В Янгиабаде, в рудоуправлении, разместили конструкторское и технологическое бюро, с чисто исследовательскими функциями, там же расположились и руководители. На Перевалке, при заводе, определили конструкторское бюро, по оснастке производства и технологический отдел, для разработки техпроцессов обработки изделий, а также руководство самим производством. Работы пока практически не было, зато мы, иногородние ангренцы, впервые смогли воспользоваться преимуществами секретного предприятия, а именно «столом заказов». В эти годы, уже незадолго перед развалом СССР, снабжение работников предприятий и населения закрытого города Янгиабада, заметно ухудшилось и дефицитные товары, уже не лежали в свободной продаже, а распределялись среди работников, по определённому лимиту. Раз в неделю, нам давали списки продуктов, которые мы могли себе заказать в ограниченном количестве и которые потом, нами выкупались, по получении их со складов. В эти списки входили, к примеру: сгущённое молоко, гречка, мясо, тушенка, осетровые рыбы, конфеты, печенье и пряники, кофе растворимый, спиртные напитки, мандарины или апельсины и ещё что-то, отсутствующее в обычных магазинах. Кроме этого, распределялись и промтовары – холодильники, стиральные машинки и т.п, Я сразу же почувствовал себя крутым парнем, принадлежащим к особой касте. Позже мне удалось купить для себя, для тёщи и сестры стиральные машинки «Малютка» и ещё что-то, чего не найдёшь в домах обычных граждан. Ну и конечно, питание дома – дефицитная гречка с колбасой сервилатом, сгущёнка для детей и т.д. А на работе, в обеденный перерыв, нас возили в столовую, где за очень небольшие деньги, можно было покушать по-человечески, очень вкусно, почти по-домашнему. Наконец, от конструкторов стали поступать кое какие разработки и рекомендации. Начальство определило некоторый перечень деталей для изготовления. Сверстали какой никакой план, заказали недостающие станки и начали реконструкцию старых мастерских. Я нарисовал план расстановки оборудования и станков, которые начали, тут же, устанавливать и проводить пробные работы. Самое смешное было в том, что заказываемые станки, были последних моделей, автоматы с системой ЧПУ – числовой программой управления, но, в числе наших работяг, не было ни одного, кто имел опыт работы на этих станках. Поэтому программное управление со станков выдиралось и выкидывалось, превращая станки в обыкновенные. Рабочие потихоньку выдавали продукцию, мы – технологи, разрабатывали техпроцесс, конструктора проектировали приспособления, плановики утверждали план, снабженцы добывали материалы, то есть дело стронулось с мёртвой точки. Пришлось правда, на некоторое время, приостановить производство, как и все другие предприятия в Узбекистане. По традиции, в сентябре и октябре, большинство работников вывезли на сбор хлопка, меня в том числе. Месяц мы жили в кишлаках, собирая хлопок, а те, кто остался, выезжали по выходным, нам на помощь. И, только в конце ноября работа возобновилась. Наш завод никак не мог остановиться на чём-то конкретном. Всё, за что мы брались, оказывалось слишком затратным, нерентабельным. К тому же, помощь из Москвы, не приходила. Система в СССР агонизировала. Гонка вооружений, изматывающая советскую промышленность, разорительная помощь развивающимся странам и странам социалистического лагеря, подточила экономическую основу, а внутренняя неразбериха и чехарда в правительстве, в котором отдельные лица, подкармливаемые западом, изо всех сил расшатывали устои государства. Рвались старые производственные связи, некоторые предприятия начинали буксовать, их продукция, не находила спроса. В стране стала ощущаться нехватка наличных средств, особенно валюты, источником которой являлись полезные ископаемые. Нефть на мировом рынке, обесценилась, не без помощи наших американских друзей, что очень сильно ударило по экономике. Правительства союзных республик не нашли более удобного способа успокоить начинающее волноваться население, как обвинить во всех бедах русских. Правда, это делалось негласно, но русские, проживающие в других республиках, почувствовали на своей шкуре, закипающую злость аборигенов. В чём проявлялась эта политика? Во –первых, стало очень распространённым явлением, нападения на русских, как физические, так и политические. Очень часто, на русских нападали, избивали, даже убивали, а уж скандалов было море. Правоохранительные органы спускали подобные преступления на тормозах, часто обвиняя в нарушениях, именно русских. А местные от наказаний уходили. Это развязывало руки различным негодяям, поощряло их. Как пример политических нападок, стала статья в узбекскоязычной газете, о нашем заводе. Автор негодовал по поводу того, что работниками завода и СНИИП набрали только русских. Это в самом деле было фактом, но это была вынужденная мера. При приёме на работу, с кандидатами проводились беседы на предмет их грамотности, умения работать с чертежами, наличие стажа работы на соответствующих профессиях – как раз то, чего не было у местных. Чтобы замять дело, пришлось принять на работу несколько узбеков, в основном уборщицами, кладовщиками и т.п., то есть на работу, не требующую особого профессионализма. Таким же образом, в печати подняли вопрос о свинофермах в мусульманской республике. В Ангрене пришлось ликвидировать свиноферму, как и в некоторых других городах.
Стало опасно ходить в одиночку по городу – вполне можно было нарваться на хулиганов, из числа узбеков, разгуливающих по городу группами. Это была местная молодёжь, которым некуда было пристроиться. У моего сына, узбеки отобрали велосипед. У тёщи в кафе, где она работала, узбеки избивали русских парней, отбивая у них девушек и потом могли их увести и сделать с ними что угодно. Бывали случаи пострашней. На племянницу моего знакомого, которая с подружкой зашла в магазин, напали несколько молодых узбеков и девчонки, которым было всего по 13 лет, спасаясь от них, бросились в протекающую недалеко от этого места реку, Дукент сай, которая по причине весеннего разлива, стала многоводной и попытались переплыть её. Одна девочка переплыла, а племянница друга утонула. Узбеки скрылись и никого найти из них не удалось. Да их и не искали. Я присутствовал на похоронах этой девочки. Особенно страшный случай произошёл с нашей соседкой, 14-ти летней девочкой Верой. Она, однажды пошла на дачу, которая находилась за городом. Возвращаясь с дачи, она подверглась нападению молодых узбеков. Убегая от них, она пыталась скрыться в будке сторожа завода ЖБИ, но он, испугавшись толпы озверевших парней, не пустил её к себе. Веру схватили и уволокли в кишлак, где насиловали её, в продолжении нескольких дней, держа её на цепи на крыше одного из домов, пока она не умерла от голода, жажды и издевательств. Веру нашли, но о том, что кого-либо наказали за это, я не слышал. Принимались законы, в соответствии с которыми, на должности руководителей любых рангов, мог назначаться человек знающий два языка, русский и местный, что практически закрывало русским карьерный рост. Многие русскоязычные начали искать пути трудоустройства и переезда в Россию или на Родину предков. Узбекистан принял, во-время и после войны, миллионы переселенцев из других республик. И хотя, среди них были люди множества национальностей, но их роднил общий русский язык. Самыми первыми, массово пострадали месхетинские турки. Это были этнические турки с юга Грузии, переселённые в Узбекистан, из боязни вступления в войну Турции. Во многом, схожие с узбеками и говорящими на сходном языке, они селились в сельских районах и занимались в основном, хлопководством. Не понятно, почему именно на них обратили свой гнев узбеки, но факт имел место. Последовали драки, переросшие в резню. В дело вступила армия. Но защитить турок не удалось. Узбеки настолько рьяно нападали на них, что правительство СССР приняло решение о массовом переселении турок на юг России, в Воронежскую и Белгородскую области, где те и поселились. Русскоязычных, выдавливали более мирными методами, но это было очень заметно, и мы чувствовали себя крайне некомфортно. Все, кто имел возможность, начали перебираться в Россию. Сначала это были руководители предприятий и классные специалисты, потом и все остальные, кто имел родственников или мог найти работу. Узбекские власти, прилагали все усилия, чтобы затруднить выезд, вынудить людей давать взятки за выписку и заказ контейнеров, что заставляло людей бросать имущество и уезжать налегке. А СССР уже трещал по швам. Начали расти цены на товары и услуги. Деньги обесценивались стремительно. В августе 1991 года, группа высших руководителей государства и партии, в попытке остановить развал союза, попытались устранить с поста президента и генерального секретаря КПСС, Горбачёва. Эта попытка была названа августовским путчем. Попытка провалилась, по моему мнению, из-за нерешительных действий её участников. Они не решились привлечь армию и действовали больше уговорами. Противников переворота возглавил Ельцин Б.К. Своей активностью и личным участием он добился больших успехов в повышении своего авторитета среди простого народа, ещё не понимавшего, куда их влечёт новая власть. Путч провалился. Участников путча арестовали. Кое-кто из генералов путчистов покончил с собой. Но, как оказалось, держали их не слишком долго и вскоре выпустили на свободу. Зато Ельцин купался в славе. Его выбрали президентом России, тогда как Горбачёв, на короткое время, стал первым и последним президентом СССР. А вот авторитет Горбачёва заметно упал. Ельцин чуть ли не выгонял последнего из Кремля, где размещался и его кабинет. В таких условиях, я вновь сменил место работы. На этот раз, случилось следующее – я встретил брата своего одноклассника, Соколова Николая и разговорившись с ним, узнал, что в объединении «Средазуголь» образовалось новое подразделение, т.