Кушаны

– Северные земли моего царства будут в твоем подчинении, если ты сам того пожелаешь. Мне нужен хороший тыл на границах с Кангюем, с империей Хань, с Даванем. Без тебя мне не справиться. Как выдворим парфян с наших земель, как восстановим здесь свою торговлю, пойдешь дальше вдоль границ, укрепляя их пограничными отрядами и давая понять соседям, что каждая пядь нашей земли под охраной. Город Герая²⁶ тесен для тебя. И я там появляюсь время от времени. Знаю, не любишь встречаться. Выбери сам, где поставить свой трон. Ты мой сын! Этого не забывай!

Ирония сползла с губ сына. Его взгляд спрятался в глубине глаз, но отец видел, что его настроение изменилось. Он не ожидал такого разговора, привык к нравоучениям. Куджула не стал ждать вопросов прямо сейчас – пусть подумает! Но добавил то, о чем тоже давно думал:

– У тебя две дочери. Это хорошо для укрепления династических союзов, но для сохранения традиций семьи, для передачи трона нужен сын. Почему твоя жена не рожает больше? Ты тратишь свое семя на наложниц. Не хочешь входить в спальню к этой женщине – возьми другую. Но сына роди!

К Саданкау вернулась ироничность. Вновь привычка слушать наставления отца не слыша, не переча, а погружаясь в себя, взяла верх. Куджула заметил это.

– Ладно, пойдем в трапезную. Саданкаш прав: семейные дела лучше решать с кубком вина в руках.

Он встал первым и успел положить руку на плечо сына. Хоть так. Саданкау медленно поднялся, глядя отцу в глаза; молча, легко склонив голову, простер руку к дверям. Куджула кивнул и, отдернув плащ с рукояти меча, твердым шагом пошел впереди.

Глава 4. Царица тамариска

В пору, когда земля, щедро одарив людей зерном, плодами, травами, засыпает до Праздника пробуждения природы, воздух холодеет, и все живые существа торопятся утеплить свои норы, набрать запасов на долгие холодные дни, укутаться в теплые меха. Человек, в отличие от животных, кажется безоружным перед стихией. Тонкая кожа не убережет от заморозков, даже самые густые волосы не создадут того тепла, которое защитит от стужи. Но боги одарили человека умом. Он научился строить дома из глины, шить теплые накидки из меха животных, использовать шерсть коз и овец для создания одежды. Он укротил огонь – великий дар богов, защищающий и от холода, и от злых сил.

Ранним утром, когда клочья тумана нехотя расползались по земле, задерживаясь над студеной поверхностью городских водоемов, Шаогоз проводила мужа до ворот города, и повернула назад. Стражники с интересом посматривали со стен на беременную женщину, не спеша идущую по широкой улице. Она куталась в длинный плащ, но он не мог скрыть ее необыкновенную женственность. Мягкая походка, грациозные повороты головы, прикрытой покрывалом, завораживали. Казалось, будто сама Ардохшо вошла в город, а сила созидания разгоняет вокруг нее и туман, и тяжелые мысли. Вряд ли воины со стен и башен города могли рассмотреть лицо красавицы, нежность которого сравнима разве что с лепестками весенних цветов; они любовались ею, как терракотовой статуэткой – символом плодородия и семейного счастья. Только гончар, спешащий к своей печи в этот ранний час, поймал взгляд карих глаз, словно окутанных необыкновенным золотым сиянием.

По велению мужа Шаогоз с детьми и небольшой свитой накануне приехала в Город Ветров. Дорога тяжело далась ей. Ребенок внутри беспокоился, толкался, просился на волю. Но не пришел еще срок, и Шаогоз волновалась. Буцзю поселил ее с мальчиками в хорошем доме недалеко от цитадели. На то был приказ самого царя! Муж хотел, чтобы они жили в поле, в шатре, но царь не позволил – не место женщине среди воинов, а в стужу за толстыми стенами дома теплей и надежней.

Семья, которой принадлежал дом, владела большим куском земли. Всем нашлось место в других постройках на дворе. Они стояли по кругу, недалеко от рва, окружающего цитадель. В центре оставалась большая площадь, занятая стойлами для лошадей, загоном для овец, а за пределами участка, у самого рва, возвышался небольшой холм. Вот с него в этот ранний час и раздавался детский смех. Неужели ее непоседы устроили игру вблизи цитадели?.. Шаогоз, тревожась, свернула за угол дома и пошла по небольшой улочке, огибающей холм. Земля на нем дышала влагой. Желтая трава, примятая дождем, словно стекала с него тонкими ручейками. Мальчики скатывались по ней, потешаясь друг над другом. Увидев их, Шаогоз рассердилась.

