Улетая в отпуск, мы решили остановиться в Нью-Йорке и Париже. На это тоже нужно было особое разрешение. Черт возьми, хотя мы и оплачивали остановки своими кровными, но разрешение надо! Такой колпак был не только у отца, а у всех советских служащих за рубежом. Любое передвижение, поездка, каждый чох разрешался через особое на то дозволение. Каждому мужчине, уезжающему в Союз, обычно предлагали для сопровождения кого-нибудь из женщин, уезжающих в одиночку или с детьми, из технического персонала, не знающих языка. А мне так сейчас кажется, что таким способом просто связывали нас круговой порукой, взаимной ответственностью и слежкой. В аэропортах все организованно так, что будь ты «хоть негром преклонных годов» и трижды не зная язык, все равно, просто читая надписи, попадешь на свой самолет или туда, куда тебе нужно. Помните в «Мимино»? – «Туда на такси поедешь, скажешь центр, оттуда – аэропорт, все просто!»
Курьянову навесили, как на сопровождающего, еще четырех человек: жену зампреда Горбунова с сынишкой и Лысихину с дочкой, супругу посольского КГБиста. Если Горбунова – это милая и спокойная женщина, то другие сопровождаемые, как мама, так и дочка, обе были совершенно неуправляемыми существами: мама за каждым словом прибавляла ненормативную лексику, ругалась, как извозчик, а дочечка была недалеко от этого, жутко капризная, и сопливая. Что хорошо, так то, что все это сопровождение было достаточно формальным и условным, и никто его всерьез не воспринимал, но только, извините, не мой муж.
В аэропорту, потом в течение всего полета (и куда они денутся?) он ходил по салону, несколько раз внимательно пересчитывал свое стадо – семь человек. Пока я на него возмущенно не зашипела, сказав, что из самолета они уж точно не вывалятся, и все равно никто не собирается ходить толпой ни в Нью-Йорке, ни тем более Париже. А ведь Витя и решил было так и делать – водить за собою всю эту неуправляемою ватагу, особенно крикливую мадам Лысихину с ее вечно сопливой и нудящей дочкой. Потому что если вдруг «не дай Бог что!», то именно с сопровождающего спустили бы три шкуры. Для этого и создавали козла отпущения – сопровождающего: не допустил, не обеспечил, не проследил. И если бы обычному чиновнику влепили бы выговор, то для моего супруга это было бы чревато дисквалификацией: не обеспечил, блин, безопасность! какой же ты разведчик после этого?! не смог выполнить поручение и т.д.
Витя, как истинно русский человек, пусть и особой профессии, наконец, принял единственно верное решение: пустить дело на авось и «авось» его не подвел. «Ответственный» наконец-то построил в шеренгу подопечных, поставил в известность о времени и месте сбора, их изменить нельзя, и отпустил с Богом.
Знаменитый американский город Нью-Йорк после Рио совсем не произвел на нас впечатления.
Вот говорят «американский стиль»… Стиль? Мне почудилось отсутствие всякого стиля. Скученность застроек, просто заполнение ввысь мало-мальски подходящего участка – уж как получится, а какой стиль – видно будет. Повлияли на это впечатление, возможно, летняя жара, шум, множество людей. Конечно, мы знали об изначальной квадратной планировке города, но ведь это тоже скучно – обязаловка какая-то: ни одного романтического кривого переулочка, ни скверика, ни милого тупичка! Иди прямо, потом налево, потом опять прямо, потом направо, потом опять прямо и так до бесконечности… Скучно, братцы!
Нью-Йоркская толпа такая же озабоченная, суетливая и неулыбчивая, как и московская… Красивые лица или просто симпатичные, наверное, в наше присутствие все отправились в Голливуд. После ярких красавиц Рио, американские лица казались мне стертыми, как на старых дагерротипах (это я еще ирландцев не видела!). Почему-то в мире присутствует мнение, что американцы, как один, все время улыбаются. Да ничего подобного! Идут себе нормальные, занятые своими проблемами люди, с чего бы им скалиться в пространство! Вот в магазинах, в кафе-ресторанах, в офисах, т.е. на работе, улыбки, в смысле растянутые в улыбку губы, приветствуются.
