Сказка
Оля знала всегда, что для исполнения жизни ее в удовольствие, ей нужно было крутое мужское плечо. И чуточку чьей-то виноватости. Желательно, обладателя этого же плеча, которое приютило бы оконфуженное чем-то Олино личико. Прижать плотно жадно, в уключину этого плеча, и оно сразу впряжено, как конь, и будет тащить все неприятные отчаянности и слезы от нее.
Но плеча этого, с удобной уключиной, Оля так и не встретила. Мужчины всё попадались хлипкие, тихие и какие-то вполне равнодушные. Мужчин в окружении достойных не было, но виноваты в этом были все.
С утра Ольга вставала не с той ноги, мрачно смотрела в окно, где уже орали дети, которых вели в детский сад, а они этого не хотели. Напившись невкусного чая, съев постный бутерброд, Ольга вышла из дома, чтобы начать свой трудовой день – такой же скучный и невкусный, как её завтрак.
А работала Ольга в библиотеке. Библиотека эта, хоть и носила титул городской, и имя великого поэта, но адрес её был окраинный, далекий.
Читателей здесь было безнадежно мало, она удручала Ольгу каким-то своим заброшенным сиротством, и Ольга нашла это заброшенное обшарпанное здание, как себя. И сама подставляла библиотеке, как силачка, свое острое плечо, агитируя новых читателей, приводя почти за руку новых людей. Она дозванивалась местным и дальним знаменитостям, приглашая их на встречу с читателями. Выбивала деньги из начальства на оплату этих встреч. Знаменитости приходили на встречу, а читатели – не всегда.
Сегодняшний день должен быть рядовым. В читальном зале стояла затхлая какая-то тишина. Ольга включила кондиционер, чтобы прогнать и тишину и затхлость.
Вдруг она за первым столом увидела стриженную голову читателя, который пришел как-то раньше неё. Надо же.
Помощница поздоровалась с Ольгой тихо и сказала:
– С открытия сидит, знаете с чем? Сказки Андерсена попросил. Смешной такой..
Оля посмотрела на читателя. За столом сидел молодой и крепкий мужчина и напряженно читал.
Ольга была заинтригована. Ей было не совсем понятно, что такой сильный и современный, крутой и смелый мужчина читает сказки.
Она подошла и вдруг неожиданно спросила:
– Вам все понятно?
Парень очень даже обрадовался её вопросу.
– Ой, ничего не понятно, – честно признался он. – Вот она сказала мне – читай «Голого короля». Прочел. И что? Я-то здесь при чем?
Ольга, совершенно заинтригованная, выслушала напористый и шумный монолог читателя.
– Я ей – руку и сердце. А она отказала и не объяснила почему. Причина, говорит, тебе никто не скажет что «король голый». Это я-то голый? У меня все есть, и даже в кубе. Я ей – все, что захочет. Вот даже позорно в библиотеку пришел, будто не мог в планшете прочитать. Нет! Другое впечатление – это она говорит. Не вижу связи. Король-то голый, а я при чем, – он все шумел, Ольга его не одергивала, все равно читателей, кроме этого качка, не было. Ольга даже пыталась объяснить ему суть сказки.
Но тот был обижен, захлопнул книжку, сдал ее и убежал из зала.
Ольга сидела в размышлениях о том, что где-то была женщина, у которой хватило ума и мужества отказать такому вот плечистому красавцу. Да еще и состоятельному. Ей вспомнились широкие плечи парня, и она примерила их к себе. Так и упала во впадинку предплечья лицом. Ох, даже дух захватило!
А Андерсена она бы ему прочитала бы сама. Хотя, о «голом короле» она умолчала бы.
И тоже не посмела бы сказать этому, уверенному в своей правоте по жизни человеку, что король-то – голый.
И еще ей подумалось о том, кто она, эта достойная тетка, которой важнее важного, чтобы ее избранник читал сказки, да еще в зале читальном библиотеки.
И ведь прочитал. Дело за малым. Понять и признать. И вдруг Ольга почувствовала себя виноватой, что не объяснила этому пришедшему к ней человеку смысл претензий его девушки. Объяснить, почему он видится ей голым. Именно ей, его избраннице.
