Эмоциональная диверсия

2

Перегрин так загулялся по ту сторону сознания, что Возница забеспокоился.

Ему было непонятно, что он сделал не так, почему больной так долго не приходит в себя. Оставалось попробовать ещё одно средство. Он достал перстень, ради которого пришлось откусить палец чужеземца, покрутил его. Очень старая вещь. И очень непростая.

Он не ошибся в своём предположении. Как только перстень оказался на пальце, соседнем с откушенным, …больной открыл глаза.

– Где ребёнок? – пробормотал он непослушными губами.

– Что? – Возница не ожидал столь быстрого результата.

– Рядом с нами, там, внизу, куда мы свалились, был ребёнок. Моя Оливия… Роды начались как раз перед тем, как это случилось… Где он, ребёнок?

– Я …слышал ребёнка. Но не видел его, – Возница решил, что быть честным в этой ситуации лучше всего.

– Так ты слышал ребёнка, но не забрал его? – больной возвысил голос.

– Там была тьма кромешная! – Возница, услышав собственные оправдательные интонации, разозлился и попёр в наступление. – А за тобой охотились! Ты был со мной недостаточно откровенен: не сказал, что тебя преследуют какие-то бандиты! Я запросил бы больше денег за риск связываться с тобой!

– Но как ты мог бросить беспомощного ребёнка? – еле вставил Перегрин и замолк от напора.

– Беспомощного?! Это я среди вас всех – беспомощный! Оглянись! Что ты видишь вокруг? Да-да! Кучу голодных ртов! Здесь не один ребёнок! И помощи – никакой, ни от кого! Кто взялся бы кормить их всех, если бы меня убили, ради твоей прихоти? Задумайся!

– Ребёнок – не прихоть. Он – дар Создателей, – еле слышно проговорил больной, будто не свои слова. – Мы же договорились… Ты же взялся… Я поверил тебе…

– Он мне поверил! Вот спасибо за честь! – Возница распалился, его глаза из-под надвинутой шапки сверкали гневно и непримиримо. Хриплый голос звучал так резко, что детвора и женщины, постоянно мельтешащие вокруг, испуганно притихли. – А что мне дало общение с тобой? Кучу неприятностей, которую совсем не окупила плата, полученная перед поездкой? И, судя по твоему состоянию, расплатиться за лечение ты тоже не собираешься?

– Прости…

– То-то же! Спасай вас тут каждого, да ещё выслушивай потом! – Возница сердито гремел плошками, прибирая и рассовывая по полкам и коробам свои «лекарства».

Больной притих, даже дыхание стало еле слышным, как если бы он добровольно решил не дышать. Но когда Возница встревоженно обернулся, он встретил его вопросом.

– Его можно найти?

– Ребёнка-то?

– Да.

– Тебе это надо?

– Да, очень.

– Понимаю тебя, – Возница присел напротив и пристально всмотрелся в глаза постояльца.

– Так ты поможешь?

– Думаю, это возможно. Здесь все обо всех всё знают. Особенно о новых людях. Я помогу, …постой, не благодари! Помогу, но только, если заплатишь мне. Ты, похоже, из тех людей, с которых плату следует брать заранее, потому что они постоянно норовят свинтить из этого мира. И зачем я только связался с тобой! Не мог мимо пройти!

– Как же я заплачу, если у меня украли всё, что было? Ты лучше меня знаешь об этом.

– Нет денег – нет дела!

– Ну и мерзавец же ты! Это ведь по твоей вине моего ребёнка украли! Если бы ты не струсил, как последний негодяй…

– Да, я мерзавец. И негодяй, – злобно ощерился Возница. – И это единственная причина, по которой я могу кормить семью. Поэтому я горжусь тем, что ты считаешь оскорблением. Ради денег я готов и продать, и предать, и убить! Больше того: после ещё и не обижаться на оскорбления! Не нравится? Можешь убираться! В тебе здесь не сильно нуждаются!

Перегрин, словно от удара, обессиленно откинулся на своём ложе.

Возница, сочтя разговор оконченным, поднялся и собрался было уходить. Но тут Перегрин от ненависти сжав кулаки, застонал от боли и воскликнул.