н. «Совместное, Узбекско-Испанское предприятие, по добыче и переработке каолина, Берёзка –Азия». Во главе предприятия, чисто номинально, стоял сам генеральный директор объединения. Уже набрали штат рабочих, служащих и требовался замдиректора по производству. Я вполне подходил на эту должность, а сам Соколов работал там водителем главного механика. Я отправился в контору предприятия и узнал, что главным механиком там, является, знакомый мне по работе в разрезе Максим Ли, который поддержал мою кандидатуру перед начальником и я был принят незамедлительно. Мой новый оклад, превышал предыдущий, более, чем в 10 раз. Как и в прошлом, вновь пришлось принять сражение с руководством СНИИП, которое не хотело отпускать меня. Мне даже предложили увеличить зарплату вдвое, до 1000 рублей в месяц, но это нисколько не устроило меня с моим новым окладом в четыре тысячи рублей, суммой гораздо большей, чем получал директор СНИИП. Как раз, в последний год моей работы на приборном заводе, я был избран секретарём партийной организации. По устоявшимся в те времена правилам, эта должность считалась второй по значению, на любом предприятии СССР. Должность, почётная и перспективная, дававшая возможность быстрого роста по карьерной лестнице, при соответствующем подходе к исполнению своих обязанностей. Как я уже говорил ранее, в прошлом мне не позволили даже стать инструктором горкома партии, но времена изменились. КГБ уже потеряло свою власть и едва удерживалось на плаву. А КПСС, при попустительстве Горбачёва и с лёгкой руки Ельцина, стремительно теряло популярность и значение. Сам Ельцин, только что, демонстративно вышел из рядов партии, бросив свой партбилет на стол бюро ЦККПСС. Мне довелось застать тот ужасный период, когда коммунисты массово сдавали свои партбилеты и выходили из рядов партии. Ситуация была непредсказуемая. Миллионы партийцев, не решившиеся порвать с членством в партии, не знали куда сдавать партийные взносы, поскольку почти все руководящие органы уже были разогнаны и последнюю сумму взносов, я был вынужден раздать обратно. Некоторые отказывались принимать эти деньги. Но, тем не менее, к моменту моего увольнения, КПСС практически не существовало. Все документы парторганизации, я закопал на своём дачном участке, где они уже, наверное, сгнили. Должен заметить, что свой партбилет я никому не собирался отдавать и до конца своих дней, решил хранить его при себе, считая, что идеи КПСС были правильными и только развал СССР и деградация тогдашнего руководства партии, вызвало почти полное её уничтожение. Я прибыл на новое место работы, которое располагалось в районе т.н. «Перевалки». Это название, местность получила по той причине, что ранее, в 50-е и начале 60-х годов, в этом месте находилась перевалочная база складирования, добываемой в Янгиабаде урановой руды, откуда её перегружали в ж.д составы и увозили дальше. Здесь же располагались склады продовольствия и товаров народного потребления, для обеспечения населения того же Янгиабада. В 70-е годы здесь остались незначительные остатки пром и продтоваров, а также некоторое количество обслуживающих эти склады работников. Там же располагалась автобаза и приборный завод, который я только что оставил. Наибольшей популярностью пользовалась здесь столовая, где по старой памяти, отлично готовили и куда пообедать, приезжали не только местные работники, а и, в массовом порядке, привозимые сюда рабочие многих других ангренских предприятий. Наше предприятие разместилось на самом краю Перевалки. С севера мы граничили с городским кладбищем, с запада карьером глинозёма, на востоке проходила автодорога в Коканд, с юга не было ничего. Я познакомился с конторским составом – бухгалтером, директором, секретарём и водителем директора. Предприятие должно было заниматься размельчением каолина, добываемого на угольном разрезе, который, кстати, являлся попутным продуктом добычи угля и в основном, выбрасывался на отвалы, в количестве до 5 млн. тонн в год, совершенно не находя применения в народном хозяйстве, за исключением нескольких тысяч тонн, используемых местным керамическим комбинатом. Полученный продукт мы должны были направлять на керамические комбинаты в другие города. Предприятие, по идее, должно было принадлежать на равных паях Испании и Узбекистану, но пока ещё, это решение не вошло в силу. Мало того, пока ещё мы не начали получать каолин, то 25 работников предприятия были заняты изготовлением передвижных саней с опорами под высоковольтные провода. Мне, как замдиректора, практически было нечем заняться. Таким образом, мы протянули пару месяцев и, наконец, нам начали везти каолин. У нас была дробилка, два экскаватора, громадный бульдозер ДТ 300 и промежуточная площадка для каолина. Каолин дробили и насыпали в кучу. Наконец куча выросла до необходимого размера, и мы запросили полувагоны, для отгрузки. Полувагоны пришли. Это было грустное зрелище – борта повыломаны, в полу громадные дыры. Пришлось закрывать дыры подручными средствами – досками, камнями, бумагой и т.п. Загрузили каолин и повезли на станцию сортировки. При взвешивании обнаружился значительный перевес. Вместо 40 тонн, в вагонах оказалось по 60 и более, тонн. Директор побежал к диспетчеру, тот послал к машинисту грейфера. Загнали вагоны на запасной путь и грейфером выгрузили лишнее. Никто не хотел работать бесплатно. Пришлось и диспетчера, и машиниста грейфера, принять на работу на полставки, нелегально. Позже, на полставки приняли и диспетчера погрузочно- транспортного управления, чтобы нам присылали годные вагоны. Таким образом, с громадным скрипом, дело сдвинулось с мёртвой точки. Но нас поджидали и другие подводные камни, вызванные развалом страны и промышленности, а также рождённой этими явлениями, массовой коррупцией и воровством всех, кто только мог этим воспользоваться. Наш бульдозер ДТ300 не мог работать без солярки, а её требовалось ему много. А вот поставлять её нам, как и газ пропан, для сварочных работ, а также сварочных электродов, никто не торопился. Вот и приходилось выкручиваться. Солярку удалось покупать за наличный расчёт у машинистов тепловозов. Пропан нам привозили на газовозах и скачивали нам, в убыток городским сетям, снабжавших горожан, по знакомству. В результате, у горожан в квартирных плитах, газ едва горел и его хватало на неделю, вместо месяца. А сварочные электроды, мы готовили сами, используя арматурную проволоку, обмазанную жидким стеклом. Цены на товары, росли неумолимо, зарплата за этим ростом не поспевала. Народ роптал, но его никто не слушал. В СССР провели референдум, на котором ставился вопрос о желании людей сохранить страну. Результаты были впечатляющими – более 90 % населения, проголосовали за сохранение СССР. Однако, безвольный Горбачёв, практически лишённый власти, к тому же, потерявший авторитет своей нелепой, внутренней политикой и соглашательством с Западом, пошёл на поводу у республиканских руководителей, позволив им начать автономизацию своих регионов, под предлогом освобождения от коммунистической диктатуры. Запад аплодировал Горбачёвау, называя его строителем новой демократии. И наконец, настал день, начавший процесс, названный впоследствии «Парадом независимости». Сначала прибалтийские, а потом, по очереди, все остальные республики, заявили о своей независимости и объявили свои республики новыми государствами. Президентами, как и ожидалось, стали бывшие, первые секретари центральных комитетов этих республик. Узбекистан стал независимым государством и в нём, срочно ввели свою валюту – «Сум». Его приравняли рублю, но он быстро обесценился и продолжал падать в цене. Началась, совершенная неразбериха с ценами и зарплатами. Все рублёвые сбережения граждан в сберкассах, моментально обесценились. Я, к своему сожалению, потерял 500 рублей вклада, положенного на детей. Но были ещё неудобные моменты. Новое правительство Узбекистана постановило: – всех бывших осуждённых по «Хлопковому делу», считать безвинно пострадавшими, а бывшего первого секретаря Рашидова вообще считать героем. Я с матерью, начали опасаться, что её реабилитация, как несправедливо осуждённой при Рашидове, может быть пересмотрена и поэтому, приняли решение немедленно перебираться в Россию. Встал вопрос – куда ехать? Решили, что лучше всего перебираться в южные районы России, Воронежскую или Белгородскую области, поскольку там всё-таки теплее и климат ближе к узбекскому. Мать продала свой, 5-ти комнатный дом, давно уже добивавшемуся этого, районному судье за миллион рублей. Сумма в то время, показалась нам огромной, но, как оказалось позднее, мы жестоко ошиблись. Падение рубля превратило этот миллион, через короткий срок в ничто. Мы должны были продавать дом за доллары, но мы конечно не догадались. Я взял отпуск, и мы с матерью поехали в Воронеж. С нами отправились материны знакомые – чета пенсионеров. Конечно же, мы предварительно списались с некоторыми своими знакомыми, уже уехавшими в том же направлении и получили от них обещание, принять нас, на короткое время и оказать возможную помощь. Выехали в октябре. У нас в это время ещё стояла достаточно тёплая погода и я, никогда ранее не бывавший в России осенью, и понятия не имевшим о российских морозах, не взял с собой даже головного убора. И вот мы уже пересекли границу Казахстана и въехали в Россию. В пути мы вели беседы с ехавшими с нами в вагоне, беженцами. Большинство выехавших, уверяли нас, что в Воронежскую и Белгородскую область нет смысла селиться, поскольку в эти области направлен поток русских, покидающих кавказские республики. Поверив этим рассказам, мы решили выйти в Сызрани и попытаться найти убежище в Пензенской области, что и сделали. Однако нам необходимо было где-то остановиться. У матери и у её подруги, как оказалось, имелись знакомые, недавно уехавшие из Ташкента и обосновавшиеся в городе Чаадаевка, этой области. Туда мы н направились. Нашли этих знакомых. Это были казанские татары, которые в Ташкенте жили по соседству. Они нас поселили в пустой избе, где имелась всего одна комната. Посредине комнаты располагалась деревянная тахта, на которой мы и легли спать, вчетвером. Поутру, мы на электричке выехали в Пензу. Посетили горисполком и имели беседу с заместителем председателя. Надо сказать, что тот принял нас достаточно приветливо, расспросил нас о наших специальностях, но, к его сожалению, из нас четверых, только я ещё был трудоспособен. Пообещал рассмотреть возможности нашего устройства и попросил приходить позже. Мы вернулись обратно уже вечером. Вновь переночевали и утром поехали в город Кузнецк, где ситуация повторилась. Сходили мы в горисполком и в самой Чаадаевке, но нам было нечего предложить. Я бродил по городу, наведываясь в различные учреждения, в поисках работы, но всюду встречал отказ. Как назло, неожиданно выпал снег. Температура упала до минус 5-6 градусов. В тот день, мы с матерью, вернулись домой с совершенно мокрыми туфлями и поставили их сушиться на печку. К утру нас ожидало неприятное зрелище – материны туфли развалились, не выдержав перепадов температур. Мои, к счастью, остались целы. Полдня ушло на поиски туфель. В магазинах практически не было товаров, а базар, в будний день, не работал. Кое как нашли какие-то туфли и мать переобулась. На обед и ужин мы ходили к нашим знакомым, которые жили в снимаемом ими доме втроем. Наша знакомая с мужем и их дочь, примерно лет тридцати с небольшим. Я заметил, что в городе преобладают казанские татары. В поисках продаваемого жилья, мне неоднократно жаловались хозяева домовладений, что татары моментально перекупают все предлагаемые дома, а затем, выдавливают, остающихся