Другие слёзы. Сказка для детей, но не только…

На берегу Познания

Тишина. Головокружительная, бездонная тишина. Она заставляет искать точку опоры вне этого мира. Она открывает новые многомерные пространства, где смысл существования каждого обретает полноту красок, вплетаясь в великий вечный замысел.

Живительная тишина разлилась в изможденных напряжением телах, распластанных на каменистом берегу. Белое любопытное небо заглядывало в уставшие глаза, как бы выискивая в них жажду познания. Но в этих глазах сейчас не было ничего, кроме страха смерти и тревоги за сына и брата.

«Где он? Что с ним? Жив ли он?» – стучало в сознании неотступно. Казалось, воля оставила их навсегда и унесла с собой остаток жизненных сил.

Время шло или, напротив, замерло – никто не понимал. А небо всё еще оставалось бумажно-белым, легкий теплый ветерок был неспособен разогнать густую пелену странных облаков.

Кристина приподняла голову, чтобы оглядеться. Вокруг простирался безжизненный каменистый пейзаж, как бы случайно оборванный рекой Желаний. Ни дерева, ни даже травинки, только камни да валуны всевозможных размеров и оттенков, а над ними молочное, чего-то ожидающее небо.

– Давайте попробуем одеться, дети, – шепотом сказала мать.

С большим трудом удалось развязать затянутые узлы. Одежда уже ни на что не годилась, но выбора не было, и вся компания вскоре стала похожей на бездомных нищих. Однако это было лучше, чем продолжать путешествие в одном нижнем белье.

– Мы должны найти Алёшу, – добавила Кристина уже громче.

Обычно такие разговорчивые, а временами даже болтливые, дети в полном молчании выстроились в ряд, как солдатики, готовые к бою.

Кристина вгляделась в даль. Внизу по течению реки камни сливались с небом в единое бесцветное марево, линии горизонта почти не было видно. Пустота и безжизненность. И только множество серых птиц кружило над берегом. «Стервятники», – пронеслось в голове.

Женщина даже не попыталась узнать, какой пейзаж их ожидает, если пойти вверх по течению, как велел им старец, хотя именно там лежал путь домой.

– Мы должны найти Алёшу, – повторила она и сделала решительный шаг в противоположную сторону.

Отвесный берег над стремительным потоком становился всё ниже. До слуха путников снова донесся шум реки, стало видно, как грязное водяное чудовище несется с непостижимой скоростью и властью. Временами оно накидывалось на прибрежные валуны, рассыпалось на миллионы брызг и, издавая отрывистый хохот, проносилось дальше.

Мог ли подросток выжить в этой стремнине? Материнское сердце чувствовало, что надо двигаться вперед.

– Мама, смотри, смотри! Там люди! – вдруг закричали дети.

И действительно, впереди метрах в ста несколько мужчин уперлись плечами в огромный валун. Они пытались столкнуть его с покатого берега в реку: «Раз, два, взяли!» Камень прокатился несколько метров и остановился, немного не дойдя до цели. Мужчины снова энергично припали к валуну: «Раз, два, взяли!» Камень перевалился с боку на бок, а далее послушно покатился по крутому склону и ухнул в кудрявый поток. «Е-э-э-эсть!» – заликовали люди.

Но грохочущая стихия с видом разъяренного зверя выгнула серую спину высоко над камнем, сделала паузу, набирая и без того кипящую энергию, и со страшной силой обрушилась на маленьких суетливых обидчиков.

Снова раздалось прерывистое «ха-ха-ха», и поток с торжествующим превосходством продолжил путь, унося с собой наивных людей, словно легкие щепки.

Наши герои в страхе наблюдали за развернувшейся перед ними трагедией. Чего хотели добиться эти странные люди? Зачем вступили в неравную битву?

Вскоре путники увидели стаю стервятников, кружащую над местом происшествия в жажде добычи.

– Возможно, кто-то выжил, – сказала Кристина и побежала туда, откуда совсем недавно отхлынула волна-мстительница.

