Красавчик Роб. Семейно-романтическая драма

Глава седьмая

И вот, когда они с Робертом возвращались из театра, она с усмешкой сообщила ему, что он сильно

понравился некой даме, и та прямо-таки жаждет его увидеть.

– Что ты выдумываешь, Лиза? Мне сейчас ни до чего нет дела, одна мысль меня волнует: поскорее бы найти более – менее приличную работёнку, чтобы хоть как-то себя проявить, – раздражённые нотки проскользнули в голосе у Роберта.

После бесплодных поисков, коим он посвятил почти два месяца, он, наконец, нашёл себе место в одной мелкой частной газетёнке, но, увы, его одолевали сомнения: удержится ли он тут? Дело в том, что редактор – низенький человек, с плешивой головой, однако с большими амбициями, раза два уже в приказном тоне заставлял молодого сотрудника писать лживые статьи.

А поскольку Роберт привык писать только чистую правду и ему претил беспочвенный компромат на кого-либо, то он, ничуть не колеблясь, отказался от поручения. Теперь его, как тля железо, точили сомнения: не рубит ли он сук, на котором сидит, ведь мама при прощании учила ни в коем случае не лезть на рожон, иначе никуда не пробьёшься. И что интересно, он бы потерял, если б написал, что некий обнаглевший начальник вместо того, чтобы повысить зарплату работникам, набивает деньгами свой личный карман.

Допустим, этот начальник за клевету подал бы на автора в суд, но ведь шеф заранее предупредил его, дабы об этом у него не болела голова: у редакции, мол, богатый покровитель, и деньги на эти цели у них всегда есть. Главное, говорил шеф, – это вовремя выстрелить, а дым… что дым, дым всё равно рассеется.

…Когда Лиза, едва не прыская со смеху, сказала о некой даме, в него влюблённой, ему, озабоченному другими проблемами, было не до каких-то интриг. Тем не менее он пошёл вместе с сестрой к ней домой.

Там, как и ожидалось, уже сидела генеральша Эльвира. Обе дамы оживлённо судачили о том, о сём, временами заламывая руки и закатывая вверх глаза.

Завидя Роберта, Эльвира, жеманно улыбаясь и томно поводя глазами, поплыла навстречу молодым людям.

– Думаю, ваша сестрица не будет на меня в обиде, – произнесла она шутливым тоном, обращаясь к Роберту, – если я на минуту вас похищу. Меня проинформировали, что вы большой знаток по многим вопросам. Так вот я хочу кое-что выяснить для себя.

К изумлению Лизы и самого Роберта, она взяла последнего под руку и, как овцу на заклание, не спрашивая у него согласия, повела его в тенистый сад, что был при доме. Ему ничего не оставалось делать, как сесть вместе с этой дамой на затейливо раскрашенную скамейку.

С минуту Эльвира молчала, испытующе глядя на смущённого парня, и сбивая свою причёску на левую сторону: кто-то ей сказал, что так она выглядит моложе. Она начала разговор вкрадчиво, издалека: как он, например, относится к разного рода путешествиям.

Всё ещё не отошедший от удивления Роберт как-то уклончиво и неопределённо ответил, что путешествия, видимо, обновляют человека. Тут Эльвира, как маленькая девочка, восторженно захлопала в ладоши и с возгласом «молодчина!» привстала. Комплименты в его адрес сыпались из её уст, как из рога изобилия, так что Роберт даже не знал, как ему отделаться от столь экзальтированной дамы. Потом она вздохнула и сказала, что они с мужем намереваются где-то месяца через два махнуть куда-нибудь за океан и побывать там, где не ступала ещё её нога, а где она не ступала – это сказать весьма и весьма сложно, ибо, наверное, нет такой страны в мире, где они не успели ещё побывать.

Проклиная её в душе, что она столь нагло и бесцеремонно крадёт у него время, Роберт опустил голову и стал носком ботинка чертить какую-то незамысловатую фигурку на песке. Между тем в своих посягательствах на красивого молодого человека Эльвира разошлась до такой степени, что где прямо, где намёками стала говорить ему о том, что нынешние молодые и весьма привлекательные мужчины, не знающие, куда им в жизни приткнуться, могут свободно найти опору в покровительстве богатых, знатных дам, кои готовы разбиться в лепёшку, но сделать для них решительно всё, в том числе и карьеру.