по соседству русских. Я даже затрудняюсь объяснить причину массового переселения татар из своей республики в соседние области – Ульяновскую, Пензенскую, Саратовскую. С появлением татар, в каких-либо городах этих областей, в них значительно увеличивался уровень преступности, а когда татар становилось много, то жившим там русским, становилось очень неуютно. Русские, непривыкшие в случаях агрессии к объединению и действующие обычно в одиночку, постоянно были биты татарами, действующими толпой. В конечном итоге, русская молодёжь, да и люди более зрелого возраста, боялась по вечерам выходить на улицу. Часто такое положение вынуждало людей продавать дома и уезжать подальше, чего татары и добивались. Кстати, у дочери наших хозяев, имелся любовник, мужчина примерно моего возраста, по кличке «Бешеный». Как-то раз, он пришёл к ней и застал нас. Видимо заревновав, он позвал меня на улицу, якобы, помочь ему что-то принести. Вытащил пистолет и начал расспрашивать меня о причине моего присутствия в этом доме. Как ни странно, но я совершенно не испугался, ни пистолета, ни его угроз. Видимо, это его озадачило и он, выслушав мои объяснения, ушёл восвояси. Всё это, в конечном итоге, мне не понравилось, и я решил обратить свой взор на Рязанскую область. Ещё в Ангрене, я знал, что многие ангренцы, особенно работники разреза, переезжают в город Касимов, где имеются несколько карьеров, по добыче известняка и камня. К тому времени, туда переселились многие знакомые мне люди, в том числе и упоминавшийся мной ранее, Соколов Николай, устроившийся там машинистом экскаватора. Там же, уже жили и некоторые другие наши друзья из Ангрена. Я оставил пока мать в Чаадаевке и поехал в Касимов. Помню, что, доехав до города Шилово, я сошёл там и на автобусе добрался до посёлка Лашма, Касимовского района, где жила одноклассница моей жены Людмила с мужем Михаилом. Уже наступил вечер и я, по темноте, расспрашивая прохожих, кое как нашёл дом, который они, временно, снимали. Было холодно, шёл снег, и я настолько устал от всех этих приключений, что ввалился к ним, не обращая внимания на их пса, громадного Ризеншнауцера, который встал, упираясь мне на грудь, но не тронул. Переночевав у них, я поутру поехал в Касимов, в управление карьерами. Я знал, что там, в должности главного инженера, работает лично мне знакомый, бывший механик ангренского разреза, Лебедев. Я зашёл к нему в кабинет и попросил найти мне какую –либо работу. Конечно, сразу же он не был готов мне что-то предложить, но попросил наведаться позже. Я вернулся в Лашму и с Михаилом и его другом Игорем, начали решать мою судьбу. У них была куча прожектов, исполнимых и фантастичных, которые мы обсуждали. Сами они, в настоящее время нигде не работали, обживаясь. Семейство Игоря, снимали два дома – родители с дочкой и сам Игорь. У Михаила, тоже был съёмный дом, притом уже не первый. Обе семьи начали строительство собственного жилья на границе посёлка, практически на берегу Оки. В посёлке проживали ещё несколько семей беженцев из Узбекистана и других республик. Сам посёлок Лашма, назывался рабочим посёлком, по причине нахождения в нём достаточно развитой инфраструктуры. Во-первых, здесь имелись три, достаточно крупных предприятия. Это были: Известковый карьер, завод известковой муки, где эту известь измельчали и чугунно-литейный завод. Была там также больница, цех распиловки брёвен, автобаза. Сам посёлок состоял из слившихся в одно целое, трёх деревень Лашма, Курман и Акишино. Все названия имели мордовские топонимы, напоминая о бывшем угро- финском, историческим прошлом этих мест. Местность была чрезвычайно живописна. Посёлок протянулся вдоль старого русла Оки, в течении времени, превратившемся в большую старицу, названную здесь затоном и представлявшим из себя, как бы аппендикс, длиной около 4-х км, соединяющийся с Окой, протекавшей параллельно. С другой стороны, стоял лес, принадлежавший к массиву, знаменитых мещерских лесов, соседствующих с не менее знаменитыми, муромскими лесами. Леса, с заповедниками, с наличием кое-какого количества, до сих пор не уничтоженного зверья. Как мне сообщили мои друзья, в посёлке имелись дома, которые можно было купить не дорого. В первую очередь, два, подлежащих закрытию, магазинчика, которые мы осмотрели на следующий день. Оба располагались в Акишино. Первый представлял из себя помещение, больше похожее на сарай из кирпича, расположенный в микрорайоне, при известковом карьере, среди трёхэтажных домов, а второй, рядом с чугунно литейным заводом и поселковой больницей. Это здание оказалось обычной избой –пятистенкой, по легенде, построенной перед самой войной председателем сельсовета, который практически не успел пожить в доме, арестованный по чьему-то доносу, как враг народа и сгинувший в лагерях. В этом доме, устроили продмаг, который ещё еле теплился, продавая в основном хлеб и крупы, но уже готовившийся к закрытию. Этот дом мне понравился гораздо больше и я, остановил свой выбор именно на нём. Как раз подъехала и моя мать из Пензы. Все мы расположились у Михаила с Людой. С матерью мы отправились в Касимов, в райпотребсоюз, в ведении которого находились магазины в Лашме. Председателем там, оказался молодой человек, с предпринимательской хваткой. Он предложил купить приглянувшийся нам дом, за 185 тысяч рублей, но с уплатой взятки в 250 тысяч. Мы согласились, предварительно. Председателю в качестве аванса выдали 100 тысяч рублей. Договорились начать вселение сразу по моменту закрытия и освобождения магазина от остатков товаров. После этого, мы ещё пару дней жили в Лашме, строя планы на будущее. С друзьями я договорился о приобретении для меня циркулярной пилы и мини трактора, если такая возможность появится в моём отсутствии. Я с матерью оставили у Михаила, оставшиеся у нас полмиллиона рублей на хранение, которые, в нашем присутствии, были зарыты в стеклянной банке в подвале их дома. На этом мы распрощались и разъехались, я в Ангрен, а мать в Барабинск, договорившись, встретиться в апреле следующего года. Как выяснилось позже, Михаил с Людой, недолго думая, тут же выкопали банку с деньгами и положили эти деньги на депозитный счёт в сбербанк. Сами мы о такой возможности не подозревали. Я вернулся в Ангрен и продолжил работать. Качество жизни продолжало ухудшаться. Теперь мы жили в независимой республике Узбекистан. По установленному порядку, все руководящие посты, полностью перешли к национальным кадрам. Русским ничего не оставалось делать, как работать на рядовых должностях. Даже евреи, до того занимавшие руководящие посты на многих предприятиях, вынуждены были уйти. Их кабинеты, занимали самодовольные представители коренной национальности, часто, по протекции из Ташкента. Однако, некомпетентность нового руководства, очень быстро показало свои плоды. На недавно пущенной в эксплуатацию Новоангренской ГРЭС, в связи с недостатком кадров, уехавших в Россию и недосмотру вновь назначенных мастеров, произошла крупная авария – сгорел один из 6-ти блоков, а остальные пришлось на некоторое время отключить. Сгоревший блок удалось запустить, через несколько лет. Резко упала добыча угля. В недалёком будущем, как мне сообщали, из-за недальновидного планирования преобладающего количества угля, при недостаточном освобождении его пластов от породы, образовалась аварийная ситуация, когда высота уступов превышала 50 метров и экскаваторы вычерпывали уголь из-под нависающих козырьков, угрожающих рухнуть и завалить технику. Начал сдавать позиции керамический комбинат и завод резинотехники, которые уже к 2000 году, вообще остановились и были ликвидированы. Похожая картина наблюдалась и на многих других предприятиях. Особенно анекдотичная картина, наблюдалась в министерстве обороны. Все генералы и большинство офицеров, выехали в Россию. Правительство Узбекистана, с трудом, создали собственную армию, срочно устроив переподготовку для выпускников педагогических ВУЗов, присвоив им звания от лейтенантов до капитанов. Зато имеющиеся офицерские кадры коренной национальности, были востребованы и смогли, совершенно неожиданно, вырасти в званиях и должностях на 2-3 и более ступеней. Главнокомандующим, стал бывший полковник, генералами, бывшие капитаны и майоры. В количественном отношении, армия примерно соответствовала 3-4 дивизиям. После вывода войск, в республике осталось более чем достаточно военной техники и вооружения. Я не берусь предсказать, как распорядились новые военные части этим оружием, но очень сомневаюсь, что оно, в случае конфликта, с кем бы то ни было, будет использовано с толком. Выезд русскоязычного населения возрастал и правительство, наконец-то, сообразив, что, лишившись профессиональных рабочих, будет весьма сложно поддержать на плаву имеющиеся предприятия и, тем более, организовать новые. Стало чрезвычайно трудно, выписаться с места жительства, особенно в связи с выездом в Россию. Практически невозможно стало, продать свою квартиру или дом. Узбеки, прямо говорили – уезжайте, всё ваше останется нам бесплатно. Чтобы получить контейнер для погрузки своих пожитков, надо было дать взятку. Также взятка, требовалась таможенной службе, за разрешение этот контейнер, отправить. Мы взяли 5-ти тонный контейнер, загрузили его и отправили на ж.