Глава 13
Магазин открылся как фирменный розничный. В качестве рекламы на воротах завода было повешено объявление с указанием адреса. Этот советский способ оповещения сработал не сразу, и тем самым дал несколько спокойных дней для привыкания к новой работе и новому месту всему коллективу. В штате было девять человек. Игорь, несмотря на то, что числился старшим продавцом, сразу же поставил себя так, что всем стало ясно: после Светланы он главный. То, что ей нужен был заместитель, было понятно без всяких объяснений. В торговую сеть руководством было решено включить киоски. Работу по их приобретению и документальному оформлению должен был вести коммерческий отдел во главе с Львом Владимировичем. Он же вспоминал об этом только после того, как о положении дел с киосками спрашивал директор.
Тут Лёва начинал нервничать, кричать на своих подчиненных и предъявлять претензии к Свете.
– Вот опять получил на орехи из-за твоих ларьков – зло сообщал он ей.
– Почему из-за моих?
– Да потому что для тебя их устанавливаем. Ты с ними будешь работать.
– Вы так говорите, будто они мои личные и работать я буду на себя, а не на завод – пыталась доказать истину девушка.
– Ладно, умничать то. Все вы тут сильно умные, бегом ученые.
Он доставал какую-нибудь очередную папку документов и, передавая ее Свете, говорил:
– Вот, возьми. Поедешь в архитектуру и все бумаги подпишешь. Почитай. Там все написано.
– А что это за бумаги?
– Согласования по местам установки киосков.
Светлана брала бумаги и ехала в архитектуру. Там оказывалось все не так просто. Чтобы утвердить места, требовалось еще представить кучу бумаг и согласовать их с другими организациями. Иногда это было невозможно. Приходилось подбирать новое место, и согласования начинались снова с самых азов. Поначалу девушка старалась все докладывать своему начальнику. Она хотела, чтобы он был в курсе дел и знал, что надо отвечать директору, если тот будет интересоваться. Эти доклады Лёву откровенно злили и, видя это, подчиненная стала обсуждать с ним только самые ключевые моменты. В конце концов, почти вся работа по установлению киосков оказалась на ее плечах. Обходя самые разные организации, она знакомилась с их работниками и завязывала рабочие отношения. Ей все было интересно. Хотя она и сильно уставала, работа ее не тяготила.
Единственная тревога, никогда не отпускающая душу, это забота о дочери. Даже когда она была рядом, Светлана не могла полностью расслабиться и без конца поглядывала на ребенка. Из садика Галинку чаще всего забирал Евгений. Они очень сблизились и жили уже полноценной семейной жизнью. Света часто вспоминала, как они познакомились, и ласково называла его «мой контрабандист». Она вспоминала и о том, как она, раздавленная жизнью после смерти мужа, очнулась от горя с помощью Жени. Сейчас она любила его и считала себя счастливой.
Отец сообщал, что матери стало лучше, и что они надеются на скорое ее выздоровление. Он писал о том, что родители сильно скучают и о дочери и о внучке, и скоро смогут взять Галинку снова к себе. Эти письма и звонки выгоняли из ее сердца последние капли беспокойства о семье. На смену им приходили другие.
Теперь она все больше беспокоилась о том, как справится с работой. Перспективы были не маленькие, а помощи она не видела никакой. Света вспоминала, как на собеседовании директор говорил, что начальников у нее будет много, и все будут помогать. В реальности получалось так, что предъявлять претензии могли все, а вот вникнуть в дела и дать совет никто не мог или не хотел. А иногда и спрашивать было не у кого. Да и у кого, что спросить можно, если жизнь становилась совсем другой, и нового опыта никто не имел. Да и такого чуда, как свободное ценообразование наши старые торговые работники не только не знали, но и до сих пор чуть ли не крестились, говоря об этом. Да и понятие «оптовая торговля» тоже было новым. Больше всего она боялась проблем с финансовой отчетностью. Если бы она знала заранее, какими деньгами ей придется ворочать, ни за что бы не согласилась на эту работу.