– Уж поверьте мне, – сказала она, настойчиво ловя его потупленный взгляд, – опытной женщине, что такое положение дел характерно не только для прошлых веков, оно, ой как актуально и нынче.

Придя домой, когда уже сгустились сумерки, Роберт, прежде не любивший смотреть на своё отражение, так как считал свою внешность самой что ни на есть заурядной, теперь некоторое время задумчиво постоял у зеркала, в прихожей.

«Вы как раз подходите для роли такого молодого человека, которому охотно будут покровительствовать богатые и знатные женщины! И запомните: ваше лицо – это ваше главное оружие!»

Эти слова, высказанные Эльвирой, на которые бы он прежде не обратил внимание, теперь точно стрелой пронзили его душу и сердце. Пожалуй, он впервые, разглядывая себя, подумал, что у него очень даже недурные голубые глаза. Он даже подмигнул сам себе. Тётка Настасья, дремавшая в ожидании племянника, по-молодому подскочила с кровати и принялась расторопно накрывать на стол. Ещё с утра она приготовила аппетитные пельмени, салат «оливье», не поленилась сходить в магазин за красной копчёной рыбкой, которой, к слову сказать, она любила его баловать.

Ничуть не преувеличиваю, если скажу, что с приездом племянника она почувствовала притупившийся было вкус к жизни, она прямо-таки расцвела, как невеста на выданье.

Мало того, что Роберт доставлял ей моральное удовольствие, он ещё, оказывается, мог починить кое-что по дому. Например, отлично разбирался в сантехнике, так что у неё в случае чего специалист был всегда под рукой. Но всё это, разумеется, не главное, Настасья Ивановна просто его по-матерински любила и жила его жизнью – и этим всё сказано.

…Подперев щеку кулаком, она глазами преданной собаки смотрела на то, как племянник уписывает за обе щёки всё, что она приготовила. До глубины души её трогало то, что Роберт не забывал ей приносить свежий букет цветов. Вот и сейчас в хрустальной вазе красовались белые розы, её самые любимые цветы.

Правда, она заметила, что сегодня он выглядел каким-то озабоченным. Отчего бы это? Наверное, опять у бедняжки какие-то неприятности на работе. Она с сожалением покачивала головой, думая о том, что в нынешние времена на любой работе, будь она самая, что ни на есть золотая, трудно ужиться и человеку с ангельским характером, не то, что такому принципиальному и честному, как Роберт.

– Да ты, Робик, не расстраивайся, если что. Бог с ней, с работой, у меня есть кое-какие запасы, да и пенсию ещё пока, слава Богу, никто не отменял. Проживём всем чертям назло!

Затем в который раз уже намекнула, что после неё всё непременно достанется ему. А её квартира, – хвастливо заявила она, – пусть даже и скромная, но в центре северной столицы, – это не какие-то там хухры-мухры. Какое-никакое, а достояние.

Откровенно говоря, эти довольно прозрачные намёки и полунамёки о наследстве выводили Роберта из себя. Он еле сдерживался, чтобы не нагрубить тётке. И сейчас, с досадой поморщившись, с нескрываемым недовольством бросил:

– Тётя Настя, ну, право слово, сколько можно вам повторять, что мне не нужно от вас ровным счётом ничего. Я и так на вашей шее сижу, стыд – позор, ни копейки ещё не заработал, а ведь мне надо маме ещё помогать.

Между тем хитрая тётка подкрадывалась, словно кошка, с другой уже стороны. Она начала мило и даже кокетливо разглагольствовать о том, (и в этом была схожа с Эльвирой), что, собственно, её «дорогому мальчику» с его превосходной внешностью, ничего в жизни не грозит. Стоит ему только захотеть, и он без труда может найти такую отличную партию, что будет купаться в роскоши и жить себе припеваючи.