– Шодиа, Родиа, что это вы устроили? – она грозно окрикнула сыновей.

Дети, пойманные врасплох, остановились и, понимая, что сейчас им влетит за грязь на штанах и мокрые подолы ачканов, испуганно переглядывались.

Шаогоз поднялась к ним, придерживая живот. Как она не уследила за детьми?! Стыд-то какой! Не успели приехать и сразу проказы! Шаогоз исподлобья поглядывала на улицу. Кроме спины удаляющегося одинокого мужчины, она не увидела никого. Только несколько стражников пялились на нее со стены цитадели. Царская стража! Донесут царю, Буцзю рассердится…

– Быстро в дом, – приглушенным голосом приказала она.

Братья, вытирая грязные руки о штаны, дружно закивали и покатились вниз. Шаогоз не успела возмутиться, как сама, запутавшись в подоле накидки, поскользнулась и съехала вслед за ними. Она только ахнула, и тут же над ней нависли две курчавые головы.

– Мама, ты тоже катаешься? – это Шодиа.

Шаогоз одна различала своих близнецов не только по особым приметам на лицах, но и по голосу, и по манере говорить. Шодиа вел себя живее, он быстро реагировал на все происходящее, говорил первое, что придет в голову. Родиа же был медлительным, никогда первым не отвечал, а лишь сводил брови в задумчивости и молчал, пока не обратятся именно к нему.

– Я не катаюсь, – ответила Шаогоз, – я упала. – Она прислушалась к себе. Легкая волна боли прошла поперек живота. – И это очень плохо…

– Что, плохо? – Шодиа наклонился к ней еще ниже. Завитки его волос коснулись щеки матери.

– Вот что, – как можно спокойней сказала она, – бегите в дом, позовите кого-нибудь…

Она не успела договорить, как мальчики, обгоняя друг друга с криком «Мама упала, мама упала!», помчались в дом.

Утро уже просочилось через узкое окно под потолком, осветив часть ложа скупым рассеянным светом. Саданкау приоткрыл один глаз. В световом ручейке перед его носом краснел пухлый сосок. Наложница, ублажающая его всю ночь, крепко спала. Разгоряченные страстными ласками, они оба не ощущали утренней свежести, а лишь теплоту тел, сплетенных в единое целое. Саданкау освободился от объятий и сел на ложе. Тут же по его спине пробежались чуткие пальцы. Плоть ответила приливом соков, и для любовников время снова остановилось, но лишь до тех пор, пока наслаждение не достигло пика, вслед за которым Саданкау отпрянул и жестом выпроводил горячую наложницу.

Слуга принес воды в кувшине, чашу для омовений, чистую одежду, еду. В густом воздухе покоев еще висел аромат трав от чадящей курильницы.

– Убери ее, – приказал Саданкау, – оставь дверь открытой.

Сквозняк выветрил запахи страстной ночи, и к тому моменту, когда в покои заглянул начальник стражи, от прошедших здесь событий осталось лишь удовольствие в членах и сонливость.

– Отец где? – не отвечая на приветствие, спросил принц, косо взглянув на дородного бородача.

– В стойбище, господин. Там ночевал.

Саданкау пригубил чашу с горячим отваром эфедры, смешанной с пряными травами, и про себя улыбнулся. Это хорошо, что отец не привечает стен, а любит шатры в поле! Меньше опасности столкнуться с ним случайно. С тех пор как Саданкаш отбыл к берегам Окса, царь призвал младшего сына на службу в цитадели. С одной стороны, Саданкау это было на руку: подальше от дома, в котором по утрам он опускал глаза при виде обиженной его невниманием жены. Чего она хочет? Злая, вечно что-то просящая, не умеющая доставить такое удовольствие, которое желает он. И не нравятся ему женщины ее типа – сухие, костлявые. Он женился по приказу отца на согдийке из Мараканды. «Нам необходимы династические союзы!» – так сказал отец, ставя его в известность о предстоящем браке. Саданкау не возражал. Ему было все равно. Разве что время от времени придется нырять в постель к жене. Поначалу это было интересно. Она сжималась, вскрикивала. Это его занимало. Но потом надоело. То ли дело наложницы! Он выбирал их по своему вкусу, особым мужским чутьем угадывая спящую до поры до времени страсть и желание угодить своему господину всем, что он хочет. А он хотел многого! Он обожал, когда женщина, лаская его, льстила медовыми словами его красоте: идеальный профиль с орлиным носом, глаза с поволокой, от которой она сходит с ума, мягкие кудри, сильные руки…

– Господин… – начальник стражи что-то говорил.

