Всего-то
Дожив почти до сорока лет, она заметила вдруг, что не встретила ни одного доброго, искреннего человека. Хоть и жила она в большом городе и работала в крупной многолюдной фирме, в её жизни оказалось сильно отсутствие внимания, заинтересованных вопросов к ней о жизни. Она их очень ждала, участия кого-то в своем проблемном и тяготном бытии.
Но никто не стремился к общению, все дружили и доверяли свои секреты исключительно телефону или интернету.
Все искали безопасные лазейки, чтобы не глаза в глаза, а одним глазом в смартфон, и слушали её вполуха, и не задерживали на ней своего драгоценного внимания.
Она со стороны не виделась другими. Вот как бы ее и нет. Отдавали распоряжения, передавали бумаги какие-то, тексты и другую мертвую информацию. Иногда говорили «спасибо», но это не адресовалось ей, Лиде, а повисало безадресно в охлажденной кондишеном воздухе офиса.
Лида пыталась сблизиться с кем-нибудь, но поняла, что не видят её вне работы. Ну, нет её. И она вдруг решилась.
Раз не встретила никого из добрейших и искренних, и понимающих – сама такой стану. И меня кто-то встретит, кто ищет настоящего в этом мире.
Лида стала размышлять и представлять себе, как он должна измениться, чтобы её присутствие было кому-то в радость. Она обратилась с упреком к своему поведению. Вспомнила, как вчера нагрубила уборщице и даже пнула её ведро с водой. И вода расплескалась в лужу, а уборщица смиренно и молча стала собирать лужу шваброй.
Лида даже не извинилась, потому что опаздывала, а впрочем не извинилась бы в любом случае. Не было такой привычки извиниться перед обслуживающим персоналом.
Потом она вспомнила, как всегда толкается по утрам, входя и выходя из метро, как старается, чуть дыша от брезгливости, к этому многоголовью, работает, грубо довольно, локтями, чтобы выбраться скорее на волю, на воздух.
Упрекнула она себя и за редкие визиты к маме и брату. Как-то не тянуло ее туда. Они жили давно раздельно, и Лида как-то привыкла к этой вольготности. Она даже избегала видео-связи, потому что ей было неприятно видеть родные лица, искаженные призрачным эфиром.
Все эти свои недостатки Лидия честно признала, и перед сном, почти счастливая, дала себе слово – попробовать по-другому прожить хотя бы завтрашний день. Довольная собой, Лида так отчаянно уснула, что утром просто проспала – впервые за последние лет десять.
Чтобы совсем не опоздать, она вызвала такси, и пока вызывала машину, летала по квартире, одеваясь в случайный гардероб, впервые не продумав к нему аксессуары, выбежала из дому, чуть не сбив у лифта соседа. Хотела извиниться, но услышала в свой адрес «куда прешь?», нажала кнопку вниз. Уже хорошо, что не ответила ему грубо, а пролепетала нежным тембром: «Доброго утра». И улыбнулась.
Лифт увез её, а то бы она увидела растерянное лицо соседа.
И метро ей отменил ее крепкий сон, она ехала на такси, это была классная машина, она раньше не присутствовала в таких, и конечно, она ехала и внимательно рассматривала город, который, надо сказать, сильно изменился. Появились новые многоэтажные дома. Которые трудно было заметить из подземки.
Лида анализировала вчерашний свой обет по поводу достойного поведения и на всякий случай поблагодарила таксиста витьеватой длинной фразой.
Он молча рванул с места, не услышав ничего. Спешил, как всегда, к следующему заказу.
Но, несмотря на то, на невежливое равнодушие таксиста, она вдруг почувствовала, что от сказанных теплых слов, торопливо сказанных ею, ей стало весело, и она легко, без лифта, вбежала к себе на этаж.
Никто и не заметил маленькое ее отсутствие. Зря она волновалась.
Потек обыкновенный рабочий день. И Лида особо не вникала в рутинный бег его, пока не пришло время обеда. Она вышла на большую площадь перед офисом и пошла в кафе, где она обычно скучно питалась. Площадь была густо заставлена машинами, Лида ручейком протекла между ними, чтобы сократить путь к точке своей общепита.
Внезапно, перед входом в кафе к ней подошла бабуся с белыми астрами.
– Купи, детка. С дачи вот, свеженькие.
И Лида, неожиданно для себя, купила астры. Благодарная бабуся пожелала ей:
– Здоровья, счастья, благого дня, – и ушла.