– Вот только иные молодые люди, с привлекательной наружностью и талантливые от природы, сгоряча таких могут дров наломать, что всю жизнь будут потом ох как сильно каяться, – добавила она со вздохом, глядя куда-то в сторону.

Роберт при этом вопросительно и с любопытством посмотрел на свою любимую и неугомонную тётушку.

Интересно, кого она имеет в виду? Однако Настасья Ивановна вовремя прикусила себе язычок, отложив весьма злободневную тему на другой раз, ибо прекрасно понимала, что быть в глазах своего ненаглядного жильца занудой – это самое последнее дело.

Между тем лестные слова по поводу его обаятельной внешности, услышанные от Эльвиры и родной тётки, вдобавок ещё и раньше от многих других людей, мало-помалу заложили в душу нашего героя зёрна сомнения. Ему всё чаще невольно приходила скептическая мысль о том, что только правдой здесь, увы, не проживёшь. Да и вообще априори было известно, что в Питере ни он, ни Лиза, ни тем более, младшие братья ничего путного не добьются.

Странно, но они все, и мама в том числе, живут с розовой пеленой на глазах. Боже мой, наивные люди! Они ещё надеются, что на них ни с того ни с сего свалится манна небесная. Сам он, смешно сказать, за короткое время умудрился поменять три частные газеты; его, как назойливого щенка, бесцеремонно пинают, когда он только пытается заикнуться насчёт своего мнения. Одним словом, Роберт, как утопающий за соломинку, цеплялся за мысль, что жизнь, как ни крути, ему следует повернуть несколько в другое русло. Проще говоря, шерше ля фам, как говорят французы, то бишь – ищите женщину.

Глава восьмая

Как-то хмурым ноябрьским утром, когда небо сплошь заволокли тяжёлые свинцовые тучи, Роберт медленно, вразвалку шагал по центральной улице города, озираясь по сторонам, и, словно хищник птицу, высматривал потенциального героя в качестве интервьюера. На душе у него было весьма скверно, как будто он только что выпил сильно токсичного напитка.

Дело в том, что накануне шеф в приватной беседе дал ему поручение: сделать уличный опрос на одну из весьма животрепещущих тем, касаемой благоустройства в жилых микрорайонах. Собственно, ничего особенного в том не было, тема как тема, довольно актуальная, Роберт за неё брался не раз, правда, не в этом городе. Но вот нюанс, без которого эта тема газете вряд ли была бы нужна.

Шеф, заранее потирая руки от удовольствия, преследовал одну лишь цель: с помощью данного материала, который надо было преподнести горожанам исключительно в отрицательных тонах, скомпрометировать некоего выскочку депутата, отвечающего за этот участок работы.

Таким образом Роберт, увы, опять оказался в роли подопытного кролика, желания коего совсем не учитывались. Тем не менее на этот раз он, скрепя сердце, согласился. Как и следовало ожидать, он легко нашёл общий язык с пожилыми людьми, кои обычно всегда и всем были недовольны. На все его вопросы, которые, впрочем, больше напоминали ответы, они дружно с ворчливым оттенком говорили то, что ему как раз-то и было нужно.

Довольный тем, что ему так быстро удалось завоевать аудиторию, Роберт, посвистывая, ускорил шаг, но тут его вдруг окликнул чей-то звонкий чистый голос:

– Молодой человек! Можно вас на минутку?

Он недоумённо оглянулся. К нему, приятно улыбаясь, приближались две дамы, обе стройные, золотоволосые, с умеренным макияжем, одна высокого роста, другая – чуть пониже, худенькая.

– Молодой человек! – произнесла с кокетливой улыбкой и как-то нараспев та, что пониже. – Если вы журналист, то вы очень и очень мне нужны. У меня имеется для вас одна весьма любопытная темка. Берите, пока бесплатно предлагаю, – шутливым тоном добавила она. Её попутчица, стройная блондинка, постояв молча с минуту, затем, чему-то загадочно усмехнувшись, свернула в переулок, мерно постукивая высокими каблучками.