Саданкау напрягся, возвращаясь в утро.

– Что?

– Обход…

Да, обход постов! Это теперь его обязанность! Зачем только?.. Не лучше ли улучшать воинское мастерство в стремительной скачке? Царю видней. Он не спорил. Да и глоток свежего воздуха не помешает, чтобы освободиться от любовного дурмана.

Саданкау поднялся на стену цитадели. Необычная возня внизу привлекла его внимание. Несколько человек суетились вокруг молодой женщины, которая лежала у подножия холма на другом берегу рва. С высоты крепостной стены люди казались крохотными, но глаз у Саданкау был острый – в той суете он увидел что-то необычное.

– Что там происходит?

Стражник пожал плечами.

– Дети играли, потом подошла женщина, потом она упала, потом дети побежали за помощью. Вот пришла помощь.

Саданкау смерил воина презрительным взглядом, ничего не сказал и пригляделся. Несколько человек подняли женщину и понесли. Сзади бежали два мальчика, удивительно похожие друг на друга. «Почти как мы с братом!» – подумал Саданкау. Солнце, только что поднявшись над городом, осветило лицо женщины. Она была встревожена, но в полном сознании. Заколка выпала из ее прически, и валик волос рассыпался по рукам несущих ее мужчин; несколько прядей соскользнули на землю. Саданкау чуть не крикнул: «Осторожно!», испугавшись, что пряди цвета сердолика, играющие золотом в солнечном свете, испачкаются, но вовремя остановился. И в тот же миг он поймал быстрый взгляд женщины, повернувшей голову в его сторону. Издали он не мог разглядеть ни цвета ее глаз, ни нежности кожи, да и она вряд ли смотрела именно на него, но соприкосновение взглядов встревожило.

– Узнай, кто она, – приказал Саданкау начальнику стражи.

– Так… известно кто, – ответил тот без особой охоты.

Саданкау терял терпение.

– Кто?

– Жена асбаробида царя – Буцзю, – доложил начальник стражи. И добавил: – Вчера прибыла. Беременна она. Видать, рожает…

Начальник стражи умолк, а Саданкау прикусил губу. Такого с ним не случалось. Чья-то жена, беременная, которую он и разглядеть как следует не успел, вдруг смутила. А эти олухи подумали… Что они подумали? Он прищурился и смерил взглядом стоявших рядом воинов: стражник вытянулся, сжав копье; начальник стражи опустил глаза. Донесут отцу!

– Что вы тут стоите, раззявы? – прикрикнул Саданкау. – Марш по своим местам! Сам закончишь обход, – приказал бородачу и, закинув конец накидки на плечо, поспешил уйти со стены.

Шодиа и Родиа сидели на приступке у стены хозяйственной постройки и молчали. Они прислушивались к суете в доме, переглядывались, когда слышали окрики старой служанки, требующей от молодых то воды, то чистый холст. Когда раздавался крик мамы, они пугались, но оставались на улице, хоть и очень хотелось забежать в дом, прижаться к ней, спросить, заглядывая в ласковые глаза, не надо ли чего-нибудь. Так продолжалось несколько часов. К полудню ближе хозяйка дома увела их в свои покои, заставила переодеться, накормила, наказала сидеть в тепле, дала каждому в руки игрушку: Шодиа получил терракотовую лошадку, Родиа – такую же маленькую собачку, озорно поднявшую хвостик на спину. Но игра не клеилась, мальчики теперь не только прислушивались к звукам снаружи, но и поглядывали в приоткрытую дверь, пытаясь что-то увидеть.

