В Сан-Пауло более прохладно и дождливо, чем в Рио-де-Жанеро, жарких дней меньше и иногда можно было пользоваться шерстяными вещами. В городе тогда насчитывалось более 6 млн. человек, наблюдались проблемы с жильем, транспортом, водой и энергоснабжением, как результат и с канализацией, с перенаселением и другими неприятностями мегаполиса.
История его возникновения такова: в 1534 г. группа бандейрантес, опять же первопроходцев, устраивают на месте будущего Сан-Пауло поселение под названием Пиратининга. Поселение долго не расширялось, отсюда особо верующие устраивали походы для истребления инаковерующих, забираясь даже в Парагвай, чтобы насаждать там свою истинную веру, католическую, видимо.
Даже через 300 лет в поселении проживало всего 350 000 жителей. Но кофейный бум дал толчок росту и городу Святого Павла. В окрестностях Рио земли стали истощаться, приходилось продвигаться вглубь страны, в окрестностях города разбивали плантации кофе, рос и сам город. И уже в 1932 г., он стал по количеству населения и развития промышленности превосходить Рио. Ведь Рио-де-Жанейро мог расти только в длину, вдоль побережья Атлантики, ограниченный холмами. А Сан-Паулу расширялся центрически, места хватало.
Он становится экономическим сердцем Бразилии, на его долю приходится 40% национального дохода страны. Жители Сан-Пауло утверждают, и на самом деле уверены, что в стране только они самые работящие, а остальные, особенно «кариоки», всю жизнь веселятся за счет таких работяг, как бедные «паулисты», а столица Бразилиа только распределяет деньги, заработанные ими же, паулистами.
Бразилия заполнена многими разновидностями рас, но в Сан-Пауло национальности замешаны более разнообразно, тесно и круто. Много выходцев и из России. Но все они «паулиштош» и не разбираются «кто есть кто». Некоторые эмигранты сделали себе очень приличное состояние в 30-х годах. В начале рост и бурный экономический прогресс города были обеспечены кофейным бумом на рубеже прошлого столетия. Стали разрабатываться плодородные почвы в окрестностях Сан-Пауло, и блистательный Рио уступает пальму первенства паулистам.
А как раз, в 1929 г., в Америке наступает большой экономический кризиз, она резко сокращает закупки кофе в Бразилии, втягивая ее, тем самым, в орбиту кризиса.
Чтобы не занижать цены на кофе, его стали сжигать в топках паровозов. Говорят, что в те времена город накрыл горький кофейный смог и, что больные и старики задыхались в нем.
Оборотистые и предприимчивые паулистские буржуа стали вкладывать свои капиталы в текстильную и пищевую промышленности, а впоследствии и в автомобильную, город не захирел. Большую роль сыграло так же и то, что рядом находился и большой порт Сантус.
Город застроен высокими небоскребами, тесно, суетно, пыльно, автомобили скорее больше стоят, чем двигаются по дорогам. Сан-Пауло это «бразильский Чикаго» – сверхвысокие дома, сравнительно узкие улицы, подсвеченные истеричные всполохи рекламы и сопровождающей ее музыки, хитро сплетающиеся виадуки и дымные грязные туннели. После пахучего океанского воздуха Рио, начинаешь понимать, как хорошо, что наше Торгпредство находится именно там.
Наши знакомые жили в сравнительно просторном и зеленом районе, у них тоже была подобная система жилья, как и в нашем Торгпредстве, но более маленький и уютный особнячок с достаточно просторным двориком и бассейном. Были также и отдельные две квартиры для приезжих. Так что мы хоть и были в гостях, но могли не чувствовать себя навязчивыми.
Численность населения города уже тогда превышало 6 млн. человек, предполагалось, что к 2000 году его население увеличится до 13-15 млн. Думаю, что предположение сбылось.