Незнание будущего есть благо, еще до конца недооцененное людьми. К концу третьего рабочего дня работники слегка приуныли, беспокоясь об отсутствии народа. Посетители, конечно, были, но как-то мало. Забегали дети. Смотрели на витрины и убегали. Заходили старушки и долго выясняли у продавца, талоны каких районов можно отоварить. Узнав, что торговля без талонов, начинали переспрашивать, и совсем убедившись, что поняли правильно, тоже уходили. Молодые с удивлением рассматривали стены и прилавки, часто повторяя:
– Ух, ты! У вас и обувь есть. Ух, ты! И цены реальные.
Народ смотрел на товар как на развлекательное мероприятие. То ли сарафанная молва дошла до людей, то ли еще какие обстоятельства повлияли на их мысли, но утром четвертого дня, еще до открытия у магазина стояла толпа.
Глава 14
Через несколько дней завод облетела неприятная новость. Председатель профкома Алексей Алексеич оставляет свой пост и уходит с завода. Совсем. Навсегда. В головах это не укладывалось. Всех интересовало, что случилось. Ответ почти у всех вызывал не просто недоверие, а настоящий протест. Сообщалось о том, что в профкомовской кассе большая недостача, что объяснить пропажу денег председатель не может, и что от неминуемой тюрьмы его еле спас Сергей Фомич.
– Говорят, Фомич все связи свои задействовал, чтобы отмазать его от тюрьмы – сообщала секретарь Жана Абрамыча перед планеркой.
– Странно как-то – удивлялась начальница лаборатории. – Зачем же он его защищал, если тот деньги украл?
– Ну, это еще не совсем доказано. А пока нет железных доказательств, своих надо защищать. Так сказал Сергей Фомич – поучительно округляла глаза секретарша, отмечая присутствующих.
– Слава богу, что хоть без тюрьмы обошлось. Не знаю, что там у Алексея случилось, но я лично в его воровство не верю. Не такой он человек. Да и проверен временем уже не раз – горячилась начальница планового отдела.
– Ой, Валя, ты прежние времена не считай. Сейчас все другое. Теперь за себя не каждый может поручиться, не то, что за других – оспорила ее начальница лаборатории.
– Да, это, конечно, так. Я не спорю. Чужая душа – потемки. Только жалко все равно человека – не сдавалась Валя.
– А что ж такого жалостливого с ним случилось? С завода уйдет? Так ведь не пустой, а с денежками. Тамарочка Ивановна, а какая недостача? Ну, в деньгах?
Секретарь разводила руками.
– Какая, не знаю. Говорят, очень большая. Фомич злой ужасно.
– А сам Алексеич что говорит? – вступил в разговор начальник цеха Егоров.
– Да я ж говорю, что не знаю. Я же там не была. Мне секретарь с головного позвонила. Такая взволнованная. Так переживает. Не до лишних вопросов было.
– Да – задумчиво произнес Егоров. – Жаль, что так вышло. Как председатель профкома он был безукоризненным. Мы еще такого поищем. Помяните мое слово.
– Да как же это все могло случиться? Может и не он это вовсе? – не унималась плановичка.
– Ну, а кто? У него в старом управлении и кабинет свой и сейф отдельный. Старинный. Ничего не сломано. Нарушений сигнализации нет. Кто же кроме него – размышляла Тамара Ивановна. Вдруг опомнившись, шепотом заговорила:
– Вы меня не выдавайте. Я вам ничего не говорила. Сейчас Жан Абрамыч сам вам скажет, что сочтет нужным.
Все в раздумьях кивали головами, переходя в кабинет директора. На планерке, которая проходила по средам, директор филиала с лицом, выражающим одновременно и недоумение и сожаление, но вместе с тем и некую решимость, начал речь приглушенным тоном. Время от времени он кашлял в кулак, как бы показывая, что последние события просто таки подорвали его здоровье.
