– Считаешь меня захватчиком? – мужчина оставался невозмутим, – Но ведь уже пришла пора прикрыть вашу лавочку. И заметь, я даже не спрашиваю, как тебя зовут, ты мне не интересен.

В ответ я лишь равнодушно пожал плечами и собрался, было, уходить, но тут белая девушка произнесла фразу, над которой я ещё долго потом размышлял.

– Зато я знаю, кто ты, – сказала она, – Мальчик, который укротит Камень.

– Чего? – удивился я, поворачиваясь в её сторону.

– Но это будет нескоро. Поэтому трать пока свою юность, начинай взрослеть и закалять твёрдость духа, это тебе пригодиться. Поверь мне, будущее совсем не такое, как ты себе представляешь.

Теперь я был совершенно сбит с толку, а человек в косухе тем временем достал из внутреннего кармана увесистый мобильный телефон с антенной, набрал какой-то короткий номер и без приветствия произнёс: «Когда всё закончится, начинайте».

И, не смотря на прохладу стен старого дома, мне стало жарко.

Я понимал, что пора уходить, тем более, что в этот момент во дворе, гораздо раньше запланированного нами времени, грянул фейерверк – это говорило о том, что обстановка внизу уже сильно накалилась.

А когда сидящий с нами человек отвернулся, чтобы посмотреть на россыпи салюта в окне, произошло что-то тихое, но совершенно дикое. На всей молочно-белой коже девушки за исключением её лица, вдруг выступили чёрные татуировки. Цвета тьмы в тёмной комнате. Сложные, узорчатые переплетения. Я видел их совсем не долго, возможно, не более двух секунд и успел только заметить, что они не имели острых углов и при этом непрерывно двигались, плавно перетекали по ней, словно сотни маленьких змеек.

От неожиданности я моргнул, и её кожа вновь стала чистой. Она смотрела на меня и улыбалась.

– Ты уже понял? Я ведь тоже жду твоего друга.

Мужик в косухе опять повернулся к нам. Удивление на его лице быстро сменилось холодным напряжением. Глаза его прищурились, он явно собирался что-то сказать, но осёкся, когда она на него посмотрела.

– Но, в отличие от этого господина, – продолжала девушка, – Я изначально не ставлю никаких ультиматумов. Не важно, придёт он ко мне сейчас, завтра или летом через три года – у нас с ним впереди есть ещё время. Так и передай ему: Алла тебя подождёт.

Я кивнул и быстро встал из-за стола, чувствуя, что оставаться здесь больше нельзя.

– Приятно было с вами познакомиться, – только и смог произнести я, обращаясь исключительно к ней, – До свидания.

– Ну, с тобой-то мы вряд ли ещё увидимся, – процедил сквозь зубы мужик.

А она поцеловала кончики своих длинных пальцев, после чего приложила их к моему лбу над переносицей, а человек с часами, скривив губы, молча наблюдал за происходящим.

Через мгновение я уже бежал вниз по лестнице, держа в голове лишь одну мысль: «А вдруг она меня заколдовала?!» А когда выскочил, спрыгнув, как резиновый мячик, по ступенькам подъезда, то сразу понял – что-то не так.

В чаше двора стремительно потемнело, музыка смолкла. В безветренном воздухе покачивался дым от фейерверков, его пронизывал свет трёх небольших прожекторов. А воины сумерек, те, что стоят «между собакой и волком», а попросту говоря, являются шакалами, теперь размахивали своими мусорскими удостоверениями и выгоняли со двора одних людей, грубо обыскивали других, а на одном парне с растафарианскими дредами уже застёгивали наручники.

Трое самых мрачных оперов, с фактурными рожами подмосковного быдла, разворовывали остатки из дворового бара, открывали бутылки и пили прямо из горла, громко ржали и выкрикивали оскорбления проходящим мимо девушкам. Они выражали готовность в любой момент вступить в драку с посетителями концерта, достаточно было лишь одного неосторожно брошенного слова, одной искры догорающего фейерверка.