На камнях лежал человек лицом вниз. Жив ли он? Кристина осторожно перевернула незнакомца. Длинные темные волосы облепили красивое юное лицо, на лбу кровоточила рана. Женщина пощупала пульс на запястье, на шее, потом, приподняв за плечи, оттащила парня подальше от воды. Оторвав кусок от своей блузки, перевязала раненому голову. Дети сочувственно наблюдали. Это был молодой мужчина лет двадцати. Мокрая одежда не выдавала ничего особенного – черная футболка и синие джинсы. Как и у многих молодых людей нашего времени.

А стервятники, покружив немного, отлетели в сторону и уселись на сухое подобие дерева, как бы поджидая своей очереди в трапезе.

Кристина посмотрела на гологоловых птиц.

– Мы не можем его здесь оставить, – задумчиво произнесла она, и взгляд ее забегал вокруг в поисках чего-то, что поможет решить проблему.

Под сухим деревом нашлись довольно длинные ветви и большие куски еще упругой коры. Снова в ход пошли футболки и рубашки, от которых Кристина оторвала узкие полосы по нижнему краю, связала ими рядами кору, сделала из ветвей поручни, и получилось нечто вроде носилок. Пока мама с Соней трудились над этой конструкцией, младшие дети оставались рядом со всё еще находившимся без сознания молодым человеком.

Стоило только на мгновение отойти, как падальщики норовили заявить о своих правах. Ребята не сводили испуганных глаз с крюкообразных клювов, а стервятники – с вожделенной для них добычи.

Наконец работа была завершена. Кристина взяла беднягу за плечи, дети – за ноги, положили на хлипкое сооружение и осторожно приподняли над землей. Носилки прогнулись, но выдержали. Путники медленно зашагали дальше в поисках сына и брата.

Юноша был худощавого телосложения, однако и носильщики совсем не отличались богатырской силой.

Пройдя немного, дети надоедливо запричитали:

– Ма-ам, он тяжелый. Ма-ам, он просто спит, наверное. Ма-ам, лучше его спрятать куда-нибудь от этих птиц. Ма-ам, а скоро он очнется?

Кристина шла молча; она устала не столько от ноши, сколько от детского безостановочного нытья. Легкое раздражение стало подкатывать к горлу, и захотелось крикнуть: «Да замолчите вы уже наконец!» – но удалось сдержаться.

Вдали показалось большое раскидистое дерево. Среди каменистого безжизненного пейзажа настоящее зеленое дерево выглядело истинным чудом.

– Дойдем во-он до того дерева и отдохнем, – услышали дети.

Мысль о скором отдыхе приободрила их, но сухие ветви и кора носилок были колючими, к тому же совсем неудобно идти так близко друг к другу. Получалось всё время наступать на пятки впереди идущего. Тот кричал, нервничал, дети ссорились, обменивались обидными фразами, затем менялись местами и снова ссорились. Неся ноги невольного мучителя, вцепившись в поручни своими маленькими ручками, дети беспрестанно призывали маму, чтобы она рассудила их, жаловались друг на друга. А мама молчала и только вглядывалась в прибрежную полосу в поисках сына.

До дерева оставалось каких-нибудь метров пять, когда раздраженные уставшие дети решили вновь поменяться местами в поисках самого легкого для себя положения. Равнодушные руки выронили носилки, и несчастный парень скатился на камни. Послышался слабый стон.

Кристина строго взглянула на притихших ребятишек. Она присела, положила голову незнакомца себе на колени и велела детям добежать до дерева, проверить, нет ли там ручья.

Только сейчас она подумала о том, что за всё время путешествия никого из них не мучили ни голод, ни жажда. Пить из реки Желаний нельзя – это не вызывало сомнений, но юношу нужно как-то привести в чувство, а зеленое дерево давало надежду, что там есть чистая вода.

«Есть! Здесь есть ручей!» – закричали дети и, не дожидаясь ответа, припали к прохладной прозрачной воде губами, жадно глотая каждое мгновение этой блаженной передышки. Затем Соня сорвала с дерева на удивление крупный лист, собрала его в ладонях в форме чаши и, зачерпнув из ручья, понесла маме. Младшие последовали ее примеру.

