Магмуд с двумя своими сынами вооружался, заряжал ружья и пистолеты. Гассан постучался в окно; Магмуд отворил его и, увидев янычара, отступил от ужаса. – «Спаси меня с дочерью и укрой в своем доме; воздай добром за добро, и бог наградит тебя». – «Чего ты от меня требуешь, несчастный?» – сказал Магмуд с трепетом; «ужели хочешь погибели всего моего рода и племени? Месть Пророка обрекла всех янычар на погибель; Санджак-Шериф[9] развевается противу вас и призывает к оружию всех правоверных: кто верен богу и Исламу, тот обязан сражаться под священною хоругвиею. Казнь объявлена всем, кто укроет янычара. Но я помню твою услугу, Гассан. Возьми эго золото, сбрось с себя красный плащ – некогда знак отличия, а теперь печать отвержения. Надень одежду еврея, которая случайно хранится у меня в доме, и спасайся». – «Как ты мог подумать, Магмуд, – отвечал Гассан с гневом, – чтоб янычар покрылся стыдом и позором, облекаясь в одежду еврея? тысячи смертей не заставят меня даже прикоснуться к ней! Мы восстали на защиту Ислама и погибнем, если должно, верными нашему обету. Пусть янычарский плащ прикроет труп мой – но я не сброшу его ни от угроз, ни от лести. О если б не дочь моя и не моя рана!.. Золота твоего мне не нужно, Магмуд, береги его для Райев[10], для неверных. Янычары гибнут – а малодушные Сеймены и предатели топчи[11] не защитят вас; прости!»
«Пойдем, дочь моя, – сказал Гассан, поднимая Зулему, почти лишенную сил от горести и ужаса, – пойдем к морю. Может быть нам удастся переехать на тот берег. Там живут франки[12]: они страшились янычар, но не боятся ни Санджак-Шерифа, ни Фетфы; они человеколюбивы, спасут тебя и укроют слабый цвет от свирепой бури. От мусульман нам ожидать нечего: вера их утонула в крови янычар; чувство человечества заглушено изуверною Фетфою Муфтия!» – Изнемогая от раны и сам имея нужду в помощи, Гассан поддерживал дочь свою, когда, пробираясь между грудами трупов, ноги ее скользили по запекшейся крови. Из числа несчастных жертв междуусобия, разбросанных по улицам, некоторые еще не испустили последнего дыхания и изъявляли признаки жизни судорожными движениями и глухими стонами: они отражались в сердце Зулемы и терзали его; сердце Гассана окаменело для всех внешних впечатлений; он хладнокровно попирал обезображенные тела своих собратий и думал только об уничтожении славного имени янычар. Одна эта мысль воспламеняла его хладевшую душу.