Заложники дьявола

– А-а-а... Это я так, к нашим делам особого отношения не имеет...

– А все-таки?

– Ох, Сань... – Грязнов тяжело вздохнул. – По всему видно – пора мне на покой...

– Да что случилось-то?! – Турецкий присел напротив друга и встревоженно уставился ему в глаза.

– Как сказал Денис, ничего особенного... Это, видишь ли, нынешний мир такой, а вместе с ним и его обитатели, чтоб их... Словом, возвращаемся мы вчера, уже под утро, с Дениской домой, ну и мимо ДПС на Дмитровке... Должен тебе сказать, картинка жуткая: мужик, как сказал мне гаишник, не менее чем на двухсот в час вмазался на своей иномарке в бетонную опору... Мост там есть, как раз недалеко от их поста...

Грязнов-старший вздохнул, а Турецкий продолжал молча слушать, понимая, что вряд ли бы генерал так расстроился из-за одного только ДПС, хотя бы и столь жуткого: впечатлительные люди в милиции до таких погон, как у него, не дослуживаются – уходят значительно раньше...

– Вообрази картину: машина, значит, разлетается на три части, все отброшены друг от друга не менее чем метров на двадцать: счастье, что рань такая была и никто не пострадал... Прохожие-то первые чуть позже появились... Ну о самом водиле молчу: его и вовсе метров на пятьдесят вперед башкой вышвырнуло – всмятку, конечно...

– Слав, – не выдержал наконец Александр Борисович, – скажи наконец, какого лешего ты мне всю эту жуть описываешь?! Впечатлением, что ли, захотел поделиться?

– Ага... Только не от аварии, а от этих самых, туды-растуды их мать, прохожих...

– Зевак?

– Если бы, Сань!.. Это бы я еще понял... Так ведь ты представь: машина в клочья, мужик этот, ее хозяин, уже, разумеется, бывший... А гады, углядевшие всю картинку из окон ближних домов, кто в чем высыпали и прямо на глазах у инспекторов в обломках машины начали копаться, тягать целые запчасти... Сань, на каком свете мы с тобой живем-то, а?!

Они помолчали. Что ответить другу, Александр Борисович не знал.

– Не понимаю я этого, – тоскливо протянул Вячеслав Иванович. – Ни с какой стороны, в том числе и со стороны житейской логики – не понимаю таких, с позволения сказать, людей... Рядом труп хозяина, а они, понимаешь, не дождавшись, когда он хотя бы остынет, мародерствуют... Ну что, по сто пятьдесят восьмой их привлекать, что ли, за шкирку – и в КПЗ?.. В лучшем случае парочку месяцев отдохнут, штраф заплатят... Да какими туда попали – такими и выйдут! Не по-ни-ма-ю... А коли не понимаю, следовательно, пора мне, человеку прошлого века, на покой!

– Ну это ты уж палку-то не перегибай! – заговорил Турецкий. – Во-первых, таких козлов я тоже не понимаю. Во-вторых, не все же, в конце концов, такие... Дерьмо, как известно, на поверхности плавает. А в самом мрачном случае, если б даже большинство вокруг нас действительно являлись мародерами, – тем более, Слав, в отставку нам нельзя: кто-то же должен им мозги прочищать?

– Тоже мне луч света в темном царстве, – усмехнулся генерал. – Впрочем, ты-то, может, и впрямь... Слухи в последнее время разные ходят...

– Какие еще слухи? – насторожился Турецкий.

Вячеслав Иванович пристально поглядел на своего друга и, немного поколебавшись, ответил:

– Думал, ты знаешь... Говорят, вашего генерального того... Со дня на день в отставку отправят...

Брови Александра Борисовича красноречиво округлились.

– Засиделся ты, я вижу, в отпуске-то, Сань, – покачал головой Грязнов-старший. – Даже Дениска мой и то в курсе!

– А подробнее можешь? – прищурился Турецкий.

– А подробнее – говорят, кое-кто уверен, что на его место отнюдь не Меркулов сядет, а как раз ты... Что скажешь?Александр Борисович не сказал ничего, вместо этого искренне рассмеявшись.