Кристина приподняла голову парня, а Соня попыталась влить ему в рот несколько капель.

Сухие губы зашевелились, горло сделало глоток, и слегка дрогнули черные ресницы. Вот поднесли еще немного воды, юноша сделал второй глоток, открыл большие синие глаза и растерянно взглянул на заботящихся о нем людей.

– Где это я? Что произошло? Кто вы? – пробормотал он, пытаясь подняться. Но, застонав и прижав ладонь к разбитой голове, облокотился на сваленные рядом носилки.

– Тебя волной о камни ударило, наверно, когда ты камень в реку столкнул, – наперебой затараторили дети.

А Кристина развернула носилки удобней и сказала:

– Ложись сюда, сейчас расположимся под деревом и там поговорим обо всем, а пока лежи, тебе не нужно вставать.

– Я сам дойду, – возразил было юноша и повторил попытку подняться, но тут же обессиленно рухнул на носилки.

Вся команда вновь дружно подхватила едва ожившую ношу, которая на этот раз показалась намного легче.

Под деревом было и уютней, и спокойней. Охватившее всех странное раздражение улеглось в душе мягкой кошкой, на время спрятав коготки.

– Как тебя зовут? – поинтересовалась Лиза, как только носилки были расположены в тени возле ручья.

– Сергей, – тихо ответил парень и припал губами к живительной влаге.

– А меня Лиза, а это Миша, а это Лина и Соня, а маму зовут Кристина.

Сергей слабо улыбнулся и снова устало лег. Ему явно было не до разговоров.

Солнце клонилось к закату, расплываясь в розовом мареве грязно-оранжевым пятном. Окрашенный им горизонт не вызывал восторга и вдохновения, а только тревогу – смутную, таинственную тревогу. Крадущиеся сумерки всё сильнее навевали давящее чувство замкнутого пространства, словно путешественники были в плотном темном мешке без малейшей возможности выбраться из него.

Как и прежде, гудела река Желаний. Ее монотонный гул время от времени перемежался с отрывистым «ха-ха-ха», напоминая путешественникам о существовании у реки собственного сознания.

Пытаясь устроиться поудобней да поближе к маме, дети опять о чем-то заспорили. Никто не хотел уступать, спор быстро перерастал в ссору, посыпались жалобы и претензии.

– Прекратите сейчас же! – резко оборвала их мама. – Имейте хоть немного сочувствия и сострадания!

Дети на мгновение притихли.

– Ма-ам, а что значит «со»? – вдруг спросил Миша.

Кристина вопросительно взглянула на сына.

– Ну, вот ты говоришь «СОстрадание», «СОчувствие»…

– Это означает, что нужно стараться почувствовать то, что чувствует другой человек. Вместе с ним страдать, вместе с ним чувствовать.

– Тогда, значит, «сознание» – это вместе с другими что-то знать?

– Совершенно верно, сынок.

Миша немного подумал и спросил снова:

– А в слове «совесть» это что значит?

Кристина улыбнулась.

– В слове «совесть» – весточка, известие, то есть какое-то сообщение о чем-то важном.

– Это как СМС по телефону?

– Что-то вроде того, только сообщение это посылает тебе Сам Бог прямо в сердце. И прочитав его, ты СОведаешь об этом известии вместе с Ним.

– Ничего себе! – вмешалась в разговор Лиза. – Это что, значит, наше сердце как телефон работает, сообщения там разные принимает?

– Да! Точно, как телефон! – Кристина была рада такому разговору, ведь в обычном суетном мире дети не очень-то интересовались подобными вопросами, и добавила: – Но сообщения на этот телефон приходят от самых разных личностей, в том числе и от темных, желающих погубить нас. И мы сами вправе решать, чьи сообщения читать, а чьи игнорировать.

– Что-то в этом есть, – задумчиво произнес Сергей, глядя в темнеющее небо, – только сердце не всегда способно понять, от кого пришло сообщение, вот и читаешь все подряд.

