Прости, сынок
Я смотрю фотографии своей свадьбы, школьные фотографии сына, армейские, студенческие и другие, а вот и фотокарточка его дочери, моей внучки Динарочки: ей три года, беленькая, красивая девочка.
Сын лежит в другой комнате и смотрит телевизор.
– Сынок, а сколько сейчас лет Динарочке?
Он отвечает:
– Десять.
Вспомнила, как мой сын познакомился с красивой девушкой из Тбилиси. Мы с мужем забеспокоились очень. Муж работал врачом в МЧС; жизнь была по нашим меркам обеспеченная, и мы хотели, чтобы он женился на русской. От бабушки нам осталась однокомнатная квартира в центре Волгограда, а наша, трёхкомнатная, была рядом в другом доме. Сын много времени проводил с Тамарой – так звали грузинскую девушку, мне казалось, что там это имя самое распространённое. Тамара приехала в Волгоград по линии связи с общественностью; группа из Грузии встречалась со студентами – музыка и молодость объединяла их.
Я вспомнил, как познакомился с красивой грузинской девушкой в театре. Она приехала из Тбилиси по приглашению нашего театра; по профессии она сценарист. Черноволосая красавица, лицо будто выточено из мрамора, глаза как две миндалины. Я сразу подумал: вот моя будущая жена, а то «засиделся в женихах», как без конца повторяла мама. Тамара ненадолго уехала, а потом вернулась, и мы решили пожить вместе. Родители испугались, когда я сказал, что будем жить в бабушкиной квартире; опасались, что Тамара со временем будет иметь претензии на неё. Я им не перечил, во многом по жизни они были правы.
Мы с мужем видели, что их отношения перерастают в близкие к свадьбе. Мы не хотели иметь сноху грузинку: наши страны враждовали друг с другом, и это в полной мере переносилось на нас. Сын однажды сказал: «Давайте мы с Тамарой будем жить в бабушкиной однушке, ведь она пустует». Я загорелась: «Приехала не зная откуда, и хочет сразу завладеть нашей квартирой, сколько наслушалась таких афер». Я всё высказывала сыну напрямую, не заботясь, как он это перенесёт на Тамару. Надо отдать должное, что Тамара была терпеливой, умной девушкой и её особенное воспитание сразу было видно.
Прошло два года, они поженились, но я не прописывала Тамару, беспокоясь за квартиру; не прописала и тогда, когда родилась у них дочь Динарочка. Один раз Тамара съездила в Тбилиси, проведала родителей, показала дочку им, а когда вернулась, то стала уговаривать сына уехать в Америку. Она без конца звонила в Нью-Йорк своим друзьям; я приходила в ужас – сколько денег она тратила на эти разговоры, но она продолжала звонить и уговаривать сына уехать туда.
Тамара рассказывала, что много грузин уехало в Штаты, часто звонила друзьям, которые были рады, что она вышла замуж и родила дочку. Друзья приглашали её и обещали с обустройством. Мне она постоянно говорила: «Уедем, ведь здесь нет никакой перспективы заняться настоящим программированием, да и скучно здесь, город мне не нравится».
Мы с мужем твёрдо решили повлиять на сына, чтобы он забыл про Америку – ведь и она наш враг. Тамара работала в театре сценаристом, отзывы были хорошие, но наш город ей не нравился, она хотела уехать с мужем домой, в Грузию, или в Америку. Но нас ей не побороть было. В следующий раз, когда она поехала навестить родителей, то уже не вернулась. Я перед её отъездом, как чувствовала, попросила прощение за такое отношение к ней. Динарочка несколько раз звонила и говорила: «Бабушка Люба, я очень люблю тебя». После этих слов я плакала.
