Вот там, выйдя из самолета, прямо у трапа встретили коллегу Вити из академии в роли представителя торгпредства в Сенегале. Представитель встречал, конечно, не нас, но тот, которого он должен был встретить, не прилетел, поэтому нас приняли как дорогих гостей, не разрешили отправиться в гостиницу, отвезли к себе в особняк и захотели показать свой домик и столицу.
Я не осудила их за вполне невинное и оправданное желание чуть-чуть похвастаться! После хрущобы на ул.Маршала Тухачевского и мрачных соседей по коммуналке люди теперь просто млели от счастья.
Увидев особнячок в миленьком садике с пальмами, апельсиновыми и манговыми деревьями, я их очень хорошо поняла, порадовалась и чуть прибодрилась, чуть повысилось настроение. Сразу зашевелились мысли о возможности такого же места жительства и в Рио.
Как же, сейчас, размечталась! Сенегал – это тебе не Бразилия, а Дакар, как сами понимаете, тоже не Рио-де-Жанейро. Страна маленькая, специалистов ценят и чтут, тем более белых специалистов. Представитель торгпредства был по совместительству и торгпредом, а в небольшом особнячке находился и офис и само жилье, что не исключало его прелести.
Супруга его, теперь уже ни какая-то там тривиальная жена, а только супруга, была, как часто у военных, врачом и быстренько занялась заложенным носиком нашей младшей дочки, закапала местные капельки и, о чудо! ребенок свободно задышал и сразу заснул.
В жарких странах очень действенные по силе и времени, прямо убойные лекарства. Здесь редко посещают врачей, это дорого. Тогда нам это казалось странным и в очередной раз вроде доказывало преимущество социалистического строя перед загнившим капиталистическим. Заболевшие люди идут в аптеку, если есть деньги, потому что и лекарства тоже не из дешевых удовольствий, покупают его, в лучшем случае советуются с фармацевтом. Люданька заснула, Алёна была ни в одном глазу, т.к. выспалась в самолете, зато мы роняли голову на ходу, спотыкались, не могли даже восторженно ахать по поводу особнячка и райской жизни хозяев. Людям же хотелось поразить наше воображение. Они и поразили, но у нас уже притупилось восприятие, а гостеприимные хозяева непременно хотели показать нам ещё город. Это уже был вечер, ну что, что, Господи! они могут нам показать ночью? Тем более в тропиках темнеет очень быстро!
Но после неожиданной и приятной встречи, помощи, лёгкой закуски невежливо было отказаться, проявить безразличие к желанию хозяев продемонстрировать Дакар, его экзотическую прелесть. В машине спали не только дети, но и мы, слушали сквозь дрёму о том, о сём, видели, как мимо проплывали какие-то белые простыни. Оказалось, что это сами жители, сенегальцы, невидимые в сгущающихся сумерках, огромные, с европейскими чертами лица, черно-синие негры в национальной одежде, белых просторных балахонах. Успела я рассмотреть и женщин-сенегалок высоких, дородных и в то же время стройных и пластичных. Они гордо, с достоинством проходили, нет, проносили свои тела в ярких одеждах, таких своеобразных объёмных сари многослойно намотанных на корпус и чалмах, огромных цветных полотнищах. Однажды мне рассказали забавный случай: по трапу самолета с достоинством поднимается сенегалка в своих ярких национальных одеждах. Стюардесса, мило улыбаясь, язвительно говорит своей коллеге: «Смотри, красавица плывет!» Сенегалка оборачивается и на чистом русском языке гордо отвечает: «Да, красавица!» Тут наши бортпроводницы и скисли. Вывод – если хочешь войти, узнай, где находится выход.
Мы с трудом не закрывая глаза, продержались до отлёта самолёта, поблагодарили друзей и теперь уже отправились по прямой через Атлантический океан в самый романтический город в мире. Этот перелёт был очень длительным, просто изнурительным, около 12-ти часов. Алёна заснула на трёх сиденьях, Люка, наконец-то, умаявшись и умаяв нас, спалау нас на коленях, голова на мне, ножки на папе. Отец тоже заснул, одна я бодрствовала, если можно назвать бодрствованием то одурманенное состояние, в котором обреталась. Я же говорю, что ни при каких обстоятельствах не могу спать сидя.