– А ум-то человеку на что?! – Кристина удивленно вскинула брови. – Сердце только чувствует и транслирует, а решение принимать нужно умом.

– Может, вы и правы, – голос Сергея звучал устало. – Река Желаний несет в себе множество разных удовольствий. Когда ныряешь в нее, уже невозможно выбраться. Ум отключается, а сердце кричит: «Это же так приятно! Еще, еще!» И тогда это сообщение от Бога с названием «Совесть» становится просто незаметным. А если каким-то чудом выберешься на берег, возникает потребность завалить навсегда камнями этот злосчастный поток желаний, только он всякий раз оказывается сильнее.

Сергей отрешенно уставился вдаль. Река зловеще гудела, и на ее фоне не было слышно никаких звуков природы. А может, их и не было в этом странном месте без звезд и луны.

– Ты нырял в реку Желаний?! – голос женщины зазвенел надеждой. – С моста Неведения?!

– Да, с него самого. А откуда вам это известно? Вы тоже через него шли? Как же вам всем удалось удержаться и не прыгнуть?!

– Не всем, к сожалению. Старший сын нырнул. Только я не очень понимаю, что всё это значит. Сердцем чувствую, что он жив, а ум говорит, что это невозможно. И почему он это сделал, тоже не понимаю.

– А не было у вас никаких странных, маняще приятных мыслей, которые туманят сознание и заставляют отдаться им полностью?

– Были, но мне нужно было удержать детей, я думала о них.

– Видимо, это и спасло вас.

– Расскажи нам, пожалуйста, как и почему ты попал сюда, а главное, что произошло после прыжка, – Кристина умоляюще смотрела на Сергея, но юноша не мог видеть этого взгляда в опустившейся темноте. Он тяжело вздохнул, сглотнул подкативший к горлу комок и начал свой рассказ.

 
                                 * * *
 

– Мне стало привычным засыпать лишь под утро. Как прихожу с учебы, зависаю в компьютере – в играх, или в соцсетях, или в еще каком-то приятном видеоразвлечении, и пока силы есть веки поднятыми держать, всё пялюсь в монитор. Постепенно мой разум настолько сросся с виртуальным миром, что всё, что происходило в реальности, стало безразличным для меня. Чувства и мнения других людей вообще перестали для меня существовать. Я стал грубым, несдержанным, раздражительным. А раздражало меня буквально всё: необходимость делать домашние задания, напоминания папы о том, что нужно вынести мусор, просьбы присмотреть за младшим братом и то, что мама зовет обедать, – даже это раздражало меня, потому что всё это отнимало время от любимого интернетного безделья, которое я лицемерно маскировал под важные дела.

Даже красота природы померкла для меня, всё внутри стало черствым, я был неспособен ни видеть душой, ни чувствовать. И несмотря на всё это, появилась незыблемая уверенность, что все, абсолютно все должны мыслить так же, как я. А мое собственное мировоззрение не выходило за рамки одного-единственного желания: погрузиться в соблазнительный мир интернета.

Вот и в этот раз я, не раздеваясь, уснул только часа в четыре утра, а в семь нужно уже вставать, чтобы не опоздать в институт. Мама с трудом растормошила меня. Я снова наговорил ей грубостей, соврал и маме, и самому себе, что мне ко второй паре нужно, сходил в туалет и, возвращаясь в свою комнату к заветной мягкой постельке, вдруг застыл в дверях.

На месте дверного полотна я увидел нечто, похожее на зеркало, но жидкое и как будто живое. Я потряс головой, пытаясь стряхнуть с себя сон, – видение не пропало. Решив, что мне просто нужно лечь в постель и нормально выспаться, я пошел вперед сквозь зеркало, предполагая попасть в свою комнату.

Но что это?! Вместо привычной обстановки я увидел вокруг себя отвесные стены скал, врастающие в бесконечно далекое голубое небо. Серый гулкий коридор, в котором я оказался, упирался в пугающую черноту. Я попытался было вернуться, сделав шаг назад, но зеркало за спиной неожиданно приподнялось, скрутилось в тонкий рулон и исчезло.