В Сан Пауло, кроме небоскребов и пыльных улиц, много и зелени, и достопримечательностей. Большой оазис прекрасного городского Парка Независимости, где находится Музей бразильской истории; и прекрасно обустроенный зоопарк с буйной тропической зеленью в силу своих возможностей справляются с городской пылью и смогом. Зоопарк славится своей коллекцией тропических птиц, настоящих райских цветов. Особенно поражают воображение яркостью своего оперения колибри.
Мы с удовольствием прошлись по красивому и просторному проспекту «Паулиста», не переминув полакомиться чурасками в чураскарии, выпить по чашечке ароматного крепкого кофейку.
Нас приятно удивила симпатичная небольшая церквушка с двумя маковками, очень похожая на православную. Однако церковь Nossa Dama Brasil была сугубо католической, внутри скромной и даже аскетичной, без особой позолоты и помпезности, которой отличаются наши церкви. В католических церквах всегда находятся скамьи для прихожан, что, как мне кажется, не должно оскорблять Бога, ведь искренняя молитва должна вознестись к Нему независимо от того, сидит ли человек, стоит ли, или находится на коленях. Да, сидя молиться со всех сторон удобнее: можно сосредоточиться на цели своего общения с Богом, а не прерывать мыслями благочестивого молитвенного состояния из-за того, что у тебя болит спина, или затекли ноги.
В городском Музее изящных искусств представлены великолепные полотна известных художников. Там находятся картины Рембрандта, Модильяни, Ван Гога, Пикассо, мрачные холсты Босха и Дюрера, оригинальные, озорные и откровенные полотна Тулуз Лотрека, Пикассо…
Интересно насколько работоспособны и трудолюбивы были известные и почитаемые художники, если почти каждый музей крупного города может похвастаться их картинами? Я подозреваю, что музеи не брезгуют и копиями, но хорошо изготовленными, возможно и так называемыми «репликами», т.е. повторами, изготовленными самими художниками со своих же картин. А вот в Национальном музее Рио-де-Жанейро имеются картины Шагала «Погром», «Война». Их хотел купить какой-то американский миллионер родной ему еврейской национальности и предлагал немыслимо разнузданные высокие цены. Однако Шагал не согласился, «на буржуев смотрим свысока», совладал с искушением, и полотна остались драгоценным достоянием Бразилии.
Но больше всего Сан- Паулу гордится своим институтом Бутантан – медицинским, крупнейшим в мире, центром изучения змей и получения противозмеиной сыворотки.
В Бутантан можно прийти с экскурсией, что мы и сделали. На территории института растут кофейные, палисандровые деревья, бугенвиллии, вообще разнообразие растительного мира, буйство зелени феноменальное, что неудивительно в тропическом климате. Тут же попадаются на глаза славные, аккуратно подстриженные газончики-лужайки, окруженные бетонной оградкой, вообще-то и не очень высокой. Оказывается, вот там-то и лежат, ползают, греются на солнышке эти самые змеи, предмет изучения серпентологов. Для гадов созданы комфортные и необходимые им условия: густая травка, гротики из камней, коряги, тепло и сыро, прямо как в «Пенсне о Буревестнике». Змеи там самые разные: большие, маленькие, с красивым ярким узором и совсем тусклым, незаметным, но все ядовитые. Гады они есть гады! Самая ядовитая – это гремучая змея.
Каждый день у обитателей серпентария берут яд. Потом такая «пустая», без яда, змейка определенное время отдыхает. Их же еще как-то и запомнить нужно, у какой змеищи взяли яд, а у какой нет! Возможно, у них какое-нибудь кольцевание есть или написанные номера? Или клички? «Пуся, пуся, пуся, иди ко мне, маленькая!»
Часто «доить» змей нельзя, они сдохнут. А как брать? Легко сказать – взять яд! – А ты поди – возьми!