– Перстень! У меня же остался перстень! Возьми его! Он, правда, старый и потёртый, но посмотри, какая тонкая работа! Его подарила мне мать, на память. Но, думаю, она будет рада, если он послужит …другому делу.

Увидев ответное выражение лица своего лекаря, Перегрин смутился.

– Что? Что не так?

– Ты хочешь отдать свой перстень?

– Да, а что тебя не устраивает? Тебе ведь нужна плата? У меня нет больше ничего, кроме этого перстня.

– Но он не годится для оплаты!

– Почему? Он тебе не нравится?

Возница засучил рукав, прикрывающий кисть, и Перегрин увидел такой же перстень, только развёрнутый выпуклостью в ладонь. Разочарованно вздохнул.

– А, так у тебя такой уже есть, поэтому ты не хочешь брать?

Возничий, будто не слыша, мягкой звериной поступью вернулся к постели больного.

– Это не твой перстень? Ты его не используешь? Ты, кажется, сказал, он принадлежал твоей матери?

– Да, она родом из этих краёв.

– Я понял. Об этом можно было догадаться по твоим глазам. И как же тебя, неудалый, занесло в наши земли? Чего не жилось там, откуда ты?

Перегрин отвечал с трудом не только из-за боли.

– Мы с братом влюбились в Оливию. Брат оказался сильней и удачливей. Больше радовал родителей, отца, во всяком случае. Он обманом вынудил родных Оливии назначить свадьбу. Но она любила меня! И в то время была уже беременна. Нам пришлось бежать. Моя мать, она одна была за нас, помогла устроиться на корабль, сказала: «Бегите через море, на север, подальше». На память дала свой перстень с руки.

– На память? Этот перстень? Она так и сказала: «На память»?

– Сказала? Нет, сказала она что-то другое, что, я уже не помню. Очень переживал. Кажется, что-то про золото в Крае Белоглазых тан. Чтоб я не прикасался к нему…

– А про перстень?

– Да не помню я! Не до того мне было, я об Оливии беспокоился, погони боялся. Да что ты привязался? Хороший перстень, бери, у тебя вон какая семья, подаришь кому-нибудь или продашь. А мне помоги, умоляю тебя, помоги найти мою дочь!

– Странный ты, очень странный!

Маленький худой Возница смотрел на рослого Перегрина, как старший и разумный на никчёмного, нежизнеспособного недоумка.

– Ну, ничего, ребёнка всё равно нужно отыскать – тут я с тобой согласен. Не видел, какие у неё глаза, но, думаю, придётся постараться. Чтоб потом не жалеть…

Возница вышел. А Перегрин с недоумением заключил.

– Говорит, что я странный. А сам несёт полную ахинею: я ему про дело, а он мне про глаза! Дурачок чумазый! И перстень не взял, а клянчил: «Заплати, да заплати!»

3

Через несколько дней Возница вернулся под вечер, усталый и злой. И, даже не спросив постояльца, как тот себя чувствует, буркнул.

– Пойдём, я нашёл.

– Ты нашёл мою дочь? – изумился Перегрин. – Так быстро?

– Ну, да. Я ж обещал. Пойдём. Надо сделать всё поскорей, пока они вышли.

– Кто они-то?

– Не важно. Давай, пошевеливайся!

Он помог скособоченному от боли и повязок Перегрину взгромоздиться на лошадь. Тот только охал, хватаясь то за сломанные рёбра, то прижимая увязанную в лубок руку.

Дорога не заняла много времени, довольно быстро они въехали в безлюдное селение. Тихим шагом добрались до укромного турлучного домика и спешились. Возница вошёл в него бесшумным шагом. Перегрин, с трудом сдерживая стоны и подбирая повязки, еле ковылял следом.

В нише, перед фигурками богов, горел огонёк масляного светильника.

Крошечный ребёнок, укутанный в белые пелёнки, лежал в плетёной корзинке и спал. Рядом никого не было.

– Твой? – Возница требовательно упёрся взглядом в Перегрина.