Огляделся.

Первая мысль, пронзившая разум: «Я в каменном мешке!» Далее последовали безуспешные попытки проснуться. Что только я не делал! То приемы из тонизирующих психологических тренингов, то из восточных практик, то просто щипал себя за всевозможные места. Мозг завис, словно компьютер, не зная, что от него требуется, – он вообще отказывался понимать что-либо из происходящего. И только бешено бьющееся сердце напоминало о том, что я еще жив и что это вовсе не сон.

В исступлении я уселся на каменный пол. Сколько так сидел, не знаю – время утратило свое значение и свои границы.

Узкая расщелина между скал глядела на меня своим черным глазом, не давая даже слабого намека на свет, но иного пути не было, и я решился идти по ней.

Тропинка вела куда-то вниз, становилось всё темнее и темнее. Каменный чулок всё более напоминал земляной туннель с торчащими из стен корнями деревьев, за которые всё чаще приходилось хвататься, так как под ногами появилась странная слизь.

Почувствовался резкий тошнотворный запах, от которого закружилась голова, и, едва удержавшись на скользкой поверхности, я навалился на ветвистую стену. Головокружение прошло. Я попытался сделать еще один шаг, но дорожка ухнула куда-то в глубину, ноги потеряли опору и предательски обмякли.

Покатился бы я кубарем в эту вонючую черную неизвестность, если бы не произошло маленькое чудо. Мой нательный крестик зацепился веревочкой за торчащую корягу. Стало очень больно в области шеи, но зато это позволило ухватиться за корни и, вернув ноги на прежнее место, восстановить равновесие. Не разворачиваясь, пятясь, я сделал несколько больших шагов назад. Панический ужас вдруг овладел мною, и уже не помня себя, я кинулся обратно в свой каменный мешок. Вырвавшись из черного зева, упал на пол и зарыдал навзрыд от безысходности, страха и одиночества.

Сергей замолчал.

Река по-прежнему то гудела, то смеялась своим бездонным «ха-ха-ха». Темное небо не спешило радовать хоть каким-то малым отблеском звезд, не веяло ночной прохладой, не пели сверчки.

Путешественники чувствовали себя куклами в картонной коробке. Казалось, вот-вот откроется крышка и станет светло, но кто будет играть ими? Беспечный ребенок или беспощадный кукловод?

Впрочем, для бедной души не имеет значения, беспечность или беспощадность затаскивает ее в ад, – она находит выход только тогда, когда поднимает лицо в молитве Богу.

– А что дальше? – тихо спросили дети.

И Сергей продолжил:

– Так отчаянно я плакал лишь однажды. Мне было лет восемь или девять, и я впервые обманул маму. Не помню, в чем именно обманул, но это отзывалось такой болью в сердце, что, задыхаясь от слез, я обнял маму, уткнулся лбом ей в грудь и во всем признался.

Совесть укоряла так ярко и настойчиво, что, казалось, мне нет и не может быть прощения. «Ну и пусть, – думал я, – пусть мама накажет, я заслужил это. Но только бы она не утратила доверие ко мне!» А когда поднял заплаканное лицо, увидел всё те же бесконечно любящие глаза и разрыдался еще сильнее. Только это были уже другие слезы – слезы облегчения и благодарности за безусловную мамину любовь.

И теперь, оказавшись в состоянии безысходности, я тоже почувствовал, что мне нет и не может быть прощения за мое рабское поклонение интернетному миру и равнодушие к правде Божией.

Равнодушием я был связан по рукам и ногам, словно невидимыми веревками, и даже когда мой маленький брат разбил себе голову, качаясь на качелях, я ничего не сделал, чтобы предотвратить это, хотя и находился в тот момент рядом. Из-за того, что вся моя жизнь была сосредоточена в пространстве интернета и развлечений, мышление за пределами собственных ощущений стало недоступно мне. Это ли не каменные непробиваемые стены?! Вот он, мой каменный мешок, я и теперь вижу его воочию, и чем больше углубляюсь в него, тем больше смердит.

Вдруг Миша вскочил на ноги.