– Ну таких легенд я про себя, честно тебе признаюсь, еще не слышал, – констатировал он, ласково глядя на генерала. – Ты сам-то соображаешь?.. Мне, как госсоветнику юстиции, хотя бы следующий класс присвоили, – не то что в эдакое кресло... И вообще, я, Славка, практик, а не чиновник, меня и на нынешней должности бумажки достали! Мог бы и сам догадаться, что слухи – они слухи и есть...

– А еще говорят, – невозмутимо продолжил Грязнов-старший, – что ежели в кресло, тобой упомянутое, сядешь не ты, а, допустим, отлично проявивший себя глава какого-нибудь федерального округа... то на этот самый округ назначать будут как раз тебя, Сань!.. Скажи-ка мне, к примеру, сколько раз ты за последние полгода в командировках чеченских побывал?..

– Ну знаешь... – посерьезнел Александр Борисович. – А еще друг называется! Хорошенького же ты мне продвижения по службе желаешь!

– Во-первых, не по службе, а по карьерной лестнице, – поправил его Вячеслав Иванович. – Во-вторых, кто это тебе сказал, что желаю? Одни разборки между их президентом и новым премьер-министром разрешать – такого и врагу не пожелаешь, не то что другу... Кстати, как тебе этот недавний указ насчет многоженства?..

– А тебе как? – фыркнул Турецкий. – Впрочем, можешь не отвечать: без тебя знаю, что нравится! Так же как и мне – хотя уверен, Ирка нас не поймет!Проводив Вячеслава Ивановича, Турецкий решил все-таки наведаться к своему шефу Меркулову: по-хорошему, показаться ему и доложиться следовало сразу, но так уж вышло... Костя, надо думать, поймет. Тем более что поимка Цезаря, за которым органы охотились не один год, – гирька, причем увесистая, и на его чашу весов. А он, Турецкий, вложил в завершившуюся столь удачно операцию немало своего труда.

Однако и на этот раз добраться до кабинета шефа ему не удалось: дверь распахнулась – и на пороге появился следователь Померанцев. Глаза, как всегда, горят, волосы слегка растрепаны.

– А я думал врут... Здрас-с-сте, Сан Борисыч!

– Кто врет? – усмехнулся Турецкий и попытался нахмуриться, но у него не получилось. На самом деле, несмотря на то что Валерий не всегда соблюдал субординацию (исключительно в силу своего неуемного темперамента) и вообще назвать его дисциплинированным было затруднительно, Александр Борисович Померанцева любил и считал едва ли не лучшим сотрудником Следственного управления Генпрокуратуры.

– Да все говорят, что вы якобы вышли на работу, а я не поверил... Здорово, что вы тут!

– Так уж и здорово? И с чего бы это?.. Насколько знаю, появлению начальства никто вообще особо не радуется.

– Сан Борисыч, – Валерий посерьезнел и, войдя в кабинет, прошел к столу и, не дожидаясь особого приглашения, сел на стул для посетителей. – У меня проблема... Кроме вас, никто не решит!– Учти, до завтрашнего дня включительно я еще считаюсь в отпуске!

– Это ничего... Ехать в командировку я все равно не могу! У меня... – неожиданно Валерий порозовел, чем привел Турецкого в немалое изумление. До сих пор он считал, что всерьез смутить Померанцева не в силах никто и ничто. – В общем, я того... Заявление подаю!..

– Ты что, – опешил Александр Борисович, – хочешь уходить?..

– Да нет же! – Померанцев страдальчески закатил глаза к потолку, и тут до Турецкого что-то начало доходить. Неужели?..

– Это другое заявление, – подтверждая его догадку, окончательно покраснел Померанцев. – В этот... как его...

– В ЗАГС, – подсказал ему Турецкий и с трудом сдержал смешок. До недавнего времени Валерий был одним из самых ярых пропагандистов холостяцкого образа жизни... впрочем, как и он сам в свое время, пока в один прекрасный день не встретил Иришку... – Ну поздравляю! – пряча улыбку, произнес Александр Борисович. – Что ж, причина уважительная... И как же ее звать, эту самую причину?

– Зоя... – мечтательно произнес Валерий и искренне добавил: – Замечательное имя, правда?..

– А то!.. Ну а что за командировка?

– Да в том-то и суть, что дело не только в заявлении, но и в ней тоже! – моментально совсем другим, деловым тоном заговорил Померанцев. – Сам по себе городок ничего, я там бывал пару лет назад. А вот дельце, похоже, грязноватое, разбираться придется не одну неделю, а не просто, как сказано в предписании, «контролировать»!