Мимо меня быстро прошёл какой-то толстый повар в халате и белом колпаке, в каждой его руке болтался пакет с мусором, откуда торчали горла пустых бутылок.

– Быстро уходи! – процедил повар сквозь сжатые зубы и только тогда я опознал в нём Илюшу, который удачно воспользовался предложенным мной камуфляжем, а пакет с выручкой замаскировал под пивное пузо.

Когда я заметил, что ему удалось беспрепятственно покинуть двор, то пошёл было за ним, понимая, что подобно героям легенд и мифов, мне ни в коем случае нельзя оглядываться. Но у двери, ведущей на улицу из заколоченной досками арки, всё-таки остановился и бросил последний взгляд на наши окна.

И теперь «Кругосветное путешествие» представлялось мне вовсе не тонущим кораблём, а какой-то конструкцией, вроде выполненного в форме дома аэростата. Наполненный невесомым газом наших несбывшихся надежд, он медленно поднимался вверх, чтобы навсегда улететь в уже ставшее осенним небо цвета индиго. Да, от абсента и усталости после трёх дней фестивальной беготни мне действительно казалось, что расстояние между нами отдаляется-приближается, как в фильме Хичкока «Головокружение» или в зуме фотообъектива. Во всём доме горело только одно окно, у которого стояла беловолосая девушка в синем платье. И она махала мне рукой на прощанье.

Я улыбнулся ей и, слегка пошатываясь, двинулся в сторону метро Третьяковская.

… Рано утром меня разбудил звонок в дверь. На пороге стоял Илюша с большим рюкзаком за плечами. Он рассказал, что заехал домой, забрал остальные деньги и самые необходимые вещи, потому что не знал, насколько сильно он влип, и будут ли его там пасти. Зато он был уверен, что мусора что-то попытаются ему предъявить, поэтому решил пока прятаться. Он выдал мне неплохую по тем временам сумму денег, добавил, что оставил кое-что своим родителям, а основной капитал попросил подержать пока у себя.

Когда мы пили чай на моей кухне, я описал ему белую девушку, не став, впрочем, рассказывать про её оживающие татуировки, но Илюша ответил, что не знает никакой такой Аллы, но это ещё один знак, что ему нужно уезжать отсюда как можно дальше.

Потом мы дошли до метро, и я поехал на свой первый день учёбы во ВГИК, а он – к себе в РГГУ, чтобы мутить там академический отпуск.

До холодов он жил на даче у нашего общего знакомого, а в Москву приезжал, чтобы менять рубли на доллары, всё время в разных обменниках и не слишком большими суммами. Одновременно он подал документы на загранпаспорт, а когда получил его, то оставил мне свои паспортные данные и пухлую пачку купюр с портретами мёртвых американских президентов, попросив переслать их, когда он определиться со своим новым местом для проживания.

Его прощальная вечеринка состоялась седьмого ноября. В то время этот «праздник» ещё оставался официальным выходным днём и на улицу вышли полчища разъярённых пенсионеров с красными флагами, а так же радикально настроенная молодёжь с чёрными. Впрочем, вечеринкой назвать это было сложно – мы просто купили в ларьках на Пушкинской площади массандровский портвейн и выпили его в маленьком сквере Литературного института с нашими приятельницами, с которыми мы три года назад поступали в МГУ, сёстрами-близнецами Любой и Надей.

По тусовочным заведениям мы не пошли, потому что Илюша предполагал, что его могут до сих пор пасти по клубам, ведь нормальных мест тогда было так мало, что реально было обойти все за вечер. Поэтому мы согрелись в каком-то случайном кафе чаем и коньяком, а после долгого прощания разъехались в разные направления.