Сказать ему простые слова, доходчивые и мирные. Но она пыталась найти эти слова, которые он услышал бы и понял. И не находила их. Все сводилось к одному – она согласилась с незнакомой ей избранницей плечистого клиента.
Ему, действительно, никто не скажет «король голый», потому что никто из его окружения не читал никаких сказок. А если кто и читал, то не осмелится, видя его широкие плечи и непонимание слов в настороженных глазах.
Ольга вздохнула. Поставила томик на нужную полку, и опять ее накрыло желание прижаться лицом к этому мощному плечу и забыть обо всем на свете. Даже об умных сказках.
Она долго оставалась в этот день на работе. Вышла когда уже были густые сумерки, и Ольга почему-то пошла пешком. Спешить ей было не к кому и некуда, а пешком – это и полезно, и время съедается. А с ним – и пустые ожидания чего-то абстрактного и оторванного от всех привычных сутей здешней жизни.
Она вышла на центральную улицу, остановилась на светофоре, решая – идти дальше пешком или сесть в какой-нибудь маршрутный автобус. Зажегся зеленый, и она уже ступила на зебру, как вдруг перед собой рядом увидела, за стеклом высокого какого-то автомобиля, своего сегодняшнего читателя. Рядом с ним сидела девушка в темной челке и очках. Она внимательно слушала, что ей говорил плечистый сосед, слушала серьезно так, не улыбаясь. А плечистик все говорил, говорил. И был взволнован, будто экзамен сдавал.
Ольга невольно улыбнулась серьезности этой парочки в авто. И поняла, что мужчина экзамен сдал. Судя, как окунула лицо в букет белоснежных роз, она сдерживала изо всех сил свое счастливое сияние и согласие на все, что случится с ними.
Ольга пропустила машину с парочкой счастливцев и, дождавшись своего зеленого, пошла на остановку. Ей захотелось скорее домой. Она решила сегодня не лениться и заварить себе настоящий чай, а не из пакетиков.
А еще она приготовит свои любимые сдобные булочки. Маленькие и кругленькие. И знатно поужинает. А может, на аромат ванили заглянет Игорь Степанович, который давно находит любой предлог для визита в ее дом. Но она как-то не привечала его. Он был тощ, хил и не очень умен. И росточка очень среднего. Но он любил её булочки, и они могли подолгу беседовать вечерами. А когда сидишь в слабоосвещенной кухне, в низких удобных креслах, то совсем не зрится какие у кого плечи. А лицо Ольга ретушировала мягким светом кухонных бра, и все недостатки его таяли, как и сладкие булочки во рту.
Впрочем, Игорь Степанович не обращал внимания на такие пустяки. Ольга зачем-то рассказала ему о читателе сегодняшнем, плечистом и странном.
Игорь Степанович понял все с полуслова. И они долго смеялись над глуповатой нынешней молодежью.
Только о счастливом финале в высоком автомобиле Ольга почему-то умолчала. Ей показалось, что этот финал для их отношений с Игорем Степановичем как-то неуместен.
Синяя тетрадь,
28 декабря 2020
Протест
У него было странное, «трамплинное» лицо. Короткий нос, и еще больше коротенький подбородок, стремительно превращались в длинную, очень толстую, белую шею – и лицо от этого было похоже на лыжный трамплин.
Человек он был тяжелый – и характером, и телом. Очень требовательный был к этому миру, к людям в нем. Ну, очень уж они ему не нравились своим тотальным невежеством, и ленью.
Сам же Лев Антонович был тружеником. Он был главным редактором толстого, когда-то, журнала.
Журнальчик изменил формат и тираж. Но дружный коллектив его, под руководством Льва Антоновича, не сдавался, толстел и лихо критиковал плохую жизнь незрелой политически части населения.
– Нерв! Обнаженный нерв – найти! Написать об этом, и все сплотятся вокруг нас.
Какой нерв, у кого найти, он коллективу не объяснял, но коллектив сам тащил эпатажные страницы, сочиненные за ночь у компьютера. Главное – чтобы шеф прочитал и был доволен.
Но это случалось редко. Лев Антонович всегда был всеми недоволен и гневлив. Но коллектив к этой его исполнительской манере уже привык и чутко угадывал, что нужно положить шефу на стол. И главное – при этом быстро уйти. А потом всё образуется.
