Обозы разошлись с нами недалеко от Лены, несколько лошадей разбежались, часть вьюков побросали в лесу. Я должен был послать неутомимых в трудах якутов отыскивать потерянное. Качку кое как дотащили, однакож я должен был ее здесь бросить, несмотря на мрачную перспективу для жены моей – совершить все путешествие верхом.
Упование на беспредельное милосердие Небесного Отца и совершенная готовность переносить безропотно все страдания, его волею ниспосланные, укрепили наши силы. О! по истине часы искушения и физических опасностей суть настоящие ангелы хранители нашей жизни: они вводят нас в храм веры и исцеляют от эгоизма, самолюбия и убийственного самомнения, от высокомерия и жестокосердия, отравляющих душу нашу.
В обозе нашем ввел я другой, удобнейший порядок, и в 4 часа пополудни мы пустились в дальнейший путь. Кроме Лизаньки, все другие женщины были довольно несносны: кому лошади не нравилась, кому седло было худо, кто требовал, чтобы особый пешеход вел лошадь под узцы, кто досадовал на все, не имея причины быть чем-нибудь в особенности недовольным. Лизанька совершенно меня восхищала бодростью, веселостью духа. Дитя понесли пешком.
Не отъехали мы и 5-ти верст, как бешеная моя лошадь, с которой я слез, чтобы подтянуть подпругу, вырвалась из моих рук и в миг исчезла из виду. Я воспользовался этим случаем, чтобы пройтись пешком и любоваться свежестью природы, подобно странствующему авантюристу. По довольно широкой и сухой тропинке шли мы рядом с Лизинькой, позади ребенка, для которого мать должна была часто слезать с лошади, чтобы или покормить, или перепеленать; нянька уехала вперед и в первую неделю вовсе не заботилась о ребенке, оставшемся совершенно на попечении неопытной, по бодрой и нежной матери. Таким образом, путешествовали мы до вечера, когда у пригорка лесом обросшего холма, на рубеже обширного травяного поля, расположили лагерь, в 20-ти верстах от вчерашнего ночлега.
Едва вскипел чайник, конский топот возвестил нам появление поспешающего гонца: это был сын якутского коммисионера, с забытыми вещами и деньгами для перемены в ближних якутских селениях худых лошадей на другие. Привели также и лошадь мою с сломанным седлом, без тароков (шинель за седлом) и всю избитую: ее поймали якуты с передней станции.
27-е. При постоянно прекраснейшей погоде тронулись в 11 ч. утра в путь. На 9 лошадях отправили обоз с ненужными вещами вперед, с тем чтобы он шел независимо от нас; другое отделение, на 10 лошадях, двигалось позади нас; а третье, заключавшее кухню, на 10 лошадях, при нас или впереди – всего же было 50 лошадей с нашими. Вновь попытались везти ребенка на лошади, и теперь с успехом. На 10-й версте приехали на станцию, где нашли кумыс и свежее молоко; кухня нас уже ожидала и обед был готов; но оставшийся назади обоз присоединился к нам не ранее 11 ч. ночи; 5 лошадей убежали с вьюками, – тут был дорожный запас солонины и ветчины. Александр Федорович (сын коммисионера), сопутствовавший нам, распорядился о новых лошадях и отыскании потерянной провизии, что все на другой день и привезено в целости, кроме солонины и ветчины. Я нанял якута пешехода, чтобы вести за повод лошадь под ребенком.
28-е. Сделали 20 верст при хорошей погоде и по весьма приятным местам: озера, луга, холмы, перелески. Никаких приключений не было и кажется дела приняли настоящий ход. Александр Федорович, уверившись в устроившемся порядке, распростился с нами и ночью ускакал с письмом от Лизаньки, адресованном в Ревель.