Артист был изыскан со своим неповторимо придыхающе-неуверенным голосом, аристократическими, легко-изящными движениями красивых рук – скупой, но четко выверенной, артистической жестикуляцией. Но вот что странно, мне почему-то его было жаль. Видимо, он заметил мой внимательно-соболезнующий взгляд и вдруг спросил обыкновенным, «не актерским» голосом: «А что это вы ТАК на меня смотрите!?» Вот интуиция, прямо кошачья! Я смутилась от такой проницательности и, не подумавши, брякнула нечто типа «у меня и в мыслях не было как-то особенно на Вас смотреть». Наверное, это показалось несколько неожиданно для актера, может, даже грубовато, но, честное слово, только от растерянности. Я поняла, что артист в своих разнообразных ролях всегда остается чуточку самим собой: в данном случае ранимым, интеллигентным человеком, и он не так уверен в себе, как пытается это изобразить со всей своей утонченностью. Кроме восхищения от встречи с безусловным талантом, еще раз повторяю, у меня он вызвал какие-то материнские чувства, хотя он и был старше: хотелось защитить его от чего-то, приласкать, погладить по голове несчастного еврея.
Иосифа Давыдовича Кобзона мы встречали неоднократно и в Рио, и в Лиме, и в Гаване… Жизнерадостный, контактный, трудолюбивый и талантливый человек. Что надо для успеха и популярности певца? Талант и ум. Таки и то и другое у него имелись. Его популярность до сих пор на пике и неудивительно – все осталось при нем: и ум, и талант, и связи!
Вот как раз в Гаване, под хмельком, он откровенно высказался: «При такой аппаратуре я до 100 лет петь смогу!» Ну и на здоровье, пой! Что он благополучно до сих пор и делает.
Человек заводной, не дурак выпить-закусить, ухлестнуть за понравившейся ему дамой, он мог петь бесконечно. Интересно, что, будучи пьян хоть на 100%, он мгновенно трезвел, когда начинал петь. Удивительно!
В Рио он приехал со своей группой музыкантов, о которых очень заботился и опекал, с своей личной изящной молоденькой секретаршей. Таких называют карманными.
Как обычно, после официальной программы, начался междусобойчик: уселись за столы, еды-питья было предостаточно, сначала пили за гостя, потом за Родину, потом за хозяев, потом, кто сколько потянет. Рядом с секретаршей Кобзона уселся, тоже не промах по вниманию к женщинам, посольский завхоз, бывший бравый военный и, уже хорошо поддатый, время от времени хватал её за руки и громогласно вопрошал: «Ну, зачем такой хорошенькой и молоденькой нужен этот лысый старый пень?»
И уже потише, доверительным, но все равно очень слышным шепотом сообщал: «Ты знаешь? Он ведь парик носит!»
Секретарша на откровения приставучего мужика не реагировала и тоже хлопала рюмку за рюмкой, только молча выкручивала свою руку из руки завхозовой. При таких вечеринках обычно стоит ровный несмолкающий гомон, однако по закону подлости, когда завхоз в очередной раз вопрошал насчет старости и лысости именитого гостя, наступила тишина, и его голос прозвучал очень отчетливо. Иосиф Давыдович, впрочем, тогда еще и не старый совсем, трезво взглянул в сторону завхоза и сказал: «А голос!»