Но вот они услышали крик младенца. Резкий и требовательный, казалось, он сразу изменил все вокруг. Воздух, висевший тяжелым облаком над двором, вдруг поредел и наполнился светом, птицы, умолкнувшие было, снова засуетились над крышей, кони в стойле закивали гривастыми головами. Из дома выбежала служанка, окликнула молодого парня, ожидающего у стойла. Быстро обменявшись с ней несколькими словами, он вскочил на оседланного жеребца и поскакал к городским воротам. Таясь от слуг, Шодиа выбрался из дома и добежал до поворота на улицу, чтобы посмотреть, куда он ускакал.

– К воротам, откуда мы приехали, – доложил он брату, вернувшись.

Родиа вопросительно взглянул на него.

– Пойдем?

Шодиа кивнул в ответ.

Мальчики вышли во двор и, сделав пару шагов, встали в нерешительности.

– А как заругают?

Сомнение в голосе брата насторожило и Родиа.

– А давай тихонько, – втянув голову в плечи, как заговорщик, предложил он.

Мальчики на цыпочках перебежали двор и, прислушиваясь к звукам в доме, выждали момент и нырнули внутрь.

Счастливая и умиротворенная, Шаогоз обнимала новорожденную дочку. Девочка не дождалась положенного срока рождения, но выглядела здоровенькой. Только личико сморщено, как у старушки, и ладошки большие. Шаогоз прижалась губами к тоненьким пальчикам дочки, бессмысленно смотрящей еще мутными глазками куда-то вдаль. В дверях послышался приглушенный шепот: сыновья стояли в нерешительности и во все глаза пялились на мать и малышку.

– Подойдите, – позвала Шаогоз, – озорники, – добавила ласково: – Это ваша сестренка, идите, посмотрите.

Мальчики не двинулись с места. Шодиа ответил за обоих:

– Да мы и отсюда видим…

Мать рассмеялась.

– Подойдите, не бойтесь.

Служанка подтолкнула их, и мальчики приблизились к ложу.

Мать протянула к ним руку, взяла две горячие ладошки и соединила их с маленькой ладошкой дочери.

– Вы – старшие, вы – мужчины, вам всегда защищать ее и беречь!

Дети переглянулись.

– А играть с ней можно? – спросил Шодиа.

Шаогоз отпустила их руки, откинулась на подушку. От слабости клонило в сон. Она проговорила, закрывая глаза:

– Можно, когда подрастет…

Служанка забрала ребенка и вывела мальчиков из комнаты.

Столько событий случилось за последнее время! Шаогоз чувствовала себя растерянной. Нарушился привычный ход событий в ее жизни. После замужества она училась быть хорошей женой, хорошей хозяйкой, потом хорошей матерью. Она благословляла мужа, когда он уходил в поход, ждала его возвращения, заботилась о себе, заботилась о близнецах, чтобы росли крепкими, чтобы муж мог гордиться сыновьями. Жила в стойбище, в хорошем шатре, на воле, окруженная верными людьми. Хозяйством занимался достойный человек – дядя Буцзю, она помогала ему как могла. Жили они мирно, все было на своих местах, ничего не менялось многие годы до тех пор, пока Куджула Кадфиз не призвал Буцзю к себе на службу. Это случилось после того, как царь со свитой прибыл к ним в стойбище. Из рассказов стариков Шаогоз знала, что царь, как и она, родом из асиев. Но впервые она увидела Куджулу Кадфиза в стойбище мужа. Все они тогда высыпали из шатров, все оставили свои дела, чтобы только увидеть царя, возвысившего юэчжей, создавшего из кочевых племен сильное царство, не уступающее даже Даваню!

Шаогоз вместе с другими женщинами стояла вдоль тропы, по которой ехала царская конница. Было тепло, легкие одежды свободно облегали тело. Рубаху с разрезом у груди и густыми сборками по горловине на бедрах молодой женщины обтягивал шарф, низ рубахи доходил до пят, но полупрозрачная ткань, то облегала ноги, прижатая ветром, то играла фалдами. Нитка бус, собранных из бусин разной формы и размера – большого, ромбовидного из горного хрусталя, звездчатых из кости, шаровидных из сердолика, мелких, приплюснутых из кораллов – украшала шею Шаогоз. Серьги в виде тонких золотых колец выглядывали из-под прядей волос, забранных, как у всех замужних женщин, в строгую прическу, которую на затылке скрепляла массивная заколка с навершием в виде петуха. Обод, крученный из разноцветной пряжи, стягивал непослушные пряди у висков.