А Роберт, всё также недоумевая, шёл следом за обаятельной незнакомкой, напоминавшей своими пухлыми губками и миловидной мордашкой Мэрилин Монро. Всю дорогу она не переставала щебетать о своих пристрастиях, о том, что она весьма увлекается путешествиями и что когда-то вкусила от журналистики горький плод. Всего три месяца работала корреспондентом на телевидении, но после того, как повздорила из-за одной чепухи с главным редактором, последний быстро указал ей на дверь.

– После этого я, ничуть не колеблясь, порвала с журналистикой, так как поняла одну пренеприятную истину: журналистский коллектив – что свора бешеных собак, каждый, чтобы выжить, старается другого схватить за горло, – весело заявила она и в который уже раз пристально посмотрела на своего спутника, у коего в голове тем временем роилась масса вопросов. И главный из них: зачем он ей понадобился? Неужто эта красивая блондинка, с ослепительными голубыми глазами, и впрямь хочет с налёту подсунуть ему какую-то темку?

Но если она – бывшая журналистка, тогда какого рожна обратилась к незнакомцу? Могла бы и сама настрочить нужную статью.

Но как бы там ни было, а ему эта миловидная дама чем-то определённо понравилась. Он даже толком не знал, чем она ему с первого взгляда пришлась по душе. Может, своей милой непосредственностью? Она немного картавила, но это её ничуть не портило, а, напротив, придавало ей некий шарм. А эти её пухлые губы, загадочная, как у Минервы, улыбка!

Боже мой! Эта женщина наверняка кого угодно сведёт с ума! Он и сам почувствовал, как у него слегка закружилась голова, впрочем, причиной тому могло быть то, что у него с утра во рту не было ни крошки. Он гадал, замужем она или нет, и сколько ей лет? Впрочем, последний вопрос не особенно его допекал, так как приблизительно он знал ответ. Выглядит она довольно молодо, тем не менее, года на четыре старше его.

Женщина, словно прочитав его мысли, обернулась к нему и, лукаво посмотрев, произнесла:

– Вы извините меня, что я не представилась. Зовут меня Диана. Диана Агаева. Муж мой сейчас в рейсе, он капитан дальнего плавания, живу я вместе с сыном, ему семь лет, он первоклашка. Сейчас я нигде не работаю, с Ромкой хватает забот.

Она с милой улыбкой и непосредственностью протянула ему свою прохладную маленькую, словно кукольную, ручку. Он пожал её, глупо улыбаясь и чувствуя себя круглым идиотом: в самом деле зачем он совершенно не к месту бухнул – «спасибо».

Она жила в большом коттедже, который, как две капли воды, был похож на тот, где сейчас живёт вместе с отцом его сестра. В доме, кроме домработницы, никого не оказалось.

– Проходите, господин журналист, не стесняйтесь. Вот сюда лучше. – Она взяла его за руку и провела в небольшую, но весьма уютную комнату, где всё так и сияло голубизной. Голубыми были стены, голубой был потолок и полы – этого же небесного цвета, но что его более поразило: многие предметы здесь также были в этих приятных оттенках.

Поймав его взгляд, полный восхищения, она, зардевшись, пояснила:

– Просто голубой цвет мой самый любимый ещё с детства.

Любопытный нюанс: Диана, как сама призналась, была родом из села, где проживает её мама и где на каникулах сейчас её сын Ромка. Правда, село это гораздо крупнее, чем Кукон, тем паче, что оно является ещё и райцентром. Задев тему родных корней, Диана совершенно искренним тоном, нисколько не рисуясь, доверительно сказала, что её постоянно тянет туда, где она родилась, и что она бы и сейчас, словно на крыльях, помчалась к матери, да, увы, её тут удерживают некоторые дела.

Слушать щебетания этой дьявольски привлекательной женщины – для Роберта было, по правде говоря, одно удовольствие, она его пленила до такой степени, что он буквально растворился в ней, словно комочек сахара в горячем чае. Такого ощущения с ним давненько не было, а вернее, это чувство он испытывал первый раз в жизни. Общество Дианы – это как бальзам на душу. Любуясь её маленькими алебастровыми ручками, томным, с поволокой взглядом, он с горечью думал о том, что ему доселе не попадалась ни одна мало-мальски очаровательная женщина, в которой было столько неги, столько обаяния, как у Дианы, что не хотелось её покидать ни на одну минуту.

