Белое одиночество
Я взглянул в окно. С неба летели снежинки, порхали как бабочки, танцевали в воздухе. Включил запись песни Сальваторе Адамо «Tomble la neige…». Полилась грустная мелодия. Голос, преисполненный страсти, тоски и нежности… Из кинофильма «И падает снег»: «Томбэ ля нэжэ Тю нэ вьендра па сё суар…»
А снег кружил и падал… Завивался в вихре. Поднялась метель. Она всё усиливалась. Крутились и метались снежинки, сцепляясь друг с дружкой. Казалось, из снежных завихрений появится Снежная Королева, чтобы увлечь за собой кого-нибудь, чтобы он далеко на севере складывал из ледяных букв слово «Вечность».
Ветер постепенно стал слабеть, снег летел спокойнее и реже. Он таял на окнах. Будто слёзы текли по стёклам. Снежинки порхали, словно танцевали в воздухе. «Томбэ ля нежэ…» – звучал в голове голос Адамо. «Падает снег, Ты не придёшь этим вечером…»
Этой ночью мне опять приснилась необычная девушка. Даша. Мы с девушкой шли рядом, тихо падал снег. Мы улыбались и о чём-то беседовали. Я не узнавал Казань. Будто очутился в конце позапрошлого века. Мимо проезжали конные экипажи. Мой грезосон прервала ритмичная музыка – сигнал мобильника. Звонил друг.
– Привет, Саня! Ты в универ сегодня собираешься?
– Привет, Айнур! Да надо бы наведаться, – хмыкнул я.
– За тобой заехать?
– Нет, гони свой Логан до места. Хочу пройтись пешком. Пока!
Айнур – парень казанский, я – из деревни, но мы как-то быстро подружились. С первого курса. Вначале я в общаге жил, так Айнур не часто бывал в гостях. Перед началом третьего курса я нашёл квартиру, и друг стал бывать чаще. Он парень высокий (на полголовы меня выше), весёлый. Волейболист классный.
Я тоже на первом курсе на секцию ходил, потом больше времени стал уделять учёбе. Так, умыться надо, яичницу пожарить. Когда съел немудрёный завтрак, засвистел чайник. Только успел выключить его, опять раздался звонок. Каринка! Да чтоб её черти взяли!..
Карина – однокурсница, бывшая подруга, с ней мы немного жили вместе. Когда узнал, что она мне изменила, выгнал к шутам. Ну, то есть обратно в общагу.
– Аллоо, – раздался кокетливый голосок.
– Слушаю…
– Санёк, доброе утро! Как я рада слышать тебя! А ты мне ночью снился…
А мне снилась другая, – чуть не выдал ей. Зря спохватился, надо было сказать.
– Карина, мне некогда болтать, выхожу из дома, – оборвал я изменщицу и отключил смартфон.
Выпил чаю, стал одеваться. В мозгу крутилось: «А ведь Даша мне не только снится, я ведь с ней встречался! Или у меня крыша едет?!»
Куртку надеть? Нет, лучше пальто. Правая рука наткнулась в кармане на какой-то предмет. Часы, старинные! Нашёл их на улице. После этого произошло странное происшествие, встреча с девушкой из прошлого. После чего она стала приходить ко мне во сне. Часы тикали, показывали правильное время. А что, если?.. Сунув раритет в карман джинсов, вышел и закрыл дверь.
Шагал по улице, снежные хлопья планировали с неба. В ушах всё звучали строки песни: «Tombe la neige Et mon coeur s'habille de noir» – «Падает снег и моё сердце одевается в чёрное», и припев, тягучий голос Адамо: «Лаа-ла-лаа-ла-ла-ла-ла-лаа!»
Сразу хотелось назвать тягучий голос французского певца томным. Хотя точно не знал, что это обозначает. Вчера набрал в Интернете. Поисковик выдал: «Томный» – испытывающий неясную грусть, устало-нежный, расслабленный, полный
истомы. А истома что такое? Это и приятная расслабленность, и усталость, и бессилие… Хм, слишком большой диапазон значений…
Вот и универ. Стройные колонны, родное здание. От автостоянки перед ним спешили студенты. Надел противовирусную маску, заскочил вместе со всеми. Возле аудитории поздоровался с однокурсниками. На первой паре – лекция по философии. Сели с Айнуром в конце помещения. Друган говорит:
– Саня, ты заметил, как на тебя Танюша поглядывает? Займись ею, пока я не опередил…
– Лучше займись Кариной, а то достала она меня своими заигрываниями. – Ладно, можно на время, – загоготал Айнур. Но тут же прервал смех: появился лектор, человек серьёзный, выступает как Цицерон.
