, а мы с Гансом неотрывно смотрели на ее удивительно подвижную задницу, бьющуюся в яростных конвульсиях под обтягивающим платьем, словно в поисках выхода.

Принесли горячее, и Николь, по-прежнему молча, вернулась за стол. Потом, после небольшой паузы, она вдруг вынула из сумочки мои потертые водительские права и новенькую кредитную карточку.

– Держи, олигарх.

Я с интересом разглядывал пластмассовый прямоугольник со своей фамилией, но спрашивать, когда она успела, не стал – лицо у нее было очень уж недовольное. Убрал документы во внутренний карман пиджака и налил себе водки.

Ганс принялся ковырять вилкой своего омара раньше, чем принесли мою порцию, а потом, ломая животному панцирь, еще смахнул половину гарнира с тарелки на пол. Николь только покосилась, но не стала делать неуклюжему немцу замечаний насчет этикета.

Но через пару минут она наморщила лоб, задумчиво постучала перстнем по столу, чтоб мы с Гансом отвлеклись от жратвы, а потом наконец соизволила раскрыть рот.

– Кстати, господа. Думаю, нам все-таки стоит задействовать этих почетных академиков МАХАОН. Звону от них много получается, нам это пригодится. Короче, ты на этой неделе получишь научное звание – академика или профессора какого-нибудь,– повернулась она к Гансу.

Ганс поднял на лоб темные очки и, недоверчиво моргая, вытаращил прямой наводкой на Николь свои белесые глазки, но Николь уже встала и пошла к дверям.

Когда дверь закрылась, Ганс демонстративно громко рыгнул в потолок с очень независимым видом. Я это понял так, что он начал побаиваться Николь,– раньше присутствие женщины не помешало бы ему даже отлить, не то что рыгнуть.

– Ганс, дружище, тебе твой костюм нигде не жмет? – тепло улыбаясь, спросил его я, но этот дуралей ничего не понял.

Он только внимательно оглядел себя под мышками и отрицательно покачал головой.

– Даже не морщит нигде,– успокоил он меня, гордо поведя огромными плечами.

Глава 6

С омарами мы расправились практически без потерь с нашей стороны – разве что я пролил Гансу немного соуса на новенькие туфли, а Ганс, дернувшись от внезапного ожога, уронил на колени Николь ведро со льдом.

Потом они немного поорали на меня, а затем мы вышли на балкон – Николь показалось, что публика внизу плохо нас разглядела, пока мы ужинали, так что, похоже, теперь нам предстояло отработать съеденную жратву каким-то вызывающим кривлянием.

Мы сели за маленький кофейный столик на балконе, и нам действительно принесли кофе. Потом появился невысокий мужик в смокинге и принес целый набор для курения – сигары, какие-то подставки, странного вида щипцы и прочий антураж местных завсегдатаев.

Ганс бросил на меня осторожный взгляд, и я его понял.

– Курить – здоровью вредить,– сказал я вслух, и мужик в смокинге услужливо хихикнул, подсовывая мне раскрытый ящик.

Николь заметила наше замешательство и прогнала лакея прочь, заявив, что его помощь нам не понадобится, а потом устроила мастер-класс, профессионально обрезав нам сразу по две сигары.

Гансу так понравилась серебряная гильотина, что он решил ее спереть, но Николь отсоветовала.

– Не надо, не бери. Карманы будут топорщиться, несолидно это…

Но курить мы так и не стали, даже ради понтов – Ганс как спортсмен и приверженец ЗОЖ в принципе не курил, а я бросил на службе, и начинать эту бодягу заново мне совсем не хотелось. Зато нам принесли коньяк – отказываться от него никто не стал.

Потом Николь еще раз вышла в холл и вернулась с кипой разноцветных проспектов. Она села рядом со мной, и мне было хорошо видно, что она там разглядывает – фотографии каких-то значительных людей, выстроенных в шеренги на огромных сценах, разноцветные бумажки с надписями вязью «диплом» или «почетная грамота», неожиданной расцветки и формы ордена…

– Академика, пожалуй, не потянем,– буркнула она себе под нос, уставившись на вложенный в проспекты лист белой бумаги с криво отпечатанным прайсом.– Вот член-корреспондент МАХАОН – нормально будет!

Ганс насторожил уши, отвернул разрумянившуюся морду от народа внизу и с явной угрозой в голосе заявил:

– Никаким «членом» я вам не буду. Михась, скажи ей, чтоб не выделывалась.