Разговорного зыка мы практически не знали, но там было очень много испаноговорящего населения. Разглядывали людей, витрины, магазины, всю эту архитектуру, может быть и удобную, но непривлекательную и утилитарную.
Конечно, поднялись на Эмпайр Стейт Билдинг на 101-й этаж, тогда это было самое высокое здание в Нью-Йорке и приманка для туристов. Как же не подняться! Были на Эмпар Стейт Билдинг!!! Посмотрели в телескоп на Манхэттен, на залив, на Статую Свободы. Статуя оказалась гораздо меньше, чем мы ее себе представляли, и не такой величественной и значительной, как она кажется в хронике. Оказывается, ее создавали во Франции.
Купили для Алены и Люки сувенирные медальоны по 12 долларов за штуку, т.е. стоимостью искусственной шубки для подростка. Пребывание в Америке было подтверждено выбитыми именами на обратной стороне медали вокруг изображенного на ней Эмпайра. Прекрасно! Значит «Киса и Ося» здесь были! Законно увековечили посещение на самом высоком здании. Эти медальоны болтаются где-то в шкатулочках у девчонок и теперь уже не так интересны как прежде. Но воспоминания! Америка! Да не какая-то там Латинская, а настоящая – Штаты, Нью-Йорк, Бродвей, Эмпайр Стейт Билдинг! Весь перелет до Парижа и после они носились с этими кулонами, как курица с яйцом, и вешали непременно так, чтобы памятные медали видели окружающие.
За шубкой для дочки ездили в Даун-Таун к Яше. Таксист на наши невразумительные попытки объяснить маршрут вдруг со знакомым, с таким родным говорком мрачно спросил: «До Яши шо ли?», оказался украинцем во втором поколении, но говорил с таким непередаваемо жмеринским акцентом, что уму непостижимо, как же он изъяснялся на английском.
Все русские ездили на эту блошку «до Яши» – маленького юркого еврея. Но никто никогда не признавался в этом и, отводя глаза, небрежно заявляли, что покупали на 5-й Авеню или, в крайнем случае, в Александерсе. Да! Как же! На Пятой авеню! С нашими-то сбережениями! Но на Александерс все же хватало, если собирались приобрести качественную вещь.
Но шубку для ребенка купили все же у Яши, который усиленно навязывал нам опт, мотивируя тем, что у него «вся «Березка» отоваривается, и в московских комиссионнках вы их за 350 рублей толкнете», именно так и выразился, и какой «это будет замечательный гешефт». И надо же, подлец, знал точно. Цена искусственной шубки тогда была 350-380 рублей, а т.к. 1 доллар стоил по государственной цене 68 копеек, то, конечно, гешефт был бы налицо. Да…
Для эпатажа русской колонии и для прекращения всех этих вывертов якобы состоятельных людей: «Ах! Что это? Какой Яша? Мы даже не слышали, что такое Даун-Таун!», я сделала план этого блошиного рынка, стоимость проезда на такси. Точки «шубы», «тюль», «клеенка», «посуда», «ткани» и т.д. были зафиксированы и по возвращении предложены вниманию в безвозмездное пользование обществу торгпредских женщин. Общество было несколько ошеломлено, смущенно улыбалось, потом засмеялось и призналось в вполне мотивированных набегах на Яшу. План блошки был принят с благодарностью и распространен в копиях для желающих. Больше разговоров о недопустимости покупать дешевые вещи у Яши я не слышала. Побродили по Манхеттену, где действительно потеряться невозможно. Он нарезан на квадраты почти как наше Измайлово. Там только Бродвей – Главная улица – извилисто пересекает район, там даже днем от обилия цветных и ярких реклам рябит в глазах. На углу известной богатой 5-й авеню и такой же известной 42-й стрит находится Публичная библиотека Нью-Йорка. Мы туда, конечно, не заходили, но мне она показалась не менее огромной и значительной, чем наша им. В.И.Ленина. Главное, что туда можно попасть любому американцу без блата и без каких-то нелепых особых разрешений и пропусков.