д. станцию. В назначенный день я и ещё два десятка отправителей, собрались у своих контейнеров, чтобы предъявить их к осмотру таможенникам, на предмет недопущения к отправке запрещённых предметов. Я решил, что ни за что не буду давать взятку, поскольку, ничего запрещённого к перевозке, у меня не было. Вскоре к контейнерам подъехал автомобиль с таможенником. Из машины вышел парень лет 25 и начал обход контейнеров, перед которыми стояли их хозяева, готовые ответить на вопросы или показать содержимое. В автомобиле же, продолжал оставаться сам таможенный чиновник. Я уже успел спросить у знающих людей о размере взятки, а также о том, что без таковой, контейнер не отправят. Я заметил, что парень, осматривающий контейнера, довольно быстро продвигался среди контейнеров, даже не пытаясь осмотреть их содержимое. Наконец он подошёл ко мне и вопросительно поглядел на меня. Я показал на открытую дверь контейнера, приглашая его убедиться в отсутствии запрещённого. Минуту постояв, парень осмотрел вещи, лежащие впереди и попросил вытащить их, чтобы посмотреть следующий ряд. Я вынул их. Парень посмотрел следующий ряд и попросил вынуть ещё часть предметов. Я опять освободил место. Наконец я понял, что он просто хочет заставить меня вынуть все пять тонн, уложенного нами аккуратно, груза, который потом мне придётся в спешке, засовывать обратно. Смирившись с необходимостью, я предложил ему деньги, на что парень, улыбнувшись, снисходительно согласился. Что показательно, он не трогал деньги руками, заставляя класть их ему, непосредственно в карман. По-видимому, таможня опасалась проверок, а в данном случае, принимающий деньги, вообще не имел к таможне никакого отношения и, в случае чего, мог бы отказаться от принимаемых денег. После сбора всех денег, парень отнёс их в автомобиль и затем, милостиво позволил присутствующим, закрыть двери контейнеров, после чего таможенник вышел и запечатал двери своей печатью. Кроме меня, никто не пытался отказаться от взятки и также, ни у кого не было проведено проверки контейнеров. По сути можно было в контейнерах вывозить что угодно, хоть самого президента, лишь бы была уплачена, соответствующая мзда. Позднее, посовещавшись, мы приняли решение, что первым в Россию уеду я, с младшим сыном Димой. После того, как я смогу достаточно прочно обустроиться на месте, ко мне выедут Оля с Мишей. Я рассчитался на работе и купил билеты на 4 апреля 1993 года. Собрав чемоданы, мы с Димой и отцом, приехали на вокзал, где отец проводил нас в путь. Я из вагона видел, что он плачет, но что поделаешь, жизнь заставляет! В Ташкенте, мы пересели в поезд Ташкент – Москва и через трое суток, ночью, сошли на станции Шилово, Рязанской области. Зашли в здание вокзала и уселись там, ожидая утра. Через пару часов, к нам подошёл какой-то мужчина и спросил нас, куда мы едем. Как оказалось, он ехал в Касимов и искал попутчиков. Я уже не помню, какую сумму он запросил, но она, оказалась не очень высокой, и я согласился ехать с ним. По дороге, я уговорил его довезти нас до самой Лашмы, добавив ещё немного денег. И вот мы с Димой у нашего дома. Мать встретила нас, с чувством огромного облегчения, признавшись, что уже вообще потеряла надежду, нас дождаться. Здесь я должен немного отступить назад и рассказать кое какие подробности, покупки дома. Оказывается, мать, не дождавшись апреля, уже в январе, вернулась в Лашму и закончила операцию с покупкой дома. При этом, действуя своими методами, она вывела начальника Касимовского ОРСа, на чистую воду, сдав его с потрохами в милицию, поймав на взятке. Таким образом, дом достался нам за, уже условленную цену, в 180 тысяч рублей, потеряв только, уплаченную ранее, часть взятки в 40 тысяч рублей. У нас оставалось, с учётом всех расходов, около полумиллиона рублей, которые, из-за стремительной инфляции, обесценились до размера 400 долларов. С ценами в России происходила форменная чехарда. Рубль стремительно падал, люди не успевали определять новые цены на товары, которых в России стало не хватать. Многие люди взялись за торговлю, а точнее спекуляцию. Повсюду открылись вещевые рынки, самые большие в Москве. Люди скупали оптом товары в Москве, где главный рынок действовал на стадионе Черкизово, куда их свозили из Польши, Прибалтики, Турции и т.д. и продавали потом у себя с наценкой. Вплоть до 2000 года, эта профессия, стала одной из самых престижных и распространённых в России. Казалось, что весь народ ухватив весьма примечательные, как раз для переноски товаров предназначенные, огромные клетчатые сумки, ринулся в ближайшее зарубежье, скупать все бытовые товары, по большей части одежду, чтобы потом, с выгодой, продать их на родине тем, кто ещё имел какую-либо работу. А с работой становилось всё хуже. В Лашме, ещё продолжали функционировать, все три, уже описанных мною выше, предприятия. Я попытался устроиться на одно из них, но мест не было. Кроме того, нам необходимо было ещё оформить дом и привести его в жилой вид. С оформлением дома, нам с матерью, пришлось много раз съездить в Касимов, в ОРС, Горисполком, отдел архитектуры и т.д посетить множество чиновников разного ранга. Со скрипом, оформление, в течении, наверное, 2-х или 3-х месяцев, кое-как, удалось закончить. Большую проблему обеспечила нам планировка, нашего домовладения. Дом располагался в бывшей деревне Акишино, почти на границе с собственно Лашмой. Акишино начиналось с территории поликлиники и местной больницы. Далее стояли жилые дома, на трёх улицах посёлка. Одна улица была главной, переходя в дорогу на Касимов, а начинаясь от здания управления, Акишинского известкового карьера и расположенного тут же, маленького микрорайона из 3-х этажных домов, для его работников. Второй, была улица Свердлова, на которой и стоял наш дом, а следующей улицей, вдоль старицы Оки, на протяжении всей Лашмы, улица Набережная. Наш дом имел № 3 и соседями мы имели, в №1 старушку пенсионерку, а №5 двух супругов, также пенсионеров, имеющих жительство в Москве и приезжающих в Лашму, с апреля до октября. Ниже нашего дома, располагалась аптека и местные жители, привыкли ходить туда через территорию нашего дома, не имеющего ограждения, что безусловно, не могло нам понравиться. Я самолично начертил план нашего участка, причём границы его раздвинул насколько можно шире и представил этот план в отдел архитектуры и бюро технической инвентаризации. План им понравился и поскольку, рисовать этот план самим им не хватало времени, то он был согласован и утверждён нужными печатями. Имея план участка, встала задача, построить ограждение. Как раз подвернулся случай – местный лесничий, предложил мне провести, так называемое «осветление» участка леса, что означало вырубку засорявших лес молодых, диаметром ствола не более 10 см, лиственных деревьев, берёз, осин и т.п. В качестве оплаты, я мог забрать себе стволы этих деревьев. Я и решил изготовить из этих стволов жерди для ограждения. Чтобы перевести стволы срубленных деревьев, я сговорился с водителем КрАЗа, работающего на карьере. Утром он привёз меня на участок, где я в течении рабочего дня, срубил и освободил от сучьев около 700 стволов. К вечеру, водитель забрал меня с уже готовыми жердями и отвёз домой. Половину жердей я отдал ему. Пошарив по окрестностям, я нашёл и притащил домой, приличное количество алюминиевой проволоки и за пару дней, обнёс наш участок забором из жердей, высотой примерно 2 м, скреплённых проволокой, при этом перекрыв проход к аптеке. К аптеке можно было пройти по другой улице, между 5-м и 7-м домами, но народ возроптал. Сначала, несколько человек вызывали меня и требовали оставить проход, но мать была решительно против этого. Тогда к нам заявился депутат сельсовета и вполне откровенно, пообещал нам спалить наш дом, если мы не согласимся с требованиями населения. Хотя мать продолжала упорствовать, поскольку мы были в нашем праве, я всё –таки, освободил проход между нашим и первым домами, шириной, позволяющей проехать грузовику. Одновременно я приводил в порядок дом. Вынес всё оставшееся, брошенное продавцами имущество магазина, как-то – прилавки, витрины, кучи старых ящиков, мусор и т.п. Что интересно, сосед сообщил мне, что дом имеет подвал, на поверку оказавшийся до самого верху забитый мусором. Продавцы, чтобы себя не затруднять, сваливали мусор в подвал. Несколько дней потребовалось, чтобы освободить подвал, который оказался размером под весь дом и который я позже, привёл в порядок, но для жилья он оказался не приспособлен и мы, использовали его, как кладовую. На участке росли сосны, которые, как сообщили соседи, мы не имеем права срубать. Тем не менее, председатель горисполкома, у которого мы побывали на приёме, посоветовал нам валить эти деревья, не спрашивая никого. Деревья выросли здесь за последние 50 лет и имели в диаметре, в среднем, от 30 до 80 см. Вооружившись двуручной пилой, мы начали пилить. Я позже посчитал, что для спиливания дерева, в полметра диаметром, необходимо протянуть пилой туда и обратно до 600 раз, притом с немалым усилием. Матери было уже 74 года и конечно, она была для меня слабым подспорьем, и в дальнейшем я пилил один. Это был титанический труд и длился он, наверное, около 4 –х месяцев. Приходилось вдобавок обрубать сучья и укорачивать слишком длинные стволы, до размера 4-5 метров. Полученные брёвна я стаскивал в одну кучу, перед забором. Тогда-то я и совершенно надорвал свои руки и позвоночник, которые самым неприятным образом напомнили о себе через 20 лет. Всего собралось ровно 86 брёвен. Некоторое количество брёвен я использовал для постройки сарая и туалета. Занимались мы и благоустройством участка. Земля, в основном состояла из песка, поэтому, я заказал привести несколько Кразов хорошей земли. В качестве платы шла водка. Две бутылки за Краз. Вообще, в ту пору, в деревне, да и во всей России, самой распространённой валютой, слыла водка. Ею расплачивались за любые услуги, потому что рубль продолжал падать в цене. Мы провели водопровод в дом. К сожалению, из-за того, что наш дом стоял на высоком месте, то подаваемая от водонапорной башни вода, доходила до нас в последнюю очередь, чаще всего ночью. Подошёл июль месяц. Я продолжал дружить со своими земляками – семьями Михаила и Игоря, несмотря на выходку Михаила Рассказова, наварившегося на мои деньги, процентами от депозита. Пришлось закрыть на это глаза, поскольку мне очень нужна была их помощь и советы. На мой день рождения 16 июля, Люда, жена Михаила, подарили мне трёх крольчих. В то время они держали большое хозяйство – корову, свиней, кур и кроликов. А у семьи Игоря и вовсе было 20 или 30 коров, взятых на откорм. Я съездил в Касимов на базар и приобрёл там роскошного, чёрно-бурого, кролика самца. Пришлось из бутылочных ящиков, оставшихся мне от магазина, соорудить несколько клеток для кроликов, которые я расположил вокруг дома, к его стенам. Теперь приходилось собирать траву для их пропитания. Работы хватало, но моя мать, начала уговаривать меня идти работать. Я вновь начал искать работу в Касимове. Там было несколько серьёзных предприятий, которые я посетил. Для меня, работа, в принципе была, но я искал возможность получить какое бы то ни было жильё. И вот, на приборном заводе, мне предложили работу инженера-технолога, за совершенно смешную, по тем временам зарплату, в 17 тысяч рублей в месяц, что примерно соответствовало 20 долларам, но с возможностью получения через два года квартиры в строящемся доме. Это мне пообещали твёрдо, в чём мы и составили соглашение. Для временного жилья, мне предоставили комнату в общежитии, куда я и отправился. Общага находилась недалеко от завода и представляла из себя 4-х этажное здание, в группе подобных. Вечером в комнате, собрались все мои квартиранты. Ими оказались два молодых парня, лет по 25 и, моего возраста, мужчина, занимавший должность заместителя начальника охраны завода. Пришлось раскошелиться и устроить «прописку». На «огонёк», заглянул сосед – пожилой мужчина, знакомый моих новых друзей. Пили они, не в пример мне, по-настоящему и, как оказалось, ежедневно. С утра, с больной головой отправился на работу. Мои друзья опохмелялись и предложили и мне, но я к такому, был совершенно не привычен. Однако таблетку анальгина пришлось