– Я понял! Понял! – задыхаясь от переполнявших чувств, затараторил он. – Когда ты думаешь только о своих желаниях, сердце твое становится как бы камнями обложено. А если продолжаешь их удовлетворять, несмотря ни на что, эти камни начинают расти и расти до тех пор, пока не получится каменный мешок.

Миша начал возбужденно ходить взад-вперед, он обхватил голову руками, словно она заболела от неожиданного открытия.

– Только я не совсем понимаю, Серёжа, – он остановился рядом с Сергеем, – почему твой каменный мешок был на самом деле, а не только в сердце?

– Мне кажется, здесь, в этом странном мире всё то, что обычно мы не замечаем или игнорируем, становится видимым простому глазу. Нам здесь всё воочию показывается, чтобы открылись у нас глаза души и больше не закрывались там, в нашей привычной жизни.

– А как тебе удалось выбраться из мешка? – Миша снова стал вышагивать туда-сюда.

– Садись, братишка, рядом, не суетись, – сказал Сергей и продолжил рассказ.

– Мое освобождение началось так же, как тогда в детстве, когда я решился посмотреть вверх в готовности встретиться с маминым, как я думал, укоряющим взглядом.

Высоко-высоко виднелось подающее надежду небольшое окошко. В нем были голубизна маминых глаз, ее любовь ко мне, ее молитва за меня, глупого. И всё мое существо устремилось туда.

Найдя небольшое углубление в стене, я уперся в один его край ногой, нащупал выступы для опоры рук и приподнялся. Уперся второй ногой в противоположный край, снова стал нащупывать места, где можно было бы зацепиться руками. С трудом, но нашел. Еще рывок. Таким образом я поднялся на метра два, но на следующем шаге рука соскользнула, и я полетел вниз.

Больно. Но что эта боль в сравнении с душевными муками, терзавшими мое сердце?!

«Сам во всем виноват! – говорил я себе. – Дурак! Дурак! Дурак! Как можно быть таким равнодушным ко всем своим близким и даже к собственной жизни?! Равнодушным к правде!!! Будь проклят этот интернет! Он сделал из меня бездушного раба! Чей я раб? Кому я служил всё это время?! И врал, и изворачивался, и не щадил родных ради этого поганого удовольствия! А теперь как мне освободиться от этого рабства, если я стал равнодушен ко всему настоящему?»

Я орал так, что каменное пространство вокруг наполнилось эхом, загудело и задрожало, но я не прекращал свои дикие вопли. Сердце изливалось наружу, не жалея себя, ему было тесно у меня в груди, оно искало кого-то, кто облегчит страдания: «Мама, прости меня, глупого!»

Вспомнив маму, я представил, как она молилась, и сам закричал: «Господи Иисусе! Спаси меня!»

Эхо в моем мешке закружилось вихрем и вырвалось наружу. Стены затряслись, стали трескаться, множество камней посыпалось со всех сторон. Я стоял на коленях среди безудержного камнепада и не уворачивался от него. Каждый удар, нашедший меня, воспринимался как справедливое наказание. Сотни мелких камней словно душем окатили меня, но ни один большой не долетел до этого, уже смирившегося с заслуженной смертью тела.

Пыль залепила глаза, и я зажмурил их. Вскоре ощутил, как вибрация стихает, монолитный грохот рассыпается на множество отдельных звуков падающих одиночных камней. Вот последний камушек процокал по рухнувшим собратьям и ударил меня в кисть правой руки, как бы говоря: «Действуй! Чего спишь?»

Воцарившаяся наконец тишина была похожа на ангельское пение. Я боялся открыть глаза, а в голове звучало: «Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!»

Ресницы слиплись от пыли, как после долгого болезненно-тяжелого сна, и не желали размыкаться, но чувствовалось, как теплые солнечные лучи успокаивают и обнимают. Слава Богу! Спасен! Но пока точно не дома. Порывистый ветер бил в лицо, донося аромат свежескошенной травы.