Просто (ага! просто!) нужно войти в бетонную оградку, осмотреться-оглядеться. Визуально выбрать(!) подходящий экземпляр, потом осторожно вытащить его из гадючьего клубка, если таковой имеется, прижать голову змеи к земле, крепко (не задушить бы!) взять её за шею где-то возле головы, найти бы её точно эту шею!, подставить мензурку. Змея яростно кусает мензурку и по стеклу тягуче сползают 2-3 капли яда. Вот такую пунктуальную, тщательно отработанную процедуру должен осуществить опытный работник серпентария каждый день! Ей-богу! Как минер! Мне кажется, что такой «доильщик» уже не раз был укушен змеями и должен был выработать иммунитет против них. А иначе как же? Работа прямо со смертельным исходом, тем более что ведь подавляющее большинство людей до обморока боится этих ядовитых пресмыкающихся.
В год набирается всего (по капельке) 2-3 л ценнейшего сырья для сыворотки, которая рассылается по всему миру и спасает тысячи человеческих жизней.
Конечно, на глазах экскурсантов такую процедуру не проводят, хотя они сразу перестают галдеть и только с опаской, вытягивая шеи, поглядывают за барьерчик. Гид, как всякий латиноамериканец, очень красочно и эмоционально, описывает это действо. Причем уснащает свой рассказ подробностями столь живописными и ужасными, что закрадывается смутное сомнение в правдивости его слов…
Повидали змей, отправились смотреть других экзотических животных, уже в зоопарк. Он знаменит своей коллекцией тропических птиц. Я уже не помню, каких животные произвели на нас большее впечатление (на детей – очень «экзотические» и понятные им пони – Ой! Лошадки!), но вот, что любовались колибри, это отлично помню. Они находятся в огромном вольере, где созданы все мыслимые условия для них проживания.
Это – уникальная птица, крылья позволяют ей летать вперед, назад, вбок, не разворачиваясь в сторону полета, как насекомому, надолго зависать в воздухе. Хотя ее размеры не превышают 5-5,5 см, она очень агрессивна и может нападать на крупных птиц, например, на ястреба. Так сказал гид, только я не поняла, как она может напасть на ястреба, если ястреб кажется в сотню раз крупнее и сам хищник, разве только он ее просто не увидит, т.к. она передвигается с непостижимой для глаза скоростью, достигая при попутном ветре до 90 км в час!
Колибри питается нектаром (а нападает на ястреба? Так ли это?), полигамна. Движение ее крыльев на глаз воспринимается как некоторое дрожание воздуха, а структура перьев такова, что расщепляет свет и позволяет меняться окраске колибри в зависимости от освещения – она переливается как маленький драгоценный камень. Недаром в XVIII – XIX вв. их популяцию почти извели – дамы украшали чучелом колибри прически, шляпки, платья и называли их «жойяс»-драгоценность, летающая драгоценность.
И еще одна неповторимо буйно раскрашенная, тоже особенная птица – попугай. От самых разнообразных размеров и расцветок попугаев может запестреть в глазах, их очень много, известно около 300 видов. В зоопарке большая часть их находится в вольерах, а некоторые просто вольно сидят на ветках, поворачивают головы на 90 градусов, щурят глаз на посетителей, а иногда и выстреливают в них едкими отходами своей жизнедеятельности, проще – какашками. Это уж какому посетителю повезет, а какому нет! А ты не стой под стрелой!
Это единственная птица тоже в своем роде уникальна и ею можно любоваться часами, т.к. попугаев одинаковой расцветки не существует. Они напоминают летающие цветы или даже букеты в зависимости от размера. Птица берет пищу лапкой, подносит к клюву, аккуратно или неаккуратно разгрызает то, что Бог послал. Клюв попугая может сломать палец человека в один миг. Так что этой птичке палец в рот не клади.