принять. Проход на завод, был с пропусками, поскольку здесь разрабатывались детали к военной технике. Меня провели в наш отдел, где я познакомился с начальником отдела и с коллегами. Мне предоставили стол и кульман, выдали задание – разработать какое-то приспособление, для обработки детали. Мне пришлось посетить производство, чтобы ознакомиться с его технологией и выпускаемой продукцией. Я прошёлся по цехам, рассмотрел всё необходимое для себя и вернулся в отдел. Работа была достаточно привычная и знакомая. Я чертил, что-то обдумывал и предлагал руководству. В отделе работал конструктором, коллега по несчастью – беженец из Таджикистана. Он, до позапрошлого года, работал в Душанбе, в проектном институте, пока там не начались боевые действия между различными группировками, в которых самыми пострадавшими оказались конечно русские. Он рассказал о том, как жители города организовывали отряды самообороны в русских кварталах, дежурили и даже были вынуждены, порой вступать в бои с бандитами, пытающимися поживиться за счёт жильцов. Подобное противостояние, вынудило большинство русскоязычных, в срочном порядке, покидать республику. Ситуация в Таджикистане сложилась намного тяжелее, чем в других республиках СССР. По некоторым данным, появившимся гораздо позднее, в боях, там погибли несколько сот тысяч человек. Мой коллега, как и я, жил в общаге с дочерью Полиной, ровесницей моего сына. Так прошло некоторое время, до первой зарплаты. Денег, которые я получил, едва хватало на еду. Наши с матерью деньги, уже были истрачены, и мы жили на пенсию матери и мою зарплату. У меня были единственные, белые брюки, дырки в которых я многократно зашивал. Одна пара туфлей, пиджак, куртка. Практически, нечего было носить в школу моему сыну Диме. К тому же, он продолжал расти и его брюки стали слишком короткими для него. Было очень стыдно, но мы ничего не могли поделать. Нам повезло, в некоторой степени в том, что у Димы обнаружили проблемы с лёгкими и его удалось пристроить в детский санаторий в городе Солотча, примерно в 150 км от Касимова, куда он и уехал. На выходные, я приезжал в Лашму и занимался домом и кроликами. Крольчихи принесли первый приплод, штук по 4-5 крольчат. Пришлось достраивать клетки вкруг дома, для подрастающего поколения. Рассаживать приходилось самцов, потому что они, жестоко дрались. Ну а самок я размещал вместе. Возвращаясь назад, я должен описать о получении мной автомобиля Опель кадет. Мой отец женился в конце 70-х на сестре моей тёщи, Елене Петровне Гаус, первый муж которой, имел в Германии брата, переехавшего туда ещё в 60-х годах. В начале 90-х, из России начался массовый исход немцев и евреев, воспользовавшихся открывшимся возможностям, в связи с объявленной Ельцыным, демократией. Поток эмигрантов достигал в самые «урожайные» годы, сотен тысяч человек. Притом люди эти, были не самыми худшими гражданами бывшего СССР. Утекали за границу, трудолюбивые и добропорядочные немцы, талантливые и музыкальные евреи, а с ними их жёны или мужья, часто совсем не немцы, а большей частью русские, казахи и многие другие национальности, отказываясь от последних, в пользу немецкой или еврейской. По приглашению брата, первый муж Елены Петровны, выехал в Германию и тут же вызвал к себе своих детей, Валю и Люду с семьями. Они переехали туда в 1991 году. А уже в 1993 году, вызвали в гости свою мать Елену Петровну. Она поехала туда с моим отцом. Погостив там, они направились обратно своим ходом, на подаренном им автомобиле Опель кадет, в сопровождении сыновей Люды, старшей дочери Елены Петровны. Отец известил меня об этом и назначил встречу в городе Бресте, на квартире младшего брата моего лучшего друга Соколова, Василия, который проживал в Бресте уже несколько лет. Я в то время ещё не работал, поэтому без проблем, выехал заранее в Брест и явился к Василию, который был очень рад мне, поскольку я привёз ему некоторую сумму денег, переданных ему его матерью. Я пару дней прожил в семье Василия, пока не приехали мой отец с Еленой Петровной. И надо было же случиться в тот день, пренеприятному событию! Мы с Василием, пошли на местный базар за продуктами и вдруг, я обнаружил, что в моём портмоне отсутствуют все мои деньги. Я не помню, сколько там было денег, но Василий, расспросив своих детей по поводу возможной кражи, в которой, они решительно отказались, предложил мне какие- то деньги, а я взял их, хотя позже, горько пожалел об этом. Василий и без того, едва перебивался с хлеба на квас, а я как раз, ещё имел кое-какие деньги в Лашме. Но дело в том, что в подобном случае, я бы поступил таким же образом. Рано утром следующего дня, мы выехали в Лашму, провожаемые недобрыми взглядами Васиной жены, да и он был не весел. И их можно было понять. Я так и не узнал, куда делись мои деньги, может быть я их потерял, а может в самом деле дети украли, но это осталось в прошлом. Мы ехали по отличному шоссе, на Москву. Проблемой стало отсутствие бензина на заправках. Уже подъезжая к границе России, мы были вынуждены купить канистру бензина у местного спекулянта, аж, за 20 дойчмарок, что, наверное, раз в десять, превышало истинную цену бензина. Уже глубокой ночью я выехал на московскую кольцевую дорогу. Хотелось спать, и мы остановились на стоянке, приткнувшись к какому-то автофургону. Разбудил нас грохот. Автофургона уже не было, а снаружи, два каких-то бомжеватых типа, снимали с верхнего багажника машины, притороченные там вещи – четыре колеса и чемоданы с барахлом. Одно колесо упало и разбудило нас. Оба типа бросились бежать в разные стороны. Я выскочил из машины и погнался за одним из них, но потом остановился в нерешительности. А может этот тип ещё пырнёт меня ножом? Я вернулся к машине, и мы начали осматривать свои вещи. Недоставало двух колес, из четырёх и одного чемодана с вещами. Мы поискали свои вещи вокруг автомобиля, но ничего не нашли и поехали дальше. К обеду приехали в Лашму. Мать конечно, встретила отца с Еленой Петровной не очень приветливо и это понятно. Два дня отец жил с нами. Мы с ним ездили в ГАИ, где пытались оформить машину, но нам посоветовали попросту взять у нотариуса доверенность на меня, что мы и сделали, заплатив приличную сумму. Заодно, купили билет на поезд до Ташкента, из Сасово. Поезд Москва-Ташкент, должен был приехать в Сасово вечером. На следующий день я повёз отца в Сасово.С нами поехал ещё один брат Соколова, Николай. Он работал на Акишинском карьере, машинистом экскаватора и собрался съездить в отпуск в Ангрен. Поезд, по каким-то причинам, опоздал на 5 или 6 часов, и я поехал домой уже утром. Отец, с Еленой Петровной, без приключений, добрались до дома. Теперь у меня появилась машина. Это было очень хорошим подспорьем в хозяйстве. На ней я ездил за травой для кроликов, возил кирпичи для постройки водопроводного колодца, доски и т.п. Когда я начал работать, то машину держал в построенном гараже. Сосед из 5-го дома, уговорил меня съездить на куриную ферму во Владимирскую область, и мы привезли оттуда молодых кур, и ему, и мне. Уже через месяц куры начали нестись. Гнездились они в гараже. Наступила зима. Выпал снег. В тот год снега было очень много. Приезжая на выходные, я замучился, отбрасывать снег от забора, освобождая дорожку перед домом. Дорожка использовалась жителями для прохода в аптеку и в больницу. К февралю, снег уже почти скрыл наш забор, при его высоте около 1 м 80 см. На работе, ещё в ноябре, я зашёл в отдел капстроительства (ОКС) завода и, познакомившись с его начальником, предложил свои услуги в качестве инженера строителя, по совместительству, потому что денег на жизнь катастрофически не хватало. Как оказалось, в ОКСе, уже скопилось громадное количество нерешённых, из- за отсутствия проектировщиков, работ. Начальник ОКСа, моментально решил мой вопрос с работой на две профессии, с директором завода и тут же, озадачил меня заданием на проектирование склада ГСМ для завода. Поскольку я не был особо загружен основной работой по проектированию приспособлений для производства деталей самолётов, так как их производство начало резко сокращаться и уже через пару лет сошло на нет и уже сейчас завод был вынужден переходить на мирные рельсы и переключился на выпуск микроволновых печей и компактных магнитофонов, я расположился за своим кульманом и начал рисовать план здания ГСМ, Работа, была привычная, и для меня элементарная. Теперь мне, к моему окладу, добавили ещё половину оклада, что составило уже 24 тысячи рублей, но и это не решало моей проблемы. Обедал я, в заводской столовой, при этом, брал только лишь самое дешёвое блюдо – молочный суп с макаронами без хлеба. Хлеб приносил с собой. Уже даже не помню, что я ел на завтрак и ужин, но точно очень мало, потому что похудел с бывших 100 до 78 кг. В те времена, все люди, всячески пытались подработать хоть сколько – нибудь. Размер зарплаты на всех практически предприятиях России, упал до плинтуса. К тому же, множество предприятий закрылись и продолжали закрываться, выбрасывая на улицу миллионы безработных. В стране царил хаос, бедность, но зато, расцвела преступность. Молодёжь объединялась в банды, которыми руководили бывшие партработники и руководители разорённых этими же самыми руководителями, заводов и фабрик. Банды сращивались с органами власти, милиции и прокуратуры и уже совместно, грабили торгашей и зарождающийся класс частников. Кроме этого, начались разборки между бандами за сферы влияния, сопровождающиеся перестрелками и поножовщиной, влекущей к большому количеству жертв. Жизнь человека обесценилась до минимума. Убить могли за копеечные суммы и даже, ни за что. Обращаться с жалобами, было некуда. Нам с матерью удалось, в конце концов, окончательно оформить дом и получить российское гражданство. Все деревья на участке, я спилил и свёз на лесопилку. Нас, конечно обманули, предложив оформить сданные 83 ствола за 6 кубометров, вместо двенадцати, объяснив, что так будет дешевле распилить их, надо только дать взятку распиловщиком. Обман выявился при получении досок, которых оказалось то ли 104, то ли 112, то есть, практически, по одной доске со ствола. Мало того, мой друг Миша, тайно, забрал из моих досок штук 50, уверив рабочих, что я ему разрешил. И главное, по закону мы не могли ничего сделать, так как в самом деле, по документам выходило 6 кубометров. Пришлось смириться с фактом. Доски я свалил во дворе и в дальнейшем построил из них большой гараж для машины и выложил полы в подвале. В то же время, начали подрастать кролики. Одну крольчиху я зарезал и это было ужасно. Мне было настолько её жалко, что я не смог её есть. Мать получала пенсию, но её размер был начислен неверно и мать писала жалобы во все инстанции, получая отписки, как это было и при советской власти. Как