Тамара уехала с дочкой в Грузию. В письме написала мне: приезжай, здесь решим нашу будущую жизнь, так как в Волгограде ты не можешь принять самостоятельное решение, слишком большое влияние родителей. Ты хороший программист, мои друзья уже предлагают тебе работу в Штатах. Я ответил отказом. Тамара больше мне не писала. Сегодняшней работой я недоволен, только обслуживаю технику, я терял навыки, стал ленивым, пассивным к жизни. Кроме работы я вообще перестал чем-либо интересоваться, только лежу и смотрю в ящик. Мать говорит: «Пойди куда-нибудь, развейся», но я отвечаю: «Раз развеялся, хватит».
Прошло некоторое время, и я уговорила сына съездить в Грузию. В то время были серьёзные отношения на границе. Накануне отъезда сын отказался ехать, но я решила поехать одна. Что меня тянуло туда? – Посмотреть на внучку и как-то уладить семейные отношения сына, виновницей их раздора я всё-таки себя чувствовала. Пробиралась через Украину окольными путями, натерпелась страху, но добралась.
Динарочка подросла, волосы такие же белые, как у сына. Семья жила в большом доме, двухэтажном. Родители Тамары были очень образованными людьми, со мной обращались деликатно. Я поняла, что они ждали не меня, а сына моего, но вопрос этот не прозвучал. Как мне было неудобно за себя и за сына, я выглядела нежданной гостьей, но они не дали мне это почувствовать, не так как я Тамаре это постоянно показывала. Были они очень обеспеченными людьми, я просто была потрясена этим.
Они мне показывали красоты Грузии, свозили на дачу – красивый летний дом и огромный сад. Я как одержимая решила как-то оправдать свой приезд – стала наводить порядок в саду. Мне и сейчас за всё стыдно – для этого ли я приезжала?
Обедали мы в столовой; стол сервировали красивой посудой с вензелями; разговаривали за обедом по-русски, видимо, уважая гостью. Три дня я провела в Тбилиси и вернулась в Волгоград той же дорогой. Они подарили мне огромное фарфоровое блюдо с гравировкой на грузинском, я его уберегла и довезла. Сейчас думаю: зачем взяла его, ведь у нас нет столько еды, чтобы положить на него.
Мы вначале собирались вместе с матерью ехать в Тбилиси, но потом я отказался, не помню, по какой причине, но мать поехала одна. Они ей подарили семейное блюдо с грузинской надписью. Зачем такой подарок сделали, или это предназначалось мне? В первый же вечер, когда я его мыл, то нечаянно разбил вдребезги. Мы с матерью остолбенели – это был знак.
Когда муж был жив, мы с ним советовались по многим вопросам в части семейной жизни сына. Сейчас мне не с кем посоветоваться, но проанализировать своё личное поведение никто не мешает.
Соседка, мудрая женщина, несколько раз мне говорила: «Используй свои площади во благо семейного счастья сына, пропиши сноху, не лезь в их жизнь. До каких пор ты будешь сторожить эти квартиры?» Я, не желая, сделала несчастным своего сына: он до сих пор не женат и не хочет жениться, видно, внуков я не дождусь. Любовь к Тамаре в нём не погасла, но наше негативное влияние раздавило его. Тамара давно вышла замуж и всё-таки уехала в Америку. Они не переписываются и не звонят. Какая стала Динарочка, мы не знаем.
Одиннадцатый год идёт дочке, а я не видел, как она растёт, как смеётся и вообще, как выглядит сейчас. Остались волосы белыми или почернели? Что я за человек? Поддался родителям. Вина родителей есть, но я должен был сам сохранить свою семью, а я не сделал это. Как размазня, слушал, что они скажут; я ведь также думал об этих квартирах. Сейчас вижу, что я тюфяк, и жизнь за это наказала меня: семью потерял, с матерью живём как чужие. Я думаю, что для Тамары я не подходил совсем: она тащила меня вверх, а я не мог выползти из своей раковины.
Что бы я изменила сейчас, если бы вспять повернуть время и остановиться на той точке, когда они поженились? – Всё! Любую квартиру отдала бы, благословила отъезд в Америку или Тбилиси. Ценности у меня в голове были не те тогда. Из-за этого я потеряла сына и внучку.