А Лида слушала её очень внимательно, и вдруг спросила сама себя. Что это такое с ней, и зачем она купила совсем ненужные ей цветы?
Но тут же, вспомнив благодарным светом вспыхнувшее лицо старухи, поняла разок, что все сделала правильно.
Поела она обыкновенно и невкусно, а, уходя, все равно улыбнулась официантке.
– Как вы легко ходите на таких высоченных каблуках…. Красиво.
Женщина просияла и ответила:
– Привычка. Цветы не забудьте свои, – напомнила она.
Лида подхватила свои астры.
– Спасибо, все было вкусно, – соврала она, но почему-то ложь эта маленькая не была обременительной. А, наоборот, развеселила.
На входе на свой этаж она услышала:
– Какая роскошь! От кого? Тайный поклонник? – спросила ее амбициозная всегда Лера из соседнего отдела. Обычно она Лиде никакого внимания не уделяла.
Лида только хотела опять соврать, что да, от поклонника, и вовсе не тайного, но тут увидела вчерашнюю уборщицу, с тем же ведром и той же шваброй.
Внезапно для себя, она быстро подбежала к этой троице.
– Простите, не знаю вашего имени, – услышала Лида свой изменившийся уверенный голос.
– Возьмите, это – вам, – она протянула астры. – Извините меня за вчерашнее.
Она сунула цветы.
– Надя. Надя я, – робко ответила уборщица, уронив швабру и взяв в охапку цветы.
– Ну, вот, теперь знакомы. Я – Лида.
Она шла в свой кабинетик и думала о новом своем знакомстве. И какая-то невероятная радость распирала ее. Она включила ксерокс и легко стала исполнять работу, исполнение которой всё откладывала.
И еще она представила себе, как придет завтра на работу и когда встретит уборщицу, а она её обязательно встретит, она поздоровается приветливо «здравствуйте, Надя». Ей так захотелось, чтобы наступило это завтра, а с ним – и состояние в ней справедливой радости, что она уже готова была сейчас выбежать в коридор, чтобы сказать «здравствуйте, Надя». Всего-то.
Но тут зазвонил телефон. Звонила мать и намекнула Лиде, что в ее возрасте стыдно бегать в девицах, и еще, что у нее намечается выход в свет – так она называла пенсионерские свои посиделки, и нужно обновить гардероб и шляпу. На её жаркий призыв помочь ей, мать имела ввиду исключительно финансово, Лида не сдержалась и нагрубила – так длинно и нескладно она объяснила, что никому не позволит учить себя личной жизни.
– Ты неисправима, – повторяла мать.
Вдруг Лида перешла на какой-то защитный крик:
– Я – исправима. Исправима! – и отключила телефон.
И вдруг, вместо обыкновенного чувства вины перед родительницей, она готова была выкрикнуть «ура-ура-ура». От чувства свободы от деспотии и присмотра матери. И ура!
– Кому «ура»?! – заглянул в кабинет водитель Митя.
– Мне – «ура», – ответила Лида и легко почему-то рассмеялась.
– Что? День удался? – поинтересовался водитель. – Может, домой подброшу – свободен?
– Ура! Ура! Едемте, Митенька, – засияла Лида.
И когда они ехали, Лидия почему-то смотрела в окно автомобиля и уже знала, что никогда больше не спустится в метро.
Пье-де-пульная тетрадь,
11 ноября 2020
Этюд с котом
Она видела, как грабили ее дачу. Как вынимали стекло на веранде, и один из пары воришек забрался, довольно ловко, в покалеченную раму.
Вернее, дача была ее учителя, профессора. Она была уставшей аспиранткой, и профессор благородно повелел ей пожить до выходных у него на даче.
Вручил ключи и рукопись статьи, которую она должна загрузить в компьютер, с которым у профессора не сложились отношения.
Лене не спалось, и она вышла в ночной туман. Свет в доме был погашен, и это усыпило все воровские страхи и осторожности.
Она стояла в кустарнике шиповника во дворе, и ей было хорошо видно, как пара мужиков, посветив себе фонариком, стали осваиваться на веранде. Они настолько были уверены, что хозяина в доме нет, что открыли холодильник, вытащили оттуда бутылку водки и круг копченой колбасы.
И больше им ничего было и не нужно, они так же, через выбитую раму, покинули веранду, но не ушли, а присели прямо во дворе, за сколоченным из досок столиком. Стали выпивать и закусывать.