РИО-ДЕ-ЖАНЕЙРО – самый известный город ЮЖНОЙ АМЕРИКИ
Рио-де-Жанейро – жемчужина Латинского континента и самой Бразилии – самого крупного государства в Южной Америке (8,5 млн.кв.км). «Жемчужина» – совсем затёртое определение, но это так и есть. Если посмотреть на карту страны, она по очертаниям напоминает уменьшенную Африку. Населяли её территорию самые различные индейские племена араваков, карибов, пано и самых кровожадных, не брезговавшими людоедством, тупи-гуарани. Бразилия состоит из 26 штатов и одного столичного федерального округа. Вот и все немногочисленные данные, которые я почерпнула из таких же немногочисленных справочников об этой далекой экзотической стране.
Первое её название – Земля Святого Креста – Terra de Santa Cruz. Португальцы сначала не поняли, на какие богатые земли они наткнулись:
ни тебе золота, ни азиатских специй, ни китайских шелков, ни индийских камней! Они хотели всего много и сразу, экспедиции вглубь страны ещё не предпринимались. Первооткрыватель страны мореплаватель Пьер Кабрал буквально случайно причалил к незнакомой земле вблизи от тропика Козерог, приняв её за остров, когда после бури собирал несколько отставших кораблей весной 1500 г. Привезли они на родину из новой земли, за которой закрепили право португальской короны, пару ярких попугаев и необыкновенное дерево – pau brasil. Ничего особенного, однако, цвет древесины поразил воображение португальцев – в лучах солнца она горела красным огнем, и дерево получило название «дерево-огонь». Кроме того, оно легко окрашивало ткани в насыщенный красный цвет, из него каким-то образом получали карминовую краску и лак такого же цвета. Пурпур в Старом Свете был в моде, название дерева «пау бразил» так часто повторялось все время в связи с вновь открытой Землей Святого Креста, что, в конце концов, земля и стала называться Бразилией, впоследствии самая крупнейшая в мире католическая страна. А золото и алмазы в новой колонии были обнаружены спустя 200 лет, когда начались экспедиции вглубь страны. Вот тут-то и началась самая что ни наесть экспансия!
Удивительные в то время были мореплаватели, смелые и умелые авантюристы, но что-то с восприятием реальности у них было плоховато: землю приняли за остров, морскую бухту за устье реки… Впрочем, измерительные инструменты были совсем плохонькие, по нашим понятиям никакие, а геодезических и совсем не имелось. Как они только не боялись вообще потеряться в мировом океане! А сколько таких утлых суденышек поглотили волны океана!
Тем не менее, португальская экспансия продолжалась. В то время португальцы были самыми опытными и грозными мореходами на своих парусниках.
1 января 1502 г. португальские корабли под предводительством капитана Гаспара де Лемуш вошли в просторную бухту, которая была принята за устье широкой реки и назвали ее, т.е. реку, Рио-де-Жанейро, что означает «январская река». И неудивительно, что ошиблись: бухта резко закругляется полосой земли от океана. Потом выяснилось, что это вовсе не река, а глубоко и широко вдающийся в побережье залив Гуанабара, но название таким и осталось.
Первое же поселение в этом тропическом раю появилось только в 1531 г. и основали его все-таки французы, а не португальцы, но пираты морей не будь промах, в этом же году выгнали наглых «лягушатников» и построили на берегу бухты форт Рио-де-Жанейро, впоследствии ставший столицей Вице-королевства Бразилии. Инициатором основания Рио считается генерал Эстасиу ди Са. Дом белого генерала индейцы называли Кариока. На языке индейцев, очень жестоких и воинственных каннибалов, заселявших тогда земли столь прекрасного в будущем города, слово «кари» означало «белый», а слово «ока» – дом. Кариока – дом белого человека. Кариокас – жители данной местности. Вот такая этимология этого названия.
