Маленький Ким эту политику впитал с молоком матери Мириам и отца Хосе, на тот момент, хозяина всего имущества, так как по древним законам именно старший сын наследовал основные блага. От его воли зависело, что перейдет к братьям и сестрам, кузинам и кузенам и прочим. Но так как клан являлся единым организмом, жил семьей, работал семьей, ел, пил, спал и даже отдыхал вместе, вопрос был ясным, как день. Каждый может взять франшизу, получить низкопроцентный кредит, помощь, консультации семьи, но все достанется старшему сыну костяка.
Ким знал, что он урод. Это слово он слышал тихо и громко каждый раз, когда на него наталкивались чужие люди. Но отец с матерью и другими родственниками поддерживали видимость нормы. Ким чувствовал себя особо любимым ребенком, видя, как все предпочтения отдаются ему. Но когда его повели в частную школу, где в классе находилось только шесть учеников из самых элитных семей региона, мальчик понял, что его обманули. Как ни старались учителя, директора, родители увещевая детей не пялиться, не издеваться, не давить на одноклассника с особым развитием, все же дети были наивным и искренним зеркалом, которое кривилось при виде очень странного ребенка, похожего на улитку. Даже не нужно было придумывать прозвища – фамилия говорила сама за себя: «слизняк».
С Кимом стали случаться истерики и панические атаки перед школьными занятиями. Хотя школьную программу он осваивал легко и просто. Очевидно, нервировали встречи не с буквами и цифрами, а с учениками, которые никак не могли привыкнуть к его виду.
Через три месяца мучений Мириам забрала сына из школы и, боясь что с ним случится очередной припадок, взяла его на работу, где всегда самолично встречала гостей на ресепшене огромного ресторана, вмещающего больше, чем пять сотен человек.
Столик можно было заказать только за несколько дней вперед, а банкет за несколько месяцев.
Блюда из улиток бронировались заранее, поэтому встал вопрос об открытии седьмой фабрики, а лучше еще семи. Поэтому Хосе, отец Кима, не ведал о школьных проблемах сына, так как был весь в разъездах, совещаясь и совещаясь по поводу расширения бизнеса.
Гости, которые раньше умилялись сходству с улитками лица Мириам, главной матери семейства, маленькой и упитанной, особенно по бокам и в груди, с возрастом преобретшей от монотонной работы остеохондроз и горб на дебелой спине, действительно походившей на симпатичную деловитую улитку, теперь ужасались виду ее сына – горбатого абсолютно лысого создания неопределенного возраста, по пятам следовавшего за матерью, проводившей гостей к столикам.
Сходство с улиткой уже нельзя было назвать умильным. Раскосые глаза, все время разбегавшиеся по сторонам, придавали ему сходство с неприятным склизким едоком виноградных листьев. Дополняли образ два кожаных нароста на голове, издали напоминающие улиточные рога и по странной случайности появившиеся к подростковому возрасту.
Со временем Ким, привыкший к своей внешности и реакции на нее незнакомцев, досадовал не столько на внешнее уродство, сколько на свой голос – тоже слабый и писклявый, точно у комара или улитки, если б у нее имелся голос. Все остальное у него было от Бабоса-Сола-Молинас-Гарсия. Особенно нрав, ум, характер и терпение.
В 19 лет Хосе повел Кима в публичный дом, потому что мать три раза заставала сына за мастурбацией. В отличие от современных специалистов врачи прошлого считали это занятие пагубным для личности и ее будущего. Не то чтобы родители надеялись на потомство от единственного сына-уродца, но все же воспитывали его по правилам, будто у них и в самом деле растет славный и достойный наследник их улиточного престола.
Публичный дом, самый большой в провинции, уже три года как принадлежал семье Бабоса, и сам Хосе периодически наведывался туда. Семья подобных прегрешений не замечала, и мать была даже рада рассказу мужа о том, что сын выбрал сразу двух зазноб среди работниц их бизнеса. Русскую блондинку и украинскую брюнетку. Их обеих звали Наташами. Чтоб отличать, их называли по цвету волос и национальности, которых никто не мог различить и найти на карте мира.
После месяца таких посещений Мириам вызвалась посмотреть на двух девушек, которые так понравились сыну.