Зачем я держалась за эти квартиры, не прописывала Тамару несколько лет? А что оставалось ей делать? Жизнь прошла, а квартиры с их сторожами остались.
Ожидание освобождения
Я давно не видела свою знакомую Лиду. Мы с ней долго работали в профтехучилище.
Она сидела на лавочке. Я тоже присела, и мы заговорили о разном в жизни. Лида, видно, болела очень серьёзно: жёлтое лицо, а когда платок с головы съехал немного, то волос на голове почти не было. Она очень торопилась в разговоре, боялась, что не успеет сказать главного.
– Галя, я в интернете, на твоём сайте, узнала, что ты пишешь рассказы, мне они понравились, жизненные. А у меня беда большая. Вот около семи лет как сидит в тюрьме мой внук Антон.
– За что?
– Убил человека. С ребятами гуляли, началась драка с пьяным, кто-то ударил его ножом, а может, и Антон, хотя он говорит, что хотел только вытащить нож, думая спасти жизнь человеку. Отпечатки остались. Суд приговорил к восьми годам заключения, ему тогда было около шестнадцати лет.
Я молчала, не зная, что сказать. Лида поморщилась от боли, и тихо попросила меня:
– Напечатай рассказ обо мне, как я прожила эти годы. Назови «Ожидание освобождения». Я сейчас принесу пакет со своими записями и письмами.
Она пошла к подъезду, еле передвигая ноги, вернулась очень быстро и протянула мне пакет. Я взяла. В руках она держала несколько листков, которые не положила в пакет, а протянула мне.
– Это последнее письмо, которое я не отправила.
– Мне его отправить?
Лида испуганно:
– Нет, только напечатай его на последних страницах рассказа, а отправлять не надо, оно очень резкое, даже жёсткое. Вдруг Антон обидится на меня.
Я взяла письмо, быстро прочитала и поняла, чего Лида раньше не могла написать внуку, да и сейчас боится этого же.
На втором листе, который она мне протянула, была описана последняя встреча с Антоном перед его освобождением в двух вариантах.
– Какой из них печатать?
– Печатай, какой хочешь.
Мы попрощались. Я подошла к мусорному баку и хотела выбросить этот пакет. Мне было тяжело после разговора с Лидой. Сколько несчастий приносят дети – эти несовершеннолетние, но ведь они уже понимают, что хорошо и что плохо… Долго стояла, сжимая в руках пакет, потом взяла свой и переложила в него все её листки, а старый выбросила, стало легче почему-то. Слово дала – надо выполнять.
Даты не на всех записях стояли, половина листов выгорела, многого не могла прочитать, видимо, Лида писала в период обострения болезни, последовательности не было. Последнее письмо, которое просила Лида поставить в конце рассказа, я решила поставить первым.
Последнее письмо к внуку
Что случилось с тобой, Антон, и когда ты почувствовал в себе агрессию и против кого? Из гимназии ушёл почему? Перевели в другую школу, которую закончил хорошо. Поступил в колледж на юридический факультет, мы были рады, что успокоился, но ошиблись.
Убил суд – восемь лет.
Антон, ты как хочешь, понимай, но я хотела услышать от тебя что-то вроде исповеди. Объясни нам, когда у тебя переключилось в голове, что было причиной? Что?
Только после твоего раскаяния, осуждения самого себя, будем продолжать жизнь по-новому. Без этого покаяния всем трудно, и тебе, и нам. Оно нужно, чтобы понять и поставить точку на твоей прошлой биографии и начать другую.
Бабушка Лида.
Беседы бабушки с внуком длительностью в восемь лет
Всё закончилось – суд присудил восемь лет колонии. Я шла домой и думала, где мы упустили в воспитании, что его толкнуло на это? Учился хорошо в гимназии, сам прошёл собеседование, без нашего вмешательства, но в седьмом классе вопрос стал об его отчислении. Понять невозможно, учителя говорят, что стал плохо учиться и появилась агрессивность. Мы думали, что виной всему компьютерные игры, но это оправдание многих родителей. Перевели в обыкновенную школу, доучился и поступил в колледж на юридический факультет, учился тоже хорошо.