Никто не знал, куда он уехал, а когда наступил бесснежный декабрь, в его первую субботу у меня в квартире раздался телефонный звонок. Илюша звонил из индийского города Калангут, штат Гоа, и попросил отправить по «вестерн юнион» все его деньги. Тогда я ещё не знал, что это за место, хотя и читал про него в журнале «Птюч». Оно представлялось мне чем-то вроде населённой хипарями Лисьей Бухты в Крыму, но при этом более экзотичным. Я был несколько разочарован, потому что считал, что Илюша уехал в Европу, а поездки в восточном направлении тогда представлялись мне бесперспективными. Я записал всю необходимую информацию и пообещал заняться этим в понедельник, но на следующий день, в воскресение, мне позвонили однокурсники и сказали, что сегодня умер наш мастер, Александр Кайдановский.

Всю следующую неделю мы пили водку. Сначала в институте, потом в общежитии, потом на похоронах и опять в институте и общежитии. Это событие сильно сплотило наш курс, мы много и мрачно шутили, чтобы как-то справиться с шоком от потери.

В субботу, когда я валялся дома с похмелья, Илюша позвонил снова. Я ожидал услышать в свой адрес упрёки, но Илюша был на удивление спокоен, поинтересовался, сколько я потратил из них за два месяца, но услышав, что его бабло я не трогал, попросил отправить ему не откладывая.

Не смотря на подступающую дурноту, я положил пачку долларов в сумку и поехал на Тверскую улицу. В метро было многолюдно, но никто из стоящих рядом со мной в вагоне людей даже не представлял, что какой-то студент везёт с собой сумму денег, большую, чем зарплата за несколько лет любого из них. Зато подобное удивление я вызвал у работника банка, он долго изучал мой паспорт, а затем оформил денежный перевод и, превратившись в двоичный код, Илюшины деньги пролетели половину мира, чтобы опять оказаться в руках у бывшего основателя «Кругосветного путешествия».

После этого он ещё раз позвонил, но не застал меня дома. В тот вечер в Москве, наконец, выпал снег, а я очень поздно пришёл с поминок, это были «9 дней» Александра Кайдановского. Илюша говорил с моей мамой и просил передать огромное спасибо за то, что я сохранил и выслал ему деньги, на которые он теперь собирается открыть бар на берегу Аравийского моря.

– А он сказал, как этот бар назовёт? – поинтересовался я у мамы.

– А разве это так важно? – удивилась она.

И ещё полтора года мы с ним не виделись.

Часть

Астрология

В тёплом и прекрасном сентябре 2000 года – года Дракона, таилось нечто тревожное.

Мужчины и женщины вступали в головокружительные отношения, а потом вдруг ссорились на пустом месте; внезапно получали большие деньги и исступлённо тратили их, пропуская через свои пальцы твёрдый шелест купюр и стараясь при этом заглотнуть как можно больше свободы и алкоголя. В кафе и ресторанах играла мягкая музыка, помогающая людям без печали забывать о прошедшей любви и прощаться с летом – во время прохождения таможни на его незримой границе многие утратили важные для них ранее желания и мечты, сочтя их лишним балластом.

Что же касается лично меня, то ещё в июне, по приезду из Болгарии я расстался с девушкой, мы были вместе два года, а во время двухнедельного отдыха в дыре под названием Варна поняли, что нас ничего больше не связывает. Теперь я опять был один и помогал Илюше, который уже год жил в Москве и больше не собирался её покидать, с его работой.

На закате мы с ним сидели в ресторане на крыше высотки на Маяковской, пили виски с колой и собирались чуть позже выдвинуться в ОГИ. В то время мы любили контрасты и легко запрыгивали из подвалов на крыши и, наоборот, плавно спускались вниз, из небожителей – в маргиналы. И никто не понимал, кто мы такие на самом деле. Ведь именно в это время, на рубеже веков, произошло смешение стилей, когда по человеку было уже невозможно определить, чем именно он занимается, грань между свободным художником и высокооплачиваемым дизайнером стёрлась настолько, что стала совсем прозрачной.

