Кормундум. Царица Тени

Глава 4

«Я сегодня виделась со своими детьми, как и каждую пятницу последние два года. И каждый раз я испытываю что-то подобное тому, что испытывала при их рождении. Шесть дней забвения в собственных кошмарах, и вдруг прояснение, и вдруг волна любви, счастья, жизни. Жаль только, что, как только за ними закрывается дверь, я тут же вновь оказываюсь в Этой реальности, заключающейся в том, что я сумасшедшая и не могу дать своим детям больше, чем час общения в приемной психбольницы в неделю. Я уже не чувствую себя их матерью. Лишь когда они дружно называют меня мамой, я понимаю, что, действительно, я их мать.

Когда-то все было иначе. До определенного момента я точно знала, что никто лучше не позаботится о моих детках, чем я. Мы делили на четверых каждый момент жизни друг друга.

Когда родилась Машенька, Алёше было пять лет. Он так старался помогать мне, это было трогательно до боли в груди. А теперь они подросли и постоянно цепляют друг друга. Надеюсь, что за буйством гормонов в переходный период они не растеряют ту заботу друг о друге, что я прививала им с детства. Ведь им сейчас приходится переживать период взросления в отсутствие матери и по большей части отца.

Что же до леса, в который не повез деток Максим по причине своей «невероятной занятости», то мы бывали там не только в грибной сезон. Мы ездили по окрестным лесам несколько раз в месяц, независимо от времени года, даже зимой. Брали с собой фотоаппарат, продукты для пикника, а иногда и палатку для ночевки под звездным небом.

Из леса мы обычно привозили тысячи фотографий, кучу впечатлений, всевозможные гербарии, материалы для композиций, которые потом мастерили дома, все, кроме грибов и ягод, которые обычно съедали там же на месте. Вернее будет сказать, грибы мы не ели, а только искали их на интерес, не срезая.

Помню, когда Серёжке было года три, он втихаря наелся каких-то грибов, и мы так быстро сорвались с места и повезли его в больницу, что я даже фотоаппарат забыла на поляне. На следующий день мы вернулись на то место, и каково же было мое облегчение и радость – фотоаппарат лежал нетронутым именно там, где я его и оставила.

Грибы оказались съедобные, в больнице Серёже промыли желудок и отпустили домой. С тех пор он так невзлюбил грибы, что даже просто искать их отказывается, не говоря уже о том, чтобы есть.

Ещё был момент, когда Лёша залез на дерево, а Машка увязалась за ним. Он, как мог, подстраховывал сестренку, но та все же сорвалась. Лёше удалось поймать её, но сил удержать не хватило. В тот раз Машка сломала руку. Тогда мы тоже собирались второпях, но ничего не забыли.

Перелом был несложный. Через месяц моей доченьке уже сняли гипс.

Надо сказать, она не перестала лазать по деревьям».

Поток моего красноречия был прерван очередным приступом.

Снова боль. Чужие кровоточащие звезды, огненная Луна, зубы, когти… Тишина, покой… Моя Вселенная… Пустота…

Открыв глаза утром, я обнаружила перед своим лицом радостную улыбку.

– Ну, наконец-то, соня! Я уж соскучилась по тебе!

– А, всего лишь ты…

– Ты как всегда милая, добрая и приветливая, Кира! – сострила Нинка. – Вставай, а то завтрак пропустишь.

Мне не нужно было даже задумываться над тем, что делать. Тело мое все делало на автомате – выпить таблетки, позавтракать, посидеть у окна, стараясь не обращать внимания на соседку, одеться и выйти на прогулку, затем таблетки, обед, терапия, сончас, таблетки, полдник, и вот наконец я и моя тетрадь. Не понимаю, и почему я так противилась этому? Доктор не мог заставить меня писать почти два месяца. Сейчас же я не могла дождаться, когда вновь могу взять в руки ручку.