Как далеко не глупый человек, Роберт с первых же минут понял, что никакой темы для него у неё нет и в помине, то был лишь предлог – пообщаться с ним. Что это означало? Видимо, не что иное, как то, что он ей просто-напросто понравился, либо она им заинтересовалась, а это почти одно и то же. Отсюда вывод напрашивался сам собой: наступает новая жизнь с новыми соблазнами и приятными открытиями – в ней нет места дурацкой меланхолии, мучившей его в последнее время. Правда, занавес над этой загадочной жизнью лишь приоткрылся на какую-то ничтожную щёлку, но разве он не способен, чёрт побери, распахнуть его во всю ширь.

Словно пьяный под впечатлением новизны, в которую он сегодня окунулся, возвращался Роберт домой. Тётка явно была ошарашена необычным поведением племянника: во-первых, вернулся слишком поздно, когда уже весь дом спал, во-вторых, прошёл к себе молча, словно воды в рот набрал, тогда, как она ни на минуту не задремала, его дожидаясь. А, в-третьих, он ни с того ни с сего нарушил им же самим установленный ритуал: дарить ей цветы по возвращению домой.

Пока он плескался в ванной, тётка Настасья, в халате и в фартуке, с недоумённым видом сидела на кухне.

– Нет, тёть Насть, я сегодня не буду ужинать, сыт по горло, – бросил он, проходя к себе в спальню. Сейчас ему не хотелось ни с кем разговаривать.

Однако от пронырливой тётки не так-то просто было отделаться. Она привыкла к тому, что Роберт всегда с ней откровенничал и не хотела ни за что изменять этой традиции.

– Ты что, Робик, с женщиной был? – допытывалась она, пряча улыбку в уголках рта.

– Совершенно верно, тёть Насть, я сегодня познакомился с одной чудесной шикарной женщиной, но обо всём давай лучше завтра.

После такой приятной новости Настасья Ивановна задумалась: ей уже не очень хотелось преподнести ему свою новость из Кукона. Но она всё же решилась сказать:

– А тебе, Робик, письмо… от Сони Кудрявцевой.

– А… ну давай, завтра прочитаю, – безразличным тоном протянул он, причём, поморщившись, что не могло укрыться от зоркого глаза Настасьи Ивановны.

«Видно, к той, деревенской, он уже охладел, а в эту сильно влюбился… ну дай-то, бог, дай-то бог, может, мальчику, наконец-то, повезёт», – радовалась она за племянника и незаметно уснула.

Роберт в свою очередь под богатырский тёткин храп, благополучно доносившийся из соседней комнаты, всю ночь ворочался с боку на бок на своей жаркой постели. Он много думал о своей новой знакомой, с удовольствием перебирая, как фишки в казино, все детали сегодняшнего бурного дня. Словом, почти все эмоции он расплёскивал на Диану, и совсем малая их толика досталась на долю Сони Кудрявцевой, причём, к последней он испытывал сейчас только досаду и ничто иное. Для него было ясно, как день, что подруга детства совершенно не вписывалась в его новую жизнь, она была, как бы правильно выразиться, призрак из прошлого, и ничего, увы, тут не поделаешь. Неужели эта Соня, с досадой думал он, не понимает, что его никогда к ней не влекло по-настоящему. Ну почему, почему ей не подсказывает женская интуиция, что он всё время испытывал к ней лишь чувство жалости и ни капли любви.

Справедливости ради, надо сказать, что в эту бессонную ночь от него на орехи досталось не только бедняжке Соне, но и самому себе. Он задавал себе следующие вопросы: почему он, болван такой, сразу не расставил все точки над «и» в их с Соней отношениях? Ну что у него язык бы отсох, если б он честно признался, что не любит её. И вот они все женщины таковы: чуть уделишь им внимания – вообразят какую-то там любовь.