Присутствовавшие грохнули хохотом и зааплодировали. Незадачливый правдолюбец и еще более незадачливый ухажер смущенно вытряхнулся из-за стола и убрался восвояси. Вечеринка продолжалась, никто уже никого не слышал и не слушал, превалировали уже разговоры с самим собой с неизменным «ты меня уважаешь» и желанием подтянуть певцу, который пел по просьбе заграничных советских трудящихся. Певец же, крепкий мужик, вроде бы сильно и не захмелевший, но не пропустивший ни одного тоста, тоже решил не упускать момента и «замарьяжить» заграничную дамочку. Вкус у Иосифа Давыдовича был хороший. Он уселся рядом с Лидой Емелиной, очень импозантной женщиной, и стал делать ей авансы: целовать ручки, приобнимать за плечики, прихватывать за талийку, иногда касаясь колена. Лиде, женщине, вообще не употребляющей алкоголь, сначала было лестно внимание известного певца, но внимание становилось все более настойчивым, бесцеремонным и даже нахальным. Лида стала отодвигаться от настойчивого поклонника, вежливо и ловко уклоняться от слишком «дружеских» объятий, но окончательно обидеть гостя не хотела. Наконец, Ося, наклонился к её уху, просто и внятно сказал: «Слушай, Лидок(!), поехали ко мне в гостиницу!». На что «Лидок» зыркнула на него и, совсем как тургеневская барышня, возмущённо заявила: «Иосиф Давыдович, что Вы себе позволяете! У меня муж есть!», – и окончательно покинула почётного гостя.
Иосиф Давыдович совершенно не обиделся, растерянно посмотрел ей вслед и совершенно по-детски протянул: «Ну-у-у-у, извини! Я же не знал, что ты такая!»
Потом, когда ему нашептали, что у «Лидка» муж-то из соответствующей конторы, понял, что попал не в свой курятник. Чуток оторопел, но совсем немного и, не унывая, переключил свое обаяние на первую же попавшуюся ему на глаза даму, тем самым демонстрируя, что до Лиды ему нет и не было никакого дела. Скорее всего ничего и не демонстрируя – просто он такой жизнелюбивый человек! И никакие дамы не могли отвлечь его от любимого дела: он пел и пел ночь напролет своим прекрасным, неповторимым баритоном.
На конкурс песен бразильского композитора Эйтора Виллья-Лобос в Рио прилетала певица из Большого театра Нина Лебедева и с нею небольшая балетная группа на какие-то показательные выступления, чтобы Лебедева не была уж в единственном числе из театрального бомонда.
Композитор Виллья-Лобос был известен скорее в профессиональных музыкальных кругах и, кроме своего таланта, еще широко известен и как патологический лжец. Врал он не из-за каких-то меркантильных причин, а для удовольствия, так сказать, из любви к искусству. Один раз заявил журналистам, что приглашение на концерт в СССР ему подписал сам Ленин (1947 г.!). Мало того, и журналист, имевший смутные представления о стране социализма вообще и об истории государства Российского в частности, напечатал интервью о приглашении вождем мирового пролетариата своего обожаемого и самого известного в мире бразильского композитора. Ведь бразильцы большие патриоты и, как я уже упоминала, у них все «самое-самое», даже врунишки. Ну, потом были, конечно, смех и шутки. В основном смеялись над незадачливым журналистом, которого так разыграл-развел несравненный местный Мюнхаузен.
Музыкальные произведения, песни Виллья-Лобос красивы и мелодичны, но своеобразны и для исполнения трудны, их называют «Бразильские Бахианы». Их пела, в свое время, несравненная Галина Вишневская в сопровождении ансамбля виолончелистов и своего несравненного же мужа (куда ж без него!). Для исполнения «бахиан» нужен какой-то особый «назальный», носовой, звук голоса. Обо всех этих непонятных для дилетанта моментах рассказывала сама Нина Лебедева, певица. Это была довольна молодая, милая черноволосая женщина, простая в общении и полная желания победить на конкурсе. Зачем же тогда и ехать, если не надеяться на победу!? И победила!
На сцене, в своем концертном черном платье с красивым узором из цветов типа маков по низу, она выглядела очень эффектно, а пела так, что, как ни хотело бразильское жюри ее не заметить и отделаться там каким-нибудь вторым-третьим местом, не смогло. Пела она на «чистом португальском языке». Специально учила подстрочник с переводчиком и так вызубрила, что просто не чувствовалось никакого акцента. Публика неистовствовала, свистела (это – выражение восторга), кричала «Бис!», «Браво!». Явная симпатия зрителей была на стороне Лебедевой! Вот ведь – иностранка, русская, знает «бразильские бахианы», поёт их правильно да еще на их родном языке! Значит, Бразилию и их несравненного композитора знают и ценят даже в такой непонятной, но большой стране, как Советский союз! Ура! Она стала лауреатом конкурса, об этой победе очень благожелательно писали все местные газеты. Талант – он и в Бразилии талант! Ей причиталась крупная премия, однако, лично певице достались крохи. Все денежные премии или дорогие подарки передавались государству, то бишь, чиновникам Министерства Культуры, а уж что они с ними делали… Да известно что – расписывали по статьям так ловко, что большая часть валюты, заработанная артистом, попадала в карманы того же Министерства – на премии, на отпуска, на повышение зарплаты себе, любимым.