Туканы – тоже разновидность попугаев, очень забавные птицы похожие на клоунов со своими огромными носами и ярким оперением. Носы у них топориком и такого размера, что кажется сейчас, вот-вот сейчас, перетянут голову, и птица чебурахнется. Однако тяжесть носиков только кажущаяся, кость клюва наполнена пустотами, но от этого не менее крепкая – может легко разгрызать крупные орехи. Туканы постоянно подчищают свою гордость – клюв, следят за тем, чтобы он их не перевесил и, чтобы они вместе со своей гордостью не сверзились с дерева. Самое интересное, что они даже более разговорчивы, чем попугаи, и в Бразилии, конечно, говорят по-португальски. Мы сами слышали, как они приветствовали друг друга, ругались (как же без этого!) объяснялись в любви, даже распевали куплеты популярных самб, а красавцы-попугаи в это время презрительно и высокомерно отмалчивались или у них просто не было желания вступать в перебранку с этими носатыми клоунами. Необыкновенно забавное шоу. Смотрители объясняли, что не каждый раз бывает такое представление, так что нам повезло. А иногда туканы и попугаи начинают переругиваться, причем создается такое впечатление, что они это делают совершенно осмысленно. Не довелось услышать. Попугаи в этот раз решили, видимо, не ввязываться в спор с пернатыми собратьями.
В Сан-Пауло наши друзья повезли нас на сафари. Конечно, это было не в городе, а очень далеко, где-то в естественно отделенной горами, рекой, а кое-где и крепкой проволочной стеной, равнине, саванне. Там, считай на воле, живут львы, тигры, шакалы, волки. Для животных созданы почти естественные условия, им даже подбрасывают живую пищу в виде антилоп, коз, баранов, чтобы они не лишились природных инстинктов. Хотя инстинкты инстинктами, а специальные работники в часы кормления ездят по участку и «докладывают тигру мясо». Еду развозят в специально обустроенных крепких джипах, укрепленных по всем сторонам коваными решетками, такое впечатление, что двигается железная клетка, а внутри нее смешно заключен автомобильчик. Вот из-за этих решеток зверям выбрасывается мясо и не какой-нибудь там субпродукт, а качественное, свежее и обильное. Обычно в такое время и бывает самый наплыв посетителей, каждому хочется увидеть кровожадность хищников воочию. Мы не явились исключением и приехали посмотреть кормление зверей, пощекотать нервы, почувствовать себя храбрыми под защитой автомобиля. Все делается очень просто: платишь за въезд, смотритель заклеивает скотчем окна в машине, чтобы какой-нибудь бесстрашный «сафарист» не высунулся ненароком в окошко и не остался без головы. Заклеивание дверей предусматривались инструкцией, значит, видимо, наблюдались инциденты с вылазками «героев», а там поди разбирайся: то ли лев погиб, то ли «охотник» и кто кого поцарапал?
Мы совсем совсем-совсем близко наблюдали царственно-равнодушных обитателей заповедника. Они спали, ели, лобызались, упоенно скребли когтями деревья. Львица довольно спокойно и привычно вкушала говяжий бок, время от времени для порядка порыкивая, хотя и никто не пытался посягнуть на ее трапезу. А один наглый лев даже влез на нашу машину, медленно прошел по ней от заднего стекла к переднему, тяжело шагнул на капот, явив нам довольно откровенную и впечатляющую картину своих львиных достоинств, вызвав смешливое, вроде бы смущенное, фырканье у женской половины, ненужные вопросы у детской и беспокойство у мужской: а не поцарапал ли зверюга краску на крыше автомобиля, слишком долго он там шарошился, с-с-скотина!
Мы сделали очень интересные слайды в этом заповеднике, да и вообще слайдов имеется целый вагон по любым достопримечательностям и интересным местам, только вот они стали выцветать, и если в ближайшее время не сделать с них снимки, считай скоро будем иметь просто целлулоидные кадры с чуть цветными пятнами.