Шаогоз глазела, как и все, но именно перед ней остановился конь царя. Подняв глаза, молодая женщина поймала удивленный взгляд: Куджула Кадфиз смотрел на нее! Он смотрел так, будто увидел чудо! Шаогоз смутилась и быстро скрылась за спинами других. Но тот взгляд она запомнила и никогда не говорила о нем мужу. Все люди приняли остановку царя за случайность, за причуду его коня, никто и словом не обмолвился Буцзю об особом внимании царя к его жене. Да и она думала, что это просто случайность. Но когда Куджула Кадфиз призвал Буцзю в свой отряд, когда он назначил его начальником конницы, Шаогоз снова вспомнила тот взгляд, и ей стало не по себе.

Вчера она второй раз в жизни увидела царя. Она старалась не смотреть в его сторону, но в этот раз он не разглядывал ее. Царь стоял у своего шатра, когда обоз остановился в лагере у стен Города Ветров, а радостный Буцзю помчался доложить о прибытии семьи. Куджула мельком взглянул на обоз, приказал устроить семью в городе и отпустил начальника конницы до утра.

До глубокой ночи дети не отпускали отца. Они рассказывали ему о новых жеребятах, которых им подарил дедушка, о том, что Шодиа слетел со спины своего, как только взгромоздился. Они спорили, кто лучше вел себя и больше помогал маме, показывали сокровища, найденные в пути: сухой корень дерева в виде змеи, круглый, как шар, камень, глиняный черепок… Шаогоз, видя зовущий взгляд мужа, еле увела мальчиков спать, и, наконец, уединившись на широком ложе, они воссоединились как муж и жена.

На следующий день у Шаогоз было много дел, но она не успела ничего! И теперь, дремля после родов, она прислушивалась к звукам за стенами дома, ожидая Буцзю и переживая, что не может встретить его в новом платье с расписной шелковой накидкой на плечах. Слабость не давала подняться, но служанка расчесала ее волосы, собрала в жгут, скрепила лентой, омыла ее тело, умастила ароматным маслом, облачила в чистую белую рубаху. Что ж, хоть так! Женщина всегда должна радовать мужа! Так учила ее мать.

За стеной заплакала новорожденная дочка. Материнский инстинкт вытеснил другие мысли, и Шаогоз приказала принести девочку.

– Нашли кормилицу? – присаживаясь, спросила она. Ее груди еще не отяжелели от молока.

– Нашли! Уже идет! – ответила служанка, прежде переглянувшись с кем-то, ожидающим за дверью.

Шаогоз прикоснулась к щечке дочери пальчиком и приказала:

– Принесите после кормления.

Она снова прилегла. Но стоило ей прикрыть глаза, как над ухом раздался шепот:

– Госпожа…

Еле разомкнув веки, Шаогоз увидела перед носом шкатулку.

– Подарок от царя, госпожа… посыльный принес.

Сонливость как рукой сняло. Шаогоз растерялась. Служанка держала на ладонях небольшую шкатулку из светлого, чуть зеленоватого камня. Флакон для аромата точно из такого камня ей подарил Буцзю. Он и сейчас в ее сундучке с косметикой. Подарку мужа она обрадовалась, но подарок от царя испугал. Кто она ему, чтобы он посылал ей подарки?.. Шаогоз почувствовала беду. Зачем Буцзю вызвал ее сюда, в город, в котором собралась вся царская семья, в город, откуда войско пойдет воевать? Что она будет делать здесь, когда Буцзю уйдет с конницей?

– Госпожа… – служанка заметила смятение в лице Шаогоз, – посыльный ждет…

Это испугало еще больше.

– Чего он ждет?

Служанка пожала плечами.

– Не знаю…

Шаогоз справилась с волнением, привстала, облокотившись на подушку, и взяла шкатулку. Тяжелая, но поместилась на раскрытой ладони. Холод камня остудил горячую кожу. Шаогоз поставила шкатулку на ложе и открыла. Внутри на красной бархатной тряпице лежала серебряная подвеска треугольной формы с шестилепестковым цветком в середине. В центре цветка сиял зеленый камень. В петельку на одной из вершин треугольника был вдет тонкий кожаный шнурок. Шаогоз подняла подвеску. Рассеянный свет из дверного проема оживил цветок, обозначив вокруг камня несколько серебряных шариков, которые, как тычинки, окружили зеленый пестик.