И вот начало этой трагедии. Вечером с ребятами пошли погулять по городу и избили пьяного человека, и он умер. Кто ударил его ножом, до сих пор точно неизвестно. Внука моего осудили, посчитав, что он убил человека ножом. На суде он не признал вины, но следствие доказало обратное и вот такой конец – тюрьма. До суда долго велось следствие, лежал в больнице для проверки на психическое состояние, отклонений не обнаружили, а может, пока нет такой тонкой диагностики психики.
Конечно, это был шок для всей нашей большой семьи. Мы окаменели от этой беды, не говорили даже между собой. Я плакала по ночам в подушку, чтобы не слышал никто. Потом я стала ругать его про себя; говорила сама себе, что ему было нужно? Материальная сторона нормальная, как у всех. Дети и внуки учились и учатся хорошо, лодырями не были – трудились на дачах. Старались детям уделять внимание – ездили на базы отдыха, на море; в какие только театры мы не водили внуков – и театр юного зрителя, и кукольный, и концертный зал.
Постепенно у меня всё в душе перекипело, переварилось, и я решила поддерживать его в тюрьме, а вначале даже хотела выкинуть его из своей жизни и не ездить на свидания и не писать письма. Я не видела его уже больше года.
Первое свидание (слово-то какое смешливое).
Подъехали к колонии утром, разрешение на встречу долго ждали. Пользоваться телефонами и фотоаппаратом запрещено. Колония обыкновенная, чистая территория; у меня не ёкнуло сердце, как тогда, восемнадцать лет назад, когда его увидела первый раз в роддоме. Комната встречи тоже была чистая, выкрашенная светлой краской, стоял стол, стулья, диваны.
Антона привели и остались сторожить за дверью: он очень обрадовался родителям и тому, что я с ними приехала. Похудел, подурнел как-то, взгляд стал строгим. Раньше, когда шло следствие, не было возможности пообщаться так долго, а сейчас сутки дали.
Дочка и зять впервые спросили его: зачем он так повёл себя в жизни? Объяснили ему подробно, сколько боли и несчастья он принёс семье, сколько здоровья отнял у них. Внук просил прощенье и говорил о школе, колледже и о друзьях не умолкая. Казалось, что он маленький, и как тогда говорил без остановки, но тогда мы говорили: «Помолчи немного, дай нам сказать», – а сейчас мы глядели на него и не останавливали.
Я слушала и слушала его, смотрела и думала опять о своём: где произошёл первый надрыв, надлом, где взбрыкнул ген или хромосом или перемкнуло в голове. Он говорил, а я глядела на его лицо, которого не коснулась бритва, угри на лице появились. Руки у него были чистыми, он без конца щёлкал пальцами и грыз ногти.
Мне казалось, что это чужой человек, очень похожий на моего внука. Первый день он был в приподнятом настроении, а вот на второй, когда мы уезжали, приумолк и утих совсем. Видимо, он начал понимать, что ждёт его, и надолго.
Мы ехали молча, и даже дома об этой встрече не говорили. Я жалела дочь, стараясь увлечь её хозяйством, она и так стала серой. Зять молчал, но по глазам я видела, как ему тяжело, он не глазами плакал, а сердцем.
Короткая встреча (за стеклом, по телефону).
Внук говорил, что всё нормально, характер сложился, и он не собьётся с пути другой раз. Вроде у них в колонии можно учиться и получить среднее специальное образование. Я только и могла сказать: «Раз ты избрал это учреждение для получения образования, то получи его». Антон говорил, что у них всякие виды спорта и просил приехать на соревнования. Голос в трубке такой родной и знакомый, который я слышала тысячу раз.
В конце свидания он просил меня почаще приезжать. Я вышла из помещения и поехала домой, думая о том, что ещё не время прямо спросить, зачем убил человека, что толкнуло к этому ужасу? Я боялась, что он замкнётся и не будет со мной разговаривать.
Короткая встреча.