Побывали в Централ-Парк. Как не американцы, мы не знали, что это одна из самых криминогенных зон города, даже днем. И охотятся там именно на таких иностранных лохов как мы. Орудовали в Парке так называемые «кидалы», т.е. не то что имеется в виду сейчас, а кидалы, которые вырывают из рук расслабившихся туристов или горожан сумочку, часы, кейс и перекидывают их из рук в руки по цепочке. Обычно этими безобразиями занимались, буду выражаться политкорректно, цветные подростки. Но Бог дураков любит: хотя я небрежно таскала на сгибе руки сумочку, где находились чеки на «Волгу», документы, все мои золотые бронзулетки, и зевала по сторонам, все обошлось благополучно. Дети покатались на пони, побывали на аттракционах, налопались попкорна, гамбургеров, налились до горла кока-колой, устали и запросились в гостиницу.
В Парке, да, по-моему, в парке, стояла огромная кованая клетка с орангутангами, самцом и самкой. Клетка была оформлена в виде комнаты. В ней стояли стол, кровать, два стула рядом со столом. Они были сделаны то ли из толстых досок, то ли из железа, имитированного под дерево. Нет, скорее всего из дерева, ведь животные не любят неприродных материалов. Так вот, смотрим… на этих мощных стульях за столом лицом к зрителям сидят две огромные обезьяны, невозмутимо смотрят перед собой и не спеша лузгают тыквенные семечки, подставив лодочкой руку на уровень живота, огромного как чемодан. Небрежно сплевывают шелуху, неторопливо и тщательно выбирают из ладошки очередную тыквенку узкими, прекрасной формы пальцами с выпуклыми миндалевидными ногтями, которым позавидовала бы любая модница. Глаза удлиненной формы, абсолютно человеческие, блестящие и грустные. Шелуха сыплется на пол, на их животы и колени, они поглощены процессом, невозмутимы и, кажется, не замечают толпу зевак, которые громко делятся впечатлениями, показывают пальцами, гогочут, фотографируют, стучат по оградке палочками или присвистывают, чтобы обезьяны передвинулись, показали себя в нужном для фотографов ракурсе. Словом, ведут себя преотвратно. А «пращуры» ведут себя спокойно, с достоинством, и не обращают ни малейшего внимания на суетливых посетителей.
Когда встречаешься взглядом с огромными обезьянами, невольно задаешь себе вопрос, кто кого рассматривает – настолько осмысленно и мудро они на всех нас поглядывают: «Ну-ну, мол, смотри, смотри! Что высмотришь?»
Вековая философская мудрость и умиротворение во взгляде, спокойствие в позе, размеренность в движениях. Будда да и только!
А недалеко находился вольер с черными мартышками, суетливыми, юркими, маленькими. Они, как заведенные, скачут, кривляются, дерутся, скалятся, широко открывая рты с крупными зубами и красными деснами, выпрашивают лакомства у зрителей. А за сеткой, что их ограждает, тем же самым занимаются негритята, тоже скачут, дерутся, кривляются – дразнят мартышек. Если смотреть вдоль сетки… М-да! Сравненьице!
Побывали в Музее современного искусства, долго там не выдержали. Ку-у-у-да там Дали! У него хоть и искаженная, но реальность, а здесь просто что-то непонятное, обязательно с подробной разъяснительной надписью, иначе хрен два разберешься, что это за нагромождение красок на холсте или объемных конструкций на постаменте, по-моему, сейчас их называют красивым заграничным словом «инсталляция»…
По поводу декадентских ухищрений я вспомнила один рассказ Гиляровского. В Москве открылась выставка «Ослиный хвост», вызвавшая в то время много шума и критики. В.А.Гиляровский, как строгий, выдержанный реалист, относился к подобной живописи отрицательно. Еще бы! Близкое общение с Суриковым, Левитаном, Саврасовым, Маковским, Пукиревым и т.д. – вкус был сформирован. Но как журналист, аккуратно посещал все выставки без исключения. В одном из залов он обратил внимание на картину «Голубое в зеленом» (это ж надо соединить такие цвета!). С какой стороны не подойдешь – ничего понять невозможно. Народу в зале было мало. Недолго думая, журналист-поэт-писатель, большой любитель розыгрышей, притащил стул, взобрался на него и быстро повесил картину вверх ногами.