– Стоп-стоп! – Это был как раз тот случай, когда темперамент Валерия Александровича Померанцева давал о себе знать не с лучшей стороны. – Успокойся и начинай сначала, а далее желательно по порядку.

– Есть, по порядку, – кивнул Валерий. – Да вы и сами наверняка по ящику уже слышали! Насчет мэра Коксанска... И скажите на милость, когда наконец мы прекратим работать, как в совковые времена, кампаниями?!

– Коксанск?.. Ты имеешь в виду арест Шахиджанова?

– Точно! Вы, вероятно, не в курсе, но оно со вчерашнего... Нет, с позавчерашнего дня у нас на контроле.

– Что значит «работать кампаниями»?

– Ну как же, – иронично фыркнул Померанцев. – Вы только посчитайте, скольких мэров и губернаторов в рамках борьбы с коррупцией за последние месяцы спровадили в КПЗ! Вот вам и кампания!..

– Валера, но ведь от того, что каждый третий из них действительно и полномочия превышает, и служебное положение использует, а частенько и на собственный карман трудится, но вовсе не на благо вверенных ему граждан, никуда не денешься!..

– А я что, с этим спорю?.. Только когда вычесывать начинают частым гребнем, под это дело могут ведь и невиновные попасть, Сан Борисыч!.. И даже больше: кто-то кого-то может просто-напросто подставить, например из мстительных чувств!

– Хочешь сказать, что с Шахиджановым как раз такой случай?

– Не знаю, Сан Борисыч, но исключать бы этого не стал!

– Можно узнать – почему? Только если не с его слов: я, как ты выражаешься, «по ящику» слышал, что сам он выдвигает именно эту версию, кто-то там ему вроде бы мстит...

– Не кто-то, а их – коксанский – горпрокурор! – кивнул Валерий. – Я ж говорю, был я в этом городке два года назад. Ну чуть меньше. Тогда как раз дело затевалось вокруг этого господина, Лисанов его фамилия. Подозревался во взятках, если помните...

Александр Борисович нахмурился, припоминая, потом кивнул:

– Да, конечно. Но если не ошибаюсь, вернулся ты оттуда, мягко говоря, с носом. Доказать факт взяточничества не удалось, верно?

– И дело было закрыто «за недостаточностью», все правильно. Только, вот вам, Сан Борисыч, крест, этот Лисанов еще та сволота! И взятки наверняка берет, и уголовные дела за это прекращает и закрывает, и особнячок у него почти в центре города – нам и не снилось! А дело против него, между прочим, было затеяно как раз по инициативе Шахиджанова...

Турецкий немного помолчал, что-то обдумывая, потом покачал головой:

– Ну допустим. Только это, к сожалению, не исключает, что и у мэра в свою очередь рыльце тоже в пушку. А перегрызлись, просто-напросто не поделив какой-нибудь очередной жирный кусок.

– Ну а я о чем? Я как раз о том и говорю, что копаться там придется не одну неделю, а Константин Дмитриевич уперся рогом: ты, мол, там был, с людьми этими знаком, вот и поезжай! А у меня...

– А у тебя ЗАГС плюс Зоя!.. – подмигнул Померанцеву Александр Борисович. – Понял... Ладно, Валера, дуй отсюда: особо обещать не могу, но попытка не пытка, попробую уговорить Костю вместо тебя отправить... Кстати, как думаешь, кого?..

– Ну Сан Борисыч... – Померанцеву явно было неловко отвечать на провокационный вопрос.

– Ага, значит, хочешь остаться чистеньким перед коллегами, свалив все на меня? Мол, Турецкий вышел на работу и, используя свое влияние на зама генпрокурора, все перерешил, а я не я, и хата не моя! Ну и мудрец же ты! Ладно, минут через сорок придешь ко мне с текущими делами, а сейчас дуй отсюда, и в темпе: у меня начальство тоже есть, причем пока что и в глаза меня не видевшее.