Когда же мы с любопытством рассмотрели роскошное концертное платье певицы, так потрясающе выглядевшее со сцены, оно оказалось сшитым из недорогого атласа, а яркий узор из роз нарисован красками театральным художником. Прикиньте! Нина – по западным меркам «звезда»! А получила за свое выступление обычные командировочные и мелочь из премии… И все принимали это как должное и были счастливы, что побывали в такой экзотической стране как Бразилия.
Нину своим вниманием окружила Галя Федосова, добрая, но очень нудная женщина. Любой разговор или реплику в беседе она начинала словами: «Что я хочу сказать…», – и надолго замолкала. Наступала такая длинная, почти театральная пауза… собеседнику казалось, что Галя забыла, что она хочет сказать. Хотелось в это время подтолкнуть ее: «Да говори же ты, наконец, что хотела сказать!» Тем не менее, никто ее не торопил и не подталкивал, все терпеливо ждали, когда закончится эта томительная пауза. Галя и ее муж Юрий были неконфликтными, спокойными людьми, но общаться с ними можно только терпеливому и никуда не спешащему человеку… Если уж Галина начинала свое извечное «что я хочу сказать», то это было надолго. Все знали, что при любом раскладе разговора будет присутствовать тема, как ее папа профессор-мелиоратор преподавал в Алма-Атинском университете, который окончили (вот странно-то!) и сама Галина, и ее «гениальный» брат Валерий, наличие которого тоже упоминалось почти при каждой беседе. В Москве, на Галиной даче, я познакомилась с ее легендарным братом и могу подтвердить, что он, действительно, неглупый и менее нудный мужчина, чем его сестричка.
Балетная группа, приехавшая вместе с Лебедевой, прекрасно танцевала, но они тоже были артистами бедными и экономили на командировочных. Костюмы «балетных» поистрепались, не один раз подшивались и штопались, а такие белоснежные издали пачки балерин вблизи оказались не такими уж белоснежными. Я их рассматривала совсем близко в костюмерной и удивилась: оказывается, что пачка-юбка-блузка – это сплошной костюм вроде комбинезона, а не отдельные, как я раньше предполагала, юбочка, трусики и изящный верх, и натягивается снизу. Да и логично – при энергичном танце и прочих курбетах отдельные юбочки и блузочки пошли бы вразнос!
Удивилась я и тому, что такие воздушные, казалось бы, создания как балетные, так много, простите, ели. После сытного и обильного обеда, например, они могли так же обильно закусить на десерт фруктами, сыром, выпить чашечку-другую сладкого чая или бадеечку кофе с молоком, для сытости. Потом мне стало понятно, что при таких потогонных нагрузках, как у них, можно съесть и больше, все равно ничего не отложится в жир – все уйдет в мускулы. Силы-то танцевать по два часа, и не просто танцевать, а именно танцевать балет, откуда-то брать нужно! А у станка стоять каждый день по нескольку часов! Вот то-то и оно! Кушайте, ребята, кушайте на здоровье!