Сегодня утром всё было как обычно. Секретарь Ксюша подготовила всех на совещание. Все явились. Не было только Льва Анатольевича.
Все сидели больше часа и мирно беседовали в ожидании начальника. Все знали, что он где-то наверху выбивает очередной бонус для журнала. А там сразу быстро не получится.
Наконец раздались торопливые шаги, и влетел довольный, с улыбкой удачливого человека, Лев Антонович.
– Ребята! Все просто! Она подписала все. Я ничего не понял, правда. Ни одного вопроса. Ничего не спросила. Даже не посмотрела на меня. Раз! И мы в победителях.
Лев Антонович с легкостью раскурил свою любимую сигару, скинул свой фирменный пиджак. И тут коллектив безбоязненно рассмеялся. Девицы опустили глаза, но тоже, стушевавшись, хихикали.
Лев Антонович ходил с сигарой во рту, жестикулировал и восхищенно рассказывал о своем главном визите.
Увидев довольные и смеющиеся лица подчиненных, он милостливо разрешил идти домой.
– Отпразднуйте нашу победу! Но завтра – сюда! Утром – без опозданий.
Коллектив дружно смылся, и в коридоре долго еще слышался чей-то смех.
Лев Антонович тоже стал собираться домой. Он сегодня – победитель. Правда, его чуточку настораживало, что шефиня чуть ли не сразу выставила его. Обычно, она въедливо и долго расспрашивала, зачем и кому нужны деньги. А сегодня, только увидела его, разом все подписала. Знает, наверное, о его заслугах, о нужной эпатажности журнала, любимого журнала большинства передового читателя.
– Ксения, сделайте мне чаю, – сказал он секретарю. – И позвоните моей жене. Пусть заедет за мной. Сюда. Ничего не успеваю.
Ксюша ушла, а он скатил свое толстое тело из кресла на кабинетный диван.
И тут он увидел незастегнутый напрочь гульфик, и торчащие, красным в цветочек клинышком, его трусы. Лев Антонович не веря своим глазам в испуге быстро прокрутил светскую хронику всего сегодняшнего дня. И обмер, и весь покрылся липкой испариной. Он мысленно отследил весь свой маршрут и схватился за кудрявую свою голову. И надо же, никто за весь день не сказал ему об этой неловкости. Не намекнули даже. Он и проходил с этим позорным клочком в цветочек по всем инстанциям нужных ему людей.
Он зло дернул молнию, застегнул штаны и пошел к секретарю.
– Почему не сказали? Даже не намекнули?
Ксюша растерянно хлопала глупыми ресницами.
– Я думала, что это вы в знак протеста, – лепетала она.
Лев Антонович ринулся в коллектив, к самому старому своему приятелю.
– Ты почему не сказал? Не узрел? – тихо поинтересовался он.
– Узрел! Но я думал, что это в знак протеста.
Лев Антонович был вне себя от этой глупости. Но потом он сел на стул, спокойно подумал о случившемся, и вдруг понял, почему там, в верхнем кабинете, ему подписали все бумаги согласием. Она тоже, наверное, узрела в красном флажке, торчащем из штанов, какой-то протест. Или это зрелище вызвало неловкость у начальницы. И все таки, Лев Антонович был склонен думать, что и наверху увидели в этом случае форму наглого его протеста.
Тут за ним приехала жена. И, выходя с работы и садясь в машину, Лев Антонович решил сегодняшний конфуз взять на заметку.
«Протест – так протест», – хмыкнул он, сильно довольный таким поворотом конфуза в свою пользу.
«Надо будет над этим подумать», – призвал он себя. И уехал на очередное телевизионное шоу.
Боялся он только одного, что жена не одобрит такой способ протеста. Она была у него традиционно-ценностной женщиной. Лев Антонович был неглуп в молодости. Знал, кого выбирал.
Синяя тетрадь,
28 декабря 2020
Круговерть
Она боялась по утрам его ухода из дома. Перед тем, как захлопнуть за собой дверь, он, будучи в постоянном утреннем своем раздражении, мог сказать ей «дура ты бесконечная» или что-то в этом роде – и уходил.