– Есть, дуть, и в темпе! – Повеселевший Валерий вскочил со стула и прытко направился на выход, испытывая немалое облегчение. Он ни минуты не сомневался, что Александр Борисович отмажет его от командировки как нечего делать! В конце концов, должна же быть у Меркулова хоть какая-то благодарность к своему любимцу за столь удачное завершение дела Цезаря, о котором сегодня целый день гудят в их управлении? Действительно, радостная новость – настолько, что даже упорные перешептывания о грядущей отставке «самого» слегка поутихли...Спровадив Померанцева и посмотрев на часы, Александр Борисович решил, прежде чем идти к Косте, позвонить Ирине: тревога о жене, несмотря на то что он, можно сказать, с порога родной конторы окунулся в привычную суету и текучку, казалось, раз и навсегда поселилась у него где-то в области сердца, присосавшись к нему маленькой, злой пиявкой...

Ирина отозвалась сразу, после первого же гудка, словно так и не выпускала из своего кулачка телефон с того момента, как он оставил ее в палате на попечение симпатичной молоденькой медсестрички.

– Шурик! Скажи, только честно: ты на работе?..

– А ты сама скажи мне тоже честно: ты у нас ясновидящая? – Ему было немного неловко от того, что жена его так легко вычислила, и он тут же добавил: – Знаешь, дома без тебя как в погребе и даже хуже: куда ж мне еще податься?.. Сама же выгнала! Другая бы на твоем месте радовалась, что у нее муж – важная шишка! И отдельную палату выбил, и право посещений в любое удобное время...

Ирина Генриховна издала какой-то неопределенный звук, после чего заговорила более членораздельно:

– Ты и сам знаешь, как я отношусь к блату... Если хочешь знать, мужчин, даже таких шишек, как ты, в роддома на наши этажи не пускают никогда, ни за что и ни под каким видом... И мне перед остальными женщинами неудобно! Каждая хотела бы своего любимого и единственного тут видеть, а досталось только мне! Я что, звезда шоу-бизнеса или дочь президента, что ли?..– Но-но-но! – полушутя-полусерьезно остановил ее Турецкий, который едва ли не впервые в жизни, помещая жену в этот конкретный, едва ли не лучший в Москве роддом, действительно использовал свое служебное положение: главврач, руководивший упомянутым учреждением, был обязан Александру Борисовичу не больше и не меньше как жизнью собственной супруги...

Около года назад эта весьма темпераментная дама, занимавшаяся собственным бизнесом, влипла в историю, связанную с убийством ее зарубежного партнера, да еще и в качестве основной подозреваемой... История в свою очередь попала в Генеральную прокуратуру, прямехонько на стол к Турецкому, которому пришлось вести расследование в компании с представителями ФСБ: партнер подозревался, помимо всего прочего, еще и в шпионаже... Словом, над супругой Семена Львовича Зоскина, известного в столице гинеколога, нависла целая гроздь нешуточных подозрений. И если бы не Александр Борисович Турецкий, еще неизвестно, чем бы все тогда кончилось.

– Лучше скажи, – спросил он, – как ты себя чувствуешь и что говорят доктора?

– Отлично я себя чувствую – это во-первых, и у меня сейчас Катя – это во-вторых!

– Та-а-ак, – обиженно протянул Турецкий, который и в лучшие-то времена ревновал жену к ее лучшей подруге. – Катя, значит... ну-ну! А бедный Шурик, выходит, лишний в этом женском царстве!

– Да ладно тебе, – смягчилась Ирина. – Я ж тебе еще в-третьих не сказала! Кроме того, вечером, после шестнадцати и до восемнадцати, ты вполне можешь приехать!

– И что там в-третьих?

– Шур, мне делали УЗИ после капельницы...

– И... что?

– Да не пугайся ты так, честное слово, смешной какой... Просто они теперь знают, кто у нас будет, мальчик или девочка!

– Чего ж ты молчала?! Кто у нас будет?..

– Не знаю... – И поскольку ее муж растерянно молчал, пояснила: – Я, Шурик, попросила их мне не говорить кто... И ты, если тебе скажут, тоже мне не говори, слышишь?

– Слышу... – пробормотал Турецкий. – А... а почему?

– Нипочему, – жалобно отозвалась Ирина Генриховна. – Просто не хочу знать – и все!

– Ладно, если узнаю, не скажу, – пообещал Александр Борисович. – Я к тебе приеду часов в пять, Ириша. Сейчас вот поговорю с Меркуловым – и сразу к тебе!

