Шоу для богатых

Глава 2

Крупенины жили в стандартной девятиэтажке на Профсоюзной улице, в двухкомнатной квартире, в которую они, видимо, въехали еще до той поры, когда в лексиконе Крупенина-отца закрепилось словечко «естественно», и даже на первый прикид можно было с уверенностью сказать, что они являлись привычно-стандартной московской семьей с достатком чуток выше среднего.

Большую комнату, которую украшала вполне современная «стенка» под красное дерево, занимала мать Стаса, в маленькой комнате жил Стас, и ему, судя по всему, вполне хватало четырнадцати квадратных метров чистой жилплощади. Полутораспальный диван-кровать, упакованный современной электроникой компьютерный стол в углу комнаты, шкаф-купе в два зеркала, новенький телевизор с плоским экраном и два небольших кресла подле журнального столика. Как говорится, ничего лишнего, и в то же время – все, чтобы не испытывать каких-либо неудобств.

Стандартное жилье стандартного москвича среднего пошиба, который еще не покинул отеческого гнезда. В этой комнате мог бы неплохо жить студент любого из столичных вузов, и все-таки несколько предметов в этой комнате могли принадлежать только Станиславу Крупенину.

Изрядно потертые перчатки для кик-боксинга, висевшие на стене не понта ради, и десятка три самых различных кубков, с гравировками и без, которые мирно пылились на подвесных, незастекленных полках.

Для полной информации, которая могла бы раскрыть характер хозяина этой комнаты, не хватало только нескольких спортивных снарядов да «груши», подвешенной к потолку, однако все это уже давно переселилось в просторную кухню, где не было привычного «уголка», зато на его почетном месте стоял дорогостоящий тренажер, поистершаяся эмаль на котором говорила о том, что насилуют его довольно часто, до обильного пота, по два-три часа кряду.

Тренажер, который десять лет тому назад приобрел для себя бывший спецназовец Главного разведуп-равления Министерства обороны России Всеволод Михайлович Голованов, на фоне этого тренажера мог бы смотреться этаким холеным барином.

«М-да, – хмыкнул Голованов, останавливаясь в дверном проеме, который вел на кухню, – для сына Крупениных спорт был не ради спорта. Он был образом его жизни, причем жизни повседневной, где уже нет места для наркоты и загульной жизни. Это несовместимо. Он хорошо знал таких парней по своей прежней службе, как знал и то, что именно они чаще всего оказывались в зоне риска».

Мать Стаса, еще довольно красивая, но уже увядающая шатенка, лет сорока пяти, что-то рассказывала Турецкой, однако заметив на порожке Голованова, поднялась из-за стола и кивком предложила ему чашечку чая.

– Спасибо, не откажусь, – поблагодарил ее Голованов, усаживаясь на свободный стул.

– Вам как, покрепче или так себе?

– Пожалуй, покрепче.

– Вот и Стасик так же любит, – с каким-то надрывом в голосе произнесла Анна Семеновна. – Чтобы покрепче, сахарку побольше да с лимончиком. А чай он сам всегда заваривал, мне не доверял.

Она поставила перед Головановым чашечку от сервиза и как-то очень грустно улыбнулась.

– Когда я пыталась сама заварить, тут же перехватывал у меня заварной чайничек и говорил, что не царское это дело – чай заваривать. Мое, мол, дело – пироги да плюшки на стол подавать.

Голованов покосился на Ирину Генриховну и согласно кивнул. Да, мол, не царское. Однако думал он сейчас совершенно о другом. Если до этого момента он еще колебался в оценке чисто человеческих и сыновних качествах Стаса Крупенина, то после этих слов он мог уже точно сказать, что с этим парнем случилось что-то очень серьезное, если он даже матери не может позвонить и сказать, где он и что с ним. По крайней мере, не загулял в развеселой компании, да и в город другой не умчался из-за какой-нибудь смазливой бабенки, без которой, как могло ему показаться, он уже не умел бы и дня прожить.

И еще он подумал о том, что именно этого матери Стаса знать не положено, пусть думает все что угодно, но только не зацикливается на самом страшном.

Даже несмотря на то, что чай на этот раз заваривала хозяйка квартиры, получился он весьма приятным, и Голованов, не успевший перекусить в «Глории», не отказался и от бутерброда с колбасой, попросив при этом повторить чашечку чая.

– Всеволод Михайлович! – попыталась было шутливо усовестить его Ирина Генриховна, однако Анна Семеновна только замахала на нее руками.

– Да о чем вы говорите! Мне же очень приятно. И Стасик меньше двух чашек не пьет.