А она с этим должна была прожить день. Почему «дура» и почему «бесконечная» – она думала об этом. Мысли эти сильно горчили. Но самое трогательное в этих отношениях было то, что она маялась от тяжелого его посыла. А он забывал об оскорбительно сказанном тут же за порогом. Она не сразу поняла эту его особенность, хотела приучиться не обращать внимания, но ей не удавалось.
Когда однажды он, уходя из дома на службу, опять бросил в ее адрес обидные какие-то словечки, она вразумила его в раз сильным пинком, да таким сильным, что он едва устоял, но ключи от машины выронил – и они исчезли в глубоком лестничном пролете, тихо звякнув где-то внизу.
Муж оторопел, но высказаться ему было уже некому. Люда захлопнула дверь. Потерев ушиб, Аркадий стремительно рванул вниз за ключами, забыв о пинке тихой своей жены. Нужно было искать ключи.
Он мигом пролетел все двенадцать этажей. Замер на площадке первого. Ключей здесь не было. Аркадий, нагнувшись, чуть ли не руками обшарил всю площадку, но ключи не находились. Аркадий чертыхнулся и, делать было нечего, побежал на маршрутку.
Целый день получился мрачным и пустым. Работа не клеилась. Аркадий позвонил жене, чтобы та вышла и поискала брелок с ключами.
Но Люда не взяла трубку. Она была в унылых раздумьях о том, что Аркадий сильно был унижен ее пинком, и не простит, и не придет домой. И вообще, эти отношения могут легко обозначить развод.
Люда переживала сильно, но к телефону не подходила. Боялась гнева мужа.
Удивилась, увидев машину у дома. Очень удивилась. Что могло случиться?
Весь день она тревожилась приходом Аркадия, а Аркадий, едва отсидев, как срок, свой рабочий день, помчался домой.
Нужно было найти ключи.
Застав дома жену, он спросил, сдерживая любопытство:
– Что это было утром?
Людмила, которой очень хотелось наорать, тихо сказала:
– Я – не дура…
– … Бесконечная, – ничуть не раскаивался Аркадий.
Потом они, тихо переругиваясь, искали брелок с ключами. Даже позвонили в квартиры на площадке, опросили дворника, но, увы, ключи пропали.
Унылые, они вернулись домой. Аркадий был зол, Людмила плакала. Она понимала, что муж был таки прав. Она и была, и есть «дура бесконечная». И что теперь будет с ключами? Они были не продублированы. И в машину было не попасть.
Супруги легли спать раздельно.
Людмила лежала и думала, что она бы всё отдала, чтобы найти эти ключи. Но где? Куда они улетели?
Аркадий лежал и думал, какая его Людмила дура бесконечная. Оба молчали.
А в квартире несколькими этажами ниже не спала еще одна парочка. Огромный тяжелый дядька вертел на толстом пальце брелок с ключами и орал.
– Откуда у тебя ключи от машины? Кто тебе ее подарил? Где поставила? Говори!
Жена обнаружила ключи в своей большой хозяйственной сумке, когда пришла из супермаркета с пакетами снеди.
Когда она освобождала от них сумку, то увидела незнакомый брелок с ключами. Она сильно удивилась и пошла к мужу, узнать не его ли это ключи.
И получился скандал. На две семьи, по одному и тому же поводу.
Утром Аркадий вызвал мастера, чтобы тот открыл машину.
А из парадной вышел разгневанный муж и, далеко не отходя, размахнулся посильнее и швырнул брелок в кусты. Подальше. Но, наверное, нажал на кнопку сигнализации. И она сработала. Аркашина машина сработала и радостно завопила.
Аркаша, не веря своим ушам, выглянул в окно. Так и есть, орала его «KIA».
Он кубарем скатился с лестницы и тут столкнулся с обалдевшим от приключений толстым соседом.
Аркадий подбежал к машине, попытался ее открыть. Тут сосед что-то начал соображать. И подошел с вопросом.
– Вы теряли ключи?
Аркадий кивнул. И тут оба мужика запрыгнули в ближайший кустарник и стали дружно искать заброшенные сюда, по слепой гневливости, ключи. И они нашлись. Они повисли на ветке шиповника, как на новогодней елке.