Насилу осмелился взглянуть на это удивительное место. Прямо передо мной в обрамлении густого леса простиралась большая поляна, полная цветущих ромашек. Буйное разнотравье послушно ложилось перед стареньким дедушкой, ловко орудующим косой. Всё вокруг благоухало спокойствием, размеренностью и каким-то пока недоступным для меня глубинным смыслом.

«Дедушка недалеко, – думал я, – неужели он не слышал ни обрушения камней, ни моего крика?» Обернулся, чтобы увидеть, что осталось от каменного мешка, но, как ни странно, за спиной продолжалась всё та же трепетная ромашковая поляна. В недоумении я сделал шаг, и с ботинок посыпалась каменная крошка, подтверждающая истинность последних событий.

– Здравствуйте! – громко обратился я к дедушке. Старичок услышал. Он отложил в сторону косу и по-молодому бодро устремился ко мне. Никогда в жизни я не встречал такого светлого, доброго лица!

– Радость моя! А я заждался тебя, – сказал дедушка и запричитал, на ходу осеняя себя крестным знамением: Слава Богу! Слава Богу! Слава Тебе, Господи!

Его любящие глаза излучали неподдельную радость от встречи со мной. Со мной, таким равнодушным, лживым и глупым! Это я почувствовал настолько отчетливо, что захотелось упасть на колени, уткнуться в его старческие руки и плакать, плакать, плакать, пока не выльется в слезах вся моя грешная душа.

– Поплачь, сынок, поплачь. – Старичок тоже встал на колени, обнял меня и долго гладил по голове, словно своего родного ребенка.

 
                                 * * *
 

Кристина слушала Сергея, и ей казалось, что речь идет о ней самой. Это она грешит и придумывает себе тысячи оправданий. Это она верит в собственные лживые объяснения, игнорируя совесть. Это она спускается на самое днище своей заблудшей души. Это она стенает и кричит от безысходности, страха и отчаянья. Это она находит наконец утешение в покаянных слезах.

На картонно-непроглядном небе начали появляться редкие тусклые звезды, осторожно выплыла желтая луна.

Сергей тяжело вздохнул; в глухой давящей тишине было слышно, как он сглотнул подкативший к горлу комок. Дети, утомленные насыщенным событиями днем, уже спали. Глядя на их милые лица, не хотелось думать о плохом, но всё же думать было нужно.

– Наверное, это тот же старичок, что встретил и нас. Он проводил тебя до моста Неведения? – спросила Кристина.

Сергей кивнул и добавил:

– Странно. Почему мост называется мостом Неведения?

– Старец объяснил, что, пока мы не увидели свое неведение, нам кажется, что мы всё в своей жизни знаем и понимаем. Думаю, поэтому и нужен нам был провожатый к этому мосту. В реальной жизни мы смиримся с тем, что что-то не знаем, только тогда, когда рядом будет тот, кто мудрее нас, – задумчиво ответила Кристина.

– Да, это так, к сожалению. Даже когда меня обличали в моей неправоте, я не хотел слушать, – Сергей грустно взглянул на спящих детей, – неужели и они нуждаются в том, чтобы попасть сюда?!

– Не знаю, как они, но старший, Алёша, как видно, нуждается. Возможно, твоя история поможет найти его. Я чувствую, что он жив.

– Думаю, и да, и нет одновременно, – ответил Сергей и продолжил свой рассказ.

– Старичок мой дал ответы на многие вопросы, но каждый его ответ рождал в голове множество других недоумений. Лишь одно я понял совершенно определенно: я слеп! Я не вижу существующей реальности, а только свои желания и тщеславные мечтания, а сюда попал, чтобы прозреть.

«Ты можешь остаться здесь навсегда, – сказал мне старец, – если, как и прежде, изберешь позицию равнодушия и снова скажешь свои любимые слова: „Разве от меня что-то зависит?“»

Надо заметить, что эта фраза действительно часто слетала с моих губ, когда я просто не хотел или боялся брать на себя ответственность за решения. Но откуда это было известно старцу, остается загадкой.

Он привел меня к реке и предупредил, что опасно долго оставаться возле моста Неведения. Нужно набраться решимости ступить на него и перейти через реку Желаний на берег Познания, а там следовать всё время вверх по течению, только так можно вернуться домой.