Из зоопарка мы приехали поздно, с большим количеством впечатлений, назавтра нам нужно было отбывать в Рио. На прощанье я написала чуть ли ни целую тетрадь методических разработок и указаний для мамы своего ученика-заочника. Нужно ли говорить, что в течение этой недели, т.е. пяти дней, я прогнала его по всему пройденному материалу и нашла ученика, весьма-весьма успешным, чему был рад не так мальчик, как его мама. Еще раз напомнила о регулярности занятий и времени. Довольная родительница преподнесла мне в виде сувенира шесть чашечек «китайского» фарфора бразильского изготовления. Напрасно я иронизировала по поводу «бразильского розлива». Ох, напрасно! Они стоили там очень недорого, если просто совсем дешево. Однако эти чашечки тоненького-тоненького фарфора с просвечивающейся на дне головкой китаяночки в Москве произвели просто фурор, так что я подумала, а может я напрасно отказалась от подарка в виде полного сервиза. А?
А пока, в течение 1973 г., я регулярно переписывалась с Аленой, с нетерпением ждала ее обещанных подробных писем, и она меня не разочаровывала, выполняя обещание, так скучала по ней, что подвигла своим нытьем супруга организовать вызов дочки на каникулы в Рио. Оказалось, что это чрезвычайно трудно. Чтобы повидать свое собственное чадо за свои же собственные деньги, нужно было получить согласие многих инстанций. Здесь, в Рио, нужно было сначала получить согласие посла, что было самое легкое, т.к. Сергей Сергеевич являлся разумным человеком и не видел ничего удивительного в том, чтобы разъезжать по сторонам и весям да и нужно ему было это? Хочет приехать? Дочка? Инженер Торгпредства? Да пожалуйста! Но для остальных – парторга (а как же!), профорга (вот ему-то что надо? Ума не приложу!), вездесущих «соседей» (тем всегда было все нужно!) – хотим – разрешим, захотим – скажем «иззя». Почему? А «иззя»! Наше желание взять дочку на каникулы в Рио был прецедент, никто никогда не приглашал своих детей после отправки их в Союз. И если бы не шеф нашего папы, который как раз уезжал в отпуск, и которому тоже понравилась идея показать своему восемнадцатилетнему сыну Бразилию, вернее эта идея пришлась по душе его жене, то не видать бы нам Алены еще целый год. Ведь и в Москве нужно было оформить много документов, внести ее данные в свой паспорт, получить разрешение в Бразильском посольстве и для начала хотя бы вызвать вовремя Аленку из Перми. Массу дел! Да и сам Леонид Александрович сначала удивился нашей заморочке, а потом подумал и решил, а почему бы и нет! А решение двух людей уже не так напрягают общественность – может так оно и нужно? По крайней мере, потом такие вещи не часто, но бывали, мы же стали первопроходцами и раскрутили наших чиновников на «добро».
При всякой самой малейшей оказии мы старались послать какой-нибудь сувенирчик для покинутой дочки. Это было тем более сложно, что она-то была не в Москве, и людей нужно было озадачивать пересылками. Чаще всего на подобные подвиги соглашались командировочные, получив от нас и для себя лично что-либо «заграничное». Но однажды Алена сама в письме изложила просьбу: «Пожалуйста, купите мне кассеты группы «Bonеу.М»! Т.к. я совершенно равнодушна к различным музыкальным группам и поэтому их не различаю до сих пор, то долго вчитывалась в название и, наконец, прочитала его как «бонимэ» и ничего не поняла… Какая такая бонимэ, что за бонимэ? Не потому что не люблю музыку, очень люблю хорошее исполнение, а не какофонию, особенно в ныне существующих ВИА и прочих Гры. Людей, свободно и легко владеющих инструментами, поющих, читающих ноты, считаю необычайно одаренными и талантливыми, даже завидую им. Но вот большинство музыкальных бренчащих групп для моего немузыкального слуха кажется поют одними и теми же голосами и даже одну и ту же песню.