Возможно, Илюша был одним из первых, кто заметил это ещё в прошлом году, поэтому сейчас он занимался тем, что вводил моду на пафосную трату денег среди тех людей, у которых раньше их не было. Пару лет назад они ещё смеялись над «новыми русскими», а теперь сами почувствовали вкус и запах мимолётного счастья от обладания материальными благами, а так же неудовлетворённость от их количества.

И если понятие «фрустрация» заключается в несовпадении желаемого и действительного, то теперь Илюша помогал людям хотя бы отчасти избавиться от неё, осуществив некоторые свои фантазии типа полёта на воздушном шаре в компании возлюбленной и струнного оркестра или в подводной вечеринке с аквалангами в бассейне для дайверов, а я выступал в качестве его ассистента. Он не открывал мне полностью свои планы, но меня это, по большому счёту не очень интересовало. Я доверял ему и не хотел забивать себе голову какими-то схемами и комбинациями. В то время я был болен – мной овладел синдром продолжения праздника. Я переживал расставание и, чтобы о нём не думать, пытался выстроить своё существование, как карнавал. Иногда я вспоминал о похожем на притчу эксперименте над крысой, с вживлёнными в её центр удовольствия электродами, как она нажимала на рычаг, пока не умерла от перевозбуждения. Эта история меня, конечно, пугала, заставляя задуматься над смыслом и целью собственного существования, но я всё равно не мог ничего с собой сделать.

В июле я закончил ВГИК, защитил диплом и по моему сценарию уже снимался полнометражный фильм, поэтому я думал, что дальше будет всё только ещё лучше. Я испытывал одно из заблуждений молодых людей, сходное с ситуацией, когда в тумане ты штурмуешь вершину и думаешь, что впереди ещё длинный путь, а потом оказывается, что ты перепутал дорогу и уже стоишь на своём маленьком пике, а теперь с него надо слезать и спускаться вниз, чтобы подобраться к другим высотам. Впрочем, это стало понятно мне лишь через многие годы, а сейчас мы допивали из своих бокалов, глядя, как солнце растворяется в дымке ядовитого смога над пейзажами Крылатских холмов.

Илюша в прошлом году восстановился у себя в РГГУ, сейчас у него начинался четвёртый курс, кроме этого он владел небольшим магазином экзотических товаров, поступающих по отработанным каналом из Индии – три года поездок в эту страну помогли наладить коммерческие связи.

Теперь мы беседовали о том, как ему видоизменить свою контору и делать ли это в сторону event- или PR-агентства. В конце лета мы неделю жили без телевидения из-за пожара на Останкинской башне, и это привело нас к мысли заниматься проектами в Интернете – да, это слово ещё писалось тогда с большой буквы. Пол года назад мой друг Дима подарил мне свой старый модем, и я уже успел испытать всю радость неустойчивых подключений через телефонную линию по карточкам провайдеров. Тот же друг сейчас доделывал сайт для Илюшиной конторы, собираясь запустить его в самое ближайшее время.

За соседними от нас столами сидели две компании – одна, состоящая из пафосных пузатых мужчин и другая, из ещё более пафосных бизнес-леди в офисной одежде. Выпивающие мужики бросали на женщин любопытные взгляды, но те полностью игнорировали их, демонстрируя свою независимость. Казалось, что город уже оправился после кризиса двухлетней давности и люди вновь принялись играть в свои павлиньи игры, всеми доступными для них способами пытаясь указать на свой статус.

Расплатившись, мы спустились вниз, поймали на Садовом Кольце машину и вскоре оказались в знаменитом подвале Потаповского переулка, куда многие наши знакомые приходили практически каждый вечер.

Не смотря на четверг, который некоторые офисные работники называют «маленькой пятницей», свободные места ещё оставались. Илюша взял себе виски со льдом, а мне тут обычно наливали в большой бокал сто грамм конька Арарат, разбавив его кока-колой и накидав ещё льда и лимонов – не сказать, что это был полезный напиток, но о своём здоровье тогда никто из нас ещё не беспокоился.