Аркадий схватил их и побежал к машине.
Успокоенный и притихший слегка, толстяк пошел к жене, желая всё-таки уточнить, как попали в её сумку ключи от чужой машины.
– С неба упали, что ли?
Жене было нечего ответить, кроме как:
– Может, и с неба.
А повеселевший Аркадий следующим утром, уходя на работу, хотел воздержаться от грубого раздражения, но, поцеловав жену в щечку, не сдержался и прошептал ей на ушко:
– Дурочка ты моя, бесценная, – и покрепче зажал ключи в кармане пиджака. На всякий случай.
И Людмила впервые не оскорбилась, и даже не обиделась.
Толстый сосед извинился перед женой. Но сомнения всё еще одолевали его.
Ну как ключи с двенадцатого этажа упав, попали точно в сумку его жены? Это казалось ему маловероятным.
А жена его в это время лежала с закрытыми глазами, будто спит, и думала: «Жаль, что всё так просто разгадалось».
Тривиально и скучно. Ей было бы интереснее не знать и не понимать явление с этими ключами. Тайна – она всегда притягательней.
Синяя тетрадь,
29 декабря 2020
Неблагодарный
Он даже не знал о себе, пока не услышал:
– Неблагодарный.
А когда услышал этот приговор в дцатый раз, и от близких, и от дальних, задумался об этом.
В чем была эта его неблагодарность? В том, что в его лексиконе не присутствовало слово «спасибо». Но у него ни разу не возникало желания произносить его впустую.
И кому было говорить «благодарю», когда только и слышен грубый или приказной тон, или отказ в доверии, в самой неизысканной форме.
Он давно ушел из дома, от вечно поучавших его ором родителей.
И с братом не общался лишний раз, чтобы не видеть вечный мрак на его братском лице.
И женился он рано, думая, что уж в его доме все будет по-другому. Ан нет.
Недовольная жена, униженная бытом, дети, которых он, путая, так и не выучил, кто из них кто. Понятно, это требовало определенного усилия – они ведь были близнецы, но жена почему-то обижалась, когда он их путал.
У него была странная и постыдная мечта – сидеть в баре. Сесть там и навсегда, заняться любимым делом – молча наблюдать за суетой жизни всех посетителей. И бара, и улицу было хорошо видно, если сесть у окна.
Он никогда не пил, заказывая себе кофе, оплачивая его, как за коньяк и получая разрешение от бармена, спокойно себе сидеть и разглядывать всё, хоть и внимательно, но отчужденно.
Это было любимым его занятием, и он последние десять лет, каждый свободный день и выходные – просиживал в баре. Он менял очередность баров, у него были любимые места в них, любимые бармены, которые приветливо несли ему его заветную чашку стоимостью с бутылку коньяка, и больше не смотрели в его сторону, относились к нему, как к стулу у стойки.
Дмитрий даже немного стыдился своей привязанности к бару. Трудно объяснимую, на самом деле, притягательность их для него, совсем непьющего человека.
Более того, когда пришло время жениться, потому что невеста была на сносях, из ЗАГСа сразу ушел в бар. Это было единственным жестким условием его женитьбы. Родственники пытались было возмутиться, но он смешно возразил, что пойдет в бар сразу, до ЗАГСа. Родственники гневно замолчали.
– Неблагодарный, – услышал он тогда так часто, как отказался от позывного «горько» на отвергнутой им свадьбе.
Все обошлось. Он сидел тогда в своем любимом баре и немного горевал о потерянной свободе, о будущих детях. Думал об этом без всякой радости и жизненного тонусного подъема. Ничего его в тот день не радовало – он впервые заметил, что в баре не было семейных пар. Влюблённые иногда, и редко, мелькали, а так, в основном, ищущие все свое и приключений, мужчины и женщины.
Дмитрий уже давно отслеживал и узнавал отношения этих недолговечных парочек. Чувствовал на расстоянии все их нюансы краткосрочных отношений, о которых Дмитрий теперь мог только мечтать. И он остался в первую семейную свою ночь в баре. Беседовал с мужчинами о политике, Америке и почему-то Литве. Хотя он никогда не был ни в той, ни в другой стране. Но ему было интересно, и домой он пришел только под утро. Пришел трезвый и это отвело от него словесный скандал.