Во время перерыва я отозвал друга и спросил:
– Айнур, как ты относишься к метемпсихозу, к реинкарнации?
К переселению души в другое тело?
– Да выдумки это, – лениво протянул он и хохотнул – а ты чё,
в индуисты, в кришнаиты собрался податься?
– Ну, не только в индуизме такое представление существует. Помнишь, препод нам читал лекцию о Платоне? У того похожее учение было. Может быть, он прав?
– Зашквар! Ты чё, Санёк, шизанулся?! Какие-то странные разговоры… Мозг свой поюзай!
– О чём речь ведёте? – подкатила Каринка, улыбаясь во всё круглое личико. И глазки строит. Раньше мне говорила, что у нас глаза у обоих зелёные, мол, не зря, это судьба…
– Не о чём, а о ком! О тебе, конечно, красавица ты наша! – Айнур обнял мою бывшую и отвёл в сторону, болтая без умолку. Обещание другу надо выполнять… Поодаль стояла Таня и смотрела на меня. Чем-то похожа она на Дашу… Тоже кудрявая, только причёска короткая, а у Даши –длинная толстая коса. У обеих волосы каштановые, цвет свой, родной. У Каринки я и не помню, какие изначально волосы были, постоянно красится. Сейчас какие-то лилово-малиновые.
Пора на лекцию. Опять Таня оглянулась. Нет, хоть и похожа немного на Дашу, но до неё ей далеко. И тут мне как-то тоскливо на миг сделалось. О чём думаю? Может, и правда, со мной что-то не то происходит?
После занятий простился с приятелями и отправился пешком. Уверял себя, что просто погуляю. Однако где-то далеко сидело желание повторить то необычайное происшествие…
Иду по улице Горького. Вот и дом Кекина. Выходит углом на три улицы. Возле него и произошло то самое… То есть, оказался я в прошлом, когда знаменитого здания не существовало. Даже странно, что такой красоты не было когда-то.
Реферат об этом здании когда-то писал, хорошо всё запомнил. К 1905 году его воздвигли. Прямо замок какой-то. В разных стилях купец, по фамилии которого он называется, вознамерился воздвигнуть дворец. И модерн, и готика присутствует. На верхнем этаже готические окна строго на улицу смотрят. А окна второго этажа – это привет из арабских сказок, балкончики и маленькие купола на крыше тоже в таком духе. Колонны необычные. Много всякого ажура.
Короче, спасибо миллионеру Кекину за заказ и архитектору Генриху Рушу в особенности за создание этакой красотищи. Ну и строителям, кто всё создавал. А также тем, кто причастен к восстановлению здания в 2005 году. А то было время, когда он бесхозным стоял.
В тот день моё внимание привлёк странно одетый старик. Как дервиш какой-то или там индус. Он стоял у стены дома и пристально рассматривал проходивших мимо него прохожих. Когда я приблизился, вдруг обратился ко мне:
– Уважаемый, купи часы! Хорошие, рабочие, дёшево отдам! Мне деньги срочно нужны…
И протягивает на ладони своё сокровище.
Я остановился. Он стал горячо уверять, временами прикладывая часы к уху и предлагая мне послушать их тикание:
– Я вижу, ты хороший человек! А это часы старинные, знаменитые. Они никогда не ломаются. Тебе принесут счастливые моменты…
Странно так выразился… Что тогда на меня нашло? Загипнотизировал меня этот старец, что ли? Взял да и купил. Сунул в карман и потопал дальше. Шагов через десять оглянулся, а старика нет. Как испарился!..
Вынул часы, давай осматривать. Корпус стальной, цепочка прицеплена. Посмотрел с другой стороны. Надпись выгравирована: Павелъ Буре. Хоть потёртые малость, однако цифры крупные, чёткие. Антиквариат! Ещё и секундная стрелка пониже бегает по маленькому кругу.