Жители города не любят вспоминать, что в Бразилии не было каннибалов более кровожадных, чем в долине Гуанабара. Для диких аборигенов приезд колонизаторов воспринялся как манна небесная и отнюдь не в фигуральном, а в самом, что ни на есть, буквальном смысле. Правда, португальцы колонизировать новую землю присылали в основном разбойников и ссыльных, и они быстро показали местным, кто кого съест первым.
Началось строительство порта. У подножия горы Пау де Асукар, «сахарная голова», появился небольшой поселок, давший впоследствии основание г.Рио-де-Жанейро и ставший на целых два столетия (1763 по 1960-63 гг.) столицей страны Бразил. Кстати, самой первой столицей и самым африканским городом до 1763 г. был порт Сальвадор, центр сахарной промышленности. Впоследствии статус столицы перешел тоже к портовому городу Рио, из которого уходили в Лиссабон караваны кораблей с золотом на радость не только Португалии, но и морским разбойникам. «Хороший город», – говорят о Сальвадоре баиянцы, жители штата Байиа, что не мешает им при первой возможности перебираться в «чудесный город» Рио.
И сейчас Рио продолжает оставаться самым типичным бразильским городом. Его жители «cariocаs» убеждены, что и по сей день сердце Бразил находится именно здесь:
Sidade maravilosa
Cheia do cantos mil
Sidade maravilosa
Corason do meu Brasil.
Прекрасный город,
Наполненный тысячью песен,
Прекрасный город,
Сердце моей Бразилии.
Красивый, веселый, всегда праздничный город, даже открытие его произошло в праздничный день, первого января.
Прибыли мы в сердце Бразилии, еще раз напоминаю «Бразил», в полном отупении от длительного перелёта, в международный авиапорт Галеан. Мы почему-то произносили его как Галеон. Находится он на острове Говернадор, и к городу ведет скоростная трасса между «высотными», т.е. идущими вертикально по холму, фавелами. Они удачно маскируются густой зеленью и огромными щитами с жизнерадостной рекламой.
Здесь участок бухты Гуанабара достаточно захламлен и заболочен. Жители не стесняются пользоваться им как свалкой. Этот участок водители стараются проехать как можно быстрее.
Мы буквально выползли из самолёта, отупевшие от посадок-взлётов и от его специфического вагонного запаха. Перед нами в огромном пространстве аэропорта мельтешила разноцветная реклама, обилие терминалов, какие-то громкозвучные объявления молотком постукивали по совершенно ничего не соображающей деревянной голове.
В аэропорту колыхалась разноязыко гомонящая толпа разноплеменных лиц: бизнесмены в деловых костюмах с кейсами в руках и такими же деловыми лицами (тогда ноутбуки ещё не появились: все нужные бумаги помещались в маленький плоский чемоданчик – мечта каждого советского чиновника), экзотические восточные делегации, цветочно раскрашенные старушки-туристки, невозмутимые японцы в многочисленной кино-фото аппаратуре и китайские товарищи с наклеенными улыбками.
Все это перемещалось, говорило, спрашивало, общалось и напоминало вавилонское столпотворение – не нужно забывать и ужасно утомительный бессонный перелёт. Было жарко, душно, потно, несмотря на кондиционеры.
Но напрасно я беспокоилась, что мы с нашим большим трофейным чемоданом будем смешны или провинциальны. Мы не казались ни бедными, ни провинциальными, а просто никакими. Был у пассажиров и более дорогой, более элегантный и, что немаловажно, не громоздкий багаж – так себе, лёгкий чемоданчик из крокодиловой кожи плюс миленькая сумочка из неё же или тот же кейс, был и совсем дешевенький фибровый или из плотной материи типа парусины. Разнокалиберными смотрелись и кладь, и сами пассажиры.