Голованов обратил внимание, что она говорит о сыне в настоящем времени, и мысленно попросил Бога, чтобы именно так все и было. Жив парень! Хотя, возможно, и попал в серьезную передрягу. Оттого и матери своей не может сообщить.

Знать бы только, что именно могло с ним случиться!

Расправившись с бутербродом, Голованов кивком поблагодарил хозяйку дома и тут же задал вопрос, который уже давно вертелся на языке:

– Скажите, а ваш сын продолжает заниматься борьбой? Или все это так, для общего развития?

И он кивнул на тренажер, который явно не вписывался в кухонную меблировку.

– Господи, да о чем вы говорите? – искренне возмутилась Анна Семеновна, будто гость обидел ее лично и сына своими словами. – Общее развитие… Какое там «общее развитие»? Он ведь еще когда в школе учился, без своего самбо жить не мог. И до армии выступал на первенстве России.

– И довольно часто побеждал, – подыграл Голованов, чтобы разговорить мать Стаса, которая то вдруг сжималась в своем горе, то начинала вспоминать детские и школьные годы сына. – Те кубки, что стоят в его комнате…

– Да, – улыбнулась Анна Семеновна, – и на первенстве Москвы призы брал, и когда за Россию выступал то же. И даже, помню, признался как-то, он тогда в десятом классе учился, что обязательно станет чемпионом России.

– И что же помешало?

– Травма, – вздохнула Анна Семеновна. – Двойной перелом левой руки.

– И что… спортивная карьера закончилась?

– Да как вам сказать?… Стасик уже понимал, что профессиональный спорт для него закрыт, но продолжал упорно тренироваться, разрабатывая левую руку. Ну, а потом… потом армия, причем сам напросился в морскую пехоту и даже в Чечне около полугода повоевал. А потом демобилизация, экзамены в институт и… и все эти неприятности с дракой в кафе.

Она замолчала, сглотнула подступивший к горлу комок, и видно было, насколько ей трудно вспоминать все то, что случилось три года назад. Наконец все-таки справилась со своим состоянием и уже совершенно потухшим голосом закончила:

– Так что вопрос о какой-то спортивной карьере отпал сам по себе.

– Что, настолько все было серьезно? – спросила Ирина Генриховна, припоминая рассказ отца Стаса.

– Ну, это с какой стороны посмотреть, – угрюмо произнесла Анна Семеновна и на ее лице застыла вымученная скептическая ухмылка. – С самого начала было ясно, что виноваты те шестеро парней из Азербайджана, которые уже были в хорошем подпитии, да и ножи достали они, а не друзья Стасика. Однако адвокат этих парней и подкупленный ими следователь дело повернули так, будто драка возникла на почве антагонизма русских с азербайджанцами.

– То есть, на почве национализма и шовинизма?

– Да, – кивком подтвердила Анна Семеновна. – Сейчас каждый обиженный хам прикрывается этим, ну, и как итог…

– Отец Стаса помог?

И снова угрюмый кивок.

– Да, я вынуждена была обратиться к мужу, потому что «мировая», предложенная адвокатом, стоила больших денег, а таковых при моей зарплате у нас с сыном не было. – Она снова сглотнула подступивший к горлу комок и негромко добавила: – И каким бы он ни был, отец Стасика, мы очень благодарны ему. Да и теперь вот… К кому бы я еще обратилась за помощью, как не к нему?

Анна Семеновна уткнулась глазами в тарелочку с бутербродами и также негромко произнесла:

– Ну, а что касается спорта… Уже после зимней сессии, когда Стасик учился на первом курсе, он стал подрабатывать тренером в каком-то частном спортивном клубе, где начал восстанавливаться и сам.

– Самбо?

– Нет, самбо это в прошлом. Рукопашный бой. В общем то, чему их учили в морской пехоте.

– Вечерами тренировал?

– Да, два вечера по будням, с семи до девяти, и по три часа в субботу и воскресенье.

Голованов уважительно кивнул, а Ирина Генри-ховна не могла не спросить, мысленно представив, как бы училась ее Нинка, вытаскивая на своих плечах столь нелегкий дополнительный груз:

– И что, серьезная помощь в семейном бюджете?

– О чем вы говорите! – возмутилась Анна Семеновна. – Более чем серьезная. Стасик даже машину смог купить.

«Даже так?» – мысленно удивился Голованов, который в свое время также пытался подрабатывать тренером по рукопашному бою в частном закрытом клубе. Однако на те гроши, которые платили ему лично как тренеру-«вечернику», ни машину не купишь, ни…

– «Жигули»? – спросил он.