Только вот мужчины-танцовщики ворчали, что они срывают спины, наживают грыжи, что их окружают не эфирные создания, а колоды, которых надо таскать по сцене на вытянутых руках да на поддержках, что балеринам надо как можно меньше есть, сбрасывать вес, а вот им, несчастным «подставкам», нужно и платить больше, и работать меньше! Т.е., как все мужчины в мире, жалели себя, бедных-несчастных…
Принимали мы гостей из Союза всегда с удовольствием и всегда гостеприимно как в Торгпредстве, так и в других представительствах. Ведь был дефицит общения, прямо как в гарнизоне, отсутствия новых лиц. А тут артисты! Балерины! Певцы и певицы! Мы очень приятно проводили с ними время, кормили-поили, следили, чтобы никто не был обделен вниманием, возили по магазинчикам, на рынок ремесел, если повезет, на распродажи, на экскурсии в своих машинах и в комби «на нашем Невисе».
Прошло четыре совсем «неслабых» года в Рио-де-Жанейро. Пришло время собираться в Москву.
Наш МИД во избежание различных, только ему одному известных, провокационных действий не разрешал летать женщинам в одиночестве да еще с ребенком. Когда мы отправлялись в первый отпуск, то Виктор, тоже тогда «сопровождал» аж два семейства, кроме своего, причем все были женского пола, за исключением мальчонки Горбунова. Ну, и мне, как отправляющейся домой в одиночестве, тоже нашли «охранников». Это были архитекторы-строители нашего Посольства в Бразилиа. Лететь нам нужно было через Нью-Йорк с последующей посадкой во Франкфурте, мужчины не знали ни португальского, ни английского, ни немецкого. В Нью-Йорке у нас была остановка для пересадки целые сутки – день и ночь и почему-то определение в наше представительство при ООН. Перед отъездом один из умных КГБистов провел с нами беседу, коротко и серьезно предупредив, чтобы мы не ходили по городу и не говорили по-русски(!). Требование взаимоисключающее: если не гулять по городу, то зачем же не говорить по-русски. Интересная штука! А почему нам было предъявлено такое дурацкое требование (и ведь известно, что его никто выполнять не будет, зато «галочка» поставлена – «беседа проведена»)? Почему? Да потому, что в Нью-Йорке в это время были такие же дурацкие антисоветские акции, выступления и демонстрации по поводу нашего запрета выезда еврейского населения из СССР на их историческую родину. И я уверена, что организованы они были такими же коллегами наших поборников безопасности, справедливости и демократических свобод, но только американскими. Каждая сторона отрабатывала свой кусок хлеба. Действительно, в начале 70-х начался бурный выезд еврейских семей и, приблизительно к ним относящихся, из Союза. С тех времен пошла скабрезная шутка, что «жена еврейка – это средство передвижения». Бедных евреев, и богатых тоже, долго мурыжили и гоняли по инстанциям, чтобы они сотнями документов до десятого колена доказывали свою редкую национальность и необходимость отъезда. В основном, эту необходимость они определяли, как отбывание на лечение – умираю, и все тут!!! или политическими гонениями. Последний аргумент действовал безотказно и доказать его тогда было довольно несложно: обозленный и нетактичный коллега по работе, завидующий продвижению своего более умного и, что там говорить, более пронырливого товарища, или забулдыга в транспорте обзовет гипотетического израильтянина: «Ах, ты…!» Вот тебе и оскорбление по национальному признаку, а отсюда недалеко и до воинствующего политического антисемитизма и вообще угрозы жизни! Или принципиально воинствующий правдолюб-еврей, имеющий план соскочить на историческую родину, выступает на собрании, желательно открытом партийном, с критикой, желательно начальника, его одергивают – вот тебе и политическое гонение! Главное – зафиксировать факт, а у вечно гонимых это не проблема, все бумажки оформят еще до гонения, не подкопаешься, и свидетели будут наготове в нужном месте и в нужное время для подтверждения гонения, оскорбления и угрозы жизни. Только вот зачем было нужно нашим властям сдерживать и удерживать «патриотов-евреев» от давно задуманного целенаправленного переезда на «Землю обетованную»?? Совершенно непонятно. Ну хочет человек уехать – скатертью дорога!