гром с ясного неба, пришло известие о смерти отца. Сообщала Елена Петровна, что отец умер 27 января. Телеграмму принесла почтальонша, в то время, когда мы, все втроём, были дома и собирались обедать. Мне показалось странным, поведение почтальонши, которая передав мне телеграмму, не ушла сразу, а ждала, когда я её прочитаю. Мы совершенно не ожидали подобного события. Я всего два дня назад разговаривал с отцом по телефону, и он как раз сетовал на старость и что уже ему пора умирать. Я тогда вообще не обратил внимания на его слова. А мать и вовсе не поверила телеграмме, предположив, что это повод для моего приезда в Ангрен. Ситуация осложнялась тем, что у нас совершенно не было денег на поездку. На следующий день, я поехал на работу и отпросился в отпуск. Уже даже не помню, где нам удалось взять деньги, но билет я покупал на следующий день прямо в Сасово, куда я приехал на автобусе утром, 29 января. Мне дали билет без очереди, согласно телеграмме и я выехал в Ташкент. В Ангрен я приехал 31 января, опоздав на похороны на один день. Смерть отца была неожиданностью для всех нас. Отец в тот день, вышел из дома, с целью ехать в гараж ремонтировать машину. Дойдя до остановки, он сел на скамейку и, как рассказывали очевидцы, при подъезде маршрутки, он поднялся со скамейки и тут же упал, лицом вперёд на землю. Смерть была мгновенной. Отец явно ожидал подобного и в кармане у него, была записка с телефонами. Врачи скорой помощи, вызванной чтобы его забрать, позвонили к нам домой, где в это время находился мой сын Миша и сообщили ему о смерти отца. Миша обзвонил Елену Петровну, Олю, мою сестру Люду. На тот момент среди них, не было ни одного мужчины и всю тяжесть с организацией похорон, взвалилась на плечи вышеперечисленных. Всё, что я успел, это съездил на кладбище и помянул отца в компании родственников. После этого, я вернулся в Лашму. Должен отметить, что железнодорожные перевозки, претерпели крайне неприятные изменения. По непонятной причине, стало опасно ездить в поездах, внутри Узбекистана. Поезда подвергались прямо-таки обстрелу камнями, со стороны молодёжи, при проезде населённых пунктов. В результате, все окна в вагонах были выбиты и вместо них установлены листы железа, поэтому в вагонах было темно. Поезда в Москву теперь не блистали чистотой, а ещё через пару лет, превратились в подобие эшелонов, времён гражданской войны, когда вагоны представляли из себя, нечто наподобие платформы на колёсах, с полным отсутствием полок и сидений. В общем помещении, где пассажиры рассаживались на полу или на своих чемоданах, в середине, на куске железа горел костёр, для обогрева в зимнее время. А во время проезда по Казахстану, в вагоны набивались казахи, следующие по пути движения и едущие без билетов, просто оплатив проезд проводнику. Проводники творили всё, что хотели и обычно, бывали пьяные вдрызг, порой забывая открыть дверь вагона для входа и выхода. В моём случае, наш проводник, вообще отстал от поезда на какой-то станции. Тем не менее, я кое как доехал до Сасово и далее в Касимов, где и продолжил работать. В Ангрене же, случилась очередная беда. Сын моей сестры Люды, Ваня, стал наркоманом. В те времена, наркотики стали весьма доходным товаром для многих криминальных личностей. С выездом российских войск из республик Средней Азии, практически прекратила действовать погранслужба и через афганскую границу на территорию бывшего СССР, хлынули потоки наркотиков, как обычной анаши, так и более тяжёлых –героина, опиума, морфия и т.п. Некому было остановить этот поток, зато нагреть на этом руки, нашлось достаточно много. Ваня, как это обычно бывает, начал с конопли и в конце концов, подсел на героине. Количество необходимых инъекций, выросло до 7 и более, в день, что требовало всё больше денег. Соответственно, у Люды стали пропадать вещи, деньги, всё, что можно было продать или обменять на укол. Милиция стала часто появляться на пороге дома, забирая порой Ваню с собой. Само его состояние, конечно же, было удручающим. Все попытки отдать его на лечение, были безуспешными. Дело могло кончиться трагически, но тут мы нашли выход. Решено было привезти Ваню в Лашму, на, так сказать, лечение. В Лашме было много алкоголиков, но о наркоте, там ещё не слыхали. И Люда с Олей привезли Ваню к нам. Ваня стал жить с матерью, а я работал. Как и всегда, приезжал на выходные и мы общались. И в самом деле, отсутствие наркотиков, помогли Ване встать на ноги. Он отошёл от ломки и немного помогал нам в хозяйстве. Летом Оля приехала к нам на каникулы и привезла старшего сына Мишу, окончившего 8 классов. Миша остался в Лашме и вместе с Димой, пошли учиться в Лашманскую школу, а Оля уехала, забрав с собой Ваню. Сразу по приезду в Ангрен, Ваня сорвался и вновь принялся за старое. Тут уже не оставалось ничего делать, как Люде бросить всё – работу, квартиру, имущество и приехать с Ваней на постоянное жительство в Лашму Ваня нашёл какую-то работу, у местного мелкого мафиози, с выездом в Москву. Там рабочие разбирали мусорную свалку, добывая металл и пригодные к вторичному применению вещи. Люда быстро нашла работу в Лашме, устроившись преподавателем физики в школе. Поскольку у неё совершенно не было денег, то мы устроили комбинацию, с получением Людой беспроцентной ссуды на, якобы покупку нашего дома. Дом переписали на Люду, чем крайне была недовольна мать. Хотя сделка носила чисто формальный характер, но по факту, дом переходил в собственность Люды. Мои кролики дали многочисленное потомство и у нас на столе теперь, частенько появлялась крольчатина. Хотя с деньгами, всё ещё была напряжёнка. Из Ангрена прибыла подруга Вани, тоже Люда. Они сняли дом и стали жить в нём. Я же нашёл в газетах объявление о поиске для школы в посёлке Приокский, который располагался, как раз, между Касимовым и Лашмой, учителя пения. Я поехал в школу и имел разговор с завучем школы, как оказалось тоже беженкой, на этот раз из Киргизии, Ольгой Николаевной. Получив предварительное согласие на трудоустройство своей жены, я немедленно сообщил ей об этом. Оля приехала в конце учебного года и с несколькими другими претендентками, поучаствовала в конкурсе на замещение должности. Это место, по результатам, досталось ей, и она вернулась в Ангрен, чтобы уволиться с работы и, по возможности, послать контейнер с вещами. К концу лета она прибыла в Лашму, окончательно. Мать сначала обрадовалась, но к вечеру, её настроение вдруг резко упало, и она категорически потребовала, чтобы мы убирались из её дома. Я еле уговорил её разрешить нам хотя бы переночевать. Утром я с Олей приехали в Касимов и заявились к директору общежития. Я забыл уже, как звали эту женщину. Мы сообщили о нашем бедственном положении, и она прониклась к нам жалостью. К вечеру, она предоставила нам одну комнату на 4 –м этаже, распределив её жильцов по другим комнатам. Общежитие представляло из себя две половины. В одной жили семьями, а в другой, где мы поселились, неженатая молодёжь, по 4-5 человек, в комнате. На каждом этаже располагалось по 12 комнат, с двумя душевыми и двумя туалетами и одна общая кухня с тремя электроплитами по 4 конфорки. Нам досталась угловая комната, площадью 14 кв.м. В течении недели, мы перевезли туда своё имущество и расставили его, как можно компактней. У нас было две кровати, которые поставили к стенам. К 1 сентября сюда же приехали и Миша с Димой, которых мы устроили в Касимовскую школу № 1. Оля же, начала свою работу в Приокском, в школе №6. Вчетвером, в комнате было тесно. Спали на полу двое и двое на кроватях. Утром убирали матрацы с пола. В уголке примостили столик, где принимали пищу и делали уроки. Жили бедновато. Впервые в жизни, я понял, что значит, перебиваться с «хлеба на квас». Мы даже не могли позволить себе купить белый хлеб. Кроликов пришлось всех прирезать, так как ухаживать за ними стало некому. Невзирая на поведение матери, я всё-таки, продолжал на выходные приезжать к ней. Позже, она позволила приезжать и Оле с детьми. Люда с Ваней и его женой, тоже Людой, снимали дом в деревне, поближе к школе. Чуть позже, на зиму, им разрешили жить, в только что отстроенном доме, одной миллионерши, которая приезжала в Лашму, только на лето. Семья Вани, жила в доме, в качестве сторожей и для ухода за собакой хозяйки. Дом был двухэтажный и зимой там было жутко холодно, хотя работало отопление и электронагреватели. Дело в том, что дом строили на скорую руку, совершенно бесконтрольно и рабочие, пользуясь этим, укладывали кирпичи с большими промежутками друг от друга. Образовавшиеся дыры, снаружи замазали штукатуркой, чтобы они не бросались в глаза. Летом Ваня опять переселялся в другой дом. К счастью, посёлок построил для учителей свой дом, напротив школы и Люда получила там квартиру, которую, после ремонта, отдала Ване, а сама переехала к матери, хотя мать была категорически против. Так и стали жить. Моя семья в Касимове, Ваня с женой в квартире, а Люда с матерью в доме. К весне стало известно, что квартира, которую мне посулил завод, мне не достанется. И не только мне. Коробку дома выложили, а на большее, у завода не хватило денег, и стройка остановилась. Дом просто бросили, и он остался стоять, зарастая травой и разваливаясь. Я понял, что мне надо искать другую работу. Приборный завод дышал на ладан, работники увольнялись и уходили на другие предприятия, где зарплата была выше. Хотя моя зарплата и повысилась, где-то, до 40 тысяч рублей, но инфляция съедала все прибавки. Зато Оля в школе получала более 200 тысяч рублей в месяц. На все эти деньги мы не могли даже одежду детям купить. Оля подружилась в школе с преподавателем труда, который был хорошим знакомым главного механика тамошнего завода цветных металлов, сокращённо ПЗЦМ, который занимался переплавкой золото и серебросодержащей руды, поставляемой из Сибири в золотые и серебряные слитки для Гохрана России. Завод был построен совсем недавно и, по слухам, там была очень неплохая зарплата. Нам удалось устроить встречу с главным механиком, где Олин знакомый попросил того устроить меня на завод и тот согласился. Что интересно, большая часть управленческого персонала, да и многие рабочие, являлись беженцами из Узбекистана, где раньше работали в городе Навои, на подобном предприятии, а другая часть прибыла из Казахстана, из такого же завода. Главный механик был из Навои и поэтому помог мне. Далее я встретился с начальником цеха, в котором мне предстояло работать. Его фамилия была Звонцов. Он посмотрел мою трудовую книжку и согласился меня принять. Конечно, я немедленно подал заявление на увольнение с приборного завода, руководство которого, весьма неохотно согласилось меня отпустить, поскольку я, в то время, был занят проектированием центральной сберкассы для