Спустя некоторое время он заинтересовался: а как теперь висит картина? Приехал в зал. Картина по-прежнему висела в перевернутом виде. Никто не заметил, даже сам автор, ее неправильного положения. Так она и провисела до самого закрытия выставки… Я думаю, что и этом музее можно было проделать подобную шутку.
Спустились в американское метро и сразу же выскочили обратно. Б-р-р… Недаром оно называется не метро, а подзема: мрачно, тускло, завихряется фонтанчиками какой-то мелкий мусор, т.е. его вроде бы и не видно, но полное восприятие замусоренности. Обрывки реклам, новых и старых, наклеенных друг на друга, граффити (очень откровенные) и в довершение к впечатлениям – по рельсам вглубь тоннеля пробежала крыса.
Конечно, мы сразу загордились и не переминули напомнить Алене и Люке, какое у нас метро, хотя Люся еще и не могла знать, что такое Московский метрополитен, ей ведь не было и 2-х лет, когда мы ее увезли в Рио, но она поверила нам на слово, а скорее всего не обратила внимания на родительские пропагандистские речи: советское – значит лучшее.
Еда стандартная и не так чтобы вкусная. Вот в Рио местная кухня сложилась все-таки под влиянием Средиземноморья. По моему скромному мнению, никакие тропические фрукты с богатейшей палитрой специй не могут перебить божественный вкус португальского «гашпашу», испанской паэльи, вкуснейшей пасты, приготовленной по итальянскому рецепту. Я уж не говорю об экзотическом для европейцев субботнем блюде бразильских бедняков «фейжоада» – фасоль, мясо разных сортов, колбасные изделия (мягкая и твердая колбаса, сосиски, бычьи хвосты), помидоры, можно добавить рис, кукурузную муку, лук… «Блюдо для бедняков» – фейжоада очень понравилась моим гостям. Или «ватапа» – кушанье из рыбы, креветок, лангустов, морских гребешков, заправленных пальмовым маслом, кокосовым молоком и различными пахучими, обжигающими небо, приправами. «Мокека» – густой суп-пюре готовится из протертой рыбы и морепродуктов с добавлением кокосового молока, масла денде и приправ. Пирожки «аракаже» – прессованное промолотое тесто из фасоли плюс лук, чеснок и соль, жарится тоже в масле денде. И отдельно – свежайшие морские деликатесы! Частенько мы ими лакомились в выходные дни в ресторанчиках Рио-де Жанеро.
По сравнению с ресторанчиками Рио, их разнообразным и неповторимым вкусом блюд, американские сосиски, пончики, пироги, картофель-фри показались нам пресными, не возбуждали аппетит, а служили только для наполнения желудка. После бразильского кофе ни о каком другом можно вообще и не вспоминать. Впрочем, об американской еде лучше всего написали Ильф и Петров. Ничего с того времени не изменилось, а дополнять классиков своими дилетантскими суждениями будет просто нескромно и нелепо.
Конечно, мы не обедали в фешенебельных ресторанах, как, например, «Лютеция». Это самый дорогой ресторан в Нью-Йорке. Кажется, я это написала так, как будто горжусь тем, что мы не узнали изысков «Лютеции», хотя там не американская, а французская кухня. Поэтому он и называется так – «Лютеция» (древнее название Парижа). Да, мы слышали только о престижности этого ресторана, однако посетить его не довелось. Ресторан для элиты и сверхбогатой элиты, столики нужно заказывать задолго, а некоторые из них закреплены за постоянными посетителями ресторана. Для нас он был просто недоступен по многим показателям. Нельзя было оставить детей одних в гостинице, плохое знание языка у Виктора и никакое у меня. А вообще-то средства позволяли нам посетить элитарный ресторан просто для знакомства, хотя наше государство мелко и скупо оплачивало работу своих «питомцев, сыновей, дочерей», и гордиться таким положением дел нечего. Но вот первая причина была важнее. А слухи, что «за морем житье не худо» и вообще манна небесная сильно преувеличены
Собственно, никакой такой специальной американской кухни и не существует. Хотя в ресторанах, естественно, не все меню состоит из пончиков и сосисок, и мое впечатление от штатовской еды возможно кардинально бы изменилось, если бы мы подольше побыли бы там и посетили более престижный общепит, но я говорю о том, что именно мы видели, пробовали, ощущали. Обедали в обычных средних ресторанах-кафе, там, где питается и «ланчует» среднестатистический американец.