«Возвращаясь к рассказу о моих детках, нужно сказать…»

Я хотела написать о том, какие мои детки одаренные – Машенька танцует и поет, Серёжа бегает на короткие и средние дистанции, Лёша рисует невероятные картины. Но что бы я там ни хотела, это стало неважным. От резкой боли моя правая рука сжала ручку так, что та просто разлетелась на меленькие кусочки, некоторые из которых впились в мою ладонь и пальцы. Я резко перевернулась на спину, но вместо потолка больничной палаты я смотрела на чужие звезды неведомого мне мира, населенного жуткими монстрами…

Через несколько часов я начала отходить от успокоительных. Время было позднее, Нинка мирно сопела на своей кровати, иногда вздрагивая и смешно похрюкивая при этом. Мои глаза смотрели на свет от прожектора, падавший через окно на стену, в которой была дверь в коридор. Стена была наполовину покрашена бледно-зеленой краской, а наполовину когда-то давно побелена, как и потолок. За окном гудел ветер, но в нашей палате было довольно тепло. Мысли не хотели выстраиваться во что-то внятное, и я просто лежала, разглядывая сетку из мелких трещин на стене.

Вдруг в памяти возникла картина, нарисованная моим Алёшенькой лет пять назад, – паутина с пауком в центре. Картина эта была впечатляющей, она была исполнена в карандаше, паук на ней был ну впрямь как живой.

В нашей с Нинкой палате пауков не было, но вот мелкие многочисленные трещинки очень напоминали паутину.

Глава 5

Утро как утро – голова трещит, Нинка тоже трещит, не умолкая, перебинтованная рука ноет – хорошо, что оно уже кончилось. После обеда и терапии мне выдали карандаш, чтобы я могла продолжить свои записи. Но писать сейчас не хотелось. Перед тем как дать отбой на сончас, Даша подошла ко мне и сухо сообщила, что ко мне посетитель, ожидающий меня в комнате для свиданий.

Посетители у меня бывали только по пятницам, и всегда одни и те же. Родителям я запретила навещать меня. Кто же мог прийти сегодня, в неприёмный день?

Я так быстро, как могла, пошла в приемную. Бегать в больнице было категорически запрещено. Открыв дверь, я увидела сидящего на диване Максима, который явно был взволнован, его лицо было бледным, а руки не могли найти себе место, и он тер их друг о друга, периодически заламывая пальцы.

У меня внутри все оборвалось – что-то случилось с детьми?!

Видимо, мое лицо было настолько испуганным, что он понял, о чем я волнуюсь, и поспешил меня успокоить:

– Не переживай, дети в порядке…

Уф-ф… Сразу полегчало. Какая бы причина ни привела его сюда, мне было уже все равно, главное, что мои ангелочки в порядке.

– Ну, тогда привет!

– Привет! Что с твоей рукой? – обеспокоенно поинтересовался муж.

– Да так, ерунда, – отмахнулась я. – Поранилась о кусочек сломанной авторучки.

Максим бережно взял мою перебинтованную руку и осмотрел повязку. Не выпуская её из своих рук, он сказал:

– Я пришел, чтобы с тобой кое-что обсудить, – человек, руководящий несколькими предприятиями, каждый день ведущий деловые переговоры с партнерами, клиентами, поставщиками, сейчас задыхался от волнения перед собственной женой. Мне даже показалась, что он прячет от меня взгляд, потому что чего-то стыдится.

– Что же? – приглашая его присесть здоровой рукой, спросила я.

– Если честно, я даже не знаю…

– Макс, просто скажи, как есть, – перебила я его. Мне было очень любопытно, единственный раз, когда я видела Максима таким, был момент, когда он делал мне предложение.

– Ну, хорошо… – он глубоко вздохнул и произнес: – Кира, я встретил одну женщину, это случилось…

– Три недели назад… – снова прервала я мужа.

– Откуда ты знаешь? – он изумленно уставился на меня.

– Ты перестал меня целовать при встрече три недели назад и с детьми стал вести себя строже, – спокойно пояснила я. Сердце не обманешь, даже если разум подводит. Я чувствовала перемены в нем, но не могла понять, в чем дело. Теперь все стало ясно – Максим нашел себе другую. Даже не знаю, какие чувства вызвала во мне эта новость. Я давно уже задумывалась над тем, как же поживает мой муж в одиночестве. Он же не железный, и он не виноват, что я не могу отсюда удовлетворять все его потребности. Но все равно внутри появилось поганое чувство, что меня предали.