Все эти беспокойства о провинциальности – все это от нашей неуверенности и внутреннего глубоко запрятанного убеждения второсортности, в которой мы никогда не признаемся даже себе: как же! заграница! иностранцы! что подумают! не осрамиться бы! Это быстро прошло, учитывая, что мы потом приобрели вполне приличный дорожный набор, с которым не совестно было показываться в любом аэропорту Европы, Америки и Азии. Не в наборе, конечно, дело. Впоследствии мы просто обрели в себе уверенность и способность не обращать внимания, какое такое впечатление на кого-то производим или не производим.
Очень быстро стало ясно, что здесь никому ни до кого нет дела, а также до того, что у тебя за чемоданы, сумки, узлы или во что ты одета (но это только в общественных местах, а не среди элиты. Там уж, извините, заметят! Извольте соответствовать!). В аэропорту, как и на вокзалах, люди заняты сами собой, смотри только, чтобы сумочку или ручной багаж
не увели.
Уверенность возникает ещё и потому, что чувствовать себя небедными все же приятнее: перестаешь суетиться, оглядываться на других, сравнивать, сомневаться. Поняла также, что в аэропортах, как и на вокзалах, как и в любой толпе, необходимо отключаться от всякого рода обозрений, абстрагироваться от всего находящегося рядом. Главное, сумочки с деньгами. и документами прятать подальше (кредитки на нас тогда ещё не распространялись). Целенаправленно заниматься только собой, иначе растеряешься, потеряешь либо чемодан, либо ребенка, либо сам потеряешься и будешь с глазами испуганного баранчика судорожно всматриваться, искать ту линию, вход, дверь, куда тебе и следовало с самого начала ломиться, чтобы миновать паспортный контроль. Самая наилучшая позиция – всегда в незнакомом месте на минуту остановиться, передохнуть, осмотреться и – вперед.
Выйдя из самолета в Рио, мы, уставшие донельзя, просто не заметили, какой красивый, просторный и функциональный был аэропорт. С головной болью, воспаленными глазами, вновь хныкающей Люкой на руках, с растерянной Алёнкой, крепко вцепившейся, как ей и наказывали, в новую дорожную сумку, которую держал в руке Витя, нашу гордость и признак европеестости, я поплелась за злым от усталости и недосыпа мужем и отцом, тоже злая и уставшая.
Проход через таможню был самый демократичный: только попросили открыть большой чемодан, когда на экране высветилась моя швейная машинка по своим параметрам напоминающая плоский чемоданчик типа кейса с непонятными винтиками и рычажками внутри. «Они думают, что это рация!», – решила я с перепугу. Муж, новоиспеченный, неопытный шпион, видимо, думал в одном направлении со мной, занервничал и сразу раздраженно заныл: «Всё ты! Машинку ей вези!». Я тоже тихо шипела на него как разъяренная кошка, не переставая мило улыбаться таможеннице. Конечно! Конечно! Как будто только мне она нужна эта вещь! Мало немецкая трофейная машинка «Freia» нас выручала! И будет выручать ещё, если понадобиться прошить что-нибудь плотное и громоздкое. Купила я её в год рождения Алёны, в 1961 г., у вдовы ветерана войны, и служит она нам до сих пор. «Вот инженерный профессионализм немцев»! Наверное, и у германских хозяев шила-пошивала, а ей уже не меньше 60 лет и ни одного ремонта! Почистишь, смажешь – вот и вся профилактика. Если представить старушку-машинку, то она действительно в сложенном виде напоминает по своим размерам кейс, а уж что решили проверяющие, я не знаю. Тем не менее, таможенница, строгая, но доброжелательно улыбающаяся мулатка, спросила: «Que es esto?! – Что это?» Я тут же смело проговорила, откуда-то вдруг нужные слова вспомнились: «Еstо es la makina de costurar. Abrir? – Это швейная машинка. Открыть?» «No! Pаse, porfavor! – Нет! Пожалуйста, проходите!»
Во как! Проблема решена, а то уж я точно подумала, что таможенники тоже решили: ага-га-га! в чемодане спрятана шпионская рация! Ну-ка, ну-ка! И придет же такое в голову, вот как дома запугали! На воре-то шапочка горит.