Вот я и долго думала, что же хочет моя дочка, какую же «бонимэ» ей надо, и очень насмешила наших знатоков-меломанов, когда поинтересовалась, что же это за такая «боня». Они же поняли, о чём я их спрашиваю только тогда, когда я вопрос озвучила в контексте дочкиного письма и, хохотали до слез. Потом это превратилось в анекдот, почти такой же, как курица в Щучине, привязанная для прогулки за ногу. В итоге дочка получила желаемые кассеты только по приезде в Рио на каникулы. Неплохо звучит, да? – «Что будешь делать летом? – Решила провести каникулы в Рио-де-Жанейро…»
Когда через год Аленушка появилась у нас опять, то сразила меня наповал: она и в 12 лет, когда уезжала, была высокой тоненькой девочкой, но уже с приятными округлостями, а приехала просто круглая, еще подросла и выглядела, если бы не ее толстощекая девчоночья физиономия, на все 16: этакая дебелая деваха. Что она еще совсем ребенок, при совсем недетской фигуре, говорили только ее глазищи, простецкие и наивные.
Оказывается, будучи у тети в Перми, а тетя – начальник агентства Аэрофлота, что в те времена всеобщего дефицита было совсем даже неплохо, и вообще первый парень на селе, племянница от души употребляла шоколадные наборы. Тетя получала сувениры в виде бесчисленных коробок конфет, они бесхозно ставились штабелями в стенку, а Леночка, почитывая книжки, эти конфеты бессчетно лопала.
Тетушка на такие пустяки внимания не обращала и даже потворствовала обжорству, т.к. всегда была сторонницей хорошего аппетита у ребенка, как признака здоровья. Вот Аленка и расползлась в 13 лет почти до 46-го размера. Я прекрасно помнила, что ни к чему хорошему подобная тактика мамы-Люси не привела с ее дочкой: Галюня постоянно старалась похудеть, но жир был уже накоплен в детские годы и желудок растянут.
У Алены вдруг открылись глаза, она поняла, что набрала лишний вес, особенно листая каталоги журналы мод. Даже без моего нажима стала есть фрукты, овощи, делать гимнастику, плавать, быстро сбросила лишние жиры и к концу лета с удовольствием примеряла обновы уже 40-го размера. По-моему, именно с этого периода девочка поняла, как важно не перебрать в весе.
Мы старались развлечь ребенка: ездили на окрестные пляжи, ходили в кино, в клубы, в ресторанчики и пиццерии и, конечно, в магазины. Алена привезла длинный список предметов-подарков, которые хотели бы получить мои сестра и племянница. Я хоть и была несколько ошеломлена размахом просьб, но старалась их выполнить, хотя некоторые, шубы, например, можно было купить только в Нью-Йорке при отъезде, что я впоследствии и сделала.
Что касается подарков, то их можно было выписывать и по каталогам торговых домов. «Квелле» был самым популярным и апробированным. Европейские качественные вещи по разумным ценам и совершенно новая для нас, обычных советских людей, не номенклатуры, форма покупки.
Одно из приятных развлечений обитателей Посольства, Торгпредства и ГКС – два а раза в год получать и по очереди внимательно рассматривать и штудировать журнальчик QELLE, имея возможность выписать именно для жизни в Союзе зимние и осенне-весенние вещи, технические новинки, обувь, посуду… Я ведь уже вспоминала, что дома, в Москве, нужно было все время что-то обязательно «доставать»”, а не просто покупать, поэтому мы с таким воодушевлением обменивались мнениями, советами, что же нам пригодится дома.
В специальных государственных кормушках для политической и военной элиты ограниченное число чиновников уже давно спокойно и придирчиво выбирали и покупали вещи и предметы быта по заграничным каталогам или пользовались закрытыми специальными складами с эксклюзивными товарами по смехотворно условной цене. Остальной люд довольствовался промышленным и продовольственным ширпотребом.
Конечно, нам тоже хотелось иметь индпошив и затовариваться в Квелле, Отто, Неккермане по европейским меркам вещами для людей среднего достатка или даже небогатых. Мы рассчитывали «на потом»: ведь зимних вещей в тропиках не найдешь, значит дома опять придется «доставать». Что же в них привлекало? – европейский стандарт, модные фасоны, хороший качественный покрой и пошив, сравнительно приемлемые цены. Это для нас, работающих за рубежом, такие цены были приемлемыми, а для советского работника в родимой стороне очень даже заоблачными.