Он выключил связь и, поднявшись из-за стола, направился прочь из кабинета: наверняка Косте уже доложили, что он здесь, и тот, понятное дело, недоумевает, почему Турецкий сразу к нему не заглянул... На душе у Александра Борисовича отчего-то сделалось после разговора с женой тяжело, смутная тревога начала расползаться как едкий дым от недогашенного костра... Почему Ирина не желает знать, какого пола у них малыш?.. Что это, один из капризов, которыми столь обильно страдают беременные, или интуитивное предчувствие чего-то... чего-то нехорошего?.. Дурак он, что послушался Ирку и оставил ее там на попечение медсестер и Кати!

Вот завтра как приедет туда спозаранку, так и будет сидеть с ней до следующего утра! В конце концов, у него еще целые сутки отпуска, имеет право!

Уже подходя к приемной Константина Дмитриевича Меркулова, Турецкий подумал о том, что завтра первое судебное заседание над шайкой Цезаря, подгадав к которому они и взяли наконец ее главу и подзадержавшихся вместе с ним на воле сотоварищей... Наверняка Меркулов потребует, чтобы и он, Турецкий, присутствовал на заседании... Ничего, обойдутся! Хватит с них и переданных лично Александром Борисовичем суду сорока томов дела по обвинению Цезаря и его бандитов.

Хочет того Костя или нет, но и он, Александр Борисович Турецкий, имеет полное право на законный отпуск, тем более с учетом семейных обстоятельств!..

Войдя в приемную шефа с самым решительным выражением лица, Александр Борисович на мгновение просиял улыбкой, здороваясь с его бессменной умницей секретаршей Клавой, и, вновь посерьезнев, взялся за ручку начальственной двери. Разумеется, с благосклонного Клавочкиного кивка-разрешения.

Он был уверен, что, если речь зайдет о Цезаре, сумеет настоять на своем и больше, что называется, мизинцем не прикоснется к этому делу... Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает!

3

– Честно тебе скажу, Саша, не ожидал я от тебя... Не ожидал! Вот так запросто взять да и похерить собственные немалые труды, продинамив первое же судебное заседание!..

Константин Дмитриевич Меркулов отбросил в сторону ручку, которой что-то писал в момент появления Турецкого, и, поднявшись, выбрался из-за своего стола.

Не ждавший столь активного нападения начальства, можно сказать, прямо с порога, Александр Борисович слегка растерялся.

– Слушай... – он нерешительно посмотрел на шефа, – а что за надобность такая, я бы сказал, не в меру острая?.. Все дела на этих отморозков, включая самого Цезаря, я передал – если помнишь, сорок томов... Да там на три пожизненных каждому хватит, не говоря о самом Пашке!..

– В общем, Саня, – Меркулов вздохнул и, подойдя к окну, оперся спиной о подоконник, серьезно глядя на друга, – на судебном заседании завтра тебе надо быть обязательно. Дело вел ты, и всех деталей лучше тебя никто не знает.

– Слушай, Костя, знаешь что! У меня жена в больнице, ее здоровье и здоровье ребенка, можно сказать, на волоске висит! А я, вместо того чтобы находиться рядом, на суде без особой надобности сидеть буду, да еще и в последний день очередного отпуска?.. Нет уж, дорогой, уволь!..

Они немного помолчали. Во время паузы Меркулов хмуро глядел себе под ноги, а высказавшийся Турецкий слегка успокоился. Заговорил Константин Дмитриевич, явно размышлявший о чем-то своем:

– Что, с Ириной совсем плохо?

– Да неважно, особенно по ночам... Я сегодня вообще намерен у нее в палате ночевать, мало ли что...

– А если сиделку оплатить?

– Рад бы в рай... Да у них там и так рабочих рук не хватает! Спасибо большое, что Семен Львович разрешил нам с Иркиной подругой по ночам возле нее дежурить. По большому блату, заметь! Ирка, конечно, сопротивляется, храбрится и все такое, но я сегодня все равно там останусь!.. Костя, ты не представляешь, как я за нее переживаю, просто не представляешь...

– Почему не представляю? – возразил ему Меркулов. – Еще как понимаю... и сочувствую... Но, Саня, я тебе кое о чем еще не сказал касательно Цезаря...