– Почему «Жигули»? – обиделась за сына мать Стаса. – Вполне приличный «Опель».

Голованов невольно покосился на тренажер.

«Вполне приличный „Опель“, этот тренажер, явно недешевый компьютер в комнате Стаса и новенькая электроника, которую он приобрел явно на свои деньги… М-да, на зарплату тренера даже половины этого добра не купить. К тому же он еще и одевался довольно неплохо, о чем говорил его гардероб, да и в семейный бюджет, видимо, хорошо отстегивал».

М-да, все это, вместе взятое, наводило на определенные размышления.

– Анна Семеновна, а ваш сын, случаем, в коммерческих боях не участвовал?

Хозяйка дома, как на больного, покосилась на детектива, который на первый взгляд производил вполне приятное впечатление. И вдруг такой вопрос. Судя по всему, она была наслышана о коммерческих боях из передач по телевизору, да и большинство низкопробных американских фильмов построены на этом сюжете, и оттого, возможно, видела в коммерческих боях нечто противоправное и антиобщественное, что не вязалось в ее сознании с образом сына.

– О чем вы говорите! – возмутилась она. – У него порой даже у телевизора посидеть времени не хватало.

– Учеба? – подыграл ей Голованов.

– И учеба, и тренировки.

Она замолчала, видимо стараясь понять, с чего бы это был задан вопрос о каких-то коммерческих боях, вздохнула и негромко, будто старалась сама себя убедить в чем-то, произнесла:

– Нет, о своем сыне, слава Богу, ничего плохого сказать не могу. Пьянство, наркотики и дурные компании – все это проходило мимо него стороной.

«Ну, и слава Богу», – мысленно похвалил парня Голованов и тут же задал очередной вопрос:

– Скажите, ваш сын часто пользовался машиной?

– Я бы не сказала, что очень часто, он даже в институт на общественном транспорте ездил, но, скажем, на те же тренировки или на рынок, когда я просила его купить что-нибудь…

– Короче говоря, его «Опель» не стал для него разъездным конем?

– Ну да, не стал, только по делу.

– А в тот вечер, когда он не вернулся домой, ваш Стас был на машине или без нее?

Анна Семеновна поднялась из-за стола, подошла к окну и как-то очень грустно произнесла:

– Вон она, во дворе стоит. Когда Стасик уходил из дома, а это было в субботу, около семи вечера, я еще напомнила ему, чтобы он повнимательней был на дороге, скользко, как раз дождь прошел, а он только засмеялся в ответ да сказал, что на этот раз я могу быть спокойной – в метро аварии не случаются.

– И он не сказал, куда поехал?

Анна Семеновна отрицательно качнула головой.

– Да я и не спрашивала.

Она скорбно замолчала и вдруг улыбнулась какой-то очень нежной улыбкой.

– Понимаете, парень уже взрослый, не пьет, ни курит – и шпынять его постоянными расспросами, куда, мол, пошел да с кем встретился…

«Шпынять… Господи, слово-то какое точное!» – улыбнулся Голованов, соглашаясь с матерью Стаса.

Они поговорили еще немного, Ирина Генрихов-на чуть подробней расспросила о девушке, с которой только-только начал встречаться Стас, и уже перед тем как распрощаться, Голованов вспомнил про записные книжки Стаса.

– Да, у него есть записная книжка, – покосилась на него Анна Семеновна. – Но зачем она вам? Да и что я Стасику скажу, если он вдруг вернется не сегодня-завтра?

– А если не вернется? – жестко спросил Голованов. И увидев, как вскинулась на него распахнутыми глазами мать парня, вынужден был смягчить свой тон: – Анна Семеновна, дорогая, вы и нас правильно поймите. Если завтра объявится ваш сын, мы только порадуемся этому. А если он ни сегодня, ни завтра вам не позвонит? Ведь уже восьмые сутки пошли, как он ушел из дома. И вы просите его найти. А как же мы его искать будем, если ни его друзей, ни подруг не знаем?

– Да, конечно, я все понимаю, – вроде бы согласилась мать Стаса, и на ее глазах навернулись слезы. – Но вы… вы ее вернете?

– Господи, да куда же она денется? Сниму только ксерокопию и тут же подвезу ее вам.

От подъезда дома, в котором жили мать и сын Крупенины, шли, каждый думая о своем, и только когда сели в «Жигули» Голованова, припаркованные в торце мусоросборника, Ирина Генриховна покосилась краешком глаза на хозяина довольно изношенной тачки и задала вопрос, который кое-кому мог бы показаться и бестактным:

– Сева, а с чего бы вдруг у вас отечественная машина, а у студента-очника «Опель»? К тому же, вполне приличный, как выразилась его мама.