– Я на заводе недавно. Характеризовать нашего председателя профкома – начал он глухо и тут же поправился, – нашего, только что ушедшего по собственному желанию, председателя профкома не буду. Многие из вас знают его, лучше, чем я. Ярлыков и кличек навешивать я тоже не буду. Скажу по сути. В кассе профкома недостача.
Он многозначительно помолчал. Продолжил голосом, каким говорят на поминках:
– Недостача большая. Каких-то реальных – он повысил голос на слове «реальных» – объяснений Алексей Алексеич нам не представил. По инструкции, да и просто по правилам, мы должны были сообщить об этом в соответствующие органы.
Он опять замолчал и затем громко почти выкрикнул:
– И я настаивал на этом. Я считаю, что нужно отвечать за свои поступки, даже в том случае, если ты популярен и любим нашими заводчанами. А именно таким и был ваш профсоюзный лидер.
В помещении стояла гробовая тишина. Лица присутствующих как будто бы даже посерели и вытянулись. Жан Абрамыч продолжал:
– Наш генеральный не захотел, видимо, выносить сор из избы. И как раньше все еще испытывает какую-то симпатию и жалость к этому человеку. Точно я Вам сказать не могу. Он был так потрясен и расстроен, что я не посмел лезти к нему с расспросами – почти оправдывался директор. – Я не слышал весь их разговор, а только конец. Сергей Фомич поставил условием уход с завода. Он сказал ему: помня твои заслуги, я постараюсь замять это дело, но работать с тобой больше не смогу. Благодаря своему авторитету, он сумел убедить проверяющих из районного комитета профсоюзов не давать делу ход.
Косулин опять замолчал и, как бы подводя итог, констатировал:
– На сегодняшний день мы имеем заявление Морозова об уходе по собственному желанию и свободную вакансию на должность освобожденного председателя профкома завода.
Присутствующие, сбросив с себя первое оцепенение, и как бы встряхнувшись, расслабились. Уже более мягким тоном с вкраплением сердечности оратор продолжал:
– Пережив все случившееся, я понял одну вещь, и хочу об этом поговорить с вами. Вы все являетесь лидерами в своих коллективах. За вами за всеми люди. Вот сейчас вы придете в свои цеха и отделы и будете говорить с работниками. О чем обязательно надо поговорить? – он оглядел всех присутствующий взглядом доброго учителя. Все молча слушали и глядели на него.
– Надо обязательно поговорить о Сергее Фомиче. О том, как ему сейчас нелегко. О том, как много он для нас всех сделал. Как он сумел изменить жизнь каждого из нас в лучшую сторону. Вот за эти хлопоты, за великие труды, за человеколюбие он получил такую пощечину. И от кого? От того, кто первым должен был помогать ему. Как вы думаете, что он сейчас чувствует?
Все молчали. Жан Абрамыч продолжал:
– А я вам скажу. Он думает о том, что если такой человек с виду совершенно положительный, как Алексей Алексеич, подложил ему свинью, то как же вы, все остальные, к нему относитесь. Может и все остальные тоже ждут своего часа, чтобы укусить руку, кормящую их. Спилить сук, на котором они же сами и сидят. Может все видят в нем только кормушку, а вовсе не человека? Вот так он и думает – почти зловеще прошептал Абрамыч.
Не сразу, но все встрепенулись. На лицах появилось что-то напоминающее смущение и негодование. Кто-то громко сказал:
– Ну что Вы такое говорите? Это совсем не так.
– Ах, не так? – живо подхватил оратор. – Тогда мы должны показать это нашему Сергею Фомичу. Мы должны его успокоить, и я не боюсь этого слова, ибо вкладываю в него самый положительный смысл, мы должны его пожалеть. Просто по-человечески, как дорогого нам человека, попавшего в неприятную ситуацию. Как уже совсем не молодого и не совсем здорового человека.
Директор филиала говорил с такой искренностью, что казалось, он может заплакать. В зале опять воцарилась тишина. Косунин продолжал:
– Да, он не молод, но какая голова! – его лицо озарилось восторгом. – Такую голову еще поискать. Как вы думаете, нам эта голова еще нужна? Или мы и без нее обойдемся?