И вдруг что-то будто бесшумно полыхнуло. Моргнул я от неожиданности, смотрю: что случилось, где я оказался? Оглядываюсь, ничего не понимаю. Улица другая стала, хотя некоторые здания знакомые. На дороге конные экипажи, цокот копыт слышится. Мужики на телегах понукают лошадей. Что произошло? Неужели я в девятнадцатый век попал? Примерно в конце столетия оказался. Как такое может случиться? Снится опять, что ли? Да не может сон таким реальным быть…
Ужас меня охватил. Будто вихрь в голове закрутился. Постепенно он уменьшался, съёживался, пока не исчез. Почему-то я успокоился. Смотрю: а на мне одежда иная. Такая, в какой ходили студенты тех далёких времён. Пальто, похожее на шинель, на голове шляпа с длинными полями. Длинные волосы закрывают уши. Машинально провёл рукой по лицу и обнаружил усы и бородку. И уже не удивляюсь ничему. И вроде бы я другой человек, студент императорского университета, сын учителя из уездного города.
– Саша! – поворачиваюсь на голос и улыбаюсь барышне, которая идёт навстречу. Да это же она, моя любимая!
– Даша! – восклицаю и спешу навстречу. Бесконечно родное лицо с правильными чертами, большие глаза, длинные ресницы. Бархатная шляпка ей очень идёт. Тёмное пальто, украшенное собольим мехом. Кисти рук спрятаны в муфте. Щёки румяные как яблоки. Прикоснулся губами к одному из яблочек. Девушка сняла тонкую перчатку, погладила меня по лицу:
– Не замёрз?
От её взгляда и голоса грудь так и обдало жаром, сердце запрыгало в ликовании.
Как долго мы тогда гуляли по городу. На конке прокатились. Забавный вагон-трамвайчик везли две лошадки, их погонял водитель или кучер, не знаю, как назвать. Снежинки медленно летели с неба и покрывали дома, деревья, опускались на людей. Её длинные загнутые ресницы становились ещё более пушистыми от снежинок…
Воспоминания промелькнули передо мной, сердце сладко заныло от предчувствия встречи. Вновь вынул часы и стал пристально смотреть на них. И вот оно: словно зарница вспыхнула, и я очутился в другой реальности. В позапрошлом веке. А вот и она, дорогая моя принцесса!..
– Здравствуй, Даша! – подбегаю к ней и беру её ладони в свои. Лучистый взгляд, счастливая улыбка, лёгкий румянец. Расцеловать бы всё лицо! Даша остановила мой порыв: неудобно на улице, кругом любопытные. Мы отправились не торопясь. Беседа потекла как ручей.
– У тебя в глазах – небесный свет! – помнишь, как ты пела романс, когда у твоей подруги в гостях были? Эти слова – о тебе!
– Ещё бы не помнить. Как мы хорошо тогда все втроём пели! Варя замечательно играла на фортепьяно…
Вскоре я перешёл на тему будущего. Как-то получалось, что в любой беседе говорил об этом:
– Даша, настанет время, а оно недалеко, когда на улицах совсем не будет лошадей, их заменят повозки с моторами, и трамваи сами поедут, без лошадей…
– Саша, какой ты фантазёр!
– Это не фантазии, Даша, так и будет, прогресс не стоит на месте. А вот смотри – на месте того домика построят огромный дом, весь в лепных украшениях, он будет походить на сказочный дворец!
– Откуда ты знаешь?
– Во сне приснилось!.. Доживём до того времени, убедишься в моей правоте!
Даша смеялась, я любовался её улыбкой, смехом, похожим на звон серебряных колокольчиков.
– А вон там, напротив здание, где булочная внизу, там построят музей знаменитого писателя!
Как приятно доставлять радость любимому человеку! Наконец-то грусть, которая часто проскальзывала в глазах любимой, покинула её. На меня был устремлён взгляд, полный радости и счастья.
– А какого писателя?
– Он ещё не прославился, в булочной работает.
Смех прервался. Даша нахмурилась. Озадаченный этим, я поинтересовался причиной смены настроения. После некоторого молчания услышал:
– Саша, отец настаивает на том, чтобы я вышла замуж. За одного предпринимателя, владельца булочной.