Лена боялась шевельнуться от необычности этого зрелища.
Испугалась, а потом поняла, что два этих, немолодых уже, мужика вовсе не воры, а мирные выпивохи, которые, хоть и украли пару бутылок и колбасу, но Лена услышала, как один сказал:
– Всё, хватит. Он – мужик богатый, и не заметит.
Они мирно сидели за столиком под фонарями и беседовали. Густой туман опускался клочьями прямо во двор, валялся на траве и надежно прятал Ленку от нежелательных гостей. Хотя они заметили бы ее вряд ли, и без помощи тумана.
Они пили и сплетничали о каких-то своих рабочих делах.
Вдруг к ним из темноты, прямо на стол прыгнул котяра. Хвост – трубой, и тут же был приласкан и угощен колбасой. Лена увидела в освещенном от сигарет пятне, как один нежно гладит кота и услышала:
– Взял бы домой – так моя выгонит, вместе с этим котом.
– И моя не примет.
Они разом тяжело вздохнули и разом выпили.
Лене очень хотелось в дом, она вышла прогуляться в легком халатике и шлепках. От сырого тумана ноги начали мерзнуть.
– Нехилый домик, – равнодушно оценил один из них.
– Простаивает – редко приезжает. Он – врач, профессор, конечно при деньгах.
Машины в гараже нет – значит в городе.
Они поговорили еще о каких-то пустяках, допили и, приласкав кота, бесшумно ушли.
Только Лена хотела выйти из своей засады, как один из мужчин вернулся, и аккуратно и умело вставил раму на место.
– А то вдруг – воры, – сказал он товарищу, и они покинули двор, пройдя при этом настолько рядом с Ленкой, что она ярко учуяла и запах водки, и дух краковской, которую, между прочим, она купила для себя.
Но ей не жалко было этой колбасы, какое-то удивительно непривычное их поведение и отношение к тому, что они делали, оставило на Лену сильное, просто ударное впечатление.
Друзья ушли, кот исчез тоже. Лена слышала, как они долго и тщательно закрывали калитку.
Это их забота о чужом добре умилила и рассмешила Лену.
Вслушавшись, как в темноте удалялись голоса ночных гостей, она, пробежав по влажной тяжелой траве по тропинке к дому, забежала, закрыла дверь на все замки и так, не зажигая свет, смотрела в темное окно во двор.
Мужчины, конечно, не вернулись, а Лена утром встретила хозяина дачи, который приехал на выходные с семьей и друзьями. И на вопрос профессора «как спалось?» – улыбнулась, кивнула, мол, все хорошо, и не стала рассказывать о ночных воришках.
Она чувствовала почему-то себя их сообщницей. И её невиновность трудно было доказать, ведь из кустов шиповника она спокойно могла позвонить в милицию. Но ведь почему-то не стала.
Она только намекнула профессору на плохо державшуюся на веранде раму. Тот только отмахнулся, самоуверенно сказал:
– Не полезут. Побоятся. Я здесь в авторитете, – и засмеялся.
«Ну, и хорошо», – подумала Лена. – «И пусть не знает».
А когда она уезжала домой, то за калиткой увидела ночного кота-пришельца. Он был худ и хром. И Лена, проходя мимо, сказала:
– Привет, сообщник!
Кот конспиративно шмыгнул в ближайшие кусты.
Пье-де-пульная тетрадь,
11 ноября 2020
Ажур!
Захар шел погруженный в свои глубокие философские мысли. Сильно обремененный и утрамбованный жизнью аж до талии, он редко улыбался. Ходил с умным и мрачным видом и иногда замечал, как на тротуаре обходят его люди, на всякий случай избегая его тяжелого взгляда. На всякий случай лучше обойти этот мрачняк. И никто из осторожных этих пешеходов и представить не мог, что Захар был парнем веселым, добрым и остроумным, и учился на курсах повышения квалификации. А квалификация у него была достойнешняя – он был педагогом. Преподавал любой предмет в училище для неблагополучных детей, которые не освоили среднее образование. Бывшее ПТУ, по-современному – колледж.
Захар не любил детей, но для этих недолюбленных делал исключение. Он мог возглавить, объяснить любой урок, особо не отягощая знаниями своих подопечных.
И вот шел Захар на свои курсы повышения квалификации, и был совсем унылым и мрачным его взгляд. Как вдруг его глаза как будто споткнулись, Захар подпрыгнул от нечаянного испуга.