Жалостливая главная плановичка, уже доведенная до почти нервного состояния, вдруг приподнялась со стула и с жаром, превосходящим пыл первого говорившего, начала возмущаться:
– Да что вы нас за советскую власть агитируете? Мы что, мы дети что ли, в самом деле? Да отец родной не сделает столько, сколько Сергей Фомич для нас сейчас делает. Да разве мы можем к нему плохо относиться. Да мы за генерального в огонь и в воду. Я правильно говорю? – она оглядела остальных.
Остальные тоже уже прониклись необходимыми чувствами и тоже с жаром поддержали коллегу. Несколько минут все галдели на разный лад. Жан Абрамыч, подняв вверх руку, призвал всех к вниманию:
– Так вот об этом я и хотел с вами поговорить. Вы должны объяснить вашим подчиненным, что нам надо не об Морозове думать. Не выяснять подробности случившегося. Бог с ним. Бог ему судья. Надо думать о себе. Нам жить не с Алексеем Алексеичем, а с нашим дорогим Сергеем Фомичем. Нам его надо беречь, а не досаждать расспросами, как там да что?
Директор повернулся к окну и, посмотрев недолго на улицу, снова обратился к присутствующим с видом человека, который много хотел сказать, но передумал.
– Ну, я думаю, вы все поняли. Что это я в самом деле сегодня какой-то расклеенный. – он улыбнулся и закончил – Вы все здесь умные люди, прекрасные руководители и сами знаете, что надо доложить своим подчиненным.
Он опять как-то неловко улыбнулся, как бы давая понять, что на сегодня это все. Начали вставать. Загремели стульями. Зал опустел. Жан Абрамыч, сидя за своим столом, набрал нужный номер телефона и, услышав в трубке знакомый голос, тихо сказал:
– Все прекрасно. Не забывайте о лице. Вы хотя и расстроенный, но герой.
Завод кипел. Разговоры, домыслы, эмоции, все, словно крутой кипяток переливалось из одних голов в другие. При каждой возможности начиналось обсуждение случившегося. Слова «Алексеич» и «вор» между собой никак не склеивались. Выдвигались разные версии: может, случилось что, и деньги срочно были нужны; может, ключ потерял; может, при подсчете ошибку допустили, а недостачи и нет вовсе. Все версии спотыкались на одном.
– Почему он ничего не объяснил? Почему так молча уволился? Неужели, правда, украл?
Вором назвать его никто не решался. В разговорах вместо привычного «Алексеич» все чаще звучало официальное «Морозов». Тут же вспоминали, что директор замял дело. Хвалили. Правильно, мол, сделал. Морозов, он хоть и плохо поступил, но все равно же наш. Все равно же жалко. Вынужден, видимо, был так поступить. А сейчас, когда все вскрылось, разве ж ему сладко. Вспоминали, как начальник генерального хвалил. Говорил, что обязаны мы ему хорошей жизнью. Кивали головами: – Это правда. Так и есть.
Кто-то из другого подразделения подхватывал, мол, да, и у нас тоже заведующая про Фомича говорила. Рассказывала, как сильно он переживает и что здоровьем из-за этой истории повредился. А что, мы же понимаем, не мальчик уже. Сходились на одном: с директором им сильно повезло. И чтобы везенье это не закончилось, беречь его надо. Не перечить, не давать поводов к обидам. Не спорить попусту. И все будет хорошо.
Итогами увольнения председателя профкома оба директора были довольны. Сидя в кабинете генерального в старом здании, они обсуждали сложившуюся ситуацию и дальнейшие планы.
– Я вчера был в министерстве – начал Жан Абрамыч, – там заверили, что все вопросы согласованы. Никто ничего дотошно выяснять не будет, какие бы мы бумаги не представили, даже фантастически неправдоподобные. Они пройдут безоговорочно. Условие одно: все подписи до последней должны быть подлинными. Никакого фальсификата. Это на случай с изменением власти. Если кто-то захочет исправить это дело, то не должно быть никаких зацепок. Решение добровольное. Вот подпись. Каждая подпись каждого акционера должна быть подлинной.