Вечер только начинался, и официантки томно бродили по залу или задумчиво застывали у кассового аппарата, являя собой фирменный стиль этого места, где иногда приходилось по часу проводить в ожидании бесхитростного заказа.

Одна компания в самом тёмном углу с хохотом напивалась, кто-то просто ужинал после работы, несколько одиноких бородатых мужчин, сидевших в разных концах зала с одинаковым выражением лица смотрели в глубину своих пивных кружек. Парочками приходили, заполняя зал, миловидные девушки, обсуждающие свои амурные и культурные дела, а к нам попыталась подсесть пьющая поэтесса, но мы ответили ей отказом, сославшись на то, что у нас серьёзный разговор о работе.

– Да, кстати, мы ей не наврали, – сказал мне Илюша, когда обиженная поэтесса ушла и принялась окучивать бородатого мужика с пивом, – Один человек просит для своего знакомого кредит на развитие какого-то нелегального бизнеса – они оба придут сегодня, объяснят, в чём дело и расскажут, на что именно пойдут деньги.

И он выложил из кармана на стол свой телефон. У меня мобильного тогда ещё не было, но я уже размышлял о его покупке.

– Ты решил задуматься о вложениях в чужие истории? – поинтересовался я.

– Да нет, я просто его послушаю, мне интересно, чем сейчас, вообще, занимаются люди.

Тут нас отвлекло небольшое событие. Какой-то парень, не смотря на тёплый, но всё-таки прохладный осенний вечер, заявился в домашних тапочках на босу ногу, огляделся по сторонам, подсел к выпивающей компаний и принялся что-то говорить им на повышенных тонах. Приглядевшись, мы заметили, что это не парень, а уже сильно взрослый дядя, который просто очень молодо выглядит, а когда прислушались, то выяснилось, что это переводчик одного из издательств. Он высказывал сидевшим за столом людям, что практически бесплатно переводил для них Уильяма Берроуза и Хантера Томпсона, поэтому теперь они должны его за это поить. Сидящие за столом уже не смеялись, недоумение на их лицах сменилось удивлением, а позже и некоторым сочувствием, они о чём-то попросили официантку и минут через пятнадцать суровому работнику слова принесли пол стакана водки и кружку пива.

За наш стол, тем временем, подсело двое. Один из них – наш ровесник, какой-то знакомый Илюши, а другой выглядел как хиппи, поэтому и казался гораздо старше. Он носил бороду, длинные волосы и толстые «плюсовые» очки, из-за которых его глаза увеличивались, как под лупой, а взгляд становился вкрадчивым и беззащитным. Именно так в кино показывают ботаников-изобретателей, странных учёных, продукты чьего труда иногда становятся опасны для общества. Впрочем, в этом вскоре сами мы смогли убедиться, когда познакомивший нас парень ушёл, и мы остались с ним один на один.

Человека с бородой и в очках звали Арсений. Я заметил, что то ли от его поношенной одежды, то ли от него самого исходит особый специфический запах, какой бывает в кабинете стоматолога. Уже одно это немного настораживало, а затем он сразу выложил на стол все свои карты. Арсений оказался фармацевтом и выпускником химфака МГУ. Помимо основной своей легальной работы он увлекался синтезом психоделических веществ и в девяносто третьем году даже проходил «практику» в одной из подпольных Петербургских лабораторий.

Именно психоделикам он и отдавал предпочтение в отличие от более популярных амфетаминов, которые пользуются успехов как у бизнесменов, так и у участников преступных группировок, потому что под стимуляторами можно долго работать, а вещества типа кислоты – это только для отдыха, да и то не для всякого.

Он мог бы разбогатеть, производя так называемые «спиды», но никогда не связывался с криминальными структурами и к работе всегда относился творчески, а после нескольких лет экспериментов на самом себе ему удалось получить микс чистого стимулирующего вещества с чем-то вроде LSD, и он решил, что это может стать наркотиком для избранных.