Сжав подвеску в кулаке, Шаогоз приказала поблагодарить за подарок. Посыльный ушел, а она встала, достала статуэтку, изображающую богиню-покровительницу женщин, поставила ее на постамент в углу комнаты, приказала возжечь курильницу с ароматными травами, принести чашу с водой. Служанка поставила чашу к ногам богини. Высотой с ладонь, красноватая статуэтка, выполненная мастером из глины, передавалась из поколения в поколение. Шаогоз получила ее в дар от матери. Обнаженная, в смиренной позе, с опущенными вдоль туловища руками, богиня смотрела вдаль. Во всем ее облике ощущался покой женщины, владеющей тайной. Невысокий тюрбан на голове добавлял величия. Шаогоз обращалась к ней, как к матери, за советом, просила о здоровье детей, о благополучии своей семьи. Но сейчас беспорядочные мысли смущали сердце, и Шаогоз не могла сосредоточиться на чем-то одном. Она зажгла фитиль масляного светильника перед алтарем и зашептала молитву:

О, добрая, мощная, бескрайняя, славная именем,

Длиною равная всем водам, по земле текущим!

Внятной молитвой хочу восславить тебя,

Доброй молитвой хочу восславить тебя,

Освещенную водами непорочными, водами первозданными!

Шаогоз плеснула водой из чаши по четырем сторонам, провела по лбу мокрыми пальцами, прикоснулась к сухим губам.

О, милости прошу я у тебя! – проговорила она с придыханием. —

Да обрету я покой в мыслях своих,

Да будут дети мои благословенны тобой,

Да будет мир и согласие в семье моей…

Буцзю застал жену, стоящей на коленях перед образом Ардохшо. Фитиль потрескивал в светильнике, дымные ароматы стелились по темной комнате, подсвеченные лишь слабым огоньком. Буцзю не мешал молитве. Он слышал, как жена повторяла священное для всех кушанов имя богини, и мысленно сам благодарил ее за покровительство и благополучное разрешение от бремени его любимой.

Когда Шаогоз поднялась с колен, он подошел к ней и обнял. Она вздрогнула.

– Не пугайся, это я… – ласково шепнул он на ушко.

Шаогоз откинула голову назад. Крепкое плечо мужа всегда было ее защитой, и сейчас она верила, что так будет всю их жизнь.

Буцзю потянул ее на ложе. Присев рядом, она опустила голову на его грудь, втянула в себя свежий запах полей, смешанный с ядреным запахом пота.

– Тяжелый был день? – спросила она, не поднимая головы.

Буцзю гладил ее, борясь с желанием. Не время! Да и пора уходить! Царь отпустил только проведать жену и новорожденную дочь. Все было готово к походу, и начальник конницы должен быть в это время с воинами, не расслабляясь в семье, не думая о домашнем уюте.

– Как всегда, – ответил он, – не тяжелее, чем у тебя, – добавил, целуя в лоб.

Шаогоз улыбнулась.

– У нас дочь!

– Доложили!

– Она еще слабенькая, но быстро окрепнет! – поспешила успокоить она.

– Я видел. Совсем кроха.

Они помолчали.

– Мы скоро уходим, – в тишине слова мужа прозвучали приговором. – Не будем ожидать положенных дней, завтра пойдем в храм и дадим ей имя. Позаботься о достойной жертве! Я приду утром, если смогу. Нет – сама пойдешь.

Он отстранился от жены, решительно хлопнул рукой по ложу. Ладонь попала на шкатулку.

– Что это?

Буцзю взял ее, повертел, открыл – пустая, только красная тряпица лежит на дне.

Шаогоз раскрыла ладонь. Камень в центре цветка моргнул зеленым глазом.

– От царя принесли… подарок… дочери! – нашлась Шаогоз, едва скрывая волнение.

Казалось, Буцзю не услышал его. Взял подвеску, посмотрел ближе. Вернул со словами:

– Сохрани! Царский подарок! – и решительно встал.

Монета на его груди скатилась ниже, словно напоминая о другом подарке царя. Буцзю ничего не сказал больше. Поправил меч, одернул полы ачкана и вышел.

Топот копыт прозвучал прощанием. Шаогоз облегченно вздохнула. И с чего она решила, что подарок ей?! Конечно дочери! Как она раньше не додумалась?.. Фитилек у маленького алтаря тихонько дымил. Статуэтка богини отсвечивала красным, как огонь, блики которого отражались в спокойной воде.