– Неблагодарный, – только и сказала ему заспанная мать жены. Но ему было все равно, и оскорбленные его неблагодарностью родственники уехали тут же утром.
Он вздохнул с радостным облегчением. И поскольку это было воскресенье, пошел в бар.
Его бодрило здесь всё. И добреющие от выпитого улыбчивые лица. И хмурый уставший бармен, по губам которого он узнавал название коктейлей или сорт пива.
Вереница, слепая, постоянная, лиц непонятным образом укрощала в нем весь негатив, всякое раздражение к пустякам.
Здесь Дмитрий чувствовал причастность к жизни. Разнообразие ее воодушевляло его и успокаивало. Здесь он узнавал от посетителей одни и те же новости, только в разной интерпретации, аранжировке, можно сказать. А лица, дополнительно промелькнувшие за окнами, казались ему загадочными, и после исчезновения их из поля зрения, Дмитрий еще долго думал о возможной их жизни и ее вариациях.
Иногда, сидя в баре, он подумывал и о себе. Почему так жалко живется ему там, вне бара.
Его работа, хоть и была хорошо оплачиваемой, но не любимой, жена была, хоть и любимой, но ее было как-то много и громко. И он никогда не говорил ей слова благодарности, она бы их просто не услышала. Она жила с телефоном в руке, вела блог матери близнецов и была в этом деле большим докой и хлопотуньей. Дмитрий понял это сразу и не приставал к жене ни с какими пошлыми любезностями и благодарностями. Он ей, как бармену, поднимал руку, приходя или уходя из дома. И она равнодушно поднимала руку, в которой не было телефона.
И ничего другого уже не могло произойти в их жизни, которую дополнительно украшали и цементировали милые близняшки. Впрочем, они тоже полны были своих интересов, и им было уже как-то не до родителей.
И это Дмитрия радовало, и он мог не спешить покидать бар. Наслаждался тем, что никому нет до него дела, а ему не нужно говорить поспешно-приличные слова благодарности.
И это добавляло Дмитриной стати какой-то пригодности.
Но все оборвалось странным и малопонятным образом.
Когда он пришел, то бармен Петя подозвал его к себе.
– Слушай, здесь такое дело, ты не ходи сюда больше. Ты вызываешь подозрение у определенных людей.
Дмитрий не понял.
И тогда Петя пояснил:
– Думают, что ты филёр, следишь. Прибьют ненароком на всякий случай. А кстати, я и сам в тревоге, зачем ты все сидишь, сидишь. Так что побереги свою жизнь, – Петя повернулся резко к нему спиной.
И тут из Дмитрия выпрыгнуло непроизносимое им слово.
– Спасибо, спасибо.
И он как-то даже испугался своего страха и этого слова.
В другие бары Дмитрий не пошел и вовсе. Он потерял к ним всякий интерес.
И более того, он с ужасом увидел и здешнюю нелюбезную публику, и грязь на полу, и мокрые разводы на столе.
И окно, в которое он любил рассматривать прохожих, показалось ему грязным и мутным.
Дмитрий, выскочив из бара, все шел, шел по улице и не мог остановиться, проходя мимо, мимо зовущих знакомых вывесок баров, к которым его так тянуло. Где было так спокойно всегда, и казалось, проза жизни, плесневелая и злая, не достанет.
Достала. Куда же было идти?
Конечно, он пошел домой.
Жена удивленно вскинула бровь, но подала ему в коридоре домашние тапочки и удалилась с телефоном.
– Спасибо, – сказал Дмитрий в спину удалявшейся жене и заметил про себя, что ему удобно говорить это слово. И он, запев речитативом это «спасибо» на все тональности и лады, нагнал жену в конце длинного коридора и пропел ей прямо в ухо слово благодарности.
И Дмитрий вдруг понял, что никогда больше не пойдет в бар, а будет дома. Ему стало приятно быть первооткрывателем темы благодарности в себе. Старая блажь сбежала, уступив новой. Но Дмитрий надеялся, что это вовсе и не блажь, а навсегда.
Синяя тетрадь,
2 января 2021