– Да… вообще-то познакомились мы уже больше полугода назад, но недавно я вдруг осознал, что она стала для меня больше чем знакомой.

– Ясно, – что ещё я могла сказать? Конечно, можно устроить истерику, закатить скандал, но что это мне даст? Я торчу здесь и навряд ли в скором будущем выйду.

– Признаться, я ожидал другой реакции, – признался Максим.

– Хочешь, чтоб я зарыдала или поколотила тебя?

– Нет, я не хочу твоих слез. Я все ещё очень люблю тебя, правда. Но не могу больше быть один, – с горечью произнес он, уставившись на свои колени. – Я не справляюсь. Работа, дом, трое детей – слишком для меня одного.

Признаюсь, мне стало его жаль. Он действительно не справляется. Детям катастрофически не хватает внимания. Стоп! Вокруг меня витала некая мысль, что-то очень очевидное и ужасно гадкое, но я никак не могла её уловить.

– Мне тоже кажется, что тебе не удается уделить всему должное внимание…

– И поэтому я решил, это решение далось мне чертовски нелегко, что мне нужен в этом деле помощник…

Мысль, ускользавшая от меня, подобралась совсем близко к моему сознанию.

– Помощник… – повторила я.

– Ага… – Максим взглянул на меня. – Слушай, я вчера разговаривал с Павлом Олеговичем по поводу твоего здоровья, и он сказал, что… не может сказать, когда ты сможешь к нам вернуться. И… Мне не одному тяжело. Детям тоже очень тяжело без матери…

Как будто меня со всей силы треснули по голове!

– И ты решил не только себе любовницу завести, но и новую мать деткам подогнать?! – я чуть не задохнулась от возмущения.

– Не собираюсь я им тебя ни на кого менять! – тоже повысил голос Максим. – Но нам всем трудно! Скоро и у Машки с Серегой начнется переходный возраст, как у Алёшки! С ними должен быть кто-то рядом, кто помог бы им это пережить! Я не могу, тем более с Машкой…

Я резко встала с дивана и, нервно пройдясь по комнате, встала возле небольшого зарешеченного, как и все другие, окошка. Максим продолжал что-то говорить, а я пыталась собраться и обдумать случившееся. Я могла бы воспротивиться этому, могла бы потребовать забрать меня отсюда. При этой мысли я взглянула на свою забинтованную руку – я здесь потому, что представляю опасность для своих родных, а значит, возвращение домой точно отпадало. Что же ещё было в моей власти? Ничего, как ни печально. Могу предположить, что он хочет не только привести эту женщину в наш дом и уложить её в нашу постель…

– Макс, – тихо обратилась я к мужу. Он что-то говорил, но тут же умолк. – Ты хочешь развода? – прямо спросила я.

Он помедлил, а затем так же прямо ответил:

– Да.

– Я подпишу любые бумаги, которые ты мне принесешь, но с одним условием.

– Каким?

– Я дам тебе развод и откажусь от претензий на имущество, но за это я хочу, чтобы ты не требовал признания моей недееспособности… Я хочу остаться матерью своим детям, – в душе было так паршиво, что словами не описать. Моя жизнь была окончательно разрушена. Все, что я могла сохранить, – мое материнство. Наворачивающиеся на глаза слезы я сдержала, трясущиеся руки сунула под мышки и старалась не забывать дышать.

– Никто и не собирался отбирать у тебя детей… Ничего не изменится, мы будем приезжать к тебе каждую пятницу, – говорил Максим, в его голосе чувствовалось еле заметное облегчение. – Никто никогда не посмеет назвать тебя иначе, чем матерью наших детей. В этом я могу поклясться тебе.

– Надеюсь, ты хорошо подумал. Наши детки особенные, и подход к ним нужен особенный, – сказала я, слыша себя как будто со стороны.

– Думаю, Таня справится. К тому же я ведь всегда буду рядом.