Просмотрев каталог и наметив примерное количество шмотья, журнал давали на откуп детям, предупреждая, что можно выбрать что-нибудь из игрушек. Мальчишки обычно с горящими от восторга глазами просили выписать управляемые на расстоянии машины или просто маленькие копии машинок известных мировых моделей, ребята заражались вирусом коллекционирования. Девочки же – куколок, одежду для них, мебель для них же. Прототипы Барби (разнообразные и с каждым новым журналом все улучшаемые Сюзи, Марианны, Бетси и т.д.) до сих пор хранятся у нас на антресолях, не выбрасываются. Пользовались успехом и славные мягкие игрушки. Одежду для куколок по общему согласию с дочками мы не выписывали – шили сами, т.е. шила я, радуясь восторгу девчат.
В зарубежных командировках мы повидали актеров, певцов, артистов балета «вживую», близко с ними общались. Среди них было очень много интересных людей. Встречались и совсем не такие, какими их представляешь, видя на экране или со сцены, что, конечно, и неудивительно.
Чем был выезд «за бугор» для любого артиста? Перво-наперво: признание его как творческой личности и его патриотической гражданственности, второе: чуть поправить свое материальное положение, в, конце концов, набраться новых впечатлений, перенести эти впечатления на свою творческую палитру, увидеть другой мир. Однако на второе можно было особенно не рассчитывать. Кому полагался гонорар в валюте, обязаны были 60% сдать государству, а остальное тоже «оченно» разбавляли: взносы партийные, профсоюзные, подоходный налог, «голодающим Поволжья». Но даже мизерный остаток значительно превышал доход в родном государстве. Вот и можно представить, как жили звезды нашего искусства.
Сейчас разговоры творческой интеллигенции, об их принципиальности, об их твердости собственных убеждений, их неподкупности и противодействии пропагандистской машине государства – это лукавство, желание выдать мечту за реальность. Все нужно просеивать сквозь мелкое сито. Подлинные, открытые, инакомыслящие бунтари, не скрывавшие своих убеждений и имеющие смелость высказать их открыто, быстренько оказывались за бортом жизни. Многие диссиденты умирали, не выдержав прессинга: тюрьма, лагерь, психбольница, лесоповал, элементарное отсутствие работы. Остальные противники существующего порядка, так называемые диссиденты русской интеллигенции, предпочитали воевать в своем узком кругу, искренне принимая слово за дело. Их так и называли – «кухонные революционеры» или «революционеры местного розлива». Среди друзей, предпочтительно за бутылочкой винца, они с негодованием обличали существующие порядки, лицемерную коммунистическую идеологию, распевали песни-хиты на тему «долой!», читали стихи, и неплохие стихи, в таком же ключе. На этом все и заканчивалось: потрепали языком на кухне, в курилке – можно считать себя ярым борцом за права человека, буквально спасителем России, можно расходиться по домам и гордиться (в душе) своей смелостью, принципиальностью и твердой гражданской позицией.
Поутру квасные правозащитники и патриоты шли на работу и преданно служили Мельпомене. Всем хотелось по мере возможности спокойно жить, работать, кормить семью и кушать самим. Но на собраниях всегда были «за» и «одобрямс» – стойкая советская интеллигенция с фигой в кармане. Среди таких «защитников свободы» частенько обозначался и «стукачок». Соответствующие органы по-именно знали воинствующих «оралов», их не трогали до поры, но в списках неблагонадежных они значились. А вот стукач обычно мог пропихнуть в издательство посредственную повестушку, получить рольку по-заглавнее, выставить картинку в галерею, включиться в какую-нибудь поездку в «Страны Содружества». Я же говорю – доносительство приветствовалось и поощрялось материально.