Николь ухмыльнулась и тихим вкрадчивым голосом произнесла:

– А хочешь получить орден «Во славу Отчества» первой степени? По телевизору покажут. Пацаны в Саратове удавятся от зависти… Герой Отечества третьей степени. О, тут и первой степени герои есть!

Ганс даже привстал на своем стуле. Он недоверчиво сощурился на проспекты, потом перегнулся через стол, потеребил бумаги, но бумаг было много, а разбираться в них ему явно было неохота.

– А чё за орден такой? Кому дают? – снизошел он до прямого вопроса к Николь.

Николь быстро достала нужный проспект, развернула и вслух с выражением зачитала целый абзац текста:

– «Золотой орден ”Во славу Отечества” вручается за высокие достижения в государственной, производственной, научно-исследовательской, социально-культурной, общественной и спортивной деятельности, за заслуги в деле повышения обороноспособности страны, поддержании законности и правопорядка, за воспитание подрастающего поколения, а также за славные дела на благодатной ниве благотворительности, позволившей существенным образом улучшить условия жизни окружающих. Это люди, чья жизнь посвящена истинному служению человечеству в деле благой помощи нуждающимся. Их преданное служение идеалам добра – яркий пример для благодарных потомков».

Ганс слушал так внимательно, что мне стало его немного жаль.

– Это ж про тебя все, в точку,– пошутил я.

Но Ганс неожиданно строго заглянул мне в глаза и серьезным до хрипоты голосом ответил:

– Да, Михась, тут ты прав. Это про меня. Про спорт все верно сказано и про оборону – тоже. Мы же, братуха, Родине служим, не то что эти штатские поцики внизу.

Он недобро уставился на поциков внизу, а я внимательно посмотрел на него. Ганс не шутил и явно не желал выслушивать шутки насчет своих будущих наград.

Николь полистала проспект, нашла, что искала, и добила Ганса последним абзацем.

– «Выпуск юбилейного Ордена ”Во славу Отечества” первой степени приурочен к беспрецедентному и важнейшему событию в жизни всех кавалеров ордена, всех добрых людей планеты, живущих по законам созидания и милосердия,– торжественному заседанию в Главном зале Храма Христа-Спасителя в присутствии национальной элиты и лучших представителей культурной общественности…»

Ганс обалдело потряс головой, потом потянулся, расправляя плечи, и наконец мечтательно улыбнулся.

– Это что же, «Любэ» там, что ли, будет? Еще хорошо бы «Виагру» за сиськи подергать. А вот еще «Лесоповал» – это «лучшие представителей культурной общественности»?

Мы с Николь, не сговариваясь, утвердительно кивнули.

– Лучшие!

Потом Николь увидела кого-то нужного внизу, в общем зале, и быстро ушла с балкона, а Ганс, дохлебав свой коньяк, неожиданно сочным баритоном затянул «Когда мой бумер подо мной». В общем гомоне его сначала не услышали, но потом он встал во весь рост, пританцовывая, и тогда я стал ловить недоуменные взгляды снизу.

По счастью, танцевать у него не получилось – заныло разбитое колено. Ганс поскучнел, сел на место, кривя физиономию, а потом еще опустил со лба темные очки, поставив, таким образом, жирную точку на всем этом враждебном мире, который окружал его со всех сторон.

Я тоже немного захмелел, но мир вокруг не перестал быть мне интересен. Больше того, я как-то неожиданно остро почувствовал отсутствие рядом Николь и начал высматривать ее внизу, среди темной толпы беспорядочно суетящихся посетителей этого огромного кабака.

Чуткий Ганс уловил мой интерес и, едва повернув стриженую голову, лениво процедил сквозь зубы:

– Вон там твоя лахудра стоит, лясы точит с какой-то бабой… Да левее смотри, за фонтаном, черт слепой…

Я действительно увидел за фонтаном Николь – она была хорошо видна в своем светлом платьице, к тому же фосфоресцирующем в ресторанной подсветке. А вот девушку рядом с ней видно было плохо – в полумраке зала я разглядел лишь осиную талию, темную, коротко стриженую головку да сверкающую стразами сумочку на остром голом плече.

Обе девушки оживленно жестикулировали, а потом, крепко взявшись за руки, быстро пошли прочь.

Мне это совсем не понравилось: во-первых, скоро принесут счет, а я не знаю, как правильно обращаться с картой, а во-вторых, Николь не следовало так плотно ручкаться с посторонними бабами – не лесбиянка же она в самом деле.

Нервничал я недолго: Николь с подругой ввалились к нам на балкон минут через двадцать, похоже, сразу после ритуального напудривания носов в местном туалете.