Встреча состоялась, как обычно, в том же помещении. Антон спрашивал, какую специальность выбрать, я порекомендовала сварщика – специалистов таких не так уж много, они востребованные. Поговорили о родственниках подробно, кого из друзей видела. Я подбирала темы разговора нейтральные, чтобы не унижать и расстраивать его. Внешне внук мало изменился от первого свидания, лицо такое же, но в глазах появился металлический блеск, и он его как бы прятал, слова подбирал приличные, но я видела эти изменения, и становилось горько. Антон сказал, что могут перевести в другое место, ещё дальше от нашего дома. Этого я и опасалась: ездить далеко не смогу, да ещё и сумки тяжёлые.
Свидание.
Разрешение сначала не давали, ссылаясь на соревнования, проходящие в эти дни, потом разрешили только с субботы вечера на воскресенье. Соревнования были по многим видам спорта, ребята одеты в соответствующие формы.
Я смотрела через сетку и думала: ах, если бы это происходило в другом месте. Антон рассказал, что учится в школе и обучается на сварщика. Мне показалось, что хоть он и учится, но отстаёт в развитии от сверстников на свободе. Всё-таки ограниченность в общении наложила уже отпечаток: он остался на уровне седьмого класса, и, общаясь с ним, я чувствовала это. Агрессия в нём есть, хоть он не давал воли ей, так как понимал зависимость от нас. Раза два сорвался, но не сильно, а потом было всё спокойно в общении с родителями. Следующая встреча будет осенью, наверное.
Короткая встреча.
Антон позвонил родителям и сказал, что нужно купить нижнее бельё, носки, майку и другое, но всё должно быть чёрного цвета. На встречу приехали заранее, встреча была короткой, в помещении были и другие родственники. Мама одного начала плакать и причитать, называя своего сына ласковыми словами. Мне стало даже неудобно, хотя в этом нет ничего предосудительного, ведь она раньше его также называла, а в одно мгновенье местопребывание его изменилось, а мать ещё не может понять, что здесь находятся убийцы – как не хотелось этого слова произносить.
Внук стоял с ребятами, конечно, по другую сторону, и они о чём-то разговаривали и смеялись: может, анекдоты рассказывали, может, над этой мамашей смеялись, а может, у мальчишек такое поведение является защитой от самих себя, когда ничего нельзя изменить. Нет, я неправильно написала о них «ничего», они ещё могут многое изменить в своей жизни. Во-первых, у них есть жизнь, а у тех, которых они убили, её нет, вот те в могилах уже не могут изменить ничего.
Встреча было очень короткой, общение только по телефону.
Свидание.
Антон был груб, казалось, что-то звериное растёт. Иногда казалось, что он психически больной, хотя врач, когда водили его ещё в четырнадцать лет, сказал: «Перерастёт». Но, видимо, врач ошибался – не перерастает, а увеличивается эта агрессия, возникающая ни с того ни с сего. Даже страшно становилось в какие-то моменты беседы с ним.
Мы были в ступоре. С тревогой говорили, что через несколько лет он выйдет таким агрессивными, вдобавок ненормальным. Я, как могла, бодрилась и говорила: «Давайте жить сейчас и не думать о том, когда он выйдет, иначе вся жизнь наша будет как в тюрьме».
После этого свидания дети больше не брали меня с собой, даже звонить запретили.
Получила СМС. «С днём рождения, бабуля! Сибирского здоровья, кавказского долголетия и золотого счастья по жизни! Антон».
Видно, они по шаблону поздравляют всех своих родственников, но я рада этому поздравлению.
Звонок.
– Здравствуй, баба Лида…
Я тоже поздоровалась, сказала, что голос его стала забывать. Антон рассказал, что окончил курсы сварщика, поступил в одиннадцатый класс. В учреждении стало лучше, звонить разрешили. Профессии только рабочие, раньше был колледж, но сейчас его отменили, так что получить среднее специальное образование не предвидится. Рассказал, что не работает, так как за ним числится наблюдение, как за «бегуном», то есть может совершить побег (красная линия).