– Ну? – Турецкий хмуро глянул на шефа.

– В общем, дело в том, что этот поганец с первого момента, как его взяли, начал косить под дурака... Мне двадцать минут назад звонили из Бутырок: какая-то там независимая комиссия его уже успела осмотреть... Ему почти верят!.. А что это означает, ты и без меня в курсе: два года в Сербского – и гуляй, Цезарь, дальше... И все наши, по преимуществу твои, между прочим, труды псу под хвост... Вот и все.

Александр Борисович, по мере того как Меркулов говорил, медленно поднимался со своего места, неотрывно глядя на Константина Дмитриевича.– Стой... – произнес он негромко, едва тот умолк. И тут же почти выкрикнул: – Садовничий под дурака?.. Как?!

– Да так, легко, – хмуро буркнул Меркулов, не глядя на Турецкого. – Не забыл, что у него за спиной два курса театрального?.. Ну вот и косит – вполне удачно... Ни с кем не разговаривает, в том числе с собственным адвокатом, только поет...

– Что он делает?

– Поет...

– Что поет?!

– Песни, Саня, он поет, песни... Типа «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед...»

Семен Львович Зоскин, главврач роддома, дожидался Турецкого, предупредившего его о своем появлении, в коридоре, на мягком диванчике напротив Ирининой палаты. Рядом с ним сидела молоденькая медсестричка, красная от смущения, с задорно поблескивающими глазками: похоже, доктор был не из тех мужчин, которые зря теряют время. Однако едва Александр Борисович показался в конце коридора, как сестричку словно ветром сдуло, а Зоскин, моментально посерьезнев, поднялся навстречу «важняку»:

– Присаживайтесь, Александр Борисович, все равно Ирина Генриховна сейчас спит!

– Она там одна? – встревоженно поинтересовался Турецкий.

– Одна, но в этом нет ничего страшного... Ее подружка только что ушла, минут пять назад... Сегодня мы сделали вашей очаровательной супруге полное обследование... Точнее, завершили начатое и затем прерванное ее побегом домой. Вот ждем результатов анализов... Вы как, хотите знать пол будущего малыша или тоже...

– Хочу! – живо отозвался Турецкий. – Кто?

– Девочка. – Доктор улыбнулся.

– Вот и хорошо, это мне как-то привычнее... А если без анализов, что-то вы можете сказать относительно ее состояния уже сейчас?

Семен Львович на секунду задумался, потом кивнул:

– Если вы имеете в виду рекомендацию, то да, Ирине Генриховне сейчас нельзя волноваться... Совсем! Вы и сами, вероятно, понимаете – возраст... Я вас не пугаю, боже упаси! Но ее состояние таково, что даже неожиданный резкий звук может вызвать выкидыш... И еще – я вам как мужчина мужчине советую: будьте сейчас с ней рядом. Я заметил: большая часть волнений вашей супруги связана непосредственно с вами... Понимаю, у вас работа такая, при которой жены за своих мужей спокойными не бывают никогда. Тем более советую вам побыть с ней. Поверьте, дело не в наших с вами отношениях: если бы речь шла о любой другой женщине, я бы тоже пошел на... э-э-э... нарушение правил внутреннего распорядка!

– Все, я пошел! – Александр Борисович вскочил с диванчика и шагнул в сторону палаты.

– Стоп-стоп! Не так резко, пожалуйста... Я же говорил: она сейчас спит, вот проснется – ради бога, хоть всю ночь сидите!– А как же я узнаю, что она проснулась? – растерялся Турецкий. – Я, знаете ли, сквозь стены видеть пока что не научился...

– А и не надо! У нас через пятнадцать минут обход, вот она и проснется, точнее, мы сами ее потихонечку разбудим... Поймите, сейчас для Ирины Генриховны важна каждая минута сна, буквально каждая!

Камера, в которую поместили Пашку Садовничего по кличке Цезарь, была одиночной. Обстановка, впрочем, мало отличалась от тех, в которых сидели его подельники: шконка, параша в углу, крошечное оконце, забранное хорошо сваренной решеткой... Впрочем, окружающая действительность Цезаря, кажется, вовсе не интересовала: всю нынешнюю ночь он провел сидючи на шконке с самым благостным видом, непрерывно распевая маршевые песенки, популярные году эдак в восемнадцатом – двадцатом прошлого столетия, коих, как выяснилось, сиделец знал великое множество.