– Таня, – произнесла я имя, за которым скрывалось гораздо больше, чем человек. За этим именем скрывалась гибель моей семьи… Я тут же возненавидела это имя.

После недолгого молчания я услышала голос Максима:

– Мне пора ехать на работу.

Он подошел и хотел положить руку мне на плечо. Я даже почувствовала её тепло возле своей кожи. Но он так и не сделал этого.

Я осталась одна в пустой комнате для свиданий. Я осталась одна…

Через некоторое время за мной пришла санитарка и проводила меня обратно в палату. Нинка спала. Я обессиленно опустилась на свою кровать. Больше сдерживаться я не могла, громкий стон вырвался у меня из груди, а щеки залили соленые слезы. На меня нахлынули воспоминания, связанные с Максимом, – почти пятнадцать лет моей жизни.

«Мы встретились на дне рождения моего одногруппника. Мне очень понравился высокий, подтянутый, очень ухоженный молодой человек, который, в отличие от многих на той вечеринке, почти не пил, но ни на какие отношения с ним я не рассчитывала, тем более что на тот момент встречалась с одной замечательной девушкой. Я ему, видимо, понравилась гораздо больше, потому что он нашел меня в институте на следующий день и больше никогда не терял из виду. То, что у меня отношения с представительницей моего пола, его абсолютно не смущало, даже добавляло некого «изюма». Через три месяца очень настойчивых ухаживаний он все-таки обратил на себя мое внимание. Моя дорогая Оленька восприняла это немного болезненно, но в итоге мы остались подругами.

Максим оказался очень требовательным любовником. Но, к счастью, у меня было, что ему предложить. Несмотря на свою занятость – в то время он уже закончил институт и полностью посвятил себя развитию небольшого бизнеса, который организовали для него родители, – Макс всегда находил на меня время, особенно на то, чтобы уединиться в его квартире и получить от меня всё, что я могла ему дать, и не забывал потребовать чего-нибудь новенького.

Через четыре месяца подобного секс-марафона Максим сделал мне предложение. Я любила его – думаю, что любила, – но прожить так всю оставшуюся жизнь мне не хотелось, поэтому я ничего ему не ответила и планировала вскоре отказать. Но судьба распорядилась иначе: на следующее утро я сделала тест на беременность, потому что у меня была задержка три дня, и обнаружила, что беременна.

Я всегда любила детей. Я нередко задумывалась о том, каково это – быть матерью. И когда я узнала, что беременна, то единственное чувство, возникшее у меня в тот момент, было счастье.

Речи о том, чтобы делать аборт, и быть не могло. Стать матерью-одиночкой в двадцать два года мне совсем не хотелось. Поэтому я позвонила Максиму и предложила встретиться.

В уютном небольшом кафе я сообщила ему, что подумала над его предложением и с удовольствием его принимаю. Когда он закончил целовать мои руки после столь радостного известия, я сообщила, что жду от него ребенка. С той самой минуты всё изменилось. К моему удивлению и удовольствию, Максим оставшиеся восемь месяцев до родов и ещё три после родов ко мне не прикасался. Единственное, о чем он все это время заботился, так это о моем самочувствии и строгом соблюдении мной распорядка дня беременной женщины – спать тогда и столько, сколько я захочу, есть то, что я захочу, а все остальное время гулять. Во исполнение этих условий ко мне были приставлены обе мамы – моя и его. Надо добавить, что абсолютно то же происходило во время двух других моих беременностей.

Я всегда была уверена в том, что мой муж любит меня. Он каждый день доказывал мне это заботой обо мне и наших детях».

Писать было больно из-за ран от ручки на правой руке, но это помогало оставаться моему рассудку у меня в голове. Хотя от очередного припадка не спасло.

После очередной дозы успокоительного я почему-то не отключилась полностью, ещё долго перед мысленным взором наблюдая равномерное умиротворяющее движение столь необъяснимо родных звезд Моей Вселенной.