Его обогнала барышня, у которой под мышкой была отрубленная мужская голова. Глаза у головы были открыты, рыжие волосы торчали во все стороны. Голова проплыла прямо мимо глаз Захара, и он с трудом не ойкнул. Так разжалобил его вид этой безжизненной головы.
Наверное, он все-таки издал невнятный какой-то возглас, потому что девица, которая несла под мышкой это чудище, рассмеялась, толкнула дружественно Захара и игриво спросила:
– Испугался? Это – манекен.
И, захохотав, пошла дальше по своим делам, неся бездушного манекена под живой своей подмышкой. И рыжие космы его проплывали мимо прохожих. Но никто не испугался этого болвана так, как Захар.
А он стоял на том месте, где его застало это происшествие и не мог сдвинуться с места.
То, что отделенная от туловища голова плыла между людей, и никто этого не то, что не пугался, а не замечал вовсе. Всклоченная манекенская башка проплывала в толпе, пялясь открытыми своими глазами на людей. Будто примерялась к каждому из них.
Захар пришел в себя, наконец, и вдруг быстро рванул следом за девицей с манекеном под мышкой. Надо сказать, что она, на своих длинных ногах, сильно преуспела – ушла далеко. Но Захар догнал ее и довольно грубо остановил.
Девица оглянулась и, конечно же, не узнала Захара. Весело смотрели на него четыре глаза, голубые живые и синих два – манекена.
Захару стало не по себе.
– Что? – коротко спросила его девица.
– Как вы можете. Вот так. Голова под мышкой. Как просто… нельзя так. Вы бы хоть завернули его…
– Слушай, ты… иди себе… Как мне удобно, так и несу.
– Нельзя так, – мямлил Захар. Он вдруг понял, что все его разумные рассуждения об эстетике здесь вовсе не подходят, и убедить эту смешливую девчонку, что нельзя с чужой головой, пусть даже и манекена, ходить по улице и пугать людей – невозможно.
Смешливые глаза девчонки рассматривали Захара. Его серьезный вид рассмешил ее еще больше. И вдруг она просто сказала:
– Помог бы лучше, знаешь какой он тяжелый, этот болван?
И она сунула свою ношу Захару. Тот, неожиданно не противясь, принял ношу. Сунул голову манекена к себе под мышку.
– Здесь недалеко. Вот спасибо вам, – защебетала девица и потащила Захара, взяв его тоже под руку. И Захар пошел рядом с этой голубоглазой красотой, как тот безмолвный болван, которого уже он нес. И не было в нем уже возмущения неэстетичностью зрелища – головы под мышкой, а была тихая горделивая радость, от того, что он идет рядом с такой красоткой, и на них оглядываются люди.
Он даже представить не мог, что оглядываться могут на голову под его подмышкой.
Как легко и славно он познакомился с милой, такой простодушной девушкой. И так неожиданно всё.
И ему лучше бы не знать, что вечером новая его знакомая звонила подруге:
– Ну, ты молодец, подруга. С этим манекеном придумала. Да! И завтра, и послезавтра. Спасибо. Он – мой, познакомились. Полный ажур.
А Захар лежал дома на диване и размышлял о том, что пришлось ему сегодня подвинуться и уступить в своих эстетических запросах, но не очень страдал от этих потрясений в своем мировоззрении. Знакомство с такой хорошенькой барышней того стоило. Диалектика.
И Захар встал с дивана и пошел читать конспект по этой самой диалектике.
Пье-де-пульная тетрадь,
12 ноября 2020
Общение
Ночью в окно кто-то сильно постучал. И ничего в этом не виделось бы странного, но Ольга жила на последнем этаже, под самой крышей.
Но постучали ещё раз, и Ольга, чуть напуганная, подошла осторожно к окну и, спрятавшись за штору, пригляделась. Был ранний рассвет, и она увидела что-то большое, непонятной формы, болталось непонятно на чем. Видно, что на улице был сильный ветер, и Ольга не сразу поняла, что это ветром сорвало с крыши дома тарелку антенны, которая болталась теперь на длине кабеля, у самого Ольгиного окна. И, при особой силе ветра, задевала белым своим краем, как крылом, карниз, стучала в него, как гость.
Зрелище было таким странным, но Ольга, поняв исходные стука, открыла окно, чтобы антенна не разбила стекло.
В открытое окно хлынул ветер, и с ним – влажная штормовая свежесть. И антенна вдруг, будто обрадовавшись, что не одна теперь, завертелась вдруг в бешеном каком-то вальсе.