Редкие, очень редкие, литераторы, особенно имеющие известность на Западе, имели смелость писать правду о положении в Советском Союзе и то аллегорично, намеком-полунамеком. Некоторые снимали картины, которые не пропускал худсовет; фотографировали сцены в лагерях, на улицах, их не печатали; рисовали картины, их не выставляли; писали «в стол, в архив, в запасники». Таких откровенно не травили. Подобные тихие, не орущие истерично, вроде бы не бунтующие, умники для органов были более опасны. Вдруг неожиданно «Голос Америки», «Бибика» (так прозвали станцию Би-Би-Си) передавали совершенно «жареные» факты, случаи из закрытой кухни государства, которая есть у каждого государства, о нарушении прав человека. Откуда? А все оттуда же, из «стола»… Или в западных журналах печаталась многоговорящее фото: бесконечная очередь в магазин хмурых людей в нелепых и однообразных одеждах темного цвета, озлобленные, или безразличные до идиотизма лица, нелепая вереница – опять же очередь в Мавзолей – глазеть на Ильича.
Время от времени «Лубянка», «Старый двор», «Детский Мир», все это название КГБ в народе, вытряхивал очередного инакомыслящего из их нестройных рядов. Наступившая со времени Хрущева «оттепель», не позволяла так откровенно приматывать людей, обвиняя их во всех грехах, главным из которых, обычно, был шпионаж в пользу какой-нибудь Замунды. Люди в этой организации были и умные, и талантливые. Государство, в любом случае, надо было охранять, но большинство охраняющих – разные. Вот пресловутые «разные» как раз, та ложка дегтя, которая все портит. Особенно им было дело до отъезжающих зарубеж: анкеты, биографии, комиссии, объяснения, просьбы, согласования – можно было развить та-а-а-кую имитацию деятельности по выявлению потенциальных диссидентов! И иногда выявляли. Вот радости-то было: предусмотрели, предвидели, обезвредили! Глядь – продвижение по службе, очередное звание или сам очутишься в вожделенном зарубежье.
Чаще всего ТУДА представители творческой элиты катались на гастроли, ученые – на различные симпозиумы, инженеры и рабочие – на братские стройки социализма. В Латинской Америке братских строек не было, поэтому к нам приезжали обычно артисты. Встречи с ними были очень интересны, познавательны или забавны. После обязательной рабочей программы представительства устраивали встречу с людьми в Посольстве, Торгпредстве или Консульстве, в зависимости от количества приезжающих, обед или фуршет в неофициальной обстановке. Мы были рады повидать новых, свежих людей, послушать и поглазеть на «живого» актера, певца, танцора. Из первых, приехавших в Рио, меня поразил и обаял Смоктуновский. Он прилетел на презентацию своего фильма, уже не помню какого, из актеров, практически, один, но в сопровождении лица в штатском – переводчика. А как же! Без сопровождения-то! Его принимали и в Посольстве в узком кругу, и в нашем родимом Торгпредстве с большим радушием и пиететом. После обеда, кофе, с рюмочкой ликера, небрежно-вальяжно откинувшись в кресле, Иннокентий Михайлович рассказывал байки о своих коллегах. Все рассказы о них почему-то отличались легким чувством превосходства и капелькой сарказма. Впрочем, такая милая небрежность отличала, как я впоследствии заметила, всех актеров, когда они говорили о своих собратьях-лицедеях, товарищей по цеху. Но у Смоктуновского это получалось не зло, а мило и смешно. С усмешечкой, он в лицах изображал сценку в авто, когда его после спектакля подвозил Крамаров, и он беспокоился за свою безопасность, т.к. Савелий смотрел не на дорогу, а куда-то в сторону. В всяком случае, Иннокентию Михайловичу так казалось. Тут же актер изобразил взгляд бедного классического «косого» и (что значит гениальность!) тут же стал похож на него. Где дорога, а где конь – где Смоктуновский, а где Крамаров? А вот похож!