Все это муссировалось в прессе: советской и зарубежной. Перед нашими представительствами в США тоже организованно выстраивались кучки демонстрантов с плакатиками, с возмущенными, но ленивыми, выкриками о насилии над личностью, о нарушении прав человека, о «руки прочь» и т.д., что было безобидно, но докучало, как блоха в штанах. Демонстрировали и протестовали настолько невразумительно и скучно, что все это было похоже на провинциальную «петрушкину» клоунаду. Полицейский неподалеку тоже явно скучал, редкие прохожие особого внимания не обращали… Обидно, господа! Протестуешь-протестуешь, а тут на тебя даже мельком глаз не кинут!
«Рука Москвы» уже давно отсохла, «золото Кремля» разворовано, бороться собственно не с кем, но надо возмущаться, господа, надо! Тем более деньги от богачей, испуганных до конца жизни, получены.
Вот нам и наказали на всякий случай разговаривать на чистом зарубежном языке «по-бразильски» и притворяться иностранцами. Мне-то и казаться было не в первой, т.к. я настолько адаптировалась к жизни в стране, загорела, переняла манеру поведения, одежды и макияжа истинной «кариоки», что меня часто принимали за «бразилейру» даже в несравненном Рио, пока не обнаруживался мой чудовищный мягкий акцент без шипящих согласных и московское «аканье». В чужой стране это могло бы и сойти за чистую монету, но вот как быть с сопровождающими и с их российскими, чисто рязанскими физиономиями.
На таможне в Нью-Йорке я убедилась, что наказ «косить» под иностранцев будет выполнить трудно и даже невозможно, т.к. МНЕ пришлось объяснять, что эти джентльмены со мной (сопровождающие, блин!), что мы у вас здесь просто для остановки, направляемся вот по этому адресу, вот на это время, которое, собственно, указано на билетах самолета. Американские таможенники, как впрочем и таможенники всех остальных стран – диагноз, туповатый народ. Видно им тоже было «наказано» своими такими же службами, как и у нас, обращать внимание на советских транзитников и по мере возможности «держать и не пущать». Убедившись, что небольшая группа «русских» с ребенком не собирается обременять американскую экономику, ни посягать на американскую свободу и не поселиться у них навеки, таможенники нас с миром отпустили.
Джентльмены, выпившие в самолете не один бесплатный «drink» притихли, как зайчики, но, приехав в гостиницу на нашем микроавтобусе, который встречал транзитников, тут же забыли, что они могут быть «объектом провокации», как им долго и нудно втолковывал в Рио консул из КГБ.
Они тут же решили идти по магазинам за покупками-гостинцами и для этой цели им нужен был проводник, т.е. я. В принципе, я и сама не собиралась выполнять нелепых требований консула – никто этого никогда не делал – и была не против прошвырнуться по уже знакомой Лексингтон-авеню, зайти в опять-таки знакомый по отпуску «Александерс», средний по ценам, но роскошный по нашим понятиям, кое-что прикупить и поглазеть на недосягаемые витрины 5-й авеню. Единственное, о чём я их попросила, держаться в магазине и на улице рядом со мной и, по возможности, разговаривать негромко. Мало ли, лучше перебдеть! Люке я тоже строго-настрого приказала говорить только по-португальски. К вожделенному торговому центру от гостиницы курсировали маленькие автобусики типа наших «рафиков». Когда мы выехали за ограду гостиницы ООН, мы убедились, что Вадим-консул владел ситуацией и недаром проводил с нами предупреждающую душеспасительную беседу… Вдоль ограды стояла кучка толстых неряшливых старух и несколько кривляющихся юнцов, им явно было интереснее шалаться на улице, чем сидеть в душном колледже. «Пикетчики» начали протестовать – лениво бросили в «комби» несколько помидоров, наверное, гнилых или очень-очень спелых, т.к. они противно размазались по стеклу. Старухи без малейшего акцента громко, но тоже лениво заматерились «по-русски» со знакомым горловым «л». Свой «родной» матерный русский язык они не забывали и при случае круто им пользовались.