Встречал нас ни больше, ни меньше как заместитель торгпреда Рэм Горбунов. Пока нас небрежно досматривали, и мы покрывались липким обильным потом, я все же обратила внимание, что местные и приезжие сеньоры держат детей не так, как мы, на руке у груди, а посадив на бедро, изящно изогнув талию и чуть придерживая чадо рукой. Ну что ж, примем это немедленно к действию и переместим Люку на бок, тем более она жутко меня измяла и извозила. Правда, это на самом деле было удобнее и ребенку, и маме, потому что переместился центр тяжести, и ребенок разместился более комфортно, и вес его казался как будто меньше.
Господи! И Рэм Григорьевич тоже оказался гостеприимным человеком. Он тут же решил исправить, как ему показалось неприятное впечатление от запахов залива, стал объяснять, что власти Рио уже решают положительно этот вопрос. Господи! Да ничего, мы и не заметили! Скорее бы сбросить чемоданы, детей, что-нибудь перекусить и отдохнуть. Рэм стал рассказывать, что другой, местный, почти в центре города, аэропорт с внутренними линиями, Сан-Дюмон (Сантус Дюмон, как произносят приезжие), он совершенно другой, просто великолепный и ничем не отличается от лучших европейских. Прислонился своими взлётно-посадочными полосами тоже прямо к берегу того же залива, но чистенький и безо всяких признаков урбанистического мусора, разве только после тропических ливней. «А еще существует аэропорт «Жакарепагуа!», – разглагольствовал.
Он уже стал патриотом Рио и хотел, чтобы и мы сразу прониклись великолепием этого города. Мы, вполуха слушая словоохотливого и приятного во всех отношениях человека, ничего не понимая, (где он, этот Сан-Дюмон, и на что он нам сейчас нужен с его евровидом?!), разрывались между желанием придушить гида и лицемерным желанием казаться интеллигентными, милыми и внимательными слушателями.
Кроме того, Рэм ещё решил сразу нам показывать хоть какие-то достопримечательности и красоты города. Быстро миновав «благоухающий» отрезок рядом с фавелами, поехал по самой замысловатой и длинной дороге, поминутно оглядываясь и указывая нам на ту или иную статую, здание или сквер, при этом не смотря на дорогу, полную машин и эмоциональных водителей. Зампред был близоруким в очках с чудовищно толстыми линзами, за которыми было почти не видно глаз и мне все время казалось, что мы сию минуту врежемся во впереди идущую машину или переговаривающиеся между собой, курящие, размахивающие руками местные водители врежутся в нас. Кроме того, он, как потом оказалось, поехал не по авениде Атлантика, рядом с океаном, более свежей и прохладной, а по Виа Бланка, главной улице, в основном с высокими административными зданиями, не пропускающими бриз с океана, широкой и красивой, но в это утро заполненной автомобилями, везущими чиновников на работу и наполненной смогом.
Автомобилей было много, наш гид-водитель то резко тормозил, то так же резко рвался вперед, шоферы сигналили, показывали руками, куда им нужно повернуть, было немилосердно жарко – нас элементарно укачало. Алёнка, доселе вертевшаяся во все стороны, притихла и позеленела, Люка чётко приготовилась тошнить, мне и самой стало невмоготу, я попросила: «Рэм Григорьевич, нельзя ли остановиться! По-моему, детям плохо». До нашего гида дошло, что мы после длительного перелёта не можем оценить ни его доброго внимания и гостеприимства, ни красоты города, он быстро перестроился, просунулся в какую-то щель, и мы оказались на роскошной авениде Атлантика рядом с пляжем Копакабана. Стало чуть свежее и свободнее, но и тут пока мы были не в состоянии любоваться самой главной роскошью Рио – открывшейся ширью Атлантического океана, широким и ухоженным пляжем с ранними купальщиками и самой авенидой, с высокими пальмами, а также великолепными зданиями вдоль нее… Солнце, сочное как апельсин и нестерпимо яркое, отсверкивало от океана или океан от солнца жгущими глаза лучами… Мы жутко, неимоверно устали и жаждали добраться до крова, помыться, поесть и поспать или даже просто помыться и не есть, а только спать, спать, спать. Уф-ф! Приехали…
Конец августа 1970 г., Торгпредство СССР в Бразилии
Адрес: Леблон, авенида Висконде де Альбукерке, 466, тел.247-13-62.