– И вы хотите, чтобы я спонсировал ваши разработки? – удивился Илюша, – Я такими вещами не занимаюсь!

– Всё уже разработано. Мне просто нужны деньги, чтобы наладить его производство. Понимаете, для этого необходима квартира – обязательно на последнем этаже, с хорошей вытяжкой и системой вентиляции, а сырьё для синтеза полулегально продаётся в других городах, поэтому его как-то надо не только закупить, но и ещё сюда привести. И если вы не хотите участвовать в производстве и получать проценты от прибыли, то я просто возьму у вас кредит на полгода.

– Нет, это не возможно, – отозвался Илюша, – Вы заметили – я даже не спросил, сколько вам надо денег – для меня это принципиальная позиция. Я понимаю, что вам не хочется связываться с банками, но я не ростовщик и не подпольный предприниматель, чтобы давать деньги на производство химии.

– Но ведь вы принимали грибы и LSD? Читали Тимоти Лири и МакКену? Думали об открытии границ восприятия…

– Я и сейчас иногда об этом размышляю. Но я жил в Гоа и наблюдал там, как в такой фармацевтически продвинутой стране, как Индия, люди травились всяким синтезированным говном. И дать вам на это деньги – это уже уголовная статья, понимаете? Мало мне было других проблем в своё время.

И тогда Арсений достал из кармана портмоне, положил его на стол и открыл. Оттуда, как из объёмной поздравительной открытки, поднялось, распускаясь, нечто вроде искусственного цветка, состоящего из узких и разноцветных бумажных лент. Хранясь в скученном виде, на свободе они распрямились, изогнувшись, как праздничный серпантин, предлагая отправиться в объятия радости и веселья.

– Возможно, вы измените своё мнение, когда это попробуете, – продолжал он, – Мой продукт я назвал «зодиак», потому что у него существует двенадцать разновидностей по количеству астрологических знаков. По силе воздействия они равны, а по образу отличаются друг от друга – каждый из препаратов обладает своим характером, совпадая с архетипом определённого знака.

Илюша печально вздохнул. Думаю, мысленно он уже проклинал своего знакомого, который, ничего толком не объяснив, привёл на встречу этого опасного практикующего мечтателя с астрологическим уклоном, который теперь пытается соблазнить его каким-то редким веществом, явно вызывающем эйфорию и, как следствие, привыкание.

В то время окраина Москвы уже плотно сидела на героине, в городе его было много, а кокаин из-за своей высокой стоимости был далеко не всем по карману. Поэтому мы сразу поняли бизнес-идею этого человека – синтезировать нечто элитарное, но не слишком дорогое, чтобы подсадить на него так называемый средний класс – тех, кто два года назад стояли в очереди в недавно появившиеся банкоматы, в надежде успеть забрать собственные деньги, пока они не исчезли в общем коллапсе. А сейчас, когда люди немного оправились после катастрофы, этот химик рассчитывает на них, а так же тех, что сидят сейчас за соседними от нас столами, либо являются Илюшиными клиентами… Да, скорее всего он в курсе, чем Илья сейчас занимается и в будущем планирует наладить сбыт этой своей хрени для нормальной, не криминальной публики.

Илюша выпил остатки виски и задумался. Я понимал ход его мыслей, ведь взять хоть что-то из любопытства уже означало вступить с этим человеком в некие отношения, из которых иногда вытекают непредсказуемые последствия.

– Как мне это рассматривать? – спросил он, – В качестве навязывания своих услуг или подарка?

При слове «подарок» Арсений оживился, видимо, почувствовав некоторое проявление интереса к продукту своего труда.

– Это пробная демонстративная версия. Какой вы хотите знак? Свой собственный или примерить на себе чей-то чужой?

– Они что, действительно несут в себе разные психологические характеристики? – поинтересовался я, впервые за встречу заговорив с химиком, – Я что, буду вести себя как-то по-другому в привычных ситуациях?

До этого я молча пил свою алкогольную газировку, но все эти намёки о смене ролевых архетипов всё-таки привлекли моё внимание.