– Откуда ж я знаю, мой или нет? – громче, чем можно было, от растерянности вскрикнул Перегрин. – Я же его ни разу не видел! А почему он такой мелкий? Что тут можно разобрать?

– Тише ты, не ори! Забыл, что не у себя дома?

– Да-да, конечно… Я молчу! А можно спросить у этих людей, откуда он у них? Так и узнаем: мой или не мой!

– Как же, скажут они тебе! Ладно, рискнём, хуже не будет!

Возница схватил ребёнка на руки, вышел наружу и с поклонами закричал на три стороны: «Волчица принесла волчонка!», «Волчица принесла волчонка!», «Волчица принесла волчонка!».

Перегрин присел от неожиданности. А ребёнок проснулся и, несмотря на малость, реванул на всю округу, встревоженный бесцеремонным с собой обращением.

– Не ошиблись! – увидев его глаза, удовлетворённо пробурчал Возница.

Из самого высокого дома, перед центральной площадью поселения, выскочили люди и, размахивая руками, с воплями: «Чужие! Чужие!» – бросились к ним.

Пора было удирать.

Перегрин беспомощно переминался с ноги на ногу. Он давно бы уже схватил свёрток и прыгнул на коня, но понимал: без помощи не справится. Приходилось ожидать спасительной поддержки от опытного спутника.

Но тот повёл себя непредсказуемо: несколькими прыжками влетел в дом, вложил младенца в корзинку и рявкнул.

– Бегом! По коням!

– Куда «бегом»? Ты что, сдурел? Надо было по-тихому забрать его! Зачем орал? Зачем ты его туда вернул?

– Забрать младенца? На что он тебе? – вопил Возница, толкая нелепо растопырившегося Перегрина к коню.

– Мне ребёнок нужен! Зачем ты кричал, созвал всех? – возмущался тот, разрываясь между ребёнком и необходимостью бежать.

Наконец Вознице удалось бесцеремонными пинками, с помощью подставленного колена и плеча взгромоздить Перегрина на коня. Сам он взлетел на своего мигом и сразу жестоко огрел обоих животных и подбежавших преследователей плетью. Кони понеслись, не чуя земли.

Только оказавшись далеко в степи, они перешли на медленный шаг.

Ночь укрыла всадников.

Погони не было слышно. Видимо, поняв, что незваные гости ничего не украли, хозяева сочли преследование излишним.

4

Перегрин, возмущённый бесполезным риском, швырялся сорванными повязками, орал, рычал, осыпал спутника бесчисленными оскорблениями, пересыпая их жгучими сожалениями.

– Дохлый чёрт, недолугий! Что ты наделал! И зачем я только связался с тобой! Ещё в первый раз, когда увидел, сразу подумал, что от такого грязного урода ничего хорошего не дождёшься! Так и вышло! Никчёмный заморыш! Только на коня твоего рослого купился! Да что толку в коне, если у всадника головы на плечах не хватает! Ещё и заплатил ему! За что? Всё, всё испортил! Всю жизнь мою загубил! Убил бы тебя, гада ненавистного!

Обескураженный Возница держался на всякий случай в стороне и не вступал в разговор, обдумывая услышанное. Только увидев, что бедняга Перегрин обвис на коне и, видимо, близок к обмороку, подъехал ближе. Начал нерешительно.

– Я думал, ты ищешь ребёнка, для того, чтобы известить всемилостивых богов о его рождении и просить взять под своё покровительство! Это не было сделано при рождении, но необходимо! А теперь всё в порядке. Ты можешь быть совершенно спокоен.

Высказавшись, отъехал на безопасное расстояние, потому что Перегрин горестно встрепенулся:

– Как могу я быть спокоен, если ты совершенно по-дурацки привлёк внимание всей деревни своими никому не нужными воплями? В то время как надо было только забрать ребёнка, чтобы никто этого не заметил! Забрать! И всё!

– Так тебе нужен младенец?

– Да! Мне казалось, именно для этого мы туда и ехали!

– Тогда я неправильно понял тебя. Надо было ясней высказываться! А то бубнит еле-еле!

– Я ж просил тебя. Ты денег хотел за это. Куда ясней?