Ольга попыталась поймать ее, но побоялась остро-тяжелых проржавевших ее краев, отпрянула от окна. Ветер вдруг утих, и антенна зависла нарядным блюдом, зазывая иностранными знаками на белом своем вогнутом пузе.
Ольга, улучив момент затишья, выглянула в окно и посмотрела вверх. С крыши антенну держал достаточно толстый кабель, но он был очень туго натянут под тяжестью тарелки, что очередной сильный порыв ветра мог свергнуть эту тяжесть вниз, во двор.
Ольга подумала, что нужно вызвать спасателей, и только она так подумала, как антенна завертелась в очередном своем кружении. Да так ловко у неё это получалось, будто она радовалась нечаянной своей свободе, возможности потанцевать перед этой милой женщиной в окне.
Ольга пошла надела куртку с капюшоном и села в кресло перед открытым окном, которое нельзя было закрыть, его непременно бы коснулась танцующая антенна. И тогда уж ему несдобровать.
Так и просидела Ольга остаток ночи у окна, любуясь необычным балетом у себя за окном.
А антенна, радуясь своей легкости и кружению нечаянному, несвойственному её предназначению, всё кружилась, кружилась, будто звала, приглашала ее на танец, исполняя на ветру чистые па вальса.
Утром кто-то вызвал спасателей. Приехали крутые ребята, разом подтянули и закрепили огромными болтами плясунью опять на крыше.
Ольга из своего окна наблюдала за их ладной работой, и ей почему-то было жаль эту белобокую тарелку, которая так совершенно исполняла ночью фуэте.
И еще подумалось ей, что это необычное зрелище видеть была удостоена почему-то только она. Почему? Никто не ответит. И это не огорчало, а, наоборот – укрепляло ощущение доверия к ней и ее некоторой, может быть, избранности. Будто ей доверили тайну.
Пье-де-пульная тетрадь,
12 ноября 2020
Новенький
Он был редким человеком. Он видел сны с комедийным уклоном.
Жена его постоянно будила, потому что он хохотал во сне. Но обидно было то, что снов своих он не помнил, а в реальной жизни смеялся он редко, даже улыбался как-то чуть, тайно, кривовато, чтобы не заметили.
Должность у него была такая. Он был начальником отдела в крупной корпорации. Работал трудно, под пятой вечного страха – быть уволенным. Олег и сам не совсем понимал, почему так боится увольнения, но он боялся. Поэтому строг был со всеми по-настоящему, спрашивал скорой и честной работы от сотрудников. Но и сам не плошал при этом. Точен, аккуратен, подтянут.
А еще его уважали за то, что он всегда давал деньги в долг. Всем и всегда. И ему, как ни странно, эти долги возвращали.
Олег не расслаблялся сам, и с подчиненными держал нужную строгую дистанцию. В корпоративах никогда не участвовал, но деньги на это мероприятие давал всегда.
Однажды ему сверху, по чьей-то рекомендации, прислали пацана, лет двадцати. На вопрос что он умеет делать, парень честно и нагло ответил: «Ничего».
Олег порадовался его честности и взял в штат на самую легкоответственную должность.
Пацан пожал плечами и занял стол с компьютером. Сам выбрал, ни у кого не спросив. Олег хотел сделать ему замечание, но тот так же нагло сообщил, что ему надо поближе к окну: «Я люблю вид из окна».
Олег вздохнул, подумал, что этот молоденький нахал даст фору любому насупленному боссу. Только тем, что ему плевать и на босса, и на стол, и на все это окружение.
Он был явно нездешним, на нем светилось облако легкомысленного отношения ко всему происходящему.
Олег вздохнул и подумал, что надо будет с ним построже, с этим пацаном.
Он попросил секретаря его не беспокоить и принести кофе. А сам стал смотреть с высоты заоконный пейзаж, с густым лесом вдалеке и маленькими планерами над ним. Там была лётная школа. Для детей, типа стажера, которого ему сегодня навязали.
Что-то тревожило Олега. Какое-то новое впечатление родилось в нем только что, после встречи с этим мальчишкой. Олег осознал, что в нем всплыла черным айсбергом зависть. Давно это чувство не содрогало так крепко Олега. Он завидовал. Завидовал невыносимой свободе в этом пацане. Он вел себя так, будто знал самое главное в жизни, согласен с этим главным, остальное – пусто проносится мимо его сознания. И это знание главного давало ему спокойную независимость от всего того, чем жил, и боялся потерять, Олег.