В столовочках чисто, встречают вас с улыбкой, ждать не приходится, многие официантки понимают испанский, т.к. чаще всего они сами выходцы их Латинской Америки и Мексики и с удовольствием обслуживают «земляков».
И от возвышенного к низменному – природа берет свое: места, где можно помыть руки, умыть ребенка и вообще привести себя в порядок, очень благоустроенные и чистые. Мыло, шампуни, одноразовые гребеночки, влажные ароматизированные салфетки, туалетная бумага и прочие приятные неожиданные мелочи. Пусть скромно, но удобно и стерильно – для меня это и есть комфортабельность. Здесь можно не проводить аналогию с нашими подобными заведениями, оно будет не в пользу последних. Кто-то из известных людей говорил, что культуру страны можно вычислить по состоянию туалетов. Может, это несколько приниженная оценка для выявления культурного наследия. Но что делать! Это так и есть. Для туристов, особенно наших соотечественников, не избалованных тяготами сервиса, чистый и качественный сортир тоже являлся местной достопримечательностью. И об этой нужной и важной «мелочи» с удивлением рассказывали дома.
Еще в столовочках я обратила внимание то, что люди очень много ели: на больших тарелках – горы жареной картошки, вулканы острейших маринованных овощей, мяса тоже не слабое количество, там же почему-то куски дыни. Напоследок, для сытости, вся эта гора заедается большим куском торта либо таким же куском пирога с повидлом, политым каким-то соусом. Приветствуется яблочный пирог и пирог с черникой. Какая, к чёрту, черника в конце лета? Возможно замороженная? А возможно любое повидло-джем с запахом и «черничной» краской … Может быть, они поглощают такое количество еды только один раз в день? Да нет! Мы же и ужинали в подобных заведениях, видели, что и вечером американцы не отказывают себе в обильной еде, запивая все это самыми разнообразными и очень вкусными соками или кока-колой. Как же без нее, родимой? Лично мы делали всего два подобных заказа на четверых плюс совершенно безвкусное и вредное мороженое на десерт, но детям оно нравилось. Получалось очень сытно.
В основной своей массе американцы все толстые и даже ожиревшие. Ведь недаром именно из Америки пошла мода на различные для похудения. средства
На площади, не помню какой, но, видимо она не являлась исключением, мы поразились обилию старух, именно старух, а не стариков. Ухоженные, невозмутимые, они либо неторопливо гуляли в одиночку, парами, с собачками, либо сидели на раскладных стульчиках или немногочисленных удобных лавочках и усиленно ловили ультрафиолет. Сами старушки контрастны: или совсем сухопарые (таких меньше), либо совсем расплывшиеся. Волосы голубые, сиреневатые до глубокого фиолетового оттенка, розоватые или, в крайнем случае, белые – все с аккуратными укладками. В 1972 г. преобладали парики, которые тоже нужно укладывать, а не нахлобучивать как шапку-ушанку. Реснички, бровки (имеются ли они в наличии или нет) подкрашены, в крайнем случае, четко проведены в морщинках гримировальным карандашом по лбу, веки – тоже в цветных комочках. Одеты совсем не по старушечьи, не в темненькое, немаркенькое как у нас. Нет. Открытые платья-декольте ярких расцветок и пастельных тонов, брючки, шортики, полукофточки – современные топики. Представляете милый животик старушки, выглядывающий из-под топика? Зрелище не для слабонервных… Легкие туфельки на небольших каблучках или сандалеты, очень удобные. У старых леди на сухих подагрических или венозных ногах очень «элегантно» смотрятся шортики, бриджики или обтягивающие эластичные брючки. Некоторые детали туалета иногда могут выглядеть неуместно и даже неэстетично, но удивительно поражает общее впечатление умиротворенности, спокойствия и… безразличия. Степенные или, наоборот, экзальтированные как истинные американцы, они обладают одной общей чертой – уверенностью в себе и завтрашнем дне. Это и есть атмосфера благополучия и достойной старости. Недаром больше всего туристов пожилого возраста относится именно к американским гражданам. «Мы славно потрудились и славно отдохнем!»