Касимова, за что завод, получал хорошие деньги. Я же проектировал сберкассу совершенно один, поскольку других строительных проектировщиков на заводе не было, да и в самом Касимове, не существовало проектной организации такого профиля. Я как раз, практически закончил проектирование и здание уже частично было построено, я лишь, осуществлял контроль строительства. В конце концов, мне удалось уволиться, и я прибыл на работу в ПЗЦМ. Мне выдали два пропуска, первый для прохода на территорию завода и второй, для прохода в главный цех, где производилась плавка золота, серебра и платины из поставляемого из Сибири, золотоносного песка. Система пропуска была следующей – на входе предъявлялся пропуск, и все проходили на территорию завода. Кто-то шёл в контору – служащие и начальство, кто-то, на обслуживающие участки и склады, а те, кто имел отношение к выплавке драгметаллов, шли дальше, к отдельно стоящему, трёхэтажному зданию, с крепко заколоченными окнами и заграждением из колючей проволоки вокруг. Здесь рабочих ожидала раздевалка. Все раздевались до трусов и шли на пост, охраняемый военными. Это были прапорщики из расположенного в посёлке, воинского охранного подразделения. Сначала надо было пройти через подковообразную арку с металлодетектором, а потом встать, руки в стороны и дать себя проверить ещё и ручными детекторами. Как я позже узнал, детектор был настроен на 2-3 грамма металла. Были, однако, работники с металлическими зубами, в очках, но таких проверяли особо. Выход предполагал аналогичную процедуру. У женщин был свой проход, с военнослужащими женщинами. Но вот я вступил на территорию цеха, где мне выдали спецовку, которую я надел и меня провели к своему участку. Участок располагался на первом этаже здания и занимал площадь примерно в 80 кв.м. Два помещения, оборудованные верстаками и сварочными кабинками, гильотина для рубки стальных листов, несколько станков, токарных, сверлильных и фрезерных. Небольшой склад и кабинет для механика. Пока я рассматривал это хозяйство, подошёл, как оказалось ещё один механик. Он назвался, как Славик, такая у него была интересная фамилия. Выяснилось, что он сначала был единственным механиком в цехе, но с увеличением объёмов работ, увеличилось и количество слесарей по обслуживанию технологического процесса, до почти 40 человек. Вот и было принято решение, создать две группы слесарей. В цеху, также существовала группа сантехников, группа электриков, инструментальный участок и некоторые хозяйственные участки. Объясню технологическую схему выплавки драгметаллов; – 1. Золотой песок добывался в Сибири и присылался на т.н. Аффинажные заводы, которых в нынешней России было несколько. 2. Предварительно, на заводе осуществлялась первичная проверочная плавка, устанавливающая процент содержания драгметаллов в присланном сырье. Из этих процентов, получали плату золотодобытчики. 3. Далее песок складировался и выдавался на плавильные участки. 4. Драгметаллы, а это были отдельные благородные составляющие песка, как-то – платина, золото, серебро и ещё какие-то, незначительные добавки, подвергались обработке по выплавке и разделению металлов на составляющие. Больше всего приходилось на долю серебра, наверное, 70-80 %, потом золото 15-20 % и немного платины. Каждый металл, требовал отдельной технологии выплавки, при различных температурах. Я сейчас точно не помню, но в месяц, выплавляли до 200 тонн серебра. Количество золота находилось под секретом. Я вообще-то, особенно и не интересовался этими цифрами. 5. Слитки драгметаллов различного веса, отправлялись на обработку к фрезерным станкам, где из них, под неусыпным контролем и очень аккуратно, чтобы не потерять ни единого грамма, обрабатывали, превращая в стандартные слитки, с определённым весом, и клеймили, обозначая вес и марку золота. Наш завод выпускал золото чистотой до 99, 9 %, но несколько позже, довёл качество до 99, 99 %. 6. Эти слитки, по мере накопления, вывозили в Москву, в ГОХРАН – государственное хранилище драгоценностей. Имелось несколько плавилен, отличающихся методами плавки. Где-то, для процесса, использовали хлор, где-то ртуть, где-то, что-то другое. Для плавки, применялись индукционные электропечи с водяным охлаждением, требующими напряжения в несколько тысяч вольт, притом силовые кабеля проходили в шлангах, с проточной охлаждающей водой. Нашей задачей было обеспечить плавильный процесс, с максимальной отдачей от оборудования. Работы было очень много и мне приходилось, в основном, бегать по плавильням, определять поломки и нарушения в технологическом процессе, а затем, правильно организовать решение этих проблем. Мы со Славиком, поделили слесарей на две группы, с различными задачами. Моя группа, отвечала за литейное производство, а другая группа за трубопроводы и вакуумное оборудование. Остановлюсь немного на характеристике начальника цеха- Звонцове. Сам он был из Казахстана, следовательно, являлся ставленником директора завода, находясь в оппозиции к главному механику завода, Козину, протеже которого я являлся. Не скажу, что между ними была вражда, но трения наблюдались. Главный механик завода, не мог влиять на решения начальника цеха и, в какой-то мере, зависел от его расположения. По рассказам рабочих и ИТР, Звонцов прибыл в цех, сначала в должности рядового инженера, притом с работой своей едва справлялся, к тому же, его, не уважали за стукачество директору. И вдруг, директор, неожиданно назначал его начальником цеха, сразу, как говорят –«из грязи в князи», без занятия промежуточных должностей, начальника участка, замначальника цеха и т.п. Под начальством Звонцова, оказались около 300 человек, полностью зависимых от него. Директор доверял ему и тот, пользуясь его доверием, мог уволить или перевести любого своего работника на нижеоплачиваемую должность или в другой цех, в самом лёгком случае, лишить премии, которая была весьма значительна, а то и вообще уволить, чем он сразу же начал злоупотреблять. А времена были очень тяжёлыми. Найти, вообще какую бы то ни было работу, стало сложно, а хорошо оплачиваемую и вовсе, из разряда фантастики. Поэтому люди, были вынуждены терпеть его самодурство. Из запуганного и робкого, каким его помнили, он превратился в самодовольного и капризного барина, перед которым все заискивали. Весь цех превратился в его вотчину, где, в первую очередь, решались его желания, а заводские интересы, во вторую. Уже примерно через 2-3 недели, он вызвал меня и поручил изготовить для его дачи поливальное устройство с разбрызгивателем, какое он, недавно увидел в рекламе. Я пообещал заняться этим, но из-за загруженности производственными задачами затянул с его заказом, полагая, что производство важнее полива дачи, даже начальника цеха. Как оказалось, я жестоко ошибался. Через неделю, Звонцов поинтересовался выполнением своего заказа и узнав, что он ещё не готов, разъярился и пообещал меня немедленно уволить. После работы, я зашёл к главному механику и рассказал тому о нашем конфликте. Козин воспринял это сообщение с большим беспокойством и признался, что он не сможет меня защитить и скорее всего, меня уволят. Безусловно я огорчился, тем более, что уже получил первую зарплату, в размере полтора миллиона рублей! Это были в то время огромные деньги и после моих 40 тысяч и даже, Олиных 240 тысяч, казались сказкой. Мы даже не знали куда бы их потратить. Купили видеомагнитофон, одежду, обувь, продукты и, главное, почувствовали себя людьми, на фоне всеобщей нищеты, окружающей нас. В субботу я, как обычно, приехал в Лашму к матери, немного поработал по хозяйству, заодно рассказал о своей беде. Не думал, что мать сможет мне чем-то помочь, даже об этом и не предполагал, но именно она решила этот вопрос в мою пользу. К тому же, обстоятельства, вдруг, сложились для меня благосклонно, будто получив приказ свыше, так как Звонцов ушёл в отпуск, а директор уехал в Москву по делам. Как оказалось, Звонцов уже подсуетился и приказ на моё увольнение, уже был подготовлен и лежал на подписи у главного инженера. Моя мать в понедельник поехала на завод и попросилась на приём к главному инженеру, а тот незамедлительно принял её. Моя мать рассказала ему про моё бедственное положение и причины, вызвавшие это. Как ни странно, но главный инженер согласился с тем, что увольнять меня совершенно не за что, тем более, что я отработал совсем ничего. В результате, приказ был уничтожен, а я остался работать. Когда Звонцов через месяц явился на работу, то был крайне удивлён и раздосадован моим присутствием. Он спросил меня, как мне удалось остаться, на что я ему ответил, что главный инженер, якобы, мне заявил, что не хочет бросаться грамотными специалистами и не будет меня увольнять. Конечно же, я не встречался с главным и придумал эту беседу, но я был уверен и угадал, что Звонцов постесняется спрашивать у того, истинную причину отказа ему, в его желании. Мне кажется, что Звонцов поостерёгся нападать на меня, боясь реакции со стороны главного, будучи не уверен в его истинном расположении ко мне. Как и все недалёкие люди, Звонцов боялся идти наперекор начальству и не стал даже пытаться, качать свои права. В дальнейшем, он вынужденно, старался быть со мной корректным. В остальном, цех использовался Звонцовым для обеспечения своих личных нужд и, как я мог только догадываться, нужд директора и его камарильи, иначе было бы просто невероятным, непотопляемость Звонцова, при подобных масштабах воровства. К примеру, инструментальный участок, работал по заказам Звонцова, изготовляя ему, для его дома и дачи, различные инструменты и сооружения- типа септика, водонапорной башни, сауны и т.