– Потому что я патриот, – буркнул Голованов, поворачивая ключ в замке зажигания.

– Да и он вроде бы не космополит.

– В таком случае можете считать, что я душой, деньгами и телом поддерживаю отечественный авто-пром.

– Это хорошо, – уголками губ усмехнулась Ирина Генриховна, явно неудовлетворенная ответом. – Ну, а если серьезно?

– Не заработал.

– А этот студент, выходит, заработал? Голованов переключил скорость, повернулся лицом к Ирине.

– Этот Стас не просто студент, он – рукопаш-ник. И, насколько я понял, находится в приличной спортивной форме.

– А как же его рука? Переломы и прочее? Голованов только хмыкнул на это.

– Чепуха! Я знавал ребят, которые полностью восстанавливались и с более серьезными травмами. Ну, а если учесть, что наш клиент всего лишь тренер?…

– Да, конечно, – видимо, думая о чем-то своем, пробормотала Ирина Генриховна, и в салоне достойного представителя отечественного автопрома наступила та самая томительная тишина, когда вроде бы и надо перетереть тему, однако она еще не сформировалась полностью в голове, и мысли расползаются, как мухи по клеенке, залитой дешевым портвейном.

Вырулив на Профсоюзную улицу, Голованов довольно удачно вписался в «зеленую волну», которая оборвалась на перекрестке у метро «Академическая», и когда они зависли в небольшой пробке и молчать уже не было сил, он повернулся к Ирине Генриховне.

– Что, мучаетесь вопросом, на какие-такие барыши этот парень приобрел «Опель»?

– И не только «Опель».

– Вот и я хотел бы это знать.

Тут пробка, кажется, полезла из горловины, стадо иномарок и отечественных «Жигулей» медленно потянулось в сторону центра и немного расслабившийся Голованов позволил себе задать вопрос, который мог бы стать отправной точкой в поиске исчезнувшего парня:

– Считаете, что исчезновение Стаса и его благосостояние как-то взаимосвязаны между собой?

Ирина Генриховна чисто по-женски пожала плечиками.

– Не совсем так, конечно, но… Хотя, пожалуй, вы правы. – Она покосилась краешком глаза на Голованова. – Вы ведь тоже так думаете?

Голованов утвердительно кивнул.

– И что, есть какие-нибудь соображения?

Голованов невольно усмехнулся. Подобный вопрос в данной ситуации могла задать только женщина, которой не дано понять, что такое мастер рукопашного боя в нынешней России, вставшей на путь той самой демократии, о которой столь долго талдычили бывшие большевики. И тем более в демократической Москве, где каждый, более-менее обеспеченный, человек ходит или с пистолетом за пазухой или же сопровождаемый шлейфом накачанных мордоворотов.

– Соображений пока что особых нет, зато есть кое-какие предположения, которые потребуют самой тщательной проверки. А это – время.

– Предположения насчет источников тех доходов, которые имел Крупенин?

– Не совсем так, – немного подумав, произнес Голованов. – Доходы доходами, но мне хотелось бы знать, ГДЕ он нашел применение своему мастерству, если ему платят столь большие деньги.

– Криминалитет?

Не отрывая глаз от заднего бампера ползущего перед ним «Мерседеса», Голованов вынужден был пожать плечами.

– Не знаю, пока что ничего не могу сказать. Однако не исключаю и криминальный вариант.

Ирина Генриховна утвердительно кивнула и с чисто женской тоской в голосе произнесла:

– Господи, а ведь вполне, кажется, приличный мальчик. И мать его производит хорошее впечатление.

Повидавший за годы работы в «Глории» всякого и разного, Голованов невольно усмехнулся. «Хороший мальчик… студент… спортсмен… скромняга и отличник учебы…». Знала бы ты, дорогая Ирина Генриховна, сколько парней с подобными характеристиками топчут зону за убийство, грабеж, квартирные кражи, изнасилование и прочее, прочее и прочее! Однако раньше времени не хотелось сгущать краски, тем более, что и ему самому был симпатичен бывший морпех, и он попытался хоть как-то скрасить сказанное:

– Криминальный вариант – это не обязательно банда или преступная группировка. С его-то способностями, Стаса могли нанять и в бригаду для выколачивания долгов из кредиторов или каких-то спорных денег.

– Но ведь это все равно банда! Голованов отрицательно качнул головой.