Негритянское население ведет себя крайне раскованно и даже нагло. Величать себя неграми они запретили (не понимаю, что здесь зазорного! Черная раса, белая, желтая, красная… Ну и что?), велят называть себя афроамериканцами и ничуть не испытывают никаких душевных мук типа дискриминации. Наоборот, такое впечатление, что дискриминируется белое население, т.е. апартеид наоборот.
Я обратила внимание, что если по улице стремительно идет цветной (по-моему, это нелепое название «цветной»! В крапинку-ромбик-полосочку что ли? Ну, просто черный! Нет! Цветной!), то сторонится или просто шарахается в сторону белый. Если не уступишь дорогу, то тебя снесут как бульдозером. И не вздумай возмущаться – в лучшем случае обвинят в расизме, в худшем – тут же соберется толпа лиц негритянской национальности и тогда уж, мама дорогая! Они тебе припомнят рабство, суд Линча, угнетение – мало не покажется!
Так мне навстречу целеустремленно двигалась, как парусный фрегат в бурю, толстая негритянка в просторных одеждах, повторяющих цвета американского флага. Я благоразумно, чисто интуитивно, потеснилась в сторону и правильно сделала, потому что за спиной охнула женщина, которая вовремя не свернула с пути и, которой то ли основательно отдавили ногу, то ли двинули под микитки. А сейчас, обратите внимание, в американских кинофильмах все чаще и чаще стали появляться герои – сообразительные и находчивые цветные боссы: начальники полиции, губернаторы, конгрессмены, даже президенты и туповатые белые подчиненные, которых надо еще учить и учить.
Так что с чувством достоинства у афроамериканцев не слабо: «угнетенная нация» заряжена на идею выжить. И выживут. Еще нас переживут, Господи помилуй, спаси и сохрани! Пусть все расы живут, лишь бы не выясняли драками, какая из них умнее и лучше!
Как обычно, детям купили игрушки и обновы. Аленке уже не помню что, наверное, что-нибудь практичное для школы и жизни у тети «в Терьме», на два года без родителей – нужно ничего не упустить, не забыть. Люке решили купить мягкую игрушку-лягушку, хотя лично она присмотрела пушистую коалу, очаровательного австралийского медвежонка.
Чисто из прагматических соображений я решила, что игрушка, как обычно, скоро надоест, а мягкая лягушка будет еще служить подушечкой на диване, т.е. обыкновенное функциональное использование вещей как в Японии. Но не тут-то было. Мы не в Японии. И Люка не японский воспитанный и спокойный ребенок. Она тут же начала канючить: «Хочу каалу, хочу каалу, купите каалу!” В то же время, прижимая к себе и лягушечку, что не давало возможности обмена, а на это предупредительные американские продавцы, готовые что угодно «впендюрить» покупателю, были благожелательно настроены хоть сию минуту. «Хочу калу»”, – плаксиво тянула она, однако предусмотрительно вцепилась и в лягушенцию. Выводим из универмага – уже слезы градом, глаза зажмурены, рот раззявлен: “Хочу каалу-у-у-у!”
Ах, ах, ах, ребенок нервничает! Папа, именно наш строгий железобетонный папа, возвращается в магазин и покупает коалу-у-у-у. Вот такие пироги… Зато лететь в самолете с новыми игрушками было гораздо проще. Ими играла не только четырехлетняя Люка, но будущая пятиклассница Алена.