Это первое общение с Антоном – родители меня от него отстранили и сами ничего не рассказывают. У меня нет темы общения с ним пока, но, я думаю, найду.
Звонок.
На мой вопрос: чем занимаешься? – ответил: ничем. Сказал, что много думает, жаль времени, проведённого за компьютером.
Звонить договорились в субботу и воскресенье. Настроение у него было спокойное. Узнала, что отобрали телефон – не положено. Интернет тоже не разрешается. Книги по английскому языку – очень хорошие, он не получил – пропали.
Раньше, когда он звонил, я повторяла: «Учись, сиди в библиотеке и читай».
Да, он убийца, но это было в период несовершеннолетия, когда ещё дурь пёрла из него, а может, что-то нюхнул или выпил, ведь в здравом уме вряд ли решился. А может, и не он в грудь пьяному воткнул нож. Он говорил, что сильно испугался и хотел нож вынуть, когда кто-то из ребят его воткнул, думая, что этим спасёт жизнь человеку. Ладно, проехали, кто сейчас это разберёт.
Надо перевоспитываться, раз попал в исправительную колонию. А кто его учителя? Всем хочется, чтобы кто-то воспитывал и учил этих недоразвитых птенцов-ястребов, а сами они не понимают, что жизнь колонией не кончается и надо готовить себя к открытой жизни?
Только условия для самообразования нужно, конечно, создавать там, сроки ведь большие. Но мы-то создавали все условия, а что получилось?
Антон был ласковым мальчиком, никогда не повышал голос на меня и деда, старался во всём помочь нам; когда приходил, то приносил гостинцы. Я стараюсь выбросить из себя эмоции, которые накапливаются – злоба, жалость, горе, самобичевание и ненависть ко всему. Срываюсь по каждому поводу, представляя, как ему там плохо и как из мальчишки выращивают зверя.
Включаю музыку погромче, чтобы никто не слышал, накрываюсь подушкой и кричу, визжу, скулю, вою, рыдаю, ну ещё какие звуки можно назвать, всеми – и человеческими, и звериными научилась. Вот так и живу потихоньку.
Раньше я считала, что виноваты родители, у которых случалась беда подобная. Сейчас ответа не знаю – беда накрывает тебя неожиданно.
У меня возникла проблема со здоровьем, связь с Антоном долго не поддерживала, но он знал, и когда родителям звонил, то справлялся обо мне и дедушке.
А недавно Антон позвонил, у них наконец-то появились платные телефонные разговоры для всех, но очень дорого, да и слышимость плохая, но хоть и так. Я спросила можно ему писать письма, так как ездить далеко не могу. Он ответил, что можно, но их будут проверять.
Свидание.
Дочь с зятем ездили на длительное свидание. Рассказали, что Антон как-то изменился, поумнел, что ли. Разговоры были о работе, ведь у него «красная линия» – склонность к побегу, поэтому и на завод не берут работать, а остальные ребята работают, у них нет этой склонности. Он похвалился, что привлекали на чистку овощей, и радостно рассказывал об этом.
Дочь сказала, что ему работа доставляет радость, надо попросить начальство, чтобы дали работу, ведь специальности у него уже две – сварщика и электрика, а практики нет.
Комнату встречи дали им очень хорошую, можно приготовить еду, посуда была чистая. Антон разговаривал с родителями уважительно, дочка была довольна и говорила, что, видно, мозги становятся на своё место, возможно, позднее созревание наступает.
Дочь после этой встречи стала немного разговорчивей, да и в лице появилась живость, а была, даже страшно смотреть – лицо серого цвета с потухшим взглядом. Зять тоже как-то потеплел, если так можно сказать.
Я на свидания ездить не буду, а перейду на письма, постараюсь писать их с юмором и оптимизмом, ведь им и так тяжело, да ещё и с воли писать плохое, так куда им стремиться вообще?
Письмо.