– Да что это за деспотизм?! Варварство! Мы что, в средневековье живём?! До двадцатого века уже недалеко, каких-то двадцать пять лет, и новая эпоха наступит. Неужели твой отец не желает счастья дочери?
– Он по-другому представляет моё счастье. Богатый муж, человек его круга… Для купеческой дочки, считает, лучшая участь…
Я его как только ни умоляла, говорила, что не смогу жить с нелюбимым… Даже слушать не хочет…
– Ну, это вообще тёмное царство какое-то. Прямо как герой пьесы Островского… Помнишь, в театре смотрели…
– Да, только у меня не спектакль, а жизнь…
Последние слова она произнесла со слезами. Я принялся предлагать варианты выхода из положения. Предложил ей свои руку и сердце. А чтобы прожить вместе, оставлю учёбу, найду какое-нибудь место. Письмоводителем или учителем, репетитором… Даша сказала, что не хочет, чтобы из-за неё я лишился высшего образования, возможности сделать научную карьеру. Да и как разорвать отношения с родителями, грех какой, это невозможно.
– Но разве не грех – силой отдать дочь за нелюбимого ради своих корыстных интересов? – с отчаянием воскликнул я.
Мы замолчали на время. Затем я вновь стал уговаривать мою отраду не поддаваться отцу, уйти от родителей, звал её замуж. Приводил в пример героев романа Чернышевского «Что делать?» Много чего говорил.
Приехать обещал и попросить её руки у папаши. Этот вариант она сразу отвергла, мол, меня просто не пустят в дом. А она ещё будет просить отца отменить своё решение. И к родственникам обратится, чтобы посодействовали, упросили отца не ломать жизнь дочери.
До самого дома Даша попросила не провожать. Простились грустно. Я поклялся ей в вечной любви, просил подумать о том, что ей предлагал в случае упорства отца. Наклонился к милым полным губам. О, какой жаркий поцелуй!.. Договорились завтра встретиться на прежнем месте в два часа.
В перемещениях во времени какое-то значение имело моё нахождение там, где встретился мне тот странный старик, и внимательное рассматривание купленных у него часов. И время: два – три часа пополудни. Возвращение в двадцать первое столетие происходило с того же места. Вернувшись из путешествия в прошлое, вспомнил, что завтра – воскресение. Добрёл до пешеходной улицы Баумана – «Казанского Арбата», прогулялся. Вспомнилось, как Даша исполняла романс Гурилёва на стихи Алексея Кольцова «Разлука». В голове зазвучали слова: «Так знать Бог велел – расстанемся, Но когда-нибудь увидимся…». Решил заглянуть в книжный магазин. Может, томик Кольцова приобрести? Или что-нибудь про реинкарнацию?
Однако когда вошёл, начал разглядывать новинки. Девушка передо мной в бордовой куртке с капюшоном стояла. Обернулась и улыбается смущённо. Таня! Поговорили. Она какой-то томик стихов купила, я решил в другой раз поискать нужную книгу. Вышли вместе, зашагали по улице. Много чего расположено на знаменитой улице, в старину называвшейся большой Проломной.
Удивительно, что знаменитой огромной колокольни тогда ещё не было… А за нею, в глубине двора – Богоявленская церковь. Там крестили Шаляпина. Потом он пел там в церковном хоре. Об этом мы с Таней тоже вспомнили.
– А ведь до возведения этого чуда возле церкви стояла колокольня с шатровым куполом, – произнёс я.
– Откуда ты знаешь?
– Платон говорил: «Всякое знание есть припоминание». Припоминание бессмертной души человека.
Таня быстро взглянула на меня. С удивлением и интересом.
Добрались не спеша до конца пешеходной улицы. Через дорогу на площади Тукая – знаменитый торгово-развлекательный комплекс «Кольцо».
– Ну ладно, Таня, мне домой надо.
– Саня, а может, зайдём куда-нибудь? На Кольце книжный магазин замечательный. Или в кафе? – и смотрит на меня с умоляющим выражением в глазах.