Леблон один из престижных и относительно спокойных районов Рио. Здесь гораздо больше белого населения, одноименный пляж всего через квартал от торгпредства.
Наше торгпредство – четырехэтажное белое здание с цокольным этажом для машин, пилотиссой – большой террасой на крыше, где разместились комната с общим телевизором, закрытый балкон для сушки белья и маленький садик с местом для отдыха – там стояли пара кресел, диванчик, столик – такой скромный, маленький садик – пент-хаус для неприхотливых советских людей.
На первом этаже была приёмная, кухонька из мрамора для приготовления кофе посетителям, на втором – офис, между вторым и третьим – отдельная большая терраса со столом для пинг-понга, столбами для волейбольной сетки, щитами для колец баскетбола и в конце – двухкомнатной квартирой для приезжающих командировочных. На третьем – квартиры для сотрудников, инженеров торгпредства, на четвертом – та самая пилотисса со службами отдыха. Эдакий удобный и функциональный дом для работы, жилья и отдыха.
Сам торгпред жил в особнячке с отдельным входом, примыкающим к офису, примерно в таком, какой мы видели в Дакаре. Квартиры для служащих были гостиничного типа, отдельные, но выходящие в общий коридор. Практически та же коммуналка – прослушиваемая, просматриваемая и проницаемая, но с квартирками большей квадратуры. Скромная необходимая мебель и малюсенькие-малюсенькие, чтобы только войти, кухоньки. Такие экономичные квартиры называют за рубежом студии, и они очень недороги. Аккуратненько, на грани бедности по меркам западного человека, но не по-советским. Расчухали мы эту экономность нашего государства для своих сограждан далеко не сразу.
Нас все-все устраивало и восхищало. Помните про ту сладкую морковку?
Еще бы! Трехкомнатная квартира, с удобствами, ванная хоть и совмещенная, но большая и не покрашена серо-зеленой немаркенькой масляной краской, а выложена розовыми плитками с розовой же раковиной, ванной и унитазом и, какой шаг вперед к цивилизации, биде. Что еще можно желать после двадцатиметровой комнатки, туалетом, куда нужно входить боком, и прихожей в 1 кв.м? Аппетит приходит во время еды и после того, как увидишь и попробуешь какой-нибудь деликатес. У нас же аппетит был пролетарский, мы остались довольны квартирой и даже счастливы, стали с удовольствием устраиваться на новом месте, знакомиться с людьми и с городом.
Это я сейчас, уже с вершины опыта жизни и последующих поездок за рубеж и все улучшающихся и улучшающихся квартирных условий и условий жизни в командировках (именно только в командировках), вижу, что наша квартира в Рио была скромной и небольшой, но опять же, всё познается в сравнении. И тогда нам было с чем сравнивать, и это сравнение было не в пользу того, что мы оставили в Москве.