– Да, но те итоги, которых мы хотим добиться, трудно будет признать подлинными.
– Меня заверили, что это никого не удивит. По этой схеме уже акционировались другие предприятия. Не мы первые. В документах по приватизации такие чудеса порой фиксируют, что просто диву даешься. И ничего. Так что поразить нам никого не придется. Главное на последнем этапе не облажаться. Иначе затраты на этот рай будут не оправданы.
Он сплюнул три раза и постучал по подоконнику. Старый подоконник был деревянным. Жан Абрамыч с ностальгией в глазах оглядел старинное окно и продолжал:
– Слава богу, что утрясли все с этим Морозовым. Представляете, какой бы «ликбез» нам мог устроить этот борец с экономической безграмотностью. И каковы были бы последствия. Нам с ним даже повезло. Мало того, что не допустили этих разъяснений, так еще и представился такой прекрасный повод обсудить Вашу персону. Вернее возвысить до ангельских пределов. Вы у нас теперь просто народный герой.
– Вы серьезно или шутите? – генеральный вопросительно смотрел на собеседника.
– Какие шутки? Мне что, до шуток сейчас? Руководители всех наших подразделений – люди старой закалки и умеют выполнять поручения. Я постарался поручить им, а они постарались и выполнили мои поручения. В результате весь коллектив, а вернее сказать весь район в курсе, какой Вы молодец. Вы для всех просто отец родной.
Жан Абрамыч многозначительно посмотрел на Сергея Фомича и продолжил назидательным тоном:
– И я Вас очень прошу поддерживать этот имидж. Хотя бы ближайшее время.
– Конечно, конечно – откликнулся генеральный. – Я просто удивлен, как быстро все происходит, и как ловко это все получается.
– Ну, не надо недооценивать умственные способности нашей теперешней верхушки. Без помощи американских товарищей мы бы еще долго буксовали в этой теме. Какая-то часть решений просто копируется из их опыта. Немало разработано и специально для нашего случая. Ну, Вы понимаете: я имею в виду страну, а не наш завод.
– Да, да, конечно понимаю – закивал головой Сергей Фомич. Лицо его было насторожено. Смерив почти стеклянными глазами собеседника, спросил:
– А что со стоимостью акций? Что-то проясняется?
– Да тоже все нормально – заверил директор филиала. – Как Вам это странно не покажется, но в этой области уже есть свои специалисты.
– Уже навтыкались?
– Да. Можно сказать и так. Именно навтыкались. Мы пригласили такого человека, и хотя результаты еще не так хороши, как хотелось бы, но и плохими их уже не назовешь. Прогресс явный и работа продолжается.
– А в чем собственно она заключается?
– Проведена полная инвентаризация. Все, что можно, да и частично, что не очень можно, все списали. Многое уценили. Остальное оставили без изменения со времени закупки или выработки, то есть материалы берутся по старым ценам без учета индексации и инфляции. Вы же понимаете, как цены изменились. Нам это на руку. Ну, и оформлен огромный заём. Поскольку он не оплачен, то сами понимаете, будет вычтен из суммы стоимости. Я не буду очень вдаваться в подробности, как я уже сказал, работа в процессе. По окончании я Вам доложу, и Вы сможете ознакомиться.
– Да, конечно. Вы знаете, Жан Абрамыч, я все же как-то волнуюсь. Нет полной уверенности в успехе. Да и происходить все будет на собрании. Как раньше говорили, на миру. Если что, то ведь как-то не очень удобно может все получится.
Жан Абрамыч встал из-за стола и, задвинув стул, уверенно произнес:
– Это Вы зря. Коммунисты семьдесят лет отучали народ иметь свое мнение, вернее, не высказывать его. А в нашей теперешней мутной воде и понять-то что-то трудно, не то, что сопротивляться. Если в нашем сценарии что-то собьется, то есть разные способы исправить оплошность.