Глава 6

После визита Максима прошло три дня. За это время я не произнесла ни слова, после припадка не сделала ни единой записи в свой дневник. Мысли постоянно путались, чувства постоянно сменяли друг друга – боль, печаль, одиночество, страх, стыд, облегчение, ощущение полета, чувство, будто меня предал весь мир, тоска и снова одиночество и страх, снова и снова чувство падения в бездну, чувство дежавю… Что-то знакомое, что-то неуловимое. Я не могла связать подобную ситуацию ни с чем из моих воспоминаний, но чем настойчивее я пыталась объяснить себе это ощущение, тем чаще оно возникало среди других чувств. Это сводило с ума! Мой разум и так был давно подпорчен приступами, а в подобные моменты мне хотелось взять что-нибудь острое и вытащить все лишнее из больной головы.

Постепенно, видимо, сказывался прием различных препаратов, призванных излечить мою больную душу, в сознании начались просветления. Сейчас, сидя на подоконнике, я сосредоточенно рассматривала следы дождя в толстом засохшем слое пыли на отливе окна. Они были круглые, с неровными краями, как маленькие кратеры на Луне.

«Ненавижу, когда ты такая…»

Какая мерзость. Что за противный голос посмел нарушить мой долгожданный покой?!

– Ну, хватит, Кирюха! Скучно без твоих занудностей! – ныл противный голос в мое левое ухо. – Мне не разрешают с девчонками в палате сидеть, а с тобой тоска смертная. Давай уже, просыпайся!

Огреть бы её чем-нибудь тяжелым.

Точно! Вспомнила! Это же Нинка!

Чувство реальности.

– Отвали, Нинка! Я не клоун, чтоб тебя развлекать! – недовольно пробурчала я.

– Ура-а! – радостно завизжала моя бешеная соседка.

В дверях возникла Марина.

– Чего орем?

– Ох, Мариночка… – почти шепотом среагировала на её появление Нинка. – А у нас тут радость – Кира в себя пришла…

– Сообщу доктору, – сухо сказала санитарка, а затем тем же тоном добавила: – Сончас, тихо чтоб.

– Да-да, Мариночка…

Я всего этого не видела, продолжая пялиться в окно.

– Ну, подружка, рассказывай! Чего случилось-то? – очутилась рядом со мной на подоконнике Нинка.

– Случилось? – отрешенно переспросила я. О чем это она?

– К тебе муж приходил, когда ты от него вернулась, я спала, – с досадой сказала моя любопытная соседка. – Я проснулась от твоих воплей. Потом тебя как обычно обкололи. А потом ты три дня как приведение ходила… Аж жутко было! – она поежилась.

– Муж…

– Ага, Максим твой.

– Он меня бросил, – сказала я, и только после этого действительно поняла, что произошло. – Нашел себе другую, Таню… Попросил развод.

– Ах! – схватилась за грудь Нинка. – Вот козел! – она заахала, заохала, потом начала извергать оскорбления в его адрес, некоторые из которых я слышала впервые. – Такую красоту бросить! Да это его тут запереть надо за такой идиотизм!

– Прекрати! – осадила я Нинку. – Это, конечно, предательство… Но вот скажи, ты бы ждала мужика из психушки больше двух лет, да ещё если бы было неизвестно, выйдет ли он вообще?

– Я?! – Нинка нервно заржала, потом осеклась и с опаской скосилась в сторону двери. – Была б я на воле, я б мужиков каждую ночь меняла…

– Так ведь он тоже живой.

Нинка начала сокрушаться по поводу того, какие мужики похотливые, и вообще три дня моего «отсутствия» сделали её молчание нереальным.

Я не стала вслушиваться в то, что она там болтала, а погрузилась в собственные мысли. Мне стало стыдно за мою реакцию на просьбу Максима о разводе. Он ведь пообещал, что я останусь матерью для своих детей, что они будут так же навещать меня. Зато теперь будет кто-то, кто будет заботиться о них, кто уделит им больше времени.

Почему-то мне вспомнился один Новый год, это было почти шесть лет назад. Вернее, не сам Новый год, а поездка по магазинам за пару дней до праздника. Я на новеньком внедорожнике, только что подаренном мне Максимом, поехала по магазинам покупать подарки родне и друзьям. Список был большой, с самого утра и почти до шести вечера я колесила по городу, набив вместительный багажник и часть салона всевозможными вещами от миленьких заколочек для младшей Максимовой племянницы до ручной цепной пилы для брата Максима, который увлекался охотой и частенько по нескольку дней жил в лесу.