С Алёнкой ещё дома, в Москве, я провела серьёзную разъяснительную работу – вот то неожиданное отступление, о каком я и говорила и какое часто присутствует в устной речи… Старшая дочка ведь знала, что папа у неё военный, помнила поездки в Щучине в лес за грибами на папином мотороллере, когда она, то стояла впереди, схватившись ручонками за руль и воображая себя водителем, то сидела между нами на длинном сплошном сиденье и только её толстенькие ножки торчали в стороны. Поездка за грибами состояла в том, что, приехав в лес, мы находили уютненькую опушечку, папа и дочка садились на плащ-накидку и начинали трапезничать помидорами, салом, хлебом, вареной картошкой, луком, приговаривая: «Откусила – положила, откусила – положила», видимо с тех пор у неё остался вкус к салу, Я же в это время старалась найти хоть какие-нибудь завалящие грибочки. Почему-то мне это не удавалось, хотя грибы в белорусских лесах мог найти даже ленивый… Так что Леночка прекрасно помнила, как папа ходил в офицерской форме и потом почему-то перестал её надевать в Москве. Мужу шла форма, особенно полевая: галифе, хромовые сапоги и гимнастерка, перетянутая ремнем по талии, делала его стройным и колоритным. Мне кажется, что военная форма идет почти всем мужчинам, они становятся мужественными и значимыми. А чернявый с серо-зелеными глазами Виктор был очень симпатичным, и армейская форма, повторяю, ему была очень к лицу.
Представьте, мне пришлось ВСЁ рассказать 9-летнему ребенку, всё, именно всё, и я была уверена, что дочка уяснит серьезность ситуации.
А то был прецедент: на одном из собраний по случаю годовщины Советской Армии, поздравляли военных из атташата, дарили им цветы и подарки, а один мальчик на весь зал закричал: «А мой папа тоже военный, почему ему подарков не дают!». Оскорбился мальчонка за папу и заложил его.
Чтобы подобного ляпа не произошла с нами, я нашла, видимо, нужные слова и убеждения, и Алёнушка так хорошо и серьезно меня поняла, что, даже будучи наедине дома, никогда ни обмолвилась об офицерском прошлом отца, а со временем об этом даже не вспоминала, привыкла, почти забыла. Люка уже где-то в 12 лет очень удивилась, когда дома, в Москве, просматривая старый альбом с фотографиями, вдруг увидела отца-офицера.
Во всех, самых разных наших коллективах за рубежом третья, а то и четвертая часть сотрудников тогда, видимо, и сейчас, были представители КГБ и ГРУ, последних меньше. Как те, так и другие, работниками они, чью должность-вакансию занимали, были аховыми, и между ними шло, если не подспудное соревнование, кто выше на стенку пописает, то самоутверждение. Частенько кагэбэшники были амбициозными, иногда и наглыми. Некоторые недалекие представители Лубянки любили корчить из себя этаких аристократов духа, т.к. имели за собой очень сильную и влиятельную структуру, которая не столько занималась разведкой, сколько следила за своими же гражданами. Могли непонравившегося человека заложить в одну секунду, обвинить в нелояльности, стяжательстве, аморальности, в чём угодно и выкинуть из прекрасного зарубежья в кратчайший срок, быстрее, чем дипломатические службы, которые объявляют человека «персона нон грата». Как ни крути, КГБ, организация столь необходимая государству и созданная для охраны его, государства, от внутренних врагов-шпионов, за рубежом наблюдает, в сущности выполняет свою работу, за своими – как бы они вдруг не «заинакомыслили».
В то же время сами кагэбэшники могли нарушать все десять заповедей, но в таких случаях их могла отмазать их же «контора». Военные же разведчики называли кагэбистов «соседями» и очень их не любили.
А кто любил? Кому может понравиться напыщенность и самодовольство, неоправданная самоуверенность, доходящая до смешного, на физиономии – этакая усталость от бренности бытия и от окружающих, от безмерных тягот государевой службы? Вот то-то! Очень раздражало в их поведении то, что они все время делали вид, что им известно нечто такое, что другим знать не положено.
В торгпредстве их было трое. Один – заместитель торгпреда, Виктор Павлович, этакий безобидный легкий гедонист, спокойный любитель повеселиться, выпить-закусить, преподнести традиционные комплименты женщинам. Такая же общительная была и его жена Лида, очень симпатичная женщина. Вторая пара тоже не отягощала коллектив своим присутствием – Николай и Аня. Но вот третий засранец, фамилия его как-то на Б.(и фамилия-то оказалась на нужную букву!) со своей жёнушкой надоели всем. Он – мерзкий тип, всегда с высокомерной мордой пустынного верблюда, с прилизанными волосами, старающийся выглядеть авантажно, его полулысая жена в очередном парике (то время, как раз, был пик моды на ношение париков, не могу не заметить я!), в перманентном состоянии высматривания и вынюхивания, их наглые детишки – ни у кого, даже у их коллег их КГБ, не вызывали желания не то что с ними дружить, а даже просто разговаривать. Когда их перевели из Рио в Бразилиа – я думаю, их коллеги об этом и позаботились, – все вздохнули с облегчением.