– Да, это как ненадолго изменить свой характер, – отвечал он, – Знаете, застенчивый человек ведь тоже способен на красивый поступок, только его приведёт к этому какая-нибудь длинная любовная история, так же и добрый руководитель способен стать очень жёстким, если его поставят надзирателем в судьбоносном для него деле. Это всё реальные, но медленные перемены, а моё лекарство делает это быстро, но на короткое время.

У меня по коже вдруг побежали мурашки. На мгновение я показался сам себе персонажем фантастического романа, которому предлагают таблетку, чтобы изменить собственные психологические установки. Сбросить балласт рефлексии и заиметь недостающие качества – именно этого мне всегда не хватало.

Чтобы крепко стоять на земле и – как мне тогда казалось – не идти по жизни в слепую, я принимал на веру всякие концепции, вроде тех, что надо быть успешным и востребованным. Окружая себя разными символами, я получал зависимость от них и жил в обычной ловушке молодого жителя большого города, ничего не подозревая об этом. Вот почему подобный эффект меня сильно заинтриговал.

– Я вот «весы» по гороскопу, но мне мой знак не очень нравится. Какой-то он слишком рефлексивный и уравновешенный. Мне бы что-нибудь противоположное…

– Близнецы?

– Нет, это опять двойственность, а мне надо нечто действенное, типа «стрельца».

– Конечно, у меня есть Стрелец.

Илюша посмотрел на меня с любопытством, зная, насколько я в таких вещах осторожен.

– Ты действительно готов это попробовать?

– Да, мне хочется встряхнуться и ощутить перемены, а то я застрял этой осенью в образе какого-то погрустневшего Петрушки, который может превратиться в Пьеро, а я этого не хочу. Скоро зима и чтобы она стала для меня прекрасной, надо понять конкретную цель и работать над её достижением… Ну и выяснить насколько это отличается от обычного ЛСД.

После моих последних слов Арсений улыбнулся.

– Продукт очень чистый, – проговорил он, оторвав от одной из полос бумаги небольшой фрагмент, длинной в полтора сантиметра, – Это – Стрелец. Приятного аппетита.

Обрывок был оранжевого цвета. Я взял его и положил между страницами в «Московский дневник» Вальтера Беньямина – книгу, которая лежала у меня в сумке.

– Ну ладно, а мне дайте тогда моих «рыб», – неожиданно попросил Илюша, – Не хочу ловить чужие трипы, да и меня мой знак устраивает вполне.

И он молча принял в ладонь кусочек зелёной бумаги, хотя по его виду было ясно, что до сих пор не решил, нужно ему это или нет.

После этого Арсений, сочтя свою миссию выполненной, попрощался с нами и ушёл. Телефона он не оставил, только электронную почту. Возможно, он был уверен, что раз мы взяли его стафф, то обязательно попробуем, после чего окажемся на крючке и сами выйдем на связь.

В зале тем временем уже не осталось свободных мест, он наполнился гулким шумом голосов, затем из динамиков хлынула задорная музыка. А мы сидели и размышляли, как нам поступить с этими, на первый взгляд ни к чему нас не обязывающими «подарками».

Конечно, нельзя принимать от незнакомцев странные бумажки с непонятными веществами. Как немного мнительный человек, я даже вспомнил обстоятельства смерти поэта и писателя Бориса Поплавского. Какой-то знакомый уговорил его принять вместе наркотики, а сам оказался самоубийцей, которому было страшно умирать одному, вот он и прихватил поэта с собой на тот свет за компанию.

– Ты уверен, что никто из старых врагов не пытается подсунуть тебе это и таким образом отомстить? – на всякий случай поинтересовался у Илюши.

– Старых врагов здесь уже нет, а новых я пока не завёл.

– Тогда что будем с этим делать?

– Может прокатимся завтра на пароходике, пока навигация не закрылась? И там их употребим?