– Не обязательно. Сейчас развелось столько фирм и фирмочек, которые занимаются подобными вопросами, что на них всех мастеров рукопашного боя не хватит. – Помолчал и добавил: – Да и многие коммерческие банки подобными вещами не гребуют. Короче говоря, надо работать.

Оставшуюся дорогу до района Сандуновских бань, где на первом этаже цокольного дома разместился офис «Глории», ехали молча и только перед тем как выходить из машины, Ирина Генриховна негромко произнесла, замешкавшись на пару секунд в салоне головановской «шестерки»:

– Сева, я вас очень прошу, составьте небольшой планчик со своими предложениями.

– Без проблем, – хмыкнул Голованов.

До прихода в агентство жены Турецкого, сотрудники «Глории» даже слова такого не знали, как план. А тут?… Видать, в МУРе нахваталась дамочка, когда проходила практику в убойном отделе после того, как получила диплом юриста-психолога в «Центре эффективных технологий обучения». Впрочем, постарался быть объективным Голованов, может оно и правильно… планы, оперативные совещания и прочая хренотень. Что бы ни говорили в «Глории», как бы ни гундосили, а это дисциплинировало известных разгильдяев. Однако не удержался, чтобы не спросить:

– Может, у вас есть какие-нибудь соображения?

– Девушка Стаса. Все-таки суббота и он не мог в этот вечер не встретиться с ней.

– Но ведь Анна Семеновна…

– Всеволод Михайлович… – укоризненно протянула Ирина Генриховна. – Мне ли вам говорить? Одно дело, позвонила мать парня, с которым встречается эта девушка, и совершенно иной коленкор, когда с ней будет разговаривать солидный частный детектив столь представительного агентства, как «Глория».

– Вы имеете в виду меня?

– Естественно.

– Ира! – взмолился Голованов. – Вы же знаете, я не тот ходок по части женской психологии, чтобы вести подобные собеседования. Могу ведь и напортачить.

– Хорошо, – не смогла скрыть ухмылки Ирина Генриховна, прекрасно осведомленная о личной жизни бывшего спецназовца, который в первый же вечер уложил в постель мать ее бывшего ученика по Гнессинскому училищу да так и остался в ее объятиях. А ведь такой недотрогой казалась та дама. – Хорошо, эту часть я возьму на себя, тем более, что вы и правы, возможно. Еще неизвестно, как преподнесла ей исчезновение Стаса Анна Семеновна, как и о чем спросила, а это все-таки более чем деликатный вопрос.

– Вот и ладушки, – радостно произнес явно успокоенный Голованов. – Как говорится, вы – женщина и она тоже женского полу, вам и карты в руки. Кстати, что мы знаем о ней?

– Да, в общем-то, немного, – пожала плечами Ирина Генриховна. – Таня Савельева, девятнадцать лет. Студентка второго курса Полиграфического института. И… и все, пожалуй.

– М-да, не густо для серьезного разговора, – участливо вздохнул Голованов и тут же предложил: – Может, попытаться нарыть что-нибудь по ней? Чтобы знать, что за птица.

– Зачем? – удивилась Ирина Генриховна. – Забыли, что моей Нинке уже шестнадцатый пошел? И все их проблемы…

Она хотела было сказать, что проблемы подрастающих девушек – это все еще проблемы их матерей, однако вдруг резко оборвала себя на полуслове, как-то внутренне сжалась и чтобы только не встретиться взглядом с Головановым, отвела глаза в сторону. О проблемах семьи Турецких в «Глории» знали, а Всеволод Михайлович Голованов был другом Турецкого.

В салоне «шестерки» зависло молчание, которое нарушил все тот же Голованов. Он откашлялся, словно горло свое прочищал, и негромко спросил:

– Что, у вас действительно настолько все плохо? Господи, лучше бы он не спрашивал этого! Красивое лицо дернулось, Ирина Генриховна

закрыла глаза, и на нем застыла маска боли.

– Хуже некуда, – едва слышно прошептала она, почти не разжимая губ.

В салоне снова зависло тягостное молчание, которое вновь нарушил Голованов:

– Но ведь это… все это дикость! – почти орал он. – Дикость и… и дикость!

– Возможно, – устало вздохнула Ирина Генри-ховна, – возможно. Но… но я уже ничего поделать с ним не могу.

– Может, мне поговорить?

– Не надо, – качнула она головой. – И все на этом. Идемте. – И чтобы уже окончательно поставить точку: – Кстати, что с Агеевым? Второй день не вижу.

Голованов со скрытой неприязнью покосился на Ирину Генриховну. Оно, конечно, личные проблемы на первом плане, однако неплохо бы знать еще, по каким делам работают сотрудники «Глории».