Он посмотрел в окно пристально и даже слегка нервно, как будто видел кого.
– Я уверен, что все будет нормально. Так, как и задумано – он повернулся к Сергею Фомичу. – Придется потерпеть еще некоторое время. Зато впереди, я уверен, Вас ждет жизнь богатого человека. Вернее, очень богатого.
Глава 15
Собрание по поводу перевода завода в акционерное общество было назначено на 25 декабря. На этот раз объявление было вывешено за четыре дня. Написано было ярко и размещено в двух местах: на проходной и у кассы бухгалтерии. В повестке значились два вопроса: выбор нового председателя профкома и приобретение заводом статуса акционерного общества.
Двадцать третьего числа был аванс. Очередь в кассу была занята обсуждением написанного.
– Я на собрание не пойду – говорила одна из молодых работниц. – Я записалась к парикмахеру на вечер. Да и вообще перед праздником столько дел. О чем они там думают? Неужели нельзя провести это собрание в другое время. После нового года.
– Да, не говори! Смешали все в кучу. Новогодний бал – 28-го, собрание – 25-го, утренник у дочери – 24-го, а там и сам новый год – подхватила подруга.
– В новом году нельзя – вдруг обернулся к подругам седой мужчина в спецовке и поднятых на лоб очках.
– Это почему же? – хором возмутились женщины.
– С нового года какой-то закон вступает в силу. По нему, то есть по новым правилам, надо намного больше бумаг иметь, чтобы значит этот переход провести. А кому охота лишние бумаги собирать. Вот и спешат. Этим годом значит все закончить.
– Это кто ж Вам сказал? – не унимались подруги.
– Да у нас в механическом кто-то говорил.
– Вот именно. Они там в администрации проспали, а нас теперь торопят. Очень здорово получается. А надо же еще подумать о новом председателе. Вот Вы кого бы выбрали?
Мужчина опять повернулся и с добродушным лицом начал рассуждать:
– Нам на счет председателя долго думать нечего. Пусть руководство думает. Это в их обязанности входит. Они, небось, уже наметили парочку кандидатур. Когда объявят, тогда и думать будем.
– Вот я и говорю – продолжала самая молодая. – На собрании и без меня обойдутся. Да и акционирование это меня тоже мало волнует. Мне секретарша Танечка говорила, что денег мы с этих акций все равно не получим, так как вся прибыль уходит на расходы, а на акции все равно денег не будет оставаться. Она говорит, что потом, лет через десять или двадцать может что и изменится, а сейчас все это делается просто для бумаг. Чтобы документы были в порядке.
Вторая, недоверчиво глядя на собеседницу, возразила:
– Ой, много твоя Танька знает? Она что, юристка или экономистка?
– Не скажи! Таня все знает. Она целый день в приемной да в кабинете у директора топчется. Все разговоры слышит и что надо на ус наматывает. Она так мне рассказывала: Жан Абрамыч кого-то по телефону ругал и говорил, какими бы пустыми бумажками эти акции не были, а оформить надо все по закону. Вот так.
Веселый мужичок снова повернулся к молодухам. Оглядев подруг довольным взглядом, он продолжал:
– Да ладно, девчонки. Сходим мы на это собрание. Ноги свои, не покупать. Нам сейчас что главное? – он кивнул подбородком в сторону кассы. – Чтобы денежки вовремя платили да побольше. Правильно?
Он игриво подмигнул, проявляя удивительную для его возраста прыть. Женщины прыснули со смеху.