Как бы там ни было, он всё равно чувствовал, как щемит у него сердце от жалости к девушке. У него под книгами до сих пор лежит её пакет с деньгами, который она ему вручила в прощальный вечер. Как она умудрилась собрать ему эти 50 тысяч, которые так и остались нетронутыми?

Глава девятая

Однако прошлое есть прошлое, а настоящее – вот оно! Оно притягивает, как магнитом, манит к себе, как изнывающего от жажды путника к ручью. Теперь у Роберта новая жизнь подчинялась и новому графику: день он проводил на опостылевшей работе, а уже вечером он, как на крыльях, спешил к прекрасной Диане, причём, все выходные посвящались тоже ей.

Но вот что странно: то, что он раньше отвергал с пренебрежением, то бишь – телячьи нежности, теперь, когда они исходили от любимой женщины, он таял от них, как тает снег по весне. Расскажи он, к примеру, кому-нибудь, что его дама сердца, как малыша грудного, кормит с ложечки, наверняка прыснули все бы со смеху. А он лишь снисходительно посмеивался, когда она подносила ему ложку ко рту с каким-нибудь лакомством и радостно взвизгивала, если он успешно проглатывал содержимое.

Они могли часами сидеть на диване и, с нежностью друг у друга ловя взгляд, болтать о разной всячине, как то: о пасмурной погоде, которая порядком прискучила, о конце света, который то ли будет, то ли нет, о нынешней весьма меркантильной жизни, когда без денег и на кобыле ни к кому невозможно подъехать. Да и мало ли о какой чепухе могут говорить двое влюблённых, если сердца у них бьются в унисон.

Ни тени облачка не было на их пока ещё безмятежном горизонте; правда, раз ему всё-таки пришлось сделать ей строгий выговор, и вот по какому поводу. Дело в том, что в один прекрасный вечер, он, вернувшись домой, обнаружил у себя в кармане пиджака несколько крупных денежных купюр. Сомнений не было абсолютно никаких. Это Дианины проделки. Вероятно, она вбила себе в голову, что он, де, несчастный нищий журналист, и что ему нечего есть. Вне себя от бешенства он принялся топтать купюры ногами, а потом стал ходить по комнате взад и вперёд, заложив назад руки. В таком состоянии его и застала тётка Настя, вернувшись из магазина с сумкой, набитой продуктами. Она всплеснула руками, заохала, увидев на полу небрежно скомканные деньги.

– О, боже мой… боже мой! Что с тобой, Робик, случилось? Откуда эти деньги и почему они валяются?

Роберт не стал от тётки ничего скрывать и с поникшей головой всё ей объяснил, добавив реплику о том, что его, знать, не любят, раз хотят откупиться деньгами. Настасья Ивановна рассмеялась от души и, подойдя к племяннику, ласково потрепала его за густую шевелюру.

– Ошибаешься, мой мальчик! – возразила она. – Наоборот, это лишний раз доказывает, что тебя любят и очень сильно.

Она, продолжая охать, сняла с себя верхнюю одежду, затем, кряхтя, нагнулась и принялась подбирать бумажки. Потом начала ворчать на тот счёт, что Раиса Ивановна несколько переборщила с воспитанием своих детей. Вот, скажите, пожалуйста, зачем она внушила им дурацкую мысль, что нельзя брать чужое. Конечно, ворованное брать – большой грех, но когда люди дают от души, к чему выпячивать какую-то гордыню. Верно говорят: дают- бери, бьют – беги…

Роберт плохо вслушивался в тёткины менторские слова и сделал всё по-своему. На следующий день при встрече с Дианой на её территории он с весьма недовольным видом протянул ей купюры и сухо, с оттенком злости упрекнул её:

– Ты что меня за Альфонса принимаешь? Или за нищего? Не ожидал от тебя, право слово, такой пакости. А может, ты своим подаянием даёшь мне понять: где я, а где ты?