Всё-таки она похожа на Дашу. Но чего-то не хватает, изюминки какой-то, таинственности. А девушка вообще-то хорошая.
– Извини, Танюша, может, в другой раз. Мне нужно домой. Пока!
Повернул и отправился направо. Надо же, как она взглянула на меня. Как раненая птица… жалко даже её стало.
На другой день заехал Айнур. Разговорились о том, о сём. Тут я хватился, а уже без десяти два. Другу сказал, что у меня свидание. Быстро оделся, хвать – а старинных часов нет! Везде заглянул, нигде не нашёл. Дружок подвёз до места. Стою как дурак, чего-то жду. Ничего, конечно, не дождался. Час покрутился возле знаменитого дома, отправился восвояси.
Когда вернулся, стал искать обстоятельно. Оказался сей артефакт за кроватью. Как туда попали часики, непонятно. В понедельник отправился в путь. «Место встречи изменить нельзя», – вспомнился фильм, который по совету отца когда-то смотрел. Ничего не вышло с путешествием в прошлое на этот раз. Как ни вглядывался в часы, как их ни крутил, чуда на этот раз не произошло.
Вся неделя как в тумане прошла. Каждый день ходил к дому Кекина с моим артефактом. Всё бесполезно. В универе Таня каждый день на переменах ко мне подходила, что-то говорила. Не помню, что ей отвечал рассеянно. А на квартире тоска нападала такая, хоть волком вой.
Сегодня проснулся рано утром. Кто-то кричал? Прислушался. У соседей тихо. Только шум машин на улице. И тут сон вспомнил. Нахожусь я в той, прошлой жизни. В университете. И слышу, как мои однокурсники читают в газете: «Дочь купца-миллионщика Дарья Л., выданная замуж за нелюбимого, застрелилась из мужниного пистолета». И вопль после этих слов. Выходит, я от своего крика проснулся.
Встал, накинул на плечи одеяло, вышел на кухню. Налил из чайника воду в стакан, немного расплескал. Глотнул несколько раз. Руки тряслись.
Вернулся в комнату, открыл жалюзи. Метель сбивала снежинки в хлопья, крутила их, бросала в дом, который покорно смотрел своими очами-окнами. В голове зазвучал голос С. Адамо: «Томбэ ля нэжэ Тю нэ вьендра па сё суар…». Вспомнился русский перевод:
Ты не придешь этим вечером
Кричит мне мое отчаяние
Но падает снег,
Невозмутимо кружась…
Наледь, которая была вчера, подтаяла. На подоконник текли ручейки. Словно слёзы из глаз…
Романтёр влюблённый
– В моей руке – какое чудо! – Твоя рука! И на траве два изумруда, два светляка! – с восторгом процитировал юноша.
Девушка произнесла, улыбаясь:
– Есть электрики-ремонтники, а ты – электрик-романтик.
– Я не ремонтник, а монтёр.
– Нет, ты романтёр! – воскликнула она, и они засмеялись.
«Романтёра» звали Семёном Резоновым. После окончания второго курса училища вместе с двумя однокурсниками – будущими электриками, его направили на практику в дальний район области.
В селе Камышное, куда они попали, в семидесятых годах строилась новая средняя школа. Семёна, Эдика и Валеру, а также их бригадира из ПМК поселили у бабушки Стеши, маленькой добродушной старушки. Дом её – старый, но ещё добротный, с большими тесовыми воротами и высоким забором вокруг просторной ограды, находился ближе к концу села.
Бригада устанавливала электропроводку по всему зданию школы. Сорокалетний бригадир Василий работал шустро, заодно учил практикантов. Особенно нравилось ему, как споро работает Эдик, плотный голубоглазый парень со светлым волнистым чубом.
Сероглазого Валеру с тёмными волосами и Семёна он нередко критиковал за работу. Особенно доставалось последнему: «Рыжий, соображай лучше, как тянуть проводку, это тебе не в цирке выступать!» Эдик после его слов обычно самодовольно гоготал. Сёма покуда терпел.
После работы наставник наставлял подопечных, как нужно пить водку. Но в этом занятии юноши не преуспели: то совсем не поддерживали Василия, то пили очень мало, чему тот искренне огорчался. Однажды он уехал к сожительнице в другой район на неделю. Ребята продолжали трудиться самостоятельно.