Вот из-за подобных представителей подобной, вообще-то необходимой в государстве структуры, и складывается негативное представление о её работниках вообще.
Часто обе службы вели параллельные дела, но из-за соревновательной струнки не передавали друг другу ни сведений, ни информаторов, важным был только результат и перетягивание одеяла. Но, как ни крути, все равно у ЧК всегда было чуть больше прав, поэтому с ними не рекомендовалось поддерживать близкие или, еще хуже того, дружеские отношения. Просто – нейтральные, безразлично соседские, недаром их называли «соседями». Собственно, ни с кем не предлагалось дружить «взасос». А предлагало это как раз руководство ГРУ, т.е. генерал Армии Ивашутин П.И., занимавший некоторое время должность председателя КГБ СССР
и знавший его деятельность не понаслышке, а изнутри.
Впоследствии его, как опытного работника разведки, заместителя начальника Генштаба Армии направили на должность в ГРУ, и он там навел порядок ого-го! Теперь-то это была его епархия!
Да и без рекомендации сверху дружить особенно и не хотелось.
Но с Аней Фёдоровой и с Лидой Емелиной мы общались достаточно спокойно, без подъёдов и подъездов. Я и сейчас перезваниваюсь с Лидой, но Анюта потерялась, сейчас она в Питере… Она ещё прекрасно пела, что вызывало у меня просто восторг, я-то петь не могу. Вообще она была весёлая, добрая и энергичная. Вот удивительно! Красивой эту женщину назвать… ну, не назовешь, но она была настолько обаятельна, привлекала и мужчин, и женщин, настолько было приятно, душевно комфортно находится в её обществе, что все хотели с ней подружиться или остановиться и просто поболтать. Потом мы с ней сочиняли неплохие забавные сценарии к нашим внутри коллективным или, как сейчас говорят, корпоративным праздникам. Их дочка училась у меня, я её приохотила к чтению, что вызвало большую благодарность у мамы. Так что, действительно, не всегда внешность так важна для женщины! Иногда заметная, яркая внешность даже мешает: вызывает ненужное внимание и зависть, особенно у женщин.
А женское неприятие – это, я вам скажу, нечто!
В коллективе предпочитались преимущественно ровные, простые и внешне всегда доброжелательные отношения и ни в коем случае никаких ссор.
Буквально в первый месяц пребывания в городе случилась со мной интересная штука: известное явление, которое называется «ложной памятью». Очень неприятная вещь, и что это такое, по-моему, не понимают даже те, кто придумал этому состоянию термин «дежа-вю». Было в этом нечто жуткое и даже фантасмагоричное. Психологи тоже не могут объяснить этот феномен.
Вот и по приезде в Рио-де-Жанейро я на себе испытала это ощущение и осталась в беспокойном недоумении. Представляете, я нахожусь на другом конце земли, в противоположном полушарии, в таинственном и прекрасном городе, который я вижу в первый раз. Буквально на следующий день пребывания, мужественно иду через квартал от дома в булочную. Выхожу на угол – и стоп! Я почему-то закрыла глаза. Та-а-а-к, сейчас прямо рядом с булочной будет аптека, справа напротив аптеки кинотеатрик, где название фильма расположено наверху на щите с красными полосами… Медленно, как в толще воды, с трудом преодолев оцепенение, разворачиваюсь, открываю глаза… Точно! «Ночь, улица, фонарь, аптека!» Меня начало даже немного подташнивать. Что это? То ли во сне, то ли наяву!