– Я денег просил за проведение первичного обряда посвящения твоей дочери в Белоглазые таны. Что и сделал. Весьма достойно сделал, заметь, несмотря на опасность!

– Чего-чего? Какие там ещё «таны»?

Возница закатил глаза.

– Боги! Зачем вы наделяете немереной милостью тех придурков, которые всё равно не в состоянии оценить ваших даров?

– Ах, ты гад! Ты ещё и увиливаешь? – Перегрин бросился на него с кулаками. Но забыл о собственных ранах. Он свалился с коня с таким звуком, что можно было предположить, что встать ему уж не придётся.

Возница молча постоял над ним, однако помогать не стал: захочет – сам встанет. Выживать должны сильнейшие. А доля слабаков – освободить зря занимаемое место.

Невозмутимо разжёг костёр и достал припасы из засмоктанной сумки, привязанной к седлу. Он долго сидел, размышляя в одиночестве, раскладывал на листах лопуха поджаренный сыр. Потом, уловив шевеление, заговорил.

– Глупец! Зачем тебе этот назойливый пискун? Я могу дать тебе подобных дармоедов из собственной семьи – сколько хочешь!

– Зачем мне твои? Мне свой нужен!

– Ты же собирался идти дальше на север! Как ты думаешь идти с грудным младенцем на руках? И себя измучаешь и его не сохранишь – всё равно не выживет! А там, в деревне, его вырастят, выкормят, там женщины его поднимут – будь уверен, этому ребёнку умереть не дадут!

– Для чего он им?

– Кто их знает! Скорей всего, для продажи.

– А тем, кто купит, для чего?

– Детей покупают для разных целей, – уклончиво проговорил Возница. А про себя подумал: «Лучше с тобой не обсуждать, для каких. А то ведь с таким бешеным бугаем* потом не совладать будет!»

– Это единственное, что осталось у меня от жены, – послышался еле слышный голос. – Я хочу забрать его.

– А-а. А я думал…

– Что ты думал? Что ты мог думать? – бессильно рыдал Перегрин, с трудом ворочаясь и усаживаясь. – Откуда ты узнал, где ребёнок?

– Ночью сбегал, разнюхал.

– Что ж ты меня не мог взять?

– Ты весь изранен. Не хватит сил превратиться.

– Во что превратиться?

Возница со вздохом уставился на собеседника, терпеливо, как с неразумным, продолжил.

– Перстень тебе зачем? Для украшения?

– Мать на память при расставании дала. Я ж тебе говорил.

– И у тебя никогда своего такого не было?

– Были. Разные. Такого не было.

– А мать, когда перстень передавала, не рассказала, зачем он?

– Ничего такого она не говорила.

– Интересно. Что же мне с тобой делать? Навязался ты мне на шею, не скинуть теперь! Видно, причина была, раз мать ничего не объяснила. Интересно только, что за причина? Дай-ка мне его!

Перегрин с трудом стащил перстень с узловатого пальца. Отдавая, чуть помедлил, точно увидел впервые.

Мощный, реальгарового окраса волчара будто дыхнул смрадом хищно оскалившейся пасти…

*Бугай – большой, громоздкий человек, похожий на быка.

5

Базарный денёк выдался замечательный.

Лучшие базары побережья традиционно были всё-таки в Тан-Амазоне. Даже несмотря на то, что самих амазонок уже не было, и восстанавливать город после того, как море отхлынуло с него, было почти некому. Осталось несколько увечных-калечных, вынужденно отбившихся от своих. Они всем и заправляли.

Однако на удобстве центральной площади это почти не сказалось. Каменные ступени амфитеатра окружали её так же, как и прежде.

Только новые водоросли, заселившие камни и закрепившиеся в щелях и впадинах, придавали ступеням красноватый оттенок. Амазонки любили красный цвет, поэтому новому украшению амфитеатра было обеспечено благоденствие.

Возница усадил Перегрина на каменную скамью повыше и поближе к выходу, строго наказав, не снимать шапку. Такую же уродливую, как у него, только почище. И пока тот боролся с одышкой и бережно растирал повязку на срастающихся рёбрах, метнулся в толпу и вернулся с бурдючком тана и горкой печёной рыбы, завёрнутой в большой блин.