Диана невинно вскинула свои игривые кукольные глаза и стала терпеливо ждать, когда её «тигрёнок», как она его в шутку прозвала, выпустит свои пары. Потом она, как кошечка, грациозно выгнула свою худенькую спину, потянулась, чмокнула его в щеку и

шёпотом, хотя рядом никого не было, пробормотала:

– Понимаешь, Робик, ну я просто перепутала наши карманы, вот в чём дело! Не злись, пожалуйста, я больше не буду, – она, как нашкодившая школьница, оправдывалась перед ним.

А поскольку сердце у нашего красавчика было мягкое, как валенок, в особенности с прекрасным противоположным полом, он не мог на неё долго сердиться. Словом, Диана его прямо-таки обезоруживала своим звонким голоском и взглядом чистых, меняющих, как хамелеон, окраску глаз. Например, в пасмурную погоду из голубых они превращались в зеленоватые и были похожи на изумрудины.

И тем не менее странная игра, навязанная ею и чем-то смахивающая в перекидного, продолжалась. Правда, с той разницей, что теперь она незаметно и искусно, как фокусник, совала ему купюры куда попало. Раз он даже обнаружил их у себя – (подумать только) – в ботинках. Бог знает, как она умудрялась это делать. А главное – с какой целью? Но как бы там ни было Роберт по-прежнему, ничтоже сумняшеся возвращал их обратно, правда, с единственной разницей, что теперь он её не журил. Вообще, чем больше Роберт её узнавал, тем больше убеждался, что она была, вероятно, не такая, как все. Она была живая, как ртуть, и, наверное, могла и мёртвого как-то расшевелить. Причём, когда она взбадривала других, то делала это с присущим ей артистизмом. Когда у Роберта было муторно на душе, она, чтобы его развеселить, тотчас же превращалась в озорного комика. Напяливала на себя какие-то немыслимые балахоны, надевала громадные на всё лицо очки, брала в руки принесённую со двора сучковатую палку и превращалась то в старуху, то в деда мороза, то ещё бог знает в кого.

Она совершенно не была меркантильной, по крайней мере, в отношении к нему. А как же иначе сказать. Ведь она прекрасно знала, что он гол как сокол, а всё равно любила его, в конце концов, тратила на него своё личное время. И ещё, что ему в ней импонировало, её безумная щедрость. Как – то раз, когда они вечером медленно прогуливались по набережной, им повстречался нищий и тут же протянул свою заскорузлую грязную руку. Она, ничуть не колеблясь, протянула ему целых пять тысяч рублей. Не ожидая такого поворота дела, мужик что было духу припустил от них.

По характеру Роберт и Диана – как два противоположных полюса: он полуфлегматик, а она на 100 процентов холерик, но это ничуть не мешало им получать удовольствие друг от друга, так как и от него и от неё исходили приятные, укрепляющие дух флюиды.

Одно лишь в ней смущало Роберта: это её какое-то странное шарахание из одной крайности в другую в политических вопросах. Сегодня она состоит в одной партии, завтра – примкнёт в другую, причём, ругмя ругая ту, что бросила.

– Понимаешь, засели там идиоты – консерваторы, не дают и глотка свежего воздуха, – жаловалась она Роберту, – нет, мне нужны такие идеи, которые бы дали возможность нам, оппозиционерам, вздохнуть, наконец, свободно. Бывали такие дни, когда она без предупреждения исчезала на неделю, или на две, и он, опустошённый, как выпотрошенная рыба, возвращался домой. Появлялась она также неожиданно, как и исчезала, всегда оживлённая, с сияющими глазами. Первым делом она крепко прижималась к нему и, зная наперёд, что он ей скажет, виновато бормотала:

– Прости, мой тигрёнок, так надо было, понимаешь?

Через несколько минут она уже весело щебетала, рассказывая ему о том, что ей и её товарищам на днях удалось провернуть одну очень важную операцию. Надо было выручить одного очень хорошего человека, которому грозила тюрьма, а для этого пришлось дать кое-кому «на лапу».