– Знакомьтесь, мальчики. Это Мила Кузина, светский репортер «Гламурного обозревателя» и телеканала «Модница».

Николь смотрела на нас с Гансом с некоторым напряжением, но мы послушно оба встали – я и сам удивился, как гладко прошло представление сторон.

Впрочем, на Ганса Мила бросила лишь мимолетный взгляд, зато я удостоился длинного рукопожатия и даже какой-то фривольной щекотки ладони шаловливыми женскими пальчиками.

– Михаил,– сказал я и только потом вспомнил, что мне велела говорить Николь.

– Ганс,– сообщил Ганс.

Николь с преувеличенной экспрессией всплеснула голыми руками.

– Ах, мальчики, вы же совсем забыли, что вы тут инкогнито. Ну да ладно, Милу я предупредила – она никому не скажет. Верно, милочка?

Милочка в ответ растянула губы в дьявольской улыбке, и я поразился, какой у нее огромный рот – ей-богу, до ушей, не меньше. Еще очень поразила ее худоба – какая-то нездоровая, на мой взгляд.

Фигура Милы Ганса интересовала мало – он неотрывно смотрел на ее рот, и я легко догадался, о чем он теперь думал.

Мила скромно присела на самый краешек стула – ближайший, что стоял возле меня, и Николь пришлось обходить стол, чтобы все-таки сесть со мной рядом, правда, с другой стороны.

Ганс неожиданно для всех проявил галантность. Он сам, без понуканий сходил в кабинет за водкой и стаканами, и мы успели выпить по разу, когда в дверях показался официант с маленькой папкой в руках и тут же удалился, оставив папочку на столе.

Николь наступила мне на ногу и для верности еще двинула локтем в бок, после чего я послушно пошел за ней в кабинет.

– Сто сорок тысяч пятьсот,– прочитала Николь счет с нескрываемым возмущением.– Они вообще тут охренели, что ли? Ну, положим, двадцатник мы еще могли нажрать, но чтоб сто сорок?! Фраер питерский, это все твои омары, чтоб тебя ими неделю пучило!

Я пожал плечами.

– Когда еще я в этой жизни омаров бы пожрал?

Потом подумал и, строго нахмурившись, спросил:

– Ну ладно, хочешь, мы завалим халдея, когда он вернется за деньгами? Труп спрячем под кофейным столиком на балконе.

– Пошел ты,– вяло ругнулась Николь, ковыряясь в сумочке.

Потом она подняла кудрявую голову и уставилась на меня.

– Хотя, это идея… Вот что, дружок. А давай-ка разыграем с тобой сейчас сценку. Сценка называется «олигарха душит жаба». Ну-ка, покажи, как тебя душит жаба.

Я ухмыльнулся и показал ей средний палец.

– Нет, не так,– поправила она.– Лицо должно быть серьезным и озабоченным. Типа, опять кризис на Лондонской фондовой бирже, а вы тут со своими вздорными счетами.

Я задумался, примеряя на своей физиономии разные маски, но Николь, заинтересованно поглазев на меня с минуту, потом разочарованно отмахнулась.

– Неубедительно. Вот поэтому ты и не олигарх… Ладно, проехали, платим наличными.

Она достала уже изрядно потрепанную «котлету» тысячных купюр и начала быстро отсчитывать их из пачки, бросая вокруг себя короткие тревожные взгляды.

Я догадался, что ее нервирует, и как можно более небрежно заметил:

– Можешь отдать мне те деньги, что у тебя приготовлены для халдеев. Я картинки не испорчу, не переживай. Зато все будет по-взрослому – типа, мужик платит за своих баб и прочий приблудный люд.

Николь криво усмехнулась:

– Ага-ага. А ты с этими денежками сдриснешь через ближайший туалет, так? Тьфу, ну вот, со счета сбилась с тобой, жуликом.

Меня вдруг страшно возмутило это недоверие. Я поглубже вдохнул ее сладко-тревожный запах и возмутился еще больше:

– Ты что несешь, глупая женщина! Куда это я сдрисну? А главное, зачем?!

Я сам не заметил, как схватил ее за талию, прижал к своей груди что есть силы, и, только когда она забилась в моих руках, как мышь в капкане, я осознал, что делаю, и отпустил ее.

Николь первым делом поправила прическу, потом собрала разбросанные вокруг нас деньги и только потом сложила их все в кучу на столе передо мной.

– Хорошо, держи. Попробуем сыграть в честность. Ну-ка, покажи мне, какой ты честный.

Я ухмыльнулся и снова показал ей средний палец.