Этот парень не боялся ничего. А такого состояния Олег в своей жизни не испытал ни разу.
Олег потерял интерес к чашке остывшего кофе и вышел из кабинета. Проходя мимо новенького, он чуть притормозил, чтобы понять, чем тот занимается в рабочее время.
Первое, что бросилось Олегу в глаза – то, что парень сидит в наушниках. И, видно по движению ритмичному его фигуры – он слушал музыку.
Олег хотел подойти и сделать ему замечание, но понял, что делать этого не стоит. Не услышит его пацан этот, даже если снимет наушники.
Олег заинтересовался этим молодым человеком, спросил у секретаря о нем. Та тут же выдала:
– Он – сын…, – фамилию она произнесла шепотом.
Олег отпустил секретаря и стал размышлять над услышанным.
Как все обыкновенно. Сынок чей-то, обязательно глуп, нерадив и грош цена его независимости, если она повязана бантом папиной фамилии.
«Вот пойду и сделаю ему замечание», – решил Олег и направился в отдел.
Он хотел подойти к новичку и спросить, что за музыку он слушает на работе. Но, когда подошел к этому легковесному юноше, понял, что ничего не сможет ему сказать.
Он остро почувствовал опять в себе желание вот так как он, сесть за чужой стол, не спросясь, надеть наушники и слушать музыку, не спрятавшись от коллектива за большим монитором. Олегу подумалось о том, что никогда не уходили от него всякие страхи и зависимости. Сначала – от матери. Потом – в школе, потом – жена. Теперь вот – его место начальника повязало его сильно.
Место, конечно, было денежным, со связями и командировками за рубеж. Удобное кресло. И, компенсацией за свой страх потерять эту производственную роскошь, он орал на других, поселяя в них тот же страх, как продолжение своего. И все они были связаны этим страхом, чурались друг друга, боялись мелких доносов в устной форме, сплетен всяких, и прочих издержек офисных отношений.
Олег вернулся к себе в кабинет, но мысль убрать с глаз этого смельчака не оставляла его. Не хотелось терпеть его присутствия, даже неделю или две. От него исходила угроза. Спокойная величавая жизнь Олега оседала бабой на чайник, когда он видел, встречал этого парня, даже на лестнице.
Его вольность не укрощал даже дресс-кодовый костюм и галстук. Похоже, что он пользовался незнакомым Олегу одеколоном под дерзким названием «Свобода».
И тогда однажды, на правах своего служебного положения, Олег подошел к этому отпрыску, который в середине рабочего дня сидел на подоконнике и смотрел в окно, попивая кофе.
Когда Олег подошел к нему и только открыл рот и вдохнул, чтобы сделать ему замечание, тот вдруг весело сообщил ему:
– Видели самолетики? Класс! Надо будет разузнать, что там за контора.
Олег хотел рассказать ему, что это – авиашкола, для таких вот детишек, которым в будущем грозит приобретение личного авиатранспорта. Но, вместо этого, спросил вдруг:
– Как это тебе удается?
– Что? – не понял тот.
– Эта твоя независимость и бесстрашие, – с некоторой иронией произнес Олег.
Генка, так звали его, узнал Олег – слез с подоконника, глянул на него очень внимательно и произнес:
– Я временно тут. Вообще! Помнить надо о временности всего, – он засмеялся и пошел выбрасывать стаканчик в урну.
А Олег пошел, в сильном раздумье, к себе.
И правда. Чего бояться. Сутулишься. Он зашел к себе в кабинет и долго смотрел на летающие самолетики. Там, за лесом.
Он вышел из кабинета, быстро прошел к месту Гены, снял наушники с его коротко стриженой головы.
– Там спортивная школа по пилотажу.
И вдруг, неожиданно, пожал мягкую, почти детскую руку пацана.
– Спасибо себе.
Вернулся к себе и, боясь передумать, написал заявление об уходе. И, не дожидаясь чьих-то решений, пошел вон из офиса.
Олег вдруг почувствовал невероятное облегчение, как будто глиняный кувшин страха, в котором он сидел все это время, разбился. Олег даже невольно отряхнулся.
Он рассказал за ужином жене подробности своего увольнения. И обалдевшем лице шефа. И об этом пареньке из будущего, и рассказал это так весело и с таким смехом, что жена прерывала иногда его, как ночью, когда пугалась его смеха во сне.
Пье-де-пульная тетрадь,
12 ноября 2020