Несмотря на все предупреждения об осмотрительности и осторожности в Нью-Йорке, он мне показался спокойным и ухоженным городом.
Затурканные правилами, ограничениями, запретами, каким-то постоянным гипотетическим долгом перед партией и правительством, советские люди сначала видели внешнюю сторону поведения и общения западных людей: свободное озвучивание своего мнения (пусть оно никого и не всколыхнет), достойная оплата за труд, общительность и коммуникабельность (иногда навязчивая), желание помочь (но только не деньгами, это уж нет, извините, это – святое), магазины на любой вкус и кошелек. Потом понимали, особенно те, кто жил там подольше или постоянно, что никакого парадиза и манны небесной в западных городах и странах не имеется. Мы разговаривали с дипломатами и внешторговцами, которые побывали в Америке и Европе, да и сами уже худо-бедно пообтесались в западном мире.
Есть свобода жить и свобода умирать, есть такие же изощренные мошенники и воры (чем выше рангом вор, тем он безнаказаннее; впрочем, это уже понятно и в настоящей России), есть бомжи, нищие и другие представители человеческой помойки. Есть супербогатые – этих поменьше. Существует тоненькая интеллигентская прослойка, а в основном – средний американец с теми же наклонностями и потребностями, что и у нас грешных, и у всех людей на земле.
Что отличает американцев, так это трудоголизм, их довольно незатейливый юмор: ах, как неподражаема смешна голая задница, еще смешнее – толстая жопа или пукательная подушечка под гостем! Отсутствие русского авось и широты русского характера: Гуляй, душа! деньги другу без расписки! Угощаю всех! помощь просто так, без желания получить что-то взамен и т.д. Да что там говорить о загадочности русской души… Навязло в зубах! Ерунда все это, нет никакой «загадочной русской души», есть желание казаться особыми, а на самом деле и у нас много пофигистов, лентяев и пьяниц. А наши сказки? Герои стараются все получить на халяву у золотой рыбки, щуки, Конька-Горбунка, троих из ларца, Сивки-Бурки или, наконец, тупо украсть. Царь не посадил молодильные яблоки, не вырастил их, а послал своих сыновей стырить их у того, кто уже вырастил. Или Емеля, к примеру! Вот уж жених! Герой, удалец-молодец! Этот вообще охамел: не просто решил сдуру, за просто так, царевну в жёны получить, но даже от лени поехал за невестой, лежа на печи. Вот царевна в мужья получила бы такой подарочек – лежебоку и неумеху! Только его и ждала всю жизнь! Кстати, но я, честное слово, гораздо раньше, чем Михаил Николаевич Задорнов, пусть он меня простит, отметила странные «положительно невоспитывающие» сюжеты русских детских сказок, потому что в училище и институте специально изучала такой предмет, как детская литература. А там уж множество подобных примеров желанйя жить за счет другого, ничего не делать и деньги получать.
Теперь уже несколько изменились отношения между людьми и у нас. Лучше эти изменения или нет…? Нет, я лукавлю. Мне не по душе такие изменения – лично мне никогда не нравились дружба и знакомства по расчету, по тому, нужен человек или нет, лицемерная помощь советом, а не делом и вообще прагматизм и меркантильность в отношениях. Мало того, я стала замечать, что и сама уже стала эгоистичнее. Кстати, может быть это и не так уж плохо? Почему в понятие «эгоизм» вписывается такая негативная окраска? Если я хочу, например, в отличие от другого человека есть, пить, читать, спать или работать (хорошо, что уже не надо работать!) и делаю это, то значит ли, что я – эгоист, люблю себя, т.к. позволяю себе то, что желаю, тем более, что в своих желаниях я достаточна скромна? Ничего подобного – это никакой не эгоизм, а естественное чувство оградить свою личность от давления со стороны других личностей. Это как раз та свобода, которая естественная необходимость – не делай того, чего не хочешь, чтобы сделали бы тебе. Фу! Выбралась! Нет, правда, вот если бы я, захотев есть, слопала бы что-нибудь вкусненькое или необходимое, приготовленное для семьи, или, захотев читать-спать, пропустила время приема лекарства больному ребенку – вот это был бы тот самый махровый эгоизм, что бичуется испокон веков. Да, в принципе, человек всегда был, есть и будет хоть капельку, но любить себя самого больше, чем другого, т.е. будет эгоистом. Ну да Бог с ним, с эгоизмом, и моими неумелыми попыткам оправдать свой собственный!