С точки зрения молоденького дежурного охранника, время от времени посматривавшего, как и было велено, в камеру через смотровое окошко, выглядело это комично: здоровенный сорокалетний мужик, косая сажень в плечах, с красной от частых возлияний рожей, с радостной детской улыбкой на этой харе, сидит и упражняется в вокале густым, хриплым басом.

В общем, помимо того что в соседних камерах за всю ночь никто глаз не сомкнул из-за его «арий», ночь в целом прошла спокойно. Ничего плохого Цезарь не делал, никаких попыток произвести какие-либо подозрительные действия не предпринимал и выглядел вполне безмятежно, – похоже, и впрямь спятил мужик.

Тем не менее, когда охраннику сообщили по внутренней связи, что бронированная машина, на которой заключенному Садовничему предстояло отправиться на судебное заседание, прибыла, он почему-то испытал чувство облегчения и с нетерпением начал вглядываться в конец галереи в ожидании конвоиров. Кажется, конвой должен был быть усиленным... Так и есть, не менее семерых человек в соответствующей форме и в масках. Что ж, понять можно: даже если Цезарь и впрямь спятил, бандитом он от этого быть не перестал! И, дождавшись, когда странного заключенного в наручниках вывели из камеры, охранник с облегчением запер дверь, даже не потрудившись поднять шконку, на которой провел ночь Цезарь.

Всю дорогу до суда конвойные, как и было им приказано, не спускали с Цезаря глаз, хотя ни малейшей попытки как-то на это прореагировать с его стороны не было. Даже на собравшуюся возле здания суда небольшую, но шумную толпу с плакатами, требовавшими для убийцы самого сурового наказания, он не обратил ни малейшего внимания: безмятежная улыбка, с которой Садовничий покинул камеру, так и не сошла с его физиономии.

– Дурка по тебе точно плачет, – буркнул один из конвоиров, заталкивая Цезаря в камеру для особо опасных подсудимых. Этот явно свихнувшийся бандит был ему крайне неприятен, и он, дважды проверив замок, затем заглянув в специальный глазок и убедившись, что Пашка Цезарь и тут, расположившись на шконке, завел какую-то песню, с облегчением покинул конвойную. Тем более что старший офицер их группы уже входил в комнату со своим собственным ключом: дальнейшее конвоира, слава богу, не касалось. Судебное заседание, видимо, должно было начаться с минуты на минуту. Старшего офицера конвоя сопровождал его коллега-новичок, совсем молоденький сержант.

– Ну давай. – Офицер повернулся к новичку и улыбнулся. – Сейчас посмотрим, чему вас там научили...

Отперев камеру, он ободряюще улыбнулся подчиненному. Сержантик, тоже улыбнувшись в ответ начальству, резко нахмурился и шагнул в камеру:

– Садовничий, на выход! – Голос у него был решительный, но почти подростковый, неоформившийся.

Видимо, и Цезарь это услышал, поскольку перестал напевать очередную походную песню и, повернувшись к сержантику, улыбнулся, сделав едва уловимый жест правой рукой, в которой на мгновение тонким лучиком сверкнула спица... Спустя секунду все было кончено.

– Теперь быстро! – Голос офицера отдавал хрипотцой. – По коридору налево, дверь в конце...

Упрашивать Цезаря не пришлось: он знал, что в указанной офицером комнате его ждет другая одежда и телевизионная камера с логотипом популярного канала, никогда не упускавшего возможности осветить даже мельчайшие криминальные события, не говоря о столь громком деле, как арест авторитета его уровня.

Офицер оказался хорошим инструктором: оглядев Садовничего с ног до головы, он кивнул прежде всего на камеру:

– Быстро включай питание... теперь лампочку... Камеру на плечо – и в зал, пока там никого нет...

– Проверь, нет ли, – буркнул Цезарь.

Офицер послушно включил рацию:

– Котельников, как там – обвинение приехало?.. Ждете с минуты на минуту? Ладно, доложишь сразу... Кто от них? Сам Меркулов? Тем более доложишь!

Он нахмурился и снова поторопил Садовничего:

– Теперь пошли: говорить буду я, ты лучше молчи, кивай, и все...