Вот уж где точно можно уснуть навечно, так это в равнодушии возле моста Неведения! Я с огромным трудом оторвался от обычной для меня спячки и тяжелыми, словно каменеющими ногами шагнул на мост. Сделал несколько шагов. Показалось, что сонливость прошла и перейти реку Желаний не составит большого труда. Но вдруг в голове стали всплывать образы любимых мечтаний, нереализуемых планов или просто компьютерных игр. Возникшая перед глазами виртуальная реальность, как и прежде, легко овладела мною. Я и не пытался сопротивляться порыву прыгнуть с моста и предаться своим желаниям, ведь там была моя привычная стихия. Если бы я раньше знал, что в ней можно заживо сгнить! Но я этого не знал… И потому прыгнул не раздумывая.

Оказавшись в бурлящем потоке, я моментально погрузился на самое дно, как если бы был с камнем на шее. Тело отчего-то перестало подчиняться мне, хотя сознание ни на минуту не отключалось – оно просто стало вязким, мутным и до крайности медлительным.

Сильнейшее течение поволокло мою безвольную бренную оболочку. Она ударялась о камни, бороздила лицом песчаное дно, переворачивалась через голову и снова ударялась. Я ничего не мог сделать, но всё осознавал и всё чувствовал: как вода заполнила легкие и все мои внутренности, а также боль от ударов и неимоверных переворотов. И вот ощутил мерзкий запах от чего-то мягкого, во что уперлась моя бедная голова. Поток подхватил меня с новой силой, опять перевернул, и я уткнулся носом в лицо мертвеца. Рвотный рефлекс вскипел внутри, но я не мог управлять своим телом, а только с ужасом смотрел на белые опухшие щеки, расплывшийся нос, продавленные скулы. И вдруг глаза мертвеца раскрылись и уставились на меня каким-то странным и почему-то знакомым взглядом. В мертвых, затянутых пеленой зрачках, как ни удивительно, пылал огонь азарта и охваченности внутренними виртуальными впечатлениями.

К моему облегчению, поток понес меня дальше. Не знаю, сколько времени продолжался этот придонный полет. Чувства страха и отвращения притупились, а острая боль от ударов растеклась по всему организму. Вдруг течение стихло, и стремнина Желаний выплюнула меня в тихую заводь. Отвратительная беспомощная туша, которая когда-то называлась Сергеем, медленно погрузилась в илистое дно и наконец остановилась.

Вода здесь была намного теплее, и еще живому сознанию подумалось, что, если сейчас она закипит, я сварюсь заживо, но выбраться даже не попытаюсь. Не только потому, что руки и ноги не подчиняются мне, но в первую очередь потому, что мне всё равно.

Безразличие ко всему, что не доставляет удовольствий, давно овладело мною, но я не предполагал, насколько оно мерзко и неотвязно.

Сердце ныло и рвалось наружу, оно тянуло этот безвольный мешок с костями – мое тело – наверх, на свободу, а мой ум, как всегда, предал меня: он повиновался старым привычкам и стремлениям, а не мне. Услужливо оправдывая бездействие и равнодушие, он снова говорил: «А смысл? Разве от меня что-то зависит? Зачем выбираться отсюда, когда есть занятие поприятней?» И ум, спасаясь от пугающей реальности, нырял в бездну воображения, перенося меня в любимые мечты, привычные компьютерные игры или соцсети с бесконечными новостными лентами. И я терялся в них, забывался, время перестало существовать для меня, не чувствовал ни усталости от мечтаний, ни насыщения от игр, ведь тело спокойно лежало в мягком иле, опутанное скользкими водорослями.

Я отчетливо увидел, как стал бело-серым и покрылся трупными пятнами, но равнодушие снова включило свою песню: «А смысл выбираться? Разве от меня что-то зависит?» Сердце ответило острой болью и опять отступило, не в силах спорить с главенствующим умом. Но, отступая, оно прошептало едва слышно: «Маму жалко».