– У него вот такой елдак! – рассказывал отец перед сном жене, подглядев накануне в камеры слежения за своим отпрыском. – Не скажи, что урод. Он их двоих удоить может! – так выражались еще во времена его прадеда, который не стал ни бароном, ни герцогом. И слова «елдак», «удоить», «трахнуть», «девка» означали то, что означают сейчас, но без налета бездушности и низменности. Деревенский язык давал больше экспрессивности. Вот и все.
– Такой же, как у тебя! Но он – не ты, хлава небесам! – взныла жена, намекая на похождения Хосе, о которых порой судачили в семье. – Если б не уродство, Ким был бы потрясающим мужчиной и мы могли бы женить его на самой богатой невесте Испании. Даже принцессе! А не позволять таскаться по этим русским девкам.
От ее слов Хосе возбудился: сначала нахлынули воспоминания о русских девках, затем представились возможные перспективы от свадьбы сына-урода.
В самом деле Ким являлся своего рода принцем улиточного королевства и вскорости мог бы стать настоящим королем, потому что внешнее уродство не оказало влияние на его мозг и, как теперь стало ясно, на мужскую силу.
Мальчик рос удивительно сообразительным, науки давались ему легко, но и это было не главным. Хитрость прабабки, предприимчивость прапрадеда и сотни других лучших качеств рода достались одному единственному отпрыску в пакете с уродством.
Таскаясь за матерью, с щепетильностью следящей за официантами, за работой кухни, собственноручно подсчитывающей счета и сводящей растущие дебеты, Ким научился всем премудростям ресторанного бизнеса, стал подмечать то, что не замечала даже мать. А с приходом интернета давал ценные советы родителям по улучшению работы и в этой сфере, так как подолгу торчал в паучьей сети, заменявшей ему друзей.
Ким не просто прижился в ресторане на самом видном месте, а стал талисманом, пусть и уродливым, крупного бизнеса. Теперь он сам провожал гостей до столиков, давал распоряжения поварам и официантам. И все больше и больше вживался в роль наследного принца. Большие персоны, а их фотографиями были увешаны стены ресторана, от министров до королей, бизнесменов и популярных звезд, считали честью посетить фамильный ресторан Бабоса, поприветствовать и обняться с реликтовым экземпляром природы, похожим на вымахавшую до неприличных размеров улитку, что подавали неизменно в горячем виде под секретным соусом с марочным вином.
Бабоса в те года как никогда разбогатели и после многих лет неустанного труда семейным кругом решили закрывать ресторанный бизнес в августе: оставлять на фабрике минимум персонала, а самим уезжать в летние резиденции, разбросанные по всей Испании, включая прибрежные, морские и океанические, где их дома круглый год в идеальном состоянии поддерживали десятки слуг для редких их вылазок по системе скользящего сменного графика. А теперь большая семья могла собраться вместе.
Эту идею продвигал сам Ким, который видел, как стареют родители, особенно мать. Отец все еще ходил бодрячком: для мужчины 60 лет – это расцвет сил. Для женщины – медленное увядание. Поэтому он хотел разнообразить жизнь единственной любимой, видящей его красивым всегда и везде, не считая девок из публичного дома, к которым Ким заходил периодически. Эти в сущности тоже его любили и часто ему об этом говорили, так как он относился к ним по-особенному: всегда заваливался с подарками, перевел их на особый статус – «девушек хозяина», оплачивал отпуска. Богатому принцу-уроду это списывали на «негустые мозги», так меж собой его обзывал завистливый персонал, порой мечтая оказаться на его месте, не боясь уродства, но желая роскоши во что бы то ни стало.
– Ким, ты супер! – говорила Наташа-блондинка. – Я бы родила тебе ребенка, если бы могла.
О детях Ким не помышлял в то время, но об этом все больше и больше задумывались родители, решив рискнуть и найти ему достойную пару.
В ближайший отпуск намеревались поехать в одну из самых шикарных своих резиденций. В том регионе еще не было ни одного их ресторана, а партнеры давно зазывали погостить, заодно присмотреться к бизнесу, где тоже ценили традиции и еду бедняков, ставшую культом. И где не хватало божественного знаменитого секретного рецепта Бабоса, зато водились денежки и много туристов.
