Коммисионер наш, г. Шергин, человек весьма хороший, умный и усердный, много облегчил нам хлопоты при снаряжении в путь, коего трудности почти обратились в пословицу: Охотская дорога значит в Сибири то же, что самое утомительнейшее, опаснейшее путешествие.
Наконец, июня 25-го, мы сели вновь на наш паузок, на котором переправились к противоположному берегу Лены, где на обширном сенокосном поле паслись лошади и разбиты были палатки. В Иркутске состроил я для матери, ребенка и няньки качку, т. е. по средине двух длинных оглобель прикрепленный короб, довольно просторный для вмещения 4-х человек и обтянутый с боков и сверху сетью из лошадиных волос для предохранения от комаров, а на случай ветров и дождей снабженный кожаным чехлом; в оглобли спереди и сзади короба должны были впрягать две лошади, и сделанный в Иркутске опыт удался весьма хорошо. Дабы мои путешественники могли понемногу привыкнуть к этому висячему на воздухе экипажу, поставили его на первый случай на дрогах, надеясь на ровную дорогу первых 50 или 100 верст. Однакож, лошадь, хотя лучшая из всех, бесилась и на первом же дебюте опрокинула дроги с качкою. И так отправили ее пустою вперед. Между тем, якуты обвязывали вьюки и седлали лошадей, которые рвались, бесились, разбивали клади, ушибали ямщиков и свирепостью наводили страх и ужас на неопытных моих путешественниц. Наконец, отправили 45 навьюченных лошадей, разделив их на два отряда. Остались седоки; лошади наши уже были оседланы и привязаны к столбам. Желая испытать свойства их, я велел сперва подвести свою лошадь; она вырвалась и пустилась по полю, как стрела из лука; другие сначала немножко чванились, однакож скоро вошли в послушание. Ремнями притянули кожаный короб (для ребенка) к груди человека, которому я решился доверить эту драгоценную ношу, уложили малютку и посадили седока на лошадь, другой должен был пешком вести ее под узцы. Во все это время ребенок громко плакал, мать, нянька и остальные женщины проливали слезы, а у меня на сердце было весьма грустно. Уселась и Лизанька, и няня, и M-me росенберг, и люди наши, и таким печальным шагом поехали вслед за ребенком. Они отошли от меня уже далеко, когда привели моего беглеца. Догнав в слезах утопающую процессию, я узнал, что лошадь под ребенком завязла в болоте и теперь человек с ним идет пешком, – впрочем, кроме наведенного на мать страха, все шло благополучно.
26-е. Хотя мы отправились из Якутска в 9 ч. утра, но с Лены тронулись не раньше 9-го часа вечера; солнце было близко к закату, а погода довольно приятная. В 1-м часу утра сего числа, приехали наконец на р. Солу, в 13 верстах от Лены, где я намерен был переночевать. Но каково было мое удивление, когда мы не застали здесь нашего обоза, ни палатки, ни кухни, ни постелей. Ночь была холодная и густой туман лежал на сырой земле. Развели огромный огонь в лесу, и около него расположились в ожидании обоза; прошел час, другой и третий – нет никого. Между тем, на сучьях и потниках, под прикрытием шинелей, усталые, утомленные путешественницы заснули крепким сном. Меня терзала досада на ямщиков и сострадание к невинным страдальцам. Наконец, в 5-м часу утра раздались по лесу громкие клики: гот! гот! якутов, которые показались с обозом за речькою; при переправе чрез нее упали в воду вьюки с нашим дорожным запасом сахару, соли и кофе – новая беда! Солнце стояло уже высоко на ясном небе, разогнало серые туманы и вселило бодрость в спутников моих. Я нуждался в сне, бросился под дерево и часа четыре насладился отдыхом. Проснувшись около 9 ч. утра, поднял людей; спутницы наши, слава Богу, еще спали, а дитя лежало у груди матери. они раскрыли глаза, когда чай был уже готов.