Они долго молчали. Он делал вид, что сердится, хотя никакой сердитости уже не осталось. А вот Юуз, наверное, продолжала обижаться. Он поймал себя на мысли, что прислушивается к её сердцу. Ещё в землянке он стал его слушать. Это было единственной вольностью, которую он себе позволял. Сначала там, в землянке он хотел услышать сердце ребёнка. Но пока этого не произошло, срок не наступил, он слышал только сердце матери и – как-то незаметно привык к этому звуку. Сейчас, когда ребёнок дал о себе знать, Агсар порой слушал обоих, но первой для него всё-таки оставалась Юуз.

– Мы будем зимовать здесь. Зимой холодно и опасно, я не всегда могу быть рядом. Будь осторожной. Весной мы спустимся с другой стороны гор, там безопасно, ты сможешь гулять и делать, что захочешь, – сказал он, пытаясь помириться.

– Ты и там будешь ругать меня. Я знаю, – кажется, она тоже уже обижалась только для виду.

– Не буду. Я уйду. Отведу тебя к нашим и уйду.

– Ты уйдёшь биться с людьми?

– Я уйду защищать вас, если это понадобится. Или вернусь сюда. Мой дом здесь.

– Я думала, ты живёшь… жил в городе.

– Нет. Я продавал там шкуры. Мы не живём в городе. Город у наартов для торговли и для праздника. Вы напали в праздник, в Дни осенних духов…

– Прости…

– Не за что. Ты же не виновата, это сделали другие.

Она замолчала и спросила после довольно длинной паузы:

– За горой у тебя есть семья? Ты их тоже слышишь? Говоришь с ними сердцем?

– Нет. Не так далеко. И мы не слышим всех и всегда. Только если позовут, можно услышать и ответить. Я не зову, меня тоже не зовут.

И, отвечая ей, он снова непроизвольно услышал крик страха и боли, который обрушился на него в тот день на улицах города. Тогда не звал только мёртвый.

На севере, наверное, уже узнали, что стало с городом. Не может быть, чтобы он один выжил. Люди, конечно, постараются истребить всех наартов поблизости, но едва ли так быстро вторгнутся в горы: они здесь чужие, и скоро ляжет снег. Но весной они наверняка захотят пойти дальше. Они ненасытны. Значит, время, когда они с Юуз в относительной безопасности, – это время до весны. Пока она может позаботиться о себе сама, он должен будет оставить женщину здесь и отправиться за перевал, узнать, что решат старейшины.

Когда он сказал об это Юуз, она запротестовала и стала проситься идти с ним.

– Забудь, – сказал он ей. – Ты должна позаботиться о себе и рёбёнке. Даже если у тебя ещё не вырос живот, всё равно ходить по холоду, по скользким камням и ночевать на морозе тебе нельзя. Разве не знаешь?

По лицу Юуз он понял: женщина не предполагала, что ему известна её тайна.

– Не смотри на меня так. Наарты слышат хорошо, а у твоего ребёнка уже бьётся сердце… И свою кровь мы тоже чувствуем. Но если это не моё дело, если не хочешь говорить об этом, не говори. Только береги себя и его…

Юуз машинально кивнула. Она думала, думала очень напряжённо. Наверное, решала, рассказать ему всё или нет. Женщина подняла глаза: в них была тоска, тоска обреченного умереть существа. Почему? Отчего?

– Я устала, – тихо произнесла она.

Она улыбается и спасает его, хозяйничает, делает вид, что ей не тяжело, скачет, как горная коза, по уступам и всё время говорит о чём угодно, только не о себе. Не о своём прошлом. Не о своём будущем. Не о своём горе, одиночестве, страхе. Не о ребёнке, который никогда не узнает отца. Вокруг неё – словно изгородь из всяких «не». И вот теперь это «да», как упавшие стенки изгороди. Да, она устала. Молчать. Жить только настоящим.

Юуз стала сматывать шарф, закрывавший шею почти до подбородка. Она всегда носила этот шарф: и на воздухе, и в доме. Агсар думал, что это или вера у неё такая, что не позволяет оголять шею перед чужим мужчиной, или пятно, родинка, которых Юуз стесняется.

Но под шарфом оказался шрам; словно след от ошейника, он охватывал всю шею.

– Смотри. Вот.

– Что это?

– Я сидела на цепи. Днём ходила в ошейнике, работала, ночью хозяин сажал на цепь. Чтобы не убежала. Но, говорил, что если убегу, он всё равно меня быстро найдёт. Наарты хорошо слышат и могут найти по запаху. Да, тебе не нужно мне это часто говорить. Он говорить мне это два года… Он говорить на свой язык, но я уже выучила и понимала… Когда ты говорить, я вспоминать его…

От волнения она начала сбиваться и говорила с трудом: словно сам язык наартов не хотел служить ей, не хотел выдавать мрачную правду.

– Твой хозяин был не из людей? Как ты к нему попала?

– Меня продали. Люди продали наартам, продали ему… Ты говоришь, береги ребёнка… Я не знала… Я не хотела, чтобы это быть правда… Его ребёнок… Я не хочу его!.. Ты ради этого ребёнка меня защищать хочешь? Нет!.. Я не буду ждать тебя здесь. Я не буду ждать этот ребёнок!.. Этот ребёнок не родится!..