Перегрину ужасно хотелось есть. Но он боялся, что пропустит момент, когда его ребёнок будет выставлен на продажу. Десятки раз он уточнял, действительно ли Возница готов выкупить его дочь и надоел тому до смерти:

– Я буду работать, я грамотный. Я все деньги буду отдавать тебе. Мне только нужно выздороветь, а так я буду работать и все деньги отдавать тебе! Ты мне веришь?

– Если бы не верил, ни меня, ни тебя здесь не было бы, – досадливо бормотал Возница, выбирая губами и руками рыбьи кости. Сплюнув в завершение трапезы, он обтёр жирные руки об остатки блина и отправил его в рот. Даже во время еды он не счёл нужным откинуть свою танаидскую шапку с оплечьем, крайне неудобно нависающую прямо на нос.

– Как только у меня появится хоть немного денег, я сразу отправлю письмо на родину. Моя матушка не откажется помочь. Ты не бойся, деньги будут. Ты только помоги, а я расплачусь! Ты веришь мне? – вид товарища казался Перегрину излишне пассивным. Он нервничал.

Возница, только чтобы угомонить, вложил ему в руки остатки еды и знаком показал заняться ими. Сам же, отвернувшись, выискал в толпе пожилую женщину и, получив на свой вопрошающий взгляд утвердительный кивок, успокоено уселся и принялся разглядывать подготовку к продаже.

Перегрин с удивлением отметил: с его никчёмным на вид спутником весьма уважительно раскланиваются многие встречные: и танаиды, и таганы с синёными фонтанчиками волос на темени. Он же отвечает досадливо, а порой и вовсе отворачивается.

***

Торговля рабами организовывалась здесь обычно в порядке, узаконенном веками.

Сперва – самые дешёвые. Обычно это были дети, из которых пока неизвестно какой прок выйдет, потом шли работяги для чёрных трудов. Завершался базар тайно приберегаемым «на закуску» самым лакомым экземпляром: женщиной-красоткой, самой природой созданной для любовных утех, или мужчиной-суперсилачом. За таких порой запрашивали фантастическую плату, и легенды об этих суммах служили отличной рекламой самому амазонскому базару.

Но ни разу не видел Перегрин, чтобы распорядителем на рынке рабов была женщина! На его родине, на Италийских холмах, подобное было немыслимо!

Впрочем, чему удивляться? Перед ним знаменитый Тан-Амазон! Своё право – быть законодательницами – амазонки отстояли в боях. И пока его никто не оспорил.

С интересом он уставился на крепкую одноглазую тётку, уверенной походкой кривоватых ног (наездница!) вышедшей в середину круга и прогорланившей начала торгов.

– Готовьте золото, уважаемые! Что может быть надёжней вечного металла! Серебро мы тоже принимаем, но кошелями, а не монетами! Помните: амазонский рынок рабов не разменивается на мелочи! Мы не занимаемся бросовым товаром! Поэтому готовьте золотишко!

– У тебя ведь есть золото? – заботливо поинтересовался Перегрин у Возницы.

– Есть-есть, – рассеянно пробормотал тот, напряжённо всматриваясь в бурлящую толпу.

По его виду ни за что нельзя было поверить в то, что у него за душой хоть что-нибудь имеется: неряшливая рубаха и штаны, поверх них – кожаная длинная безрукавка. Уродливая танаидская шапка, с которой он будто сросся, завершала облик. Но приходилось верить, выхода не было.

– Смотри, вывели детей! – Перегрин подскочил на своём месте, чем вызвал вопли неудовольствия сидящих сзади. Пришлось сесть.

Он не верил своим глазам: ничего похожего на его ребёнка! Были дети малые и побольше. Но не было ни одного грудничка! А Возница так уверял его, что ребёнка готовят именно к продаже! Именно на этом рынке! Именно в этот день!

6

Сердце оборвалось у бедняги в груди, жуткое опустошение дохнуло смертным холодом. Будто Оливия умерла только что, а он, обещавший ей любовь и счастье, не сдержал слово!