Никто в автобусе не реагировал на «политическую акцию», все продолжали спокойно разговаривать друг с другом, привыкли уже. Я нарочито безразличным взглядом мазнула по одной старушенции, глянула в ее семитские, уже выцветшие, очи и равнодушно отвела глаза, не заметила, видишь ли! Это ее завело гораздо больше, чем, если бы я с испугом отшатнулась от стекла под прицелом помидора. По крайней мере, она судорожно стала искать в пакете «снаряды», и ее жабья морда стала еще более жабее и противнее. Отъехав несколько метров от толпы, водитель вышел и специально подготовленной тряпочкой протер стекло, он, видимо, трепетно относился к своему «рафику». Все занимались своим делом: «пикетчики» бросили, мы – не обратили внимания, шофер выполнял свои профессиональные обязанности – держать транспортное средство в чистоте. Люка вообще не заметила антисоветской вылазки, поехали дальше. «Вылазка» не тянула на демонстрацию и даже на «протест», явно надоела самим демонстрантам, но что поделаешь? Надо, надо защищать от произвола гоев своих братьев-евреев, вот и «кину помидорку, на тебе!», тем более подбросили долларешников: так что будь любезен – отработай! Все же я не решилась испытывать судьбу, ограничилась одним знакомым и испытанным магазином «Александерс», «до Яши» в Даун-Таун не ездить. Вот вам!!! Не буду я теперь поддерживать еврейский бизнес, раз вы швыряетесь помидорами! Бедный богатенький Яша! Из-за каких-то неведомых, мелких и не ненужных ему политических игр он терял определенный процент прибыли.
Честно сказать, после этого инцидента у гостиницы было неприятно и тревожно. Я первый раз столкнулась с такой открытой расовой неприязнью. Ну что? Какая уж такая неприязнь?! Разве что анекдоты про евреев. Так они и сами рассказывают подобные смешинки, и в таких анекдотах еврей всегда умница, ловкий и предприимчивый – что, правда и на самом деле -, а русский чаще всего дурачок и тормоз. Самое интересное, что русские не обижаются на «дурачка и тормоза» и охотно хохочут вместе с рассказчиком. Замечено, что интеллигентные и независимые люди – интернационалисты. Им не надо цепляться за расовое превосходство, искусственно созданное «охотнорядцами», тупыми краснорожими недоумками. Это судорожное цепляние в иудейском варианте – за богоизбранность, существует в каждой нации, но только у бездарных, зажатых людей, людей с комплексами, непонятно от чего всегда трусливо ожидающих пинка в зад. Именно у тех, кого политики презрительно именуют «плебс, жлобье, толпа» и другими некрасивыми словами. Политики при случае и пользуются этой толпой в своих целях. Самые натуральные представители такого фашиствующего люда и стояли с гнилыми овощами у советского представительства. Хорошо, что с овощами… Что им еще может торкнуть в голову? Я решила, что лучше не отсвечивать и меньше шататься по городу.
В магазине же я сразу поняла, что все мои просьбы держаться вместе, громко не разговаривать напрасны. Мои попутчики мужчины разбрелись в стороны, одурев от изобилия красивых и добротных вещей по вполне приемлемым ценам. Мужики заработали на строительстве Посольства малую толику валюты и теперь им хотелось порадовать себя, своих родных и немного похвастаться успешной жизнью. Барахло лежало и висело свободно, открыто и навалом, что еще более усугубляло желание захапать ВСЕ!
Мои телохранители-сопровождающие из разных концов зала стали громогласно спрашивать, какой галстук, рубашка, джемпер, цвет, фасон лучше, куда пройти и как примерить это изобилие. Видя явно денежных потенциальных покупателей, их окружили предупредительные американские продавцы и горели желанием понять, угодить, показать, принести, поменять что угодно, не взирая на их, покупателей, советскую враждебную западному миру сущность. Убедившись, что моей помощи соотечественникам не потребуется, я сделала вид, что не слышу их… «Vamos, vamos, iha mia!» (Пойдем, пойдем, доченька!) – и отправилась искать себе давно желаемые длинные лайковые перчатки, черные и бежевые. Продавщица, видя, что мы с ребенком смуглые, красивые, загорелые и в чалме, конечно, поинтересовалась, не из Бразилии ли мы. Неопределенно покачав головой и улыбнувшись, я расплатилась за покупку наличными (какое счастье для магазина!) и решила дочке тоже купить обновку: очень миленький брючный костюмчик, платьице и уже по ее просьбе автомат, стреляющий оглушительными пулеметными очередями с красными всполохами огня под прозрачным пластмассовым колпаком. Странное сочетание: миленькое платьице и автомат, не правда ли?