Здравствуй, Антон, привет тебе от бабушки и дедушки. Мы пока живы и хотели бы дождаться настоящей встречи с тобой. Мама сказала, что осталось три года тебе. Много это или мало? Для тебя это немного совсем – многие ребята уезжают из дома учиться на этот срок, годы учёбы быстро пролетают. Вот и ты представь, что учишься в эти оставшиеся годы, и учись. Если считать по месяцам, то всего тридцать шесть месяцев и столько же писем.
А вот для нас с дедом – это очень много. Кстати, дед точно не знает где ты. Мы говорим ему по-разному: то ты учишься, то работаешь. Берегу я его, как могу, ведь он уже четыре года, как не поднимается.
Тебе-то что, у тебя ещё в запасе пятьдесят с лишним лет. Мужчины в среднем живут до семидесяти пяти лет, так что после освобождения очень много можно сделать в жизни – выучиться, найти работу по душе, жениться, завести детей и получить все человеческие радости, а может, и не радости – это зависит от самого человека.
Так что, уважаемый внук, эти три года не увеличь, пожалуйста, а то выходит, что мы с дедом напрягались напрасно – могли умереть раньше, но очень старались дожить до встречи с тобой.
Пиши побольше в письме.
Обнимаем тебя. Бабушка и дедушка.
Письмо.
Привет, Антон. Хочу сообщить тебе, что твой отец ходил к руководству учреждения ещё раз и просил работу для тебя, ведь с тобой проблема, сам знаешь какая. Сказали, будут решать.
Сейчас в стране тенденция такая, чтобы вы работали и, как могли, в силу полученных профессий помогали стране, а то сидите там, ничего не делая, на шее пенсионеров.
Сварщик – это какая-то сказочная профессия: сваривать прошедшее с будущим. Давай сваривай крепче эти эпохи твоей жизни.
Конверты, подписанные, я тебе вложила в письмо. Пиши, что читаешь, твоё мнение о книге. Тебя не поймёшь, есть библиотека или нет? Можно уйти и там сидеть читать и писать, чтобы не забыть совсем светский язык?
Обнимаем тебя. Дедушка и бабушка.
Письмо.
Здравствуй, Антон. Это опять мы, дедушка и бабушка. Желаем тебе долгой жизни.
Если мы не доживём до тебя, то просьба моя к тебе: приходи ко мне на могилу, а если тебе будет нужно решить жизненную проблему, скажи, я посоветую, только внимательно прислушайся к моим знакам. Всё, эту кладбищенскую тему закрыла, больше не буду об этом, но помни – приходи.
Теперь о живых. Главное, это твоя семья – большая и крепкая, как тектоническая плита. Потрясло нас, конечно, но мы нашли силы в себе и стали ещё крепче. С такой поддержкой в будущем годы легче проживаются там, даже само небо и космос будут помогать тебе, если ты сам будешь помогать себе.
А ты что думаешь, те, кто сейчас считается «благополучными», не имеют своего скелета в шкафу? Имеют, ещё какой, но сумели изменить себя – это самое трудное и не каждому под силу.
Обнимаем тебя. Любящие тебя дедушка и бабушка.
Письмо.
Здравствуй, Антон.
Отправила тебе книгу, которую ты просил, и положила шоколадку большую и кроссворды с ответами – решай.
Пиши письма длиннее, о своём быте не надо, а всё, что разрешено, пиши. Ты, конечно, стесняешься, что будут читать чужие люди – это контроль. Но ведь у нас всё под контролем – в магазинах, на улицах, в банках. Ну ещё где?
Все за нами подглядывают, прослушивают, фотографируют. Но наша жизнь не должна сильно скукоживаться от этого контроля, каждый выполняет, что ему выпало в жизни. Если ты музыкант – играй, если поэт и писатель – пиши, художник – рисуй, а если ты просто человек – живи, не бойся этого контроля, – прогресс не остановить уже. Пиши о своих мыслях и о том, какие сюжеты у тебя рождаются в голове. Какую книгу прислать? Как получу пенсию, то пришлю посылочку, но не знаю толком, что пропустят. Если узнаешь перечень, то напиши, чего зря деньги тратить.