Собрание началось за два часа до конца рабочего дня. Проходило оно в старой части завода ближе к центру города. Актовый зал был плохо приспособлен для долгого пребывания в нем массы народа. Построенное более века назад здание завода не было оснащено современной вентиляцией. Раньше для проветривания служили большие окна и форточки. Сейчас они были полностью закрыты, так как снаружи на окнах висели огромные полотнища парусины, раскрашенной под рекламу завода. Зал был полон. Собравшиеся долго слушали исполнение протокола: объявление повестки дня, краткий обзор работы за прошедший период, выбор президиума, выбор секретаря, ведущего, а также председателя собрания. Наконец, перешли к первому вопросу: выбор нового освобожденного председателя профсоюзной организации завода. Со стороны администрации были выдвинуты две кандидатуры. Одной из них являлась мастер цеха. Ей было слегка за сорок, разведенка, воспитывающая сына. В качестве второй кандидатуры была предложена тоже женщина. На заводе она работала в качестве заместителя директора столовой. Ей оставалось не так много до пенсии. Оратор долго перечислял заслуги и достоинства предложенных.
По поведению зала было видно, что слова ее малоубедительны. В разных местах слышались не только реплики, но и соленые шуточки в адрес кандидаток, сопровождаемые хоть и приглушенным, но явно заразительным смехом. Собрание вела начальница отдела кадров. После переговоров с президиумом она объявила, что желающие могут выдвигать своих кандидатов, но с условием, что кандидат согласен на эту работу, и предлагающий должен ознакомить всех с характеристикой и общими сведениями о выдвигаемом. Зал на время притих. Затем с задних рядов послышался шум, шепот, словесная перепалка и, наконец, громкий голос заявил, что есть один кандидат. Председательствующий предложил выйти на трибуну и доложить. Бодрым шагом с улыбкой на лице на сцену вышел мужчина средних лет и начал громким голосом объявлять претендента. В одном из задних рядов встал другой мужчина, который и был кандидатом от рабочих. Он тоже улыбался и на вопрос «согласен ли он стать председателем профкома» отвечал спокойно и уверенно:
– Ну, да, согласен. Можно попробовать.
Председательствующий объявил, что мужчина становится третьим претендентом на пост. Голосовать предложили открыто путем поднятия рук. Голосовали шумно. Обстановка в зале уже слегка угнетала. Уставшие и голодные после работы люди сидели в жарком помещении, где было уже душно. Те, кто в начале собрания не разделся, теперь суетно стягивали с себя куртки и шарфы. Лица многих раскраснелись. Председательствующий называл кандидатов, а ведущая считала поднятые руки. Это заняло намного больше времени, чем ожидалось. Наконец, подсчеты были завершены, и ведущая, выйдя к краю трибуны, начала объявлять количество проголосовавших за каждого из претендентов. Наибольшее число голосов получил свой выдвиженец, то есть именно тот мужчина, которого только что выдвинули. Его пригласили на трибуну.
Он был весел, кланялся, и по всему было видно, что он до конца еще не осознал важность случившегося. Сергей Фомич подошел к микрофону, где стоял новоиспеченный профсоюзный лидер. Лицо генерального выражало озабоченность. Прокашлявшись, он пожал руку и сказал в микрофон:
– Ну, что ж, раз вы выбрали своего выдвиженца, то чур ко мне не бегать, не жаловаться на жизнь, и не требовать разобраться с тем, что будет касаться профкомовской работы. Вот, все вопросы к новому председателю. Теперь он будет заниматься тем, чем раньше занимался Морозов.
Его голос приобрел жесткость, а лицо посуровело.
– Выбрали – работайте – закончил он.
Начальница отдела кадров преувеличенно бодро перешла ко второму вопросу. Она долго щебетала о важных изменениях в жизни страны, которые коснулись и их завода. О необходимости решения важных вопросов, от которых зависит дальнейшая жизнь всего коллектива. От изменений в стране она плавно перешла к проблемам. Сначала общегосударственным, а затем и их собственным, заводским.
– Сырье у нас чаще всего молдавское. Вы сами видите, как оно отличается от того же импортного. Это ж зачастую просто брак – вещала она. – Этикет хороший можно получить, только используя хорошую бумагу. Специальную. У нас ее нет. Качественный этикет получаем, только имея поддержку министерства. Тоже самое могу сказать об эмульсии, закваске и даже таре. Если мы не будем иметь хороших материалов, то работать будет не с чем. На одном отечественном в рай не въедешь. Это вы знаете лучше меня.