Потом я уже не помню, как мы соединились с моими «охранниками» и решили просто прогуляться по авеню, людей посмотреть, но себя не показывать. И тут я вижу, что мужчины как-то вдруг засуетились и чуточку застеснялись («совьетико туристо высоко моралико!» и почти год без жен), увидев кинотеатрик с афишей «Эротика». Ну, эротика, она на всех языках понятна! Ребята замедлили шаг, засмущались, но потом все-таки сказали, что хотели бы в кино заглянуть, глазком взглянуть, что это там за такая ерунда-чепуха такая «эротика»… А вы, мол, Галина, идите себе, идите! Мы дорогу найдем, расписание автобуса помним и остановку тоже. Идите! Да идите уже, пожалуйста! Ну и, Ради Бога, ухожу! Разлагаться так, разлагаться! Надо же было мужикам в Союзе, рассказать, что они не только вкалывали Бог весть как на стройке, но еще кое-что, знаете ли, повидали! Такую, братцы, клубничку, что ах!!! Вам и не снилось! Напоминаю, что такого разгула порнушки ни в фильмах, ни на кассетах тогда не было.
Ну, а мы с Люкой на улицах долго не отсвечивали и не гуляли, прикупили еще мне элегантную широкополую шляпу из черной соломки (вот ведь, до сих пор помню – как стресс снимает прекрасно!) и отправились восвояси. Ни старых, ни молодых пикетчиков у отеля уже не было, их рабочий день закончился. Въехали без эксцессов, поели, приняли душ, тут уже и вечер, вернулись наши киноманы. Я не преминула спросить: «Как? Понравилась «parte-erotica”? Тот, что помоложе промолчал, а постарше стал плеваться и возмущаться, что, мол, ужасно-ужасно! и как эту дрянь можно показывать?! На такое явное лицемерие я коварно и не без ехидства поинтересовалась: «А что же вы не ушли с киносеанса?» Наступила продолжительная пауза, но они так мне и не ответили. Что здесь ответить… Ясно, почему не ушли.
Вылетели мы из Нью-Йорка вовремя и долетели тоже вполне благополучно, если не считать, что мои подопечные опять напились на халяву (надеюсь им снились сны из «рarte erotica») и благополучно проспали до самой Москвы, где выползли из самолета с послойно-помятыми физиономиями.
МОСКВА
Мы были на родине. Мой муж удачно остался в Рио еще на два месяца передавать дела новому собрату-шпиону. Я же добиралась до дому самостоятельно, а вот получать контейнер мне помогли друзья, инженер и переводчик из Торгпредства Костя Аргир и Валера. Они оформили все документы на складе, договорились с грузчиками-амбалами, довезли до квартиры, очень удивились нашим однокомнатным апартаментам, наверное, считали, что такой сотрудник, как мой супруг, обязательно по своему статусу, военный разведчик все-таки!, должен жить в более достойных условиях, сами разгрузили и внесли вещи в комнату. Мне одной это было бы не под силу. С Аргирами, Таней и Костей, у нас были дружеские отношения. У них не было детишек, а Костя обожал нашу Люданьку, в выходные дни они часто ездили с нами на пляж, там Костя ползал с Люкой в песке, строил куличики, замки и всячески потворствовал причудам малышки. Потом они стали больше проводить время с нашим «кофейником», представителем «Кофеимпорт», все же у них было больше общих интересов, но теплые отношения и у нас остались.
Валера-переводчик, в принципе, сначала ото всех держался особняком, это он уже потом присоединился к Аргирам и к «кофейнику», мы никогда особо с ним не сдруживались, поэтому я удивилась его искреннему желанию помочь мне с доставкой багажа. Но Таня вдруг мне напомнила, как я одна из всего Торгпредства не забыла мальчика, когда он вдруг заболел и лежал один-одинешенек в своей комнате и трясся от озноба при высокой температуре. По-моему, это была лихорадка. Врач уехал с Посольством в Бразилиа, а местного врача по такому пустяковому поводу, как температура под сорок у какого-то мальчишки-переводчика, не посчитали необходимым вызывать. Больной был никому не нужен, кроме сердобольной Курьяновой: я принесла ему кисленькое обильное питье, аспирин «Упса» на ночь, не пожалела новый плед, потому что ему было то холодно, то жарко, и забегала проведывать его в течение дня. Потом подкормила вкуснятиной по выздоровлении. Честно говоря, я уже об этом и забыла, а вот Валера не забыл и уже в Москве нашел время мне помочь. Так что вывод прост: не всегда хорошая инициатива наказывается, чаще всего хорошее дело становится адекватным – контейнер привезли и втиснули в наше двадцатиметровое пространство. Ребята мне реально помогли. Казалось, что вещи загромоздили всю комнату, но после того, как мы раздарили подарки и сувениры многочисленным родственникам и знакомым, место почти полностью освободилось. В нашем многострадальном разборном шкафу из Щучина даже остались пустующие полочки. Сейчас этот шкаф в прихожей в урезанном виде служит нам закрытой вешалкой. Советское – значит качественное!
Еще мне надо было съездить в Пермь к сестре за старшей дочкой, по которой я безумно скучала.
Почему-то Алена слыла в семье и боюсь, что и за ее пределами, любительницей покушать и чуть ли не обжорой. Так она себя вела. Судя по тому, как она изящна, никогда не скажешь, что Алена – любительница поесть. Вообще, подросткового периода «гадкого утенка» у нее не наблюдалось или она быстро перешагнула через этот порог – не знаю. Всегда вижу ее очаровательной: подросток, девушка, женщина. Кроме того, уже, будучи подростком и даже ребенком, она всегда следила за своей осанкой, правда, сначала под моим нажимом и наблюдением, а потом сама подавала нам пример. Репутация же или как теперь говорят имидж обжоры сложился в Перми у тети Люси, где Алена обреталась 2 года, а мы доживали свою командировку в Рио. Ну, слово «доживать» в Рио-де-Жанейро не совсем подходящее к этому необыкновенному городу. Жаль, что «Алена-обжора» пробыла там только 2 года, хорошо, что вполне сознательных – от 9 до 11 лет, что-то помнит. И потом летние каникулы в 12-13 лет, наверное, тоже запомнились. Образ же любителя много покушать сохранила. И возник он в Перми, у тетушки. Почему же в Перми? Во-первых, конечно из-за конфет, а, во-вторых, Алене просто, как глупому подростку, нравилось, когда о ней говорили, шутливо подсмеивались и вообще обращали внимание. Что же происходило на самом деле? Я приехала за Леночкой: встреча заграничной тетушки, радость, подарки, опять радость, большой гостеприимный стол с закусками и обильной едой. Все мы сидим, в том числе и Люсины знакомые, прибывшие посмотреть на «вашу тетю из Бразилии, где много диких обезьян». Алена рада, что приехали мама, сестричка, всё хорошо, на неё тоже обращено много внимания. Она возбуждена, ёрзает на стуле, вертится, глупо хихикает и повторяет: «Ой! Как я есть хочу! Ну, сейчас и наемся! Ого! Курочка! И ветчинка! Ну, я и икорки поем, и ветчинки. Вон там салатик. Я и салатику возьму!» Ведет себя смешно и невообразимо трогательно. Не подряд, конечно, все эти потребительские мысли выкладывает, а вперемешку с шутливыми возгласами гостей. Причем в это время все уже и поют, и едят, а Алена егозит и обкусывает один-единственный тостик. А тетя Люся сострадательно-вежливо и покровительственно говорит: «Да, Аленушка у нас любит покушать».