– Хороший план. Тогда я утром допишу для тебя концепцию для тех людей, которые придут в понедельник, и давай встретимся на Киевской.

Мы покинули ОГИ, когда там уже начинались пьяные танцы и попрощались у памятника Грибоедову, где я сел на тридцать девятый трамвай, поехав к себе в Замоскворечье.

На следующее утро, потратив несколько часов на написание текста, я, как и каждый день до этого, поехал в больницу, где лежала моя мама после второй операции, которая должна была убрать последствия неудачно сделанной первой. Там меня всегда накрывало ощущение медленной и необратимой тоски. Не смотря на свои частые посещения, я не мог долго там находиться – мне было тревожно и грустно, а желание как можно быстрее попасть в привычную среду и вытеснить из своих мыслей всё происходящее там, мешало мне воспитывать в себе сострадание.

В три часа дня мы вместе вышли из метро на площадь у Киевского вокзала – адского места, наполненного измученными пожилыми женщинами, торгующими чем попало, подозрительного вида шпаной с деревенским загаром и южным говором, мрачных милиционеров и каких-то стрёмных девиц в боевой раскраске, судя по их виду – безжалостных и опасных. Про местных же нищих Илюша сказал, что они хоть и недотягивают до индийских, ещё в детстве искалеченных таким образом, чтобы внушать людям ужас и сострадание, но пугают его гораздо больше из-за своего дикого нрава и непредсказуемого поведения.

Стараясь побыстрее миновать это место, мы попали на пристань, а купив билеты, заняли хорошие места на готовом к отправлению катере, полупустом благодаря ещё не завершённому рабочему дню.

Отчалив, мы двинувшись в сторону Новодевичьего монастыря. Путь нам, как маяк, указывала высотка Университета, а прозрачный воздух ещё не тревожил пар из труб спящей всё лето ТЭЦ на Бережковской Набережной. Такие дни, полные бездонной небесной глубины хотелось продлить всеми доступными способами; пуститься в погоню за уходящим летом, прямо на юг, ступая босиком по горячим его следам.

– А ты не собираешься этой зимой опять куда-нибудь поехать, в жаркие страны? – поинтересовался я у Ильи, – Я бы тоже с тобой махнул, пока деньги есть.

Но в ответ он только отрицательно покачал головой.

– Сейчас всё самое интересное происходит именно здесь.

– Жаль, а то ведь я дальше Праги нигде и не был… Значит, придётся самому над этим поработать, – ответил я, надеясь, что моя профессия поможет мне путешествовать по миру.

Вообще, начало двухтысячных – это было время больших надежд.

– О, кстати, к нам ещё присоединится одна девушка, – вспомнил Илюша, – Сейчас я ей позвоню, чтобы она подсела к нам у Дома на Набережной.

Уточнив у кого-то из команды, во сколько мы там окажемся, он коротко договорился о встрече.

– Слушай, мне кажется, её тоже надо угостить.

– И что ты предлагаешь?

– Давай немного оторвём от каждой из наших бумажек и ей отдадим.

– Знаешь, мне не жалко, но что произойдёт с этой девушкой, когда в её сознании случится конфликт между «рыбами» и «стрельцами»?

– Федь, по-моему всё это такая туфта! Просто что-то мягче прёт, а что-то жёстче. Конечно, какие-то кислотные сорта доставляют дискомфорт, поэтому про них и говорят, что вот эта добрая, а та злая. Но какие-то более сложные характеристики… Я в это не верю. Тем более она полгода работала администратором в клубе «Птюч» и её подобной хренью не удивишь.

– А-а, ну так бы сразу и сказал!

Цены на спиртное в убогом корабельным баре оказались непомерно завышены, но самым недорогим напитком там оказалось почему-то шампанское. Мы взяли бутылку, оторвали каждый по одной трети от своей бумажной полосы, оставив это для Илюшиной подруги, а остальное прожевали во рту, запив порцией «брюта» с щекочущими рот кислыми пузырьками.