Развлечений в селе было два: кино, иногда танцы. Практиканты ходили в кино, в клубе познакомились с местной молодёжью. Она была представлена в основном десятью мальчишками, перешедшими в десятый класс, среди которых выделялся высокий плечистый юноша с короткой причёской, упрямым высокомерным взглядом чёрных глаз и тяжёлым подбородком. Звали его Костя. Ещё имелись пять девятиклассников и мальчишки из восьмого и седьмого классов, иногда появлялись их сверстницы.
Из ровесников гостей в клуб ходил только один парень – Олег, длинный, худой, на лице у него часто блуждала насмешливая улыбочка. Он учился в техникуме в областном центре, а остальные ровесники кто уехал устраиваться в общежития техникумов после окончания средней школы, кто в гостях находился.
И вот в эту субботу объявили танцы. Приятели пришли в клуб, поздоровались с местными ребятами, отметив про себя, что далеко не все одеты в модные брюки – клёш от бедра. У них самих брюки были широкие, как Чёрное море.
В середине зала танцевали девочки. Когда приятели вошли, девчата взглянули на Семёна, облачённого в синюю рубаху навыпуск, в открытом вороте которой виднелась тельняшка, подаренная родственником, и засмеялись.
«Моряк», – донеслось до него. Приятели тут же пригласили девушек постарше, которые оказались десятиклассницами. Местные ребята стали переглядываться.
После танцев практиканты вышли вместе с девушками и отправились не спеша вдоль по улице. Семёну приглянулась высокая стройная зеленоглазая девушка Полина с длинной тёмно-русой косой в зелёной блузке. Эдику – невысокая блондиночка Оля в белой кофточке, Валере понравилась девушка в красной блузке Света, имеющая узкое лицо с улыбкой Монны Лизы.
Приятно идти в темноте по тихой засыпающей деревне и беседовать на разные темы. Эдик с Олей вскоре отделились от компании, свернув в переулок. Затем и Валера с избранницей сердца поотстал. Сёма не обратил на это внимания: Полина оказалась интересной собеседницей. У них сразу нашлось много тем для общения. Семёна не покидало чувство, что они знакомы очень давно. Девушка сказала, что после школы собирается поступать на учёбу в областной пединститут на факультет иностранных языков.
Сёма признался, что тоже очень любит немецкий язык, а после окончания техникума собирается получить другую профессию. Тоже поступить в вуз, только на факультет русского языка и литературы. Он вспомнил стихи Гейне, начал читать вслух: «Ich wajs nicht, Was soll es bedeuten, das ich so traurig bin…». Девушка тут же подхватила. Дуэтом дочитали. Полина мечтательно промолвила: «Лорелея» – чудесное стихотворение !..»
За разговорами незаметно прошло время. Они повернули назад и пошли по направлению к клубу. Подруги жили недалеко от клуба и друг от друга. Поравнялись с домом Оли. На скамейке парочка сидела уже в обнимку. Вскоре подошли Валера со Светой. Завели общий разговор. Потом проводили по очереди девочек и отправились к себе. Настроение у парней приподнятое. Эдик поделился впечатлением от сладких поцелуев с Олей. Приятели не могли похвастать скорыми успехами, однако полны были очарования от девчат.
С тех пор каждый вечер они провожали девушек и уединялись с ними. Местные парни стали неприветливыми с практикантами. Костя и Олег временами зло поглядывали на них в клубе и о чём-то говорили между собой при этом. Но те не обращали на это внимания. Вначале пары выходили из клуба вместе, шли по главной улице, оживлённо разговаривая, а затем расходились по переулкам на лавочки.
У Семёна с Полиной оказалось много общего. Многие любимые писатели, поэты, литературные герои, кинофильмы, песни. У них всё возрастал взаимный интерес. Дивное чувство постоянного ликования – то тихое, то восторженное переполняло душу Сёмы. Из-за этого все люди казались замечательными, село Камышное – самым чудесным местом в мире.
Во время работы у Сёмы вдруг возникал образ Полины, и он начинал негромко напевать, не обращая внимания на насмешливые замечания Эдика. Валера тоже иногда говорил, как он знакомится с девичьими прелестями своей подруги.