д, используя для этих целей, совершенно дефицитные материалы из титана, нержавеющей стали и цветных сплавов. Кроме этого, на его даче и в доме, постоянно трудилась строительная бригада от строительного участка цеха. Работы, всегда хватало на всех. Сейчас строили летнюю кухню во дворе дачи. Кирпич был заказан, якобы для строительства разделительной стены в плавилке, в количестве 20 тысяч штук, из которых на стену, ушло, примерно 4 тысячи, да и то, уже через месяц, стену потихоньку разобрали, за ненадобностью. По рассказам работников, на заводе процветало воровство драгметаллов, притом в огромных количествах. Говорят, что в первый год работы предприятия, золото, лежало, свободно на складах и плавилках, и не крал его, только ленивый. Охранники, за оговорённый процент, пропускали рабочих с украденным золотом наружу. А в самом городе Касимове, вокруг краденого золота, сложилась организованная банда, занимавшаяся сбором и сбытом золота, платины и серебра. Уже совершены были несколько убийств, а число пойманных и посаженных за решётку, исчислялось десятками. И даже, после того, как на заводе были приняты серьёзные меры к пресечению краж, золото продолжало утекать с завода, правда более тонкой струйкой. Во-первых, в главный цех, теперь можно было пройти только по спец пропуску и через магнит и дополнительный обыск ручным металлоискателем, притом количество охранников должно было быть не менее двух. Само 3-х этажное здание, было законопачено наглухо. Окна не открывались, все отдушины и отверстия замурованы, и даже отходящая канализация фильтровалась. При плавке драгметаллов, также было обязательно, присутствие двух плавильщиков и двух контролёров. Но хищения продолжались. И даже, через 25 лет, уже живя в Германии, я читал и смотрел по ТВ передачи, рассказывающие о воровстве золота на заводе. Очень опасным считалось работать плавильщиком. К плавильщикам, на дом, подсылались бандиты и где уговорами, где запугиванием, а порой физическим насилием, заставляли последних, участвовать в расхищении. Система включала в себя, обязательно двух контролёров, двух плавильщиков и двух охранников, а также несколько человек, из числа других работников, которые участвовали в цепочке по переносу похищенного металла от плавилок к местам промежуточного хранения. Каких только способов воровства не было! К примеру, однажды, расковыряли кусочек стены и в образовавшееся отверстие, стреляли кусочками золота, с помощью рогатки. Места падения передавали наружу и подручные, подбирали эти слитки, делая вид, что прогуливаются около цеха. Уже через месяц работы, ко мне подошли мои два слесаря и повели к прислонённым к стене, листам стали. За ними, у стенки, лежали две брезентовых рабочих рукавицы, наполненные золотым песком. Я поинтересовался у рабочих, что нам делать и они мне посоветовали промолчать. Я последовал их совету, а на следующий день, рукавицы уже исчезли. По прикидкам, там было не менее 10 кг золота. Я поражался – каким образом заводу удаётся сводить баланс полученного в переплавку песка с его реальным выходом? Оказывается, при получении золотого песка от золотодобытчиков, при проверочной плавке, обязательно занижался выход золота на 10-15 %, и это количество как раз уходило на сторону. Мне, как раз, жаловался мастер сантехников, что он, найдя закладку украденного золота, подготовленного к выносу, доложил руководству об этом факте. Золото забрали, но мастера затаскали по судам, в качестве свидетеля и даже подозревали в соучастии. Это событие также повлияло на то, что я не стал сообщать о краже. А золото выжималось из песка до последней крупицы. Отслужившие своё, плавильные печи, разбирались, и кирпичи, их составляющие, перемалывались в порошок и после этого, подвергались плавке, чтобы ничего не потерялось. Таким образом приходилось работать. Работа мне даже нравилась тем, что я сам решал, как и что мне делать, руководствуясь общими указаниями главного механика и начальника цеха. Самым радостным был момент получения зарплаты. Я приносил домой кучу денег. Мы хоть перестали экономить на еде, а то доходило до того, что, покупая по праздникам шоколадку, наш сын Дима, с помощью линейки, делил её на 4 части и мы, с громадным удовольствием, съедали её и это был настоящий пир! А теперь мы могли себе позволить многое. На завтрак уже ели не чёрный хлеб с маргарином, а булочки с сосисками. Конфеты и шоколад не переводились, а мы с женой, по выходным, выпивали бутылочку-другую, какого –нибудь вина или ликёра, в красивой упаковке. Уже и оделись в относительно модные вещи. А через год работы, зарплату повысили до 1 млн. 500 тысяч рублей. В валюте это составляло всего лишь 250 долларов, но похвастаться такой зарплатой во всём Касимовском районе, могли не многие, ни тогда, ни через 25 лет. К тем временам, мой Опель, который и без того, был старый, сломался. Полетел передний шаровой подшипник, привода колеса. Найти его, мне удалось только в Москве, но он, к сожалению, продавался лишь в комплекте с передней подвеской и стоило это более 400 долларов. Однако, я вспомнил о связях на приборном заводе и через знакомого, заказал в токарном цехе, такую деталь, нарисованную мной. И деталь сделали на станке с программным управлением, за 2 бутылки водки!!! Я вновь оказался на коне. Машина сильно выручала. Я возил на ней кирпичи, траву, солому, доски и т.п. Мы ездили на ней в Рязань, Солотчу, Сасово и др. Но, по моему недосмотру, однажды к зиме, я не заменил воду в радиаторе на охлаждающую жидкость. Конечно же, на моё несчастье, грянул мороз, и замёрзшая вода порвала рубашку блока цилиндров. Здесь уже ничего не могло мне помочь, кроме замены мотора. Но это было равносильно покупке новой машины, что было мне не по карману. Машину пришлось поставить на прикол в Лашме. Как раз, знакомый продавал мотороллер «Муравей» за полтора миллиона рублей, и я его купил. В деревне он тоже был очень кстати. К мотороллеру я приделал аккумулятор от автомобиля и заводить его стало проще, всего лишь, нажав на кнопку. К сожалению, ездить на нём я мог только по Лашме, так как у меня не было прав на вождение мотоцикла. Имея деньги, мы съездили в отпуск в город Ейск, где жили тесть с тёщей и сыном Сашей. А на работе, я немного дружил с одним из своих слесарей, парем с высшим образованием из Казахстана, с которым мы мечтали съездить в отпуск в Турцию. Оля дружила с завучем школы, к которым мы порой ходили в гости, а они к нам, хотя у нас было тесно. Оля имела хорошие отношения с заведующей общежитием, которая по блату, перевела нас в другую комнату с большей площадью, а позже и вовсе в громадную комнату бывшего Ленинского уголка, хозяева которой, съехали в свой дом. Жить становилось всё веселей. В наш дом, в Лашме, провели газ, а я построил во дворе септик, чтобы можно было ходить в туалет в доме в унитаз со сливом. Я экспериментировал с теплицей, высаживая помидоры и огурцы, тыквы, кабачки и т.п. Самой большой бедой, было отсутствие воды в водопроводе летом, так как наш дом располагался на самом высоком месте в деревне, и вода до него не доставала. Приходилось по ночам, когда вода присутствовала, набирать всевозможные ёмкости, из которых потом и поливали овощи. Ко мне в слесаря поступил новый работник, Салиев Виктор, как раз из Навои. Он имел высшее образование и, по некоторым данным, в какой-то степени был родственником главного энергетика завода, который, захотел видеть на должности механика, своего ставленника и мне предложили уйти в слесаря. Я поначалу отказался, но однажды, меня пригласили в кабинет Звонцова, где находились главный энергетик Журавлёв, с которым у меня были трения, так как, однажды, я его уличил в профессиональной непригодности, но тот имел покровительство от Звонцова и всего лишь получил выговор. В кабинете Звонцова сидели два моих слесаря. Меня сразу же взяли в оборот. Журавлёв предложил мне тут же написать заявление о переводе в слесаря, а в противном случае, эти два слесаря, обвинят меня в каких-то махинациях, написав, якобы, докладную. Я понял, что мне не сладить с этой мафией, и согласился, выторговав себе самый высший разряд слесаря – шестой. Звонцов и Журавлёв согласились. Конечно же, механиком поставили Салиева, а я начал работать слесарем. Между прочим, работать стало гораздо спокойнее, я уже не бегал по цехам, а спокойно занимался своей работой. С зарплатой ничего не потерял, получая, те же деньги. Как раз к этому времени нам ещё повысили зарплату, и я стал получать 1 миллион 800 тысяч рублей, что соответствовало 300 долларов. При такой зарплате, вполне можно было существовать, но отсутствие жилья ломало настроение. Получить жильё, не было никакой возможности, а снимать квартиру и потом зависеть от прихоти хозяев, очень не хотелось. Миша закончил школу, попытался поступить куда-нибудь, но за поступление требовали большие взятки. Без взятки нельзя было даже в профтехучилище попасть. А самым страшным испытанием, в настоящее время, являлась служба в армии. Вот-вот. могла начаться новая война с Чечнёй, а отношения в армии напоминали тюремные. По ТВ передавали, что в армии кого-то убили, избили до полусмерти, морят голодом, издеваются. Отдавать своего сына в это жуткое место, в которое превратилась наша армия, мы не собирались и хотели избежать этого наказания, любой ценой. Пока решили отдать его на курсы бухгалтеров. Существовали такие в Ейске, и мы отправили его туда, где он и начал учёбу, проживая у тестя с тёщей. Дима продолжал учиться, а мы искали повод избежать для Миши призыва. Мы с Олей работали, по выходным выезжая в Лашму. Сажали картошку, другие овощи, собирали урожай. Оля ещё раз съездила в Ангрен и продала квартиру и гараж за 800 долларов. Эти деньги, я позже передал Люде, так как она с Ваней и его женой едва перебивались. Прошёл год и Миша, закончив курсы бухгалтеров, вернулся в Касимов. Мне удалось устроить его в Касимовский техникум, на факультет литейного производства, по направлению от своего завода, что было очень выгодно для нас, так как студентов в армию не забирали. Закончился 1997 год и наступил 1998. Тут мы получили вызов из Германии, конечно не мы, а тёща, от своей сестры, но с правом забрать с собой своих детей и внуков. Это было чудесное известие. В новой России жизнь катилась под откос. Все предприятия разваливались, миллионы людей выбрасывались на улицу без работы. Бандитизм расцвёл пышным цветком. Жизнь человека обесценилась до нуля. Бандиты занимали места во власти, в стране распоряжалась мафия. Правительство воровало бюджет так, что от него не оставалось ничего. Власть в стране находилась в руках у семьи Ельцина, в большей степени у его дочери и её мужа, а также ещё каких-то, близких к ним лиц. Сам Ельцин ничего не делал, а пьянствовал и вымаливал у запада деньги в долг. Американцы свободно ездили по стране, влезая в самые секретные проекты. Члены правительства и депутаты, самым бессовестным образом, получали деньги в посольстве США, ничуть не стесняясь этого и не пытаясь скрыть этот факт. При живых родителях, в стране появились миллионы беспризорников, которых некому было кормить, так как их родители едва сводили концы с концами. Беспризорники, очень напоминавшие подобных в годы революции, занимались воровством, попадая за это в детские лагеря, а взрослея, в тюрьмы, выходя оттуда прожжёнными преступниками. Преступники покрупнее избирались в депутаты, мэры городов и посёлков. Собственно, выборов и не было, а был наглый, ничем не прикрытый, фарс. с избирательными участками, бюллетенями, которые сразу из урн, везли на мусор, потому что все партии, участвующие в выборах, уже разделили места и оставалось лишь объявить результаты этого дележа. Такого разгула преступности и полного беспредела, в России не было никогда, при наличии всего необходимого для производства, ничего не выпускалось. Вдруг всё отечественное стало не нужным.