Последним пунктом в моем списке был загородный дом моей очень близкой подруги, про которую я уже упоминала в моем дневнике, Ольги. Она разводила норвежских гончих. Я наконец-то решилась завести себе и детям такого верного и очень полезного в наших регулярных походах друга и подумала, что это будет идеальным подарком на предстоящий праздник.

Но до того дома я так и не доехала… На занесенной снегом нерасчищенной дороге я попала в аварию. Машина всмятку, а на мне ни царапины, ни одна другая машина не пострадала, только моя. Подарки удалось спасти только частично, все, что было хрупкое, побилось.

В ночь после аварии мне приснился мой первый кошмар. Через три месяца, в начале весны, а точнее, третьего марта, у меня случился первый приступ. Две недели я лежала в больнице, врачи были в полном недоумении – у меня был жар, дикие боли, меня периодически скрючивало на правую сторону. Потом меня посетил мой первый психолог. После того как меня обкололи успокоительными, назначенными этим психологом, боль отступила, жар спал, ко мне вернулась ясность рассудка. Тогда-то Дмитрий Андреевич, вышеупомянутый психолог, направил меня на консультацию к специалисту – психиатру Павлу Олеговичу.

Что случилось в тот роковой для меня вечер, до сих пор загадка. Машина просто отказалась меня слушаться, влетела в наметенный на обочину сугроб и несколько раз перевернулась. Неисправностей в ходовой части и во всей системе управления не нашли. Максим однажды высказал предположение, что я очень устала и задремала за рулем. Тогда я была уверена, что это не так, но сейчас я уже ни в чем не уверена.

Поначалу приступы случались редко, раз в месяц, через полгода все начало происходить чаще и длительнее. Родители и мои, и мужа, опасаясь за мое состояние, а главное, за внуков, практически поселились у нас, поочередно сменяя друг друга.

Ещё через полгода я разругалась со свекром и свекровью. Ещё через месяц дошла очередь до моей мамы, а затем и до отца. Мои неврозы делали невыносимой жизнь окружающих меня людей. Так продолжалось ещё какое-то время. Максим все чаще начал отправлять меня на отдых на нашу дачу, благодаря чему мы все могли отдохнуть друг от друга.

Спустя почти три года после первого приступа я в очередной раз уехала в загородный дом, вернее, Макс отвез меня, потому что за руль после аварии я не садилась. В тот день приступ застал меня на кухне, когда я мыла себе фрукты в раковине. И снова стечение обстоятельств – меня накрыло волной боли, яблоко выскользнуло из пальцев и заткнуло слив в раковине. Когда мои ноги подкосились и я начала падать на пол, я несознательно схватилась за электрочайник, который зацепился за подставку, и провод возле основания подставки надорвался. Когда раковина переполнилась и вода потекла на стол, случилось короткое замыкание… Могу сказать только, что я вновь осталась цела, ни вода под напряжением, ни огонь, вспыхнувший из-за неполадок проводки, меня не тронули. Но после того как меня спасли из горящего дома, я добровольно отправилась прямиком в психушку к моему лечащему врачу, ставшему для нашей семьи довольно близким человеком, Павлу Олеговичу. Близость наших отношений определялась ещё и теми деньгами, что платил ему мой муж. Документально все было оформлено так, что за мной сохранили мою дееспособность, но взяли расписку о том, что я полностью доверяю Павлу Олеговичу суждение о моем психическом здоровье, а также оставляю за ним право удерживать меня в больнице до моего выздоровления, момента, когда я перестану представлять опасность для себя и окружающих. Я запретила навещать меня всем, кроме мужа и детей. Я не хотела, чтобы кто-нибудь видел меня такой, особенно родители и дети. Но если без общения с родителями я могла обойтись, то вот без моих ангелочков… никак.

В канун приближающегося Нового года исполнится шесть лет с момента «дня Х», как я сама его назвала, через два месяца.