– Ты! Ты обманул меня! Её нет! – он вцепился в кожаную жилетку Возницы. От отчаянья бедолага готов был грызть её зубами.

– Да отвяжись, ты, бешеный! – злобный тычок под рёбра заставил его отцепиться и, судорожно хватая воздух, прижать ладони к больному боку. Возница нахлобучил ему слетевшую шапку и отвернулся.

Самонадеянность этого дохляка бесила Перегрина всё больше и больше: он, видите ли, настолько был уверен в себе, что даже не боялся повернуться к нападавшему спиной! Не будь вокруг столько народу, подлый враль немедленно поплатился бы! Клыки Перегрина просто ныли от желания вонзиться в его шею!

Тем временем на арене разворачивался оживлённый торг.

Среди прочих присутствующим представлены были два очаровательных близнеца-десятилетки. Чтобы наилучшим образом продемонстрировать достоинства товара, мальчикам приказано было сбросить одежду, повернуться одним боком, другим, наклониться, присесть, пройтись по кругу.

Братья выполняли все указания покорно, кроме одного: расцепить руки. Они были настолько похожи друг на друга и настолько хороши собой, что предлагаемые суммы росли на глазах. Почётные покупатели, занявшие первые ряды, сумели оценить красоту товара.

Возница нервно грыз ноготь. Перегрин впервые увидел, как волнение сменило на его лице привычную маску равнодушия.

– В чём дело? – он ещё раз взглянул на детей, их лица показались знакомыми. Они будто выступили из бреда. Не может быть…

Два торгаша сцепились в соревновании: кто переупрямит в звоне золотых за право обладания близнецами. Победил носатый в чёрном плаще с синим фонтанчиком волос на темени. И Возница с облегчением осел на лавку.

– Слава всемилостивым богам!

– Кто они, эти дети?

Но тот будто не слышал.

– Что произошло? Я не понял, – Перегрин знал, что имеет глупый вид, но не желал угомониться.

– Мне удалось сейчас крайне выгодно продать своих братьев-близнецов, – по худому лицу собеседника расплылась улыбка.

– Как?! Ты продал собственных братьев?

– Ну, да! И очень выгодно! Их купили в соседний город, Тан-Таган.

– Слушай, как же это возможно? – Перегрин не находил слов для возмущения. – Ты сделал рабами, товаром, собственных братьев? А что скажут родители? Твои родители живы?

– Мать. Она стара и больна. Ей уже давно не до них. Она нарожала их целую толпу, они продолжают плодиться, а выкармливать приходится мне.

– Но зачем же было продавать братьев?

– М-м… Мне нужны деньги.

– Ты ведь сказал, у тебя есть золото, в частности для того, чтобы выкупить моего ребёнка!

– Теперь есть. Вернее, его дадут мне в конце торгов.

– Но я не знал, что для того, чтобы помочь мне, ты решишь продавать своих братьев! Я ни за что не попросил бы у тебя такой жертвы!

– При чём тут «жертва»? – в хриплом голосе Возницы прозвучала такая досада, что Перегрин, опасаясь очередного тычка под рёбра, решил плюнуть на чужую проблему и сбавить накал разговора.

– Послушай, они перешли уже к женщинам-рабыням. Потом будут мужчины. Я знаю порядок. Нам нет смысла оставаться. Ты ошибся. Надо искать ребёнка в другом месте, там, где мы видели его в последний раз.

– Наивный! Неужели ты думаешь, что он там до сих пор лежит и ждёт тебя? Да его перевозили с одного на другое место десятки раз!

– И ты знаешь, где он может быть?

– Думал, что знаю. Должен быть здесь. Странно, почему его не вынесли на торги. Может, заболел или… – договорить ему не удалось. Перегрин вновь взбунтовался.

– Чем сидеть здесь и заниматься преступными продажами родственников, лучше бы искал получше! – вопил он вне себя.

– Тише ты! Не ори, а то нас выгонят! – шикнул на него Возница. – Мы вынуждены дождаться конца торгов. Я же должен получить деньги!