Честно говоря, всё это ему весьма претило, он не понимал, зачем она ввязалась в политику, ведь, наверное, даже школьнику известно, что политика – вещь неблагодарная, тем паче ещё и рискованная. А эти её постоянные зигзаги между партиями – это вообще не что иное, как обыкновенное флюгерство.

Примерно такие слова он в запальчивости ей высказал.

– Но не могу же я, мой друг, как страус, спрятать голову в песок и ждать, когда все наши проблемы исчезнут, словно по мановению волшебной палочки, – нахмурив брови, возражала она.

А ведь Диана отнюдь не глупая женщина и не понимает одного: что все, к кому она так или иначе примыкает, её просто-напросто используют. Все эти партии вьются вокруг неё, как пчёлы вокруг улья. Ведь будь она без гроша за душой – кому бы она была нужна? Так считал Роберт, сожалея о том, что у его славной подруги, как и у многих людей, в том числе и у него, на глазах словно розовая пелена. Они живут в иллюзиях.

Недавно их компания с Дианой пополнилась одной дамой – Таисией Джугашвили. Последняя дружила с Дианой едва ли не со школьной парты, и Диана, видимо, чрезвычайно доверяла подружке интимную сторону своей жизни. А иначе… иначе чем объяснить тот факт, что она, не стесняясь её присутствия, то и дело, когда наступали паузы, бросалась в объятия своего нового друга. Между прочим, Таисия Джугашвили была полная противоположность своей подруги, ибо ни в каких поползновениях, касающихся политики, она не участвовала, считая эти «глупости» уделом мужчин. Она жила исключительно в своё удовольствие и исключительно на широкую ногу: она делала вояжи по всему миру, почти не вылезала из более или менее престижных курортов. Правда, в последнее время эта тридцатитрёхлетняя особа переживала чёрную полосу в своей жизни: дело в том, что её бросил любовник, который был её младше на целых десять лет. Однако, выбравшись из объятий сего молодчика, она быстро утешилась тем, что её спонсор, то бишь муж, всё же, несмотря ни на что, остался при ней. Что это означало? Что она по-прежнему не слезет со сладкой диеты. Вернувшись из очередного путешествия, – на этот раз она побывала в Австралии – она зачастила к Диане и, как-то оставшись с ней тет – а – тет, она одобрительно воскликнула:

– И где же ты такого себе красавчика откопала? Не боишься, что кто-нибудь отобьёт?

– Он мой и только мой! На всю жизнь! – с пафосом воскликнула Диана.

– Ох, не загадывай, подружка, не загадывай! – Таисия с сомнением покачала коротко остриженной золотистой, как подсолнух, головой, – нет, дорогая, в нашем положении гораздо лучше жить сегодняшним днём. Человек, как говорится, полагает, а бог располагает.

Надо сказать, что Таисия молодилась изо всех сил, дабы не растерять свои прелестные чары. Она ходила в модных брюках и в мужской клетчатой рубашке. И ещё, у неё была любопытная привычка: беседуя с интересными мужчинами, она, не вникая в смысл разговора, смотрела на собеседника чисто по —детски, исподлобья, то прищуривая светло-зелёные глаза, то вдруг их широко распахивая. Словом, эта женщина, где бы ни была и что бы ни делала, всегда стремилась произвести впечатление, и это было кредо её жизни.

Очень часто осенними вечерами они все втроём: Диана, Роберт и Таисия прогуливались по аккуратным садовым дорожкам, где жила Диана, и болтали без умолку обо всём, что приходило им в голову. Обе дамы зябко кутались в норковые шубы, тогда, как погода была далеко ещё не зимняя. И вот такой нюанс: едва Диана отворачивалась, Таисия взглядом своих хитро прищуренных глаз охотилась за Робертом, коего брала досада: зачем она вообще тут примазалась, как пятое колесо в телеге.

Но у Таисии, видимо, априори был свои виды на красивого любовника подруги. Она, как тигрица в логове, чего-то упорно выжидала. Такой момент однажды наступил, когда во время совместных прогулок Диане кто-то позвонил, и она, озабоченно сдвинув брови, со словами: «я полетела», покинула их, на ходу обещая, что будет часа через два.