Семёна возмущала такая болтовня. Его чувство было чистым, возвышенным. Эдуард хмыкал, самодовольно улыбался, временами цедил: «Ну что ты как телёнок…»
В четверг Семён с Полиной заговорились на скамейке возле её дома допоздна. Камышное давно спало, кругом стояла глубокая тишина. Сказав, что ей пора идти, девушка встала. Вместе они подошли к высоким воротам. Разговор продолжался. Расставаться не хотелось. Повеяло ветерком.
– Ты, наверное, замёрзла в одном платье, – заметил Семён, – накинь мой пиджак.
– Тогда тебе будет прохладно, – возразила девушка.
– Ну давай вместе друг друга погреем, – неожиданно для себя расхрабрился Резонов. Сам себе удивляясь, стоя вполоборота к ней, под пиджаком осторожно обнял подругу. Он испытывал особое очарование от близости девушки. Сёма вспомнил фильм, где лихой моряк обнимал свою возлюбленную, укрывая её от бури. И сам представил себя таким мужественным матросом. Да что матросом – он теперь был словно корабль – бриг, хранящий нежную фею.
Вдруг лёгкое прикосновение к возвышавшейся мачте заставило бриг дрогнуть. Полина тоже решила обнять его, при этом правая рука её нечаянно задела брюки впереди.
Сёма стоял потрясённый. Его возвышенная платоническая влюблённость ещё не перешла в следующую стадию – любовь-страсть, поэтому он оказался в замешательстве. До этого он испытывал при мыслях о Полине и рядом с ней жаркие приливы к сердцу, даже что-то подобное лёгкому головокружению. Но, оказывается, есть некоторые части тела, как бы живущие сами по себе.
Сёма не знал, что говорить и что делать. Сердце у него бухало так, что отдавалось в ушах. Он глубоко вздохнул и неловко потянулся своими губами к устам любимой. Но лишь прикоснулся к верхней губке, как Поля ласково промолвила: «Не надо, Сёма». Вслед за этим она отстранилась от юноши. Его руки опустились, и одна рука случайно задела упругую девичью ягодицу. Сёму как будто током ударило.
Полина открыла дверь и впорхнула в ограду. Тут же выглянула, мягко произнесла: «До свидания». Вслед за этим закрыла дверь, задвинула засов, каблучки её туфель застучали по деревянной дорожке.
Семён стоял остолбеневший. Затем вздохнул, повернулся и медленно пошёл. Сладко ныла напряжённая «мачта». Все ощущения и впечатления смешались у него в голове. Душа его пребывала в смятении. В ней боролись между собой стыд и предчувствие огромного счастья, возникало, вихрилось, клубилось нечто новое, непонятное, таинственное. Он поднял голову: с неба луна и звёзды взирали как будто сочувственно, не обещая при этом разгадки тайны.
Весь следующий день Семён молчал, уйдя в себя. Вечером он боялся встретиться взглядом с Полей. Но та радушно приветствовала его. У Резонова отлегло от сердца, он вновь заговорил так, как и прежде. Но в их отношениях появилось что-то новое. То и дело он нечаянно останавливал взгляд на Полиной груди.
В этот день Валера уехал в город к родственникам. Вернуться обещал утром. После фильма приятели с подругами проводили Свету до дома, улыбнувшейся им на прощание улыбкой Джоконды. Затем обе пары направились вдоль села. В разговоре блистал Эдуард, знавший множество анекдотов. Его полное лицо улыбалось. На голове у него красовалась модная в то время цветастая кепочка из тонкой материи. Сёме она напоминала детскую панамку. Оля заливисто смеялась каждой остроте. Сёма осмелился только взять под руку свою девушку.
Пройдя довольно далеко, услышали, что за ними на некотором расстоянии движется толпа парней. Слышались отрывистые фразы, злой смешок.
Когда пары приблизились к дому, где они проживали, толпа нагнала их. Олег желчно спросил:
– Далеко направились, сударики?
– А это не твоё дело, – строго сказала Полина.
– До вас, девочки, мне дела нет, а вот с дружками вашими нам поговорить надо, – заявил Олег.