Она продолжала:
– Нам позарез нужны связи с таможней, чтобы ввозить к себе и чтобы вывозить от себя. Если министерство нам не будет помогать, то таможня на нас чихала – громогласно и убедительно заявляла ведущая. Ее лицо с сурового и озабоченного стало меняться на спокойное, а затем на почти благостное.
– Бог нас слава богу не оставляет. Наш генеральный – человек такой, который знает, что делать в любой ситуации. Пока у него хватает умения ладить с министерством, но надо думать и о будущем. Надо принимать меры к подстраховке. Вот поэтому часть акций нашего завода Сергей Фомич предложил дать одному из курирующих нас людей в министерстве. Это очень важный и нужный для нас человек. Для нас это символ благополучия на последующие годы. Еще одну существенную часть руководство завода предлагает передать самому Сергею Фомичу. Не ему лично, а в его фонд. Это будет как бы его резерв на случай, если что-то потребуется решить в срочном порядке. Не можем же мы по каждому поводу собирать собрания. Да и зачем. Лучше, чем наш генеральный никто все равно наши проблемы не решит. И я предлагаю этим жестом выразить ему нашу благодарность и наше доверие. Вы со мной согласны?
Она посмотрела в зал. В зале особой поддержки не было. Все ждали конкретных разъяснений по поводу акций, а не по поводу директора. Кто-то выкрикнул из зала:
– Про акции расскажите.
Ведущая утвердительно кивнула головой и бодро продолжала:
– Итоги инвентаризации были проверены комиссией. В ее состав входили…
Она начала перечислять участников описи и подсчетов. Затем перешла к объявлению числа акций и, наконец, объявила стоимость одной акции. Стоимость была настолько мала, что в зале многие засмеялись. Названная сумма, даже помноженная на приблизительное количество полученных кем-то акций была так мала, что даже не превышала сумму одной зарплаты по среднему тарифу. Рокот разочарования прокатился от стены до стены.
– И это за год? И из-за этого мы здесь паримся? – спрашивали многие. Сзади кто-то сказал: – Кончай байки травить. Отдайте все Фомичу и баста. Пусть будет все как сейчас. Нас все устраивает.
– Правильно! Вот именно! – глухо отозвались другие голоса.
– Лишь бы хуже не было. Не жили богато, не стоит и начинать.
Напряжение собравшихся переходило в раздражение.
– Товарищи, вы не правы. Нам надо принять сегодня окончательное решение по этому вопросу. Не еще же раз собираться – командным голосом обращалась Ирина Петровна к коллегам. Вдруг из президиума встал Жан Абрамыч и, помахав рукой, как бы прося внимания, тихим голосом предложил:
– Ирина Петровна, люди устали. Может лучше зачитать сразу подготовленный проект. Не надо им объяснять из чего складывается стоимость и как ее считали наши представители. Если кому-то интересно, то это можно уточнить в любое время.
– Конечно. Вот правильно! – слышалось из зала.
– Ну, с вашего согласия – она кивнула в сторону собравшихся. Взяла в руки несколько листов, скрепленных между собой, и монотонным голосом начала читать, начиная с шапки и далее по тексту.
Кроме сидящих в президиуме почти никто толком не вслушивался в то, что читалось. Каждый ждал объявления своей фамилии. Список акционеров был очень большой. Фамилии зачитывались по алфавиту. Фамилия генерального была Ткачев. Фамилия человека из министерства тоже была ближе к концу. Услышав свое имя, каждый начинал повторять про себя число акций, чтобы не забыть сумму, выпавшую на его долю. Число это зависело от должности и от стажа работы на заводе. Многие начинали спрашивать соседей, чтобы сравнить это число. Итак ослабленное внимание слушателей, часто перебивалось вопросами и суждениями рядом сидящих. Некоторые даже сумели пропустить момент, когда называлась их фамилия. Не удивительно, что почти все не поняли, сколько акций у директора и других руководителей. Принадлежность акций зачитывалась только по количеству. Процентное соотношение не объявлялось вовсе.