Зал судебных заседаний, в который они вошли, был практически пуст – если не считать старушки уборщицы, даже не взглянувшей в их сторону.

– Ну вот, – громко произнес офицер, – это и есть зал, в котором будет проходить процесс... На съемку у вас ровно минута... – Он внимательно наблюдал за Цезарем, действительно заснявшим зал. – Все, теперь, пожалуйста, сюда. – Он указал на незаметную дверь, противоположную той, через которую они вошли.

Спустя несколько секунд оба уже двигались по длинному коридору к служебному входу в здание. Спустя еще три минуты Цезарь смешался с толпой журналистов перед входом в суд, офицер скрылся в соседнем со зданием переулке.

Неброского серого цвета «девятка» ждала их за углом. Открыв переднюю пассажирскую дверцу, офицер с облегчением опустился на сиденье: одним из условий Цезаря было требование – за рулем находиться должен он сам... «А если его все-таки схватят?..» Нет, таких мыслей допускать нельзя! Куда приятнее еще раз вспомнить о сумме «зелени», уже полученной, и еще об одной такой же, которую предстоит получить...

Мысли об этих баксах оказались столь завораживающими, что офицер даже вздрогнул, когда водительская дверца распахнулась, и Цезарь тяжело брякнулся на сиденье вместе с камерой.

– Чего так долго? Я уже волноваться начал, – тихо произнес офицер.

– Да хмырь какой-то привязался, триста баксов предлагал, чтобы кассетку перегнать...

– А ты ему чего?– встревожился его спутник.

– «Чего»... Чего надо, то и сказал, чтоб шел на... А в другой раз меньше клювом щелкал!.. Ладно, Толян, спасибо тебе!

– За «спасибо» картошки не купишь. – Офицер усмехнулся, живо снял фуражку и сбросил китель. – Давай заводи... Ехать пора – время!

– Погоди, Толян, а ты как? Где скрываться намерен?.. Учти, с твоими бабками, какие нынче поимел и еще поимеешь, на дно залечь надолго придется! Да и то сказать – с такой «капустой» можно куда хошь: хоть в Гималаи, хоть на Майами...

– Да тебе-то какая разница, куда я линяю? Ну в Испанию... И что?

– В Испании хорошо... – Цезарь доброжелательно улыбнулся и посмотрел на Толяна. – Так что удачи тебе, друган!..Движения – короткого и стремительного, как молния, сопровождавшего эти слова Цезаря, – «друган» не заметил. Длинная тонкая спица легко вошла офицеру в бок... Умер он, в отличие от сержантика, не сразу. Минуты две Толян, так и не поверивший в случившееся, мелко дергался и хрипел, вытаращив на Садовничего глаза. Потом все было кончено.

Пашка извлек спицу, спокойно вытер ее об одежду жертвы, после чего вложил орудие убийства ему же в руку.

– Возьми, – ядовито ухмыльнувшись, пробормотал он, – на корриду в Испании сходишь...

Свои действия по уничтожению ненужного ему свидетеля Цезарь завершил как раз вовремя: возле так и не тронувшейся с места серой «девятки» затормозил черный джип с тонированными стеклами. Прежде чем покинуть машину и пересесть в него, Цезарь зорко оглядел улицу через лобовое стекло «девятки». Улица была пуста. Ну или почти пуста: вряд ли стоило принимать во внимание двух сикилявок лет по пятнадцать, щебетавших о чем-то своем в тупичке возле гаражного кооператива, выстроенного на задах переулка. Погода, с утра обещавшая дождь, наконец-то расщедрилась на него, первые капли потекли по стеклу машины, небо, обложенное тяжелыми, серыми тучами, казалось, вот-вот свалится на московские крыши... Усмехнувшись, Цезарь выбрался наружу и через пару секунд скрылся за пассажирской дверцей иномарки. В то же мгновение джип, водитель которого и не думал глушить движок, рванул с места.К зданию суда Константин Дмитриевич Меркулов подъехал за пятнадцать минут до начала заседания. Намеревался раньше, но пробки, будь они неладны, даже при наличии сирены, время все равно отняли. Дениса, пробиравшегося к нему сквозь толпу, ставшую за это время гораздо больше и плотнее, несмотря на то что заседание будет закрытым, он увидел сразу и, несмотря на спешку, дождался его.