– Да, девчата, посидите вон на лавочке у бабы Стеши, у нас до ваших парней дело есть, – промолвил веско Костя.
Девчата стали возмущаться. Тут Костин братец, семиклассник Вовка подскочил к Эдику и схватил его кепочку с возгласом: «Модник, дай шляпу поносить!» Эдик выхватил кепку, и тут же получил плюху кулаком от Кости. Девчонки возмущённо закричали. Одноклассники захохотали. Пары двинулись дальше. Настроение у них испортилось.
Толпа вновь догнала их. Опять кто-то сдёрнул с головы Эдика модный убор, и вновь после его попытки вернуть кепочку ему треснули по лицу. Эдик ошеломлённо молчал, сжимая модную кепку. Девчата громко возмущались.
Неожиданно для себя Семён заорал откуда-то взявшимся басом:
– Эй вы, что, смелые – двадцать против двоих?! Пошли вон, а не то я за себя не ручаюсь!
От неожиданности все остановились, уставившись на отчаянного человека.
Тут опять выскочил как чёртик из табакерки Костин братец и со словами: «Да что вы на него смотрите!» – хлопнул Семёна по лицу и отскочил, спрятавшись за спинами. Сёма рванулся к нему. Но на пути встал Костя, который нанёс удар – не смазанный, как у братишки, а весьма ощутимый. Резонов дал ему в ухо, тот отшатнулся. Но тут же Сёма получил удар от кого-то справа, врезал сам, получил слева, опять ответил. Эдик стоял растерянно в стороне.
Драчуны взяли Сёму в кольцо, отовсюду сыпались удары. Он не слышал, как кричали девчонки.
Негодование, возмущение подлостью охватили Резонова так, что Семён остервенело крутился в кругу и со всех сил смачно лупил по ненавистным рожам хулиганов. Те стояли тесно– не промахнёшься. Удары сыпались на него, но это ещё больше усиливало его ярость. Круг стал шире. Кто-то ударил сзади, со всего маху в развороте Сёма выкинул кулак в ту сторону, но промахнулся, потерял равновесие и оказался на земле.
Пацаны налетели пинать его. Семён свернулся, закрыл голову руками. Один из хулиганов бежал к нему с оторванной от палисадника штакетиной. Эдик закричал подростку в отчаянии:
– Толик, ты что, с ума сошёл, убьёшь штакетиной!
Тот повернулся к нему, бросил своё оружие и заорал гнусавым голосом:
– Пацаны, этому тоже надо дать!
Пацаны оставили Сёму и кинулись на Эдика. Тот пытался что-то им объяснить, но, получив несколько ударов, быстро прильнул к лону матушки-земли. Драчуны попинали его в охотку, но не сильно. В это время Сёма встал и подошёл к воротам дома. Из них выглядывала проснувшаяся баба Стеша и кричала:
– Вы чо это делаете, варнаки?! А ну-ка, расходитесь по домам, а то я на вас участковому пожалуюсь, фулюганы!
Оля рыдала. Полина ругала одноклассников. Подруги кинулись к Эдику. Тот встал и понуро побрёл с ними к дому.
Возбуждённые камышинцы с восторгом обсуждали свою победу. Семиклассник визгливо крикнул брату:
– Костя, когда мы рыжего били, мне Полька по морде врезала!
Тот отмахнулся:
– Да ладно, не ори.
Толпа отправилась по направлению к клубу. Победители громко разговаривали, хохотали, слышались похабные частушки.
Бабушка Стеша попричитала и ушла досматривать сны. Девочки вытирали лица у потерпевших платочками. Оля плакала, с жалостью спрашивала, больно ли Эдику. Полина громко возмущалась, ругала одноклассников. Семён взял обеими руками её кисть и бережно стал целовать её пальцы, затем открытую ладонь.
Девушка бережно погладила левой ладошкой его щеку, затем волосы. Сёма почувствовал, как впереди у него поднимаются брюки. Он обнял девушку, уже не стесняясь никаких прикосновений с нею. Та подняла кверху лицо, и их губы бережно соприкоснулись, затем Сёма обхватил верхнюю губу девушки, потом нижнюю. Сладкими были губы Полины, и сладко ныло у Семёна внизу. Недалеко целовались Эдик со своей блондиночкой.