Ким ехал, не помышлявши о родительских планах на присутствующую на всех встречах семью Рибейра-Роура-Гонсалес-Корса, имевшую широкую сеть свиных боен и фабрик по производству хамона и разных видов свиной колбасы. Они являлись также монополистами в супермаркетах, которые тоже вскоре стали их бизнесом. Но они пошли дальше Бабоса, взяв под себя несколько телевизионных каналов, где, так или иначе, рекламировали хамон всех времен и народов, который ели на завтрак, обед и ужин и которым закусывали между. Естественно, что свой хамон рекламировали бесплатно. А с других драли за рекламу столько, сколько составлял бюджет рабочего фонда одной из их боен за год. Кстати, ведущими, телеведущими, актерами и актрисами реклам тоже были их родственники из династии Рибейра-Роура-Корса, которым принадлежали центральные здания и отдельные особняки по всему побережью, которые они сдавали в наем.
Поездка была направлена не только на увеличение бизнеса: Хосе Бабоса любил деньги, желал рвать и метать улитками по всей стране, но он смотрел дальше рогов улитки. Ему посоветовали сойтись с Рибейра по другой причине – той, что тяжелым мечом висела над их семьей.
Поэтому когда Хосе рассказали о свиной уродливой наследнице Рибейра-Гонсалес, которую удачно звали Марией, как и всех девочек Бабоса-Сола, он посоветовался с женой, даже прослезившейся от похожести историй, и они решили рискнуть свести двух уродов. Сначала снарядили дядьев разузнать ситуацию, составили целое досье на девушку, изучили диагноз, каким страдала принцесса, обмозговали возможные последствия и поехали на целый август на море, каждый день планируя так, чтобы встретить Марию Рибейра то в гостях, то в ресторане, то в спа, то на пляже. Дядья постарались на славу. Оставалось только надеяться, что молодые люди полюбят друг друга, если не с первого взгляда, то за летний жаркий месяц.
С первого взора, как и предполагали родители улиточно-мясного сговора, понравиться они не смогли.
Ким походил на мутанта-слизняка, Мария на сломанное зеркало. Особенно пострадало право плечо, сильно выкрученное в сторону. Лицом она тоже вышла не красавица: перекосилась левая часть и был слепым с рождения правый глаз. Но раз с ней поговорив, люди отмечали природную нежность, женственность и даже красоту.
– Мозг не пострадал, – деловито комментировали родители Рибейра-Гонсалес после знакомства с Бабоса-Сола. Но все это уже было известно из отчета родни.
– С октября Ким полностью берет на себя управление самой крупной фабрикой и двумя ресторанами в провинции. Мы гордимся им, – в ответ говорили улиточники.
Мясники, крепко держа кулаки и фиги под столом, мечтали о том, чтоб принц-улитка влюбился в их Марию.
Ким действительно влюбился, но не в Марию, а в русскую официантку Алину, нанятую с проживанием в их приморский дом. Она бесподобно жарила русские блины, готовила какие-то кремообразные тортики, заваривала чай и присутвовала, прислуживая, 24 часа в их доме на протяжении всего августа.
Ким только внешне напоминал бестолковую улитку. Внутренне, взрощенный любимым хваленым ребенком, он чувствовал красоту повсюду, потому любил все прекрасное: искусство, балет, оперу, музеи и русских девушек – олицетворение красоты, которое он познал, посетив однажды Россию.
Родители имели правило один раз в год путешествовать далеко и два раз в год на короткие дистанции. Россия входила в дальние. Чтобы не скучать по отпрыску, они взяли его в путешествие в манящую неизведанную Россию, с заездами в Санкт-Петербург и Москву. Это было незабываемое путешествие! Таких красивых мест и таких красивых женщин Ким не видел никогда.
Из поездок мать регулярно привозила себе памятные подарки – чаще жемчужные бусы, которые обычно стоили, как хороший автомобиль. Из той поездки Мириам привезла жемчуга размером с перепелиное яйцо, идеальные, как зеркальная гладь, цвета русских снегов, в тот год выпавших по самые уши, что мерзли в неудобной шапке на лысой рогатой голове Кима.