Вернемся к впечатлениям о Нью-Йорке… Как видите, для цепкого, внимательного и критичного взгляда русских путешественников 5-6 дней хватило, чтобы осмотреть город и даже составить свое сугубо эксклюзивное мнение о нем, городской структуре, людях, отношениях между ними, городских достопримечательностях. Как говорят мои дети: «Чего-чего, а скромности у тебя хватает!» Да, и времени тоже. Мнение действительно личное, субъективное. А какое еще я могу передать? Естественно, личное и субъективное… Ладно. Проехали.
Наступил день отъезда. На таможне произошел мелкий, но достаточно забавный инцидент. Перед вылетом в Нью-Йоркском аэропорту вдруг всех пассажиров стали тщательно досматривать, видимо, на предмет оружия или еще чего. У необыкновенно предусмотрительных американцев тоже случаются авралы, приступы рвения и горения на работе. Проверили чемоданы, тогда-то наш глава семьи был всего-навсего торгпредским чиновником, через VIP-коридор еще не проходил. Ладушки, все в порядке, пошли дальше. На «райских воротах» стоят два копа, стопроцентные американские полицейские под два метра, очень симпатичные мужички, улыбка на 34 зуба. Профессионально-предупредительно, молниеносно так, чуть ли не в четыре руки, ощупали нашего мужчину-сопровождающего, т.е. Виктора Ивановича: спина-грудь-бока-между ног. Потом плыву я в предвкушении подобной же процедуры, проделанной такими крутыми мужиками. Иду не спеша, модельной поступью, с улыбкой голливудской дивы, расстегиваю пиджак своего наимоднейшего брючного костюма. Вот так! Медленно, с многообещающей улыбкой – будто сейчас будет стриптиз. Захотелось поприкалываться, уж больно вокруг все чинно-строго-благородно! Да, пожалуйста, обыскивайте-ощупывайте, чего там! Мы – вполне законопослушные граждане! Копы же, ослепительно сверкая зубами, вдруг произносят: «Пли-и-и-из, мадам!», – и предлагают мне пройти без досмотра «спина-грудь-бока-между ног». Полное доверие и полный облом. Пройдя вперед, я разочарованно застегнулась, а потом обернулась, посмотрела на них – и мы все трое расхохотались. Виктор все нервно меня упрекал: «Чего смешного нашла – не понимаю. Никакого уважения к советским людям!». Просто он шел впереди и не увидел мои штучки, заигрывания с американской полицией. А если бы заметил, то мне тоже бы мало не показалось. Да при чём здесь уважение или неуважение? Проявились обыкновенные человеческие эмоции. И мне в первый раз эти американцы-полицейские показались удивительно похожими на обыкновенных русских мужиков с их вполне понятными желаниями и заморочками.
ПАРИЖ, в котором мы пробыли пять дней показался мне удивительно знакомым… Вот Нотр-Дам с его химерами и знаменитая площадь перед ним, где танцевала героиня «Собора Парижской Богоматери» Эсмеральда со своей козочкой и наблюдавший за ней влюбленный горбун, вот – Лувр, вот – Эйфелева башня, Сена, проходим мимо Сорбонны, это знаменитый Латинский квартал, вот уж недалеко и Люксембургский сад; Площадь Инвалидов, лестницы и фуникулер на Монмартр, поездка на такси по знаменитому и прекрасному проспекту Елисейские Поля с его могучими столетними деревьями в несколько рядов, сад Тюильри – и вообще «Ах, Версаль! Ах, мадам Рекамье на бамбуковой скамье!».