Если можно, как-нибудь свяжитесь с моими родителями, вот адрес: Егорьевск, улица Мира, дом 7, квартира 57. Скажите, что у меня всё хорошо. Я давно им не звонила, поэтому можно наплести что-нибудь про мой переезд в Аргентину или в Сомали. Да, в Сомали, наверное, лучше – там проще сгинуть без следа.
Всё, пока. Простите, что много ною, но других новостей нет.
***
Привет, потомки! Кухарка попросила у своего барина книжку для меня, как ни странно, он даже дал. Видимо, это приключенческий роман – сижу, читаю, в конце каждого слова твёрдый знак. Но ничего, занимательно, хотя по-детски наивно. Вам там приходится специально учить наш язык XXI века или вы с ходу можете читать и говорить? Русский язык хоть не сильно изменился?
Не прощаюсь, потому как, кроме вас, читать этот бред некому.
***
Ну, вот, сегодня у меня вышел кошмарный день, и я хочу об этом написать. Значит, так. Я тут в табели о рангах вторая от конца. Первый – это Павлуша, хозяйский сын. Ему годика три, не больше. Но он заторможенный малость (в папу, что ли?). Молчун, серьёзный такой. В основном, им занимается Капка, но дальше «Идёт коза рогатая» как-то не движется. Аглая, когда не сильно занята, тоже с ним возится, она вообще-то добрая. Ну, а мне делать нечего, я «блаженная», но хлеб же зря есть не хочу. Поэтому решила поучаствовать в воспитании, интеллектуально помочь, так сказать.
Смотрю, Павлушка чего-то во дворе подбирает с земли. Пригляделась – куриный помёт. «Фу,– говорю, – кака!» Помыла ему руки. «Давай в ладушки играть!» – говорю. Ребёнок довольный, он ко мне уже привык, как про ладушки слышит – улыбается. Он – единственный, кто на меня здесь смотрит снизу вверх. Остальные – наоборот.
Хлопаем в ладоши, всё хорошо. И тут появляется Гордя. Разъярённый, как боевой слон. Схватил ребёнка, чуть не матом на Капку за то, что на меня мальчишку оставила. Павлушка перепугался, сейчас заплачет.
Так обидно! Будто я заразная или совсем сумасшедшая.
Ну, я и не выдержала. Наорала на Гордю… Сильно. Слов особо не выбирала.
Он, по-моему, в шоке был от этого крика. Наверное, на него никогда так не орали. Он же дворянин. Но сам виноват, не надо было меня провоцировать. Конечно, его тоже понять можно, и жалко его, но так уж вышло, я не смогла сдержаться.
Вечером Гордя позвал меня к себе, нам накрыли стол на двоих, и я ужинала с хозяином дома. Придержите свои пошлые мыслишки! Мы просто поужинали, немножко поговорили. Он убедился, что я вполне мирная особа, я извинилась за свой нервный срыв. В итоге мне разрешили играть с ребёнком и пользоваться хозяйской библиотекой. Хоть что-то. А, ещё завтра дадут отрез на платье, и Аглая с Капкой обещали помочь с выкройкой.
***
Вчера, когда мы поругались с Гордей, я ушла из усадьбы. Ходила, ходила, там овраг неподалёку – я стала на краю и вдруг подумала: а если спрыгнуть – я разобьюсь? То есть, если я физически умру в этом мире, я точно умру – или вернусь в своё время?
Но, если бы вам известен был этот способ, вы бы, наверное, мне сказали, правда?
После довольно долгого молчания второй Симеон спросил первого:
– Ты не сказал ей, что это билет в один конец?
– А ты бы сказал? – первый повернул голову и посмотрел на близнеца в упор, но тот не отвёл глаз.
– Эксперимент должен быть чистым.
– Мне кажется, именно это дополнение как раз и нарушает чистоту эксперимента. Такое моё мнение. – заметил первый Симеон и снова уставился на свои вращающиеся указательные пальцы.
Можно было подумать, что эксперимент и заключался как раз в этих вполне самостоятельно и независимо движущихся частях его тела.
Возникла пауза. Губы второго Симеона дважды приоткрывались, словно желая что-то сказать – желая и не решаясь одновременно. Он прижал кулак к губам и откашлялся.
– Если заговорили о мнениях… у меня тоже есть мнение… Ты знаешь, я не хотел, чтобы ты в этот раз был вестником.
– Знаю, – спокойно сказал первый Симеон.
– Ты слишком долго…
– Ты прав. Но они называют это опытом. Кстати, здесь это ценится.
– Я понял. Проявление твоего самолюбия, именуемое издёвкой?
– Здешняя молодёжь использует словечко «стёб». Я просто выхожу из твоей системы координат и демонстрирую тебе это.
– Это обязательно? Выходить, нарушать, уничтожать…
– Любая гипотеза нарушает целостность системы. Для того, кто выдвигает или принимает эту гипотезу, не для системы. И это не значит, что гипотеза не переводит систему в иное качество. Ты же понимаешь, выйти из системы можно только в другую…Крах системы – выдумка. Думаю, и система постоянна, множественны и противоречивы лишь представления о ней, они создают иллюзию множественности систем, их крахов и рождений. А представления изменяются благодаря гипотезам.
Второй Симеон недоверчиво прищурился и спросил медленно, подвешивая на крючке вопроса каждое слово:
– Ты хочешь, чтобы она нашла чёрную кошку в тёмной комнате?
Первый Симеон улыбнулся своей детской счастливой улыбкой:
– Я хочу, чтобы она её там создала…
***
Ульяна вытащила с полок гору книг и ушла с ними к себе. Мне она сказала, что не терпит пьянства и не желает, чтобы Павлуша с детства лицезрел отца в недостойном виде, оттого вчера вспылила и ушла, едва приблизившись к дверям и заслышав наши с Петрушей голоса. Сказала, что не хочет впредь возвращаться к предмету разговора и считает мои объяснения достаточными.
Ни слёз, ни упрёков, лицо покойное. Она, должно быть, искусна во лжи, более, чем я думал, и я опять не знаю, к добру или к худу она в моём доме. Говорит она так здраво и лжёт только на пользу мне – в чём ея корысть? Зачем прикидываться блаженною? Зачем так долго оставаться здесь, когда она, будь ея воля, давно могла бы похитить и ценности из дома и найти покровителя среди богатых и знатных людей и нашаго города, да и самой губернии. Она красива и умеет следить за собою, она (зачёркнуто).
Может ли быть, что Ульяна – беглая? Государева преступница? Я задумывался, в каком сословии могла она быть воспитана, но нахожу дикую помесь простолюдинки и дворянки. Таковы ли беспородные самозванки, внебрачные дочери или сиротки, предуготованные быть шпионками-обольстительницами – каких в начале нашаго века, при дедах наших было немало, и какие описаны в романах?
Всё, всё мои досужие домыслы! Не ты ли хотел исповедоваться в своём лицемерии? Завтра схожу к отцу Василию на исповедь.
***
Я не собираюсь сидеть здесь на положении то ли прислуги, то ли приживалки. Гордя чувствует, что я не такая уж и слабоумная, он перестал меня бояться, пока что относится с уважением, правда, я думаю, это больше от воспитания, чем по велению души. Как я понимаю, он хотел бы от меня, его компрометирующей, избавиться, да не выставишь же женщину в мороз за порог. Подло, по их представлениям – бесчестно.
Зиму придётся пережить тут. За это время я должна кое-как закрыть пробелы в моём прекрасном образовании, не научившем меня прясть, вышивать, писать с ятями (теперь я знаю, как это называется!) и по памяти цитировать Библию с молитвословом.
Конечно, этим не исчерпывается, я с досады просто поёрничала. Ещё надо научиться танцевать – вальс они, наверное, пока не танцуют (а я, вот, умею чуть-чуть!), тогда что – мазурку, польку? Если я собираюсь тут выжить, значит, нужно учиться всему и основательно. Пока моих знаний хватает только на помощь Аглае, но, если я буду работать наравне с кухаркой, меня и будут держать за кухарку, гувернантка – всё же чуть повыше статусом.
Постараюсь скопить денег на поездку в Петербург, думаю, в городе можно будет найти какую-нибудь работу для женщины, неужели же никто из них не работал (я имею в виду не крепостных)? Кроме того, у меня появился очень сильный личный мотив к выживанию здесь. Но сие, простите, дорогие потомки, пускай останется моею тайной.
Перечитала эту запись – кажется, я начинаю выражаться, как местные. Плоды просвещения!
Из записок Н.Н. Пригожина, Москва, 1895 год.
В каждом роду имеются личности чудаковатые, незаурядные, а то и вовсе мистические. Такова, если верить семейным преданиям, была и моя прабабка по отцовой линии. Строго говоря, доводилась она деду не родной матерью, а мачехой, и вошла в дом моего прадеда удивительным образом.
Прадед мой, Гордей Михайлович, тогда был уже три года вдовцом и безутешно оплакивал кончину супруги, Марии Прокопьевны, с которой прожил недолго, но счастливо. Вышла за прадеда она по любви и без особого желания родных: прадед был